Текст книги "Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Нет, мсье.

– Невероятно! У вас есть несомненное доказательство того, что нападение, происшедшее сегодня ночью, было совершено кем-то извне, а вы продолжаете настаивать, что еврейская лампа была похищена кем-то из нашего окружения?

– Кем-то, кто живет в вашем особняке.

– Да объясните же!

– Я ничего не объясняю, мсье, я констатирую два факта, связанных между собой лишь формально, я рассматриваю их по отдельности и ищу связующее их звено.

Его убежденность казалась настолько серьезной, а действия выглядели настолько обоснованными, что барон согласился:

– Хорошо. Сообщим комиссару…

– Ни в коем случае, – тут же воскликнул англичанин, – ни в коем случае! Я обращусь к этим людям только тогда, когда возникнет необходимость.

– Однако… как же стрельба?

– Не имеет значения!

– А ваш друг?

– Мой друг всего лишь ранен. Устройте так, чтобы доктор хранил молчание. А я отвечаю за все, что связано с полицией.

Два дня прошли без каких-либо происшествий. Шолмс продолжал свое расследование с невероятной тщательностью. Его самолюбие подпитывалось воспоминанием о смелом вторжении, совершившимся у них на глазах и увенчавшимся успехом, несмотря на его присутствие. Он без устали обыскивал особняк и сад, разговаривал с прислугой, подолгу задерживался в кухне и на конюшне и, хотя не обнаружил улик, проливавших свет на случившееся, не терял присутствия духа.

«Я его найду, – думал он, – здесь я его найду. В данном случае речь не идет, как в деле с Белокурой дамой, о движении наугад и о достижении неизвестной цели неизвестными путями. На этот раз я нахожусь на поле боя, и мой враг – уже не только неуловимый и невидимый Люпен. Его сообщник из плоти и крови находится в особняке. Достаточно малейшей детали – и я ухвачусь за ниточку».

И эту деталь (благодаря которой Шолмс сделал свои умозаключения со столь изумительной виртуозностью, что дело о еврейской лампе считается одним из тех, где он победоносно продемонстрировал свой полицейский гений) ему предоставил случай.

На третий день после полудня Шолмс, войдя в комнату, расположенную над будуаром, где дети делали уроки, встретил Анриетту, младшую из сестер. Она искала свои ножницы.

– Знаешь, – сказала она Шолмсу, – я тоже делаю бумажки вроде тех, что ты получил в тот вечер.

– В тот вечер?

– Да, после обеда. Ты получил бумажку с такими наклеенными полосочками… ну, ты знаешь, телеграмму… так вот, я тоже такие делаю.

Она вышла. Для любого другого человека эти слова показались бы ничего не значащими рассуждениями ребенка. Шолмс рассеянно их выслушал и продолжил осмотр. Но вдруг его заинтересовала последняя фраза, и он побежал вслед за девочкой. Он догнал ее на лестнице следующего этажа и спросил:

– Так ты тоже наклеиваешь полосочки на бумагу?

Анриетта гордо сообщила:

– Ну да, я вырезаю слова и наклеиваю их.

– А кто показал тебе такую игру?

– Мадемуазель, моя гувернантка. Я видела, как она в нее играет. Она берет слова из газет и наклеивает их…

– И что она делает?

– Телеграммы, письма, а потом отправляет их.

Херлок Шолмс вернулся в комнату для занятий, чрезвычайно заинтригованный этим признанием и пытаясь сделать из него соответствующие выводы.

Газеты, целая пачка газет лежала на камине. Он развернул их и действительно увидел недостающие группы слов и даже целые строчки, аккуратно вырезанные. Но достаточно было прочитать предшествующие или последующие слова, чтобы понять: недостающие вырезались ножницами наугад, очевидно Анриеттой. Возможно, в пачке газет были и те, которые вырезала сама мадемуазель. Но как удостовериться в этом?

Херлок машинально перелистал школьные учебники, лежавшие на столе, потом другие – с полок книжного шкафа. И вдруг у него вырвалось радостное восклицание. В глубине шкафа, под сваленными там старыми тетрадями, он обнаружил детский букварь и на одной из страниц увидел пустоту.

Он посмотрел: это был список дней недели. Понедельник, вторник, среда. Недоставало слова «суббота». А похищение еврейской лампы случилось ночью в субботу.

Херлок почувствовал легкое биение сердца, которое всегда самым точным образом предвещало, что он попал в центр интриги. Это щемящее предчувствие истины, ощущение уверенности никогда не обманывало его.

Взбудораженный, уверенный в себе, он принялся листать букварь, и его ожидал следующий сюрприз.

Это была страница, написанная заглавными буквами, а затем шла строчка с цифрами.

Девять букв и три цифры были аккуратно вырезаны.

Шолмс выписал их в свой блокнот в том порядке, в котором они шли, и получил следующий результат:

АВЕЙКОТЧЭ – 237

– Ну и ну, – прошептал он, – на первый взгляд это ничего особенного не обозначает.

Можно ли было, перемешав все эти буквы и использовав их, сложить одно, два или три полных слова?

Шолмс безуспешно пытался это сделать.

Перед ним вырисовывалось единственное решение, которое так и просилось на карандаш. В конце концов оно показалось ему правильным, так как соответствовало логике фактов и согласовывалось с общими обстоятельствами.

Учитывая, что на странице букваря каждая буква алфавита повторялась только раз, вполне возможно, даже очевидно – перед ним были неполные слова, дополненные буквами, позаимствованными с других страниц. В таком случае, если не считать пропуска, загадка решалась следующим образом:

ОТВЕЧАЙТ-ЭК-237

С первым словом все было ясно: «отвечайте». Недоставало буквы «Е», потому что эту букву уже использовали и ее больше не было.

Что касается второго незавершенного слова, то оно, несомненно, образовывало вместе с числом 237 адрес, посылаемый автором получателю письма. Сначала назначался день – суббота, а ответ предполагался по адресу ЭК 237.

Или ЭК 237 было адресом до востребования, или буквы ЭК составляли часть неполного слова. Шолмс перелистал букварь: на следующих страницах не было ни одного вырезанного слова. Следовательно, нужно было до получения следующего послания придерживаться найденного объяснения.

– Забавно, правда?

Это вернулась Анриетта. Он ответил:

– Еще бы! Вот только нет ли у тебя других бумажек? Или, может быть, уже вырезанных слов, которые я мог бы наклеить?

– Бумажек? Нет. К тому же мадемуазель будет недовольна.

– Мадемуазель?

– Да, она уже бранила меня.

– За что?

– Потому что я вам кое-что рассказала. Она говорит, что никогда ничего не надо рассказывать о тех, кого любишь.

– Ты совершенно права.

Анриетта, казалось, была восхищена похвалой, настолько, что достала из полотняного мешочка, приколотого к платью, несколько лоскутков, три пуговицы, два кусочка сахара и наконец бумажный квадратик, который и протянула Шолмсу.

– Держи.

Там был указан номер фиакра – 8279.

– А откуда у тебя это?

– Он выпал из ее кошелька.

– Когда?

– В воскресенье во время мессы, когда она доставала мелочь для подаяния.

– Отлично. А я подскажу, как сделать так, чтобы тебя не бранили: не рассказывай мадемуазель, что ты меня видела.

Шолмс отправился к господину д’Эмблевалю и принялся расспрашивать его о мадемуазель.

Барон от удивления даже отпрянул.

– Алиса Демэн? Да как вы могли подумать? Это невозможно!

– Сколько она уже у вас работает?

– Только год, но я не знаю человека более спокойного, которому бы я так доверял.

– А как могло случиться, что я ее еще не видел?

– Ее не было два дня.

– А сейчас?

– Как только она вернулась, тотчас же решила отправиться ухаживать за вашим другом. Она обладает всеми качествами сиделки: добрая, предупредительная… Мне кажется, господин Вилсон очарован ею.

– О! – только и произнес Шолмс, совсем пренебрегший новостями о своем старом товарище. Он немного подумал и осведомился: – А в воскресенье днем она отлучалась из дому?

– На следующий день после кражи?

– Да.

Барон позвал жену и задал этот вопрос ей. Она ответила:

– Мадемуазель уходила, как обычно, на одиннадцатичасовую мессу с детьми.

– А до этого?

– До этого? Нет… или же… Я была так потрясена этой кражей, однако припоминаю, что накануне она просила у меня разрешения отлучиться в воскресенье утром… кажется, чтобы увидеть какую-то кузину, которая будет проездом в Париже. Но, я надеюсь, вы ее не подозреваете?

– Нет, но я хотел бы ее увидеть.

Он поднялся в комнату Вилсона. Женщина, одетая сиделкой, в длинном сером полотняном платье склонилась над больным, давая ему питье. Когда она повернулась, Шолмс узнал молодую женщину с Северного вокзала.

Между ними не произошло никакого объяснения. Алиса Демэн улыбнулась кротко, без всякого смущения. Взгляд ее был очаровательным и серьезным. Англичанин хотел заговорить, но только промямлил что-то и умолк. А она вернулась к своему занятию, спокойно прошлась по комнате на глазах удивленного Шолмса, передвинула флаконы, свернула и развернула бинты и снова ласково улыбнулась ему.

Херлок Шолмс спустился вниз, увидел во дворе автомобиль господина д’Эмблеваля, сел в него и велел ехать в Леваллуа, в гараж, адрес которого был написан на бумажке со списком гаражей, отданной ему ребенком. Кучера Дюпре, управлявшего воскресным утром фиакром под номером 8279, не было на месте, поэтому Шолмс отослал автомобиль и стал дожидаться перерыва.

Кучер Дюпре рассказал, что он в самом деле «катал» даму в районе парка Монсо – некую молодую женщину в черном. На лице пассажирки была густая вуаль, и она казалась весьма взволнованной.

– У нее был с собой какой-нибудь пакет?

– Да, довольно большой.

– И куда вы отвезли ее?

– Авеню де Терн, угол площади Сен-Фердинан. Там она оставалась минут двенадцать, затем мы вернулись в парк Монсо.

– Вы узнали бы дом на авеню де Терн?

– Само собой, черт побери! Вас туда отвезти?

– Немедленно. Но сначала отвезите меня на набережную Орфевр, тридцать шесть.

В префектуре полиции ему повезло: он сразу же встретил главного инспектора Ганимара.

– Вы свободны, господин Ганимар?

– Если речь идет о Люпене, то нет.

– Да, это касается Люпена.

– Тогда я не сдвинусь с места.

– Как! Вы отказываетесь…

– Я отказываюсь от невозможного! Я устал от неравной борьбы, когда мы уверены в своем поражении. Это трусость, это абсурд, понимайте, как хотите, мне наплевать! Люпен сильнее нас. Поэтому нам остается только признать себя побежденными.

– Я не признаю себя побежденным.

– Он вас победит, как и всех остальных.

– Хорошо, это будет зрелище, которое, наверное, доставит вам удовольствие!

– Ладно, пусть будет по-вашему, – сказал Ганимар с невинным видом. – Поскольку вам не терпится быть побитым, пойдемте.

Они сели в фиакр. По их приказу кучер остановился неподалеку от указанного дома, с другой стороны проспекта, около небольшого кафе с открытой террасой, где они и разместились между лавровыми деревьями и бересклетами. Начинало смеркаться.

– Официант, – подозвал Шолмс, – принесите письменные принадлежности.

Он что-то написал и снова подозвал официанта:

– Отнесите это письмо консьержу в дом напротив. Думаю, это вон тот человек в картузе, который курит у входа.

Прибежал консьерж. Ганимар представился ему главным инспектором, а Шолмс поинтересовался, не приходила ли сюда утром в воскресенье некая молодая дама в черном.

– В черном? Да, около девяти часов, та самая, которая заходит на третий этаж.

– Вы ее часто видите?

– В последнее время частенько, а в последние две недели – почти каждый день.

– А после воскресенья?

– Только один раз… не считая сегодняшнего дня.

– Как, она пришла?

– Она здесь.

– Она здесь?!

– Уже десять минут. Ее экипаж ждет на площади Сен-Фердинан, как обычно. Да, точно, я столкнулся с ней на пороге.

– А кто живет на третьем этаже?

– Двое. Мадемуазель Ланже, модистка, и господин, месяц назад снявший под именем Брессона две меблированные комнаты.

– Почему вы говорите «под именем»?

– Мне кажется, что это имя вымышленное. Моя жена у него убирается. Так вот, у него нет и двух рубашек с одинаковыми инициалами.

– Чем он занимается?

– Что вам сказать? Он почти всегда отсутствует. Три дня как не возвращался.

– А возвращался ли он ночью с субботы на воскресенье?

– Ночью с субботы на воскресенье? Погодите-ка, дайте вспомнить… Да, в субботу вечером он пришел и больше никуда не отлучался.

– Что это за человек?

– Честное слово, даже не знаю, что и сказать. Он всякий раз меняется! То он высокий, то маленький, то толстый, то щупленький, то брюнет, то блондин… Я не всегда его узнаю.

Ганимар и Шолмс переглянулись.

– Это он, – прошептал инспектор, – это точно он.

В какой-то момент старый полицейский растерялся. Можно было судить об этом по тому, как он судорожно сглотнул и сжал кулаки.

Шолмс, хотя и был хладнокровнее, тоже ощутил, как защемило сердце.

– Смотрите, – сказал консьерж, – вот эта девушка.

Мадемуазель действительно вышла из дома и пошла через площадь.

– А вот и господин Брессон.

– Господин Брессон? Который?

– Да тот, с пакетом в руке.

– Но он не обращает на девушку внимания. Она одна идет к экипажу.

– А-а, по правде сказать, я никогда не видел их вместе.

Полицейские встали. При свете фонарей они рассмотрели мужчину, удалявшегося в направлении, противоположном площади.

– За кем вы предпочитаете следить? – спросил Ганимар.

– За ним, черт возьми! Это крупная дичь.

– Тогда я буду следить за девушкой, – предложил Ганимар.

– Нет, нет, – поспешно ответил англичанин, который не хотел открывать Ганимару подробностей дела, – я знаю, где найти эту девушку. Идите со мной.

Держась на расстоянии, временами прячась за пешеходами и киосками, они начали преследование Люпена. Делать это было несложно, потому что он не оборачивался и шел быстро, слегка прихрамывая на правую ногу. Прихрамывание было таким легким, что лишь натренированный взгляд наблюдателя мог это заметить. Ганимар сказал:

– Кажется, он хромает. – И добавил: – Эх, два-три полицейских – и мы схватили бы нашего приятеля! Мы рискуем упустить его из виду.

Но до порт де Терн ни одного полицейского видно не было, а после выхода за крепостные стены Парижа им не приходилось рассчитывать на чью-то помощь.

– Разделимся, – сказал Шолмс, – место тут пустынное.

Это был бульвар Виктора Гюго. Они пошли каждый по своей стороне тротуара, вдоль деревьев.

Так они двигались двадцать минут, пока Люпен не свернул влево и не вышел к Сене. Там они увидели, что Люпен спускается на берег. Он оставался внизу несколько секунд, и они не могли видеть, что он делает. Потом он поднялся на набережную и двинулся дальше. Они прижались к столбам кованой ограды. Люпен прошел прямо перед ними. Пакета в руках у него уже не было.

Когда он удалился, из-за угла дома появился какой-то субъект и проскользнул между деревьев.

Шолмс прошептал:

– Мне кажется, этот тип тоже следит за ним.

– Да, похоже, мы видели его по дороге.

Преследование возобновилось, усложнившись из-за присутствия незнакомца. Люпен вернулся тем же путем, снова прошел через порт де Терн и вернулся в дом на площади Сен-Фердинан.

Консьерж закрывал дверь, когда появился Ганимар.

– Вы видели его, не так ли?

– Да, я зажигал газ на лестнице, а он открывал дверь ключом.

– С ним никого не было?

– Никого, у него никакой прислуги. Он никогда не ест дома.

– А черного хода здесь нет?

– Нет.

Ганимар сказал Шолмсу:

– Проще всего было бы мне остаться у дверей Люпена, а вам пойти за полицейским комиссаром с улицы Демур. Я напишу вам записку.

Шолмс возразил:

– А если за это время он сбежит?

– Но я же остаюсь здесь!

– Битва один на один с ним будет неравной.

– Но не могу же я вломиться к нему, у меня нет на это права, тем более ночью.

Шолмс пожал плечами.

– Если вы арестуете Люпена, никто не будет придираться к тому, как именно вы его арестовывали. Да и вообще, о чем речь? Нам нужно только позвонить. А там посмотрим, что делать дальше.

Они поднялись на этаж. Двустворчатая дверь находилась на лестничной клетке слева. Ганимар позвонил. Никакого ответа. Он позвонил снова. Никого.

– Заходим, – прошептал Шолмс.

– Да, идем.

Тем не менее они замерли с нерешительным видом. Как люди, колеблющиеся в момент совершения решительного поступка, они боялись действовать, им все еще казалось невероятным, что Арсен Люпен находится тут, совсем рядом с ними, за хрупкой перегородкой, которую можно было разбить ударом кулака. Оба они слишком хорошо его знали, этого дьявола во плоти, чтобы допустить, что он даст себя так глупо схватить. Нет, нет, тысячу раз нет, его там уже не было. Через соседние дома, по крышам, по заранее заготовленному ходу он должен был скрыться, и снова они схватят одну лишь тень Люпена.

Они вздрогнули. Едва уловимый шум, словно легкий шелест в тишине, донесся из-за двери. У Шолмса и Ганимара возникло впечатление, уверенность, что Арсен Люпен все-таки внутри, за тонкой деревянной перегородкой, что он слушает их, что он их слышит.

Что делать? Ситуация становилась трагической. Несмотря на хладнокровие двух матерых детективов, оба так сильно переживали, что им казалось, будто они слышат биение своих сердец.

Ганимар обменялся с Шолмсом взглядом и с силой ударил кулаком по створке двери.

Послышался шум шагов, как будто никто и не пытался спрятаться.

Ганимар толкнул дверь. Навалившись плечом, Шолмс выбил ее, и они бросились вперед.

И тут же остановились как вкопанные. В соседней комнате раздался выстрел. Затем еще один – и звук падающего тела…

Войдя, они увидели человека, приникшего лицом к мраморной плите камина. Револьвер выпал у него из рук. Его сотрясали предсмертные конвульсии.

Ганимар нагнулся и повернул к себе голову мертвеца. Лицо было в крови, которая текла из двух больших ран – на щеке и на виске.

– Его не узнать, – прошептал Ганимар.

– Черт возьми, – закричал Шолмс, – это не он!

– Откуда вы знаете? Вы даже на него не взглянули.

Англичанин рассмеялся:

– Так вы считаете, что Арсен Люпен из тех, кто кончает жизнь самоубийством?

– Однако мы полагали, что узнали его, увидев на улице.

– Мы полагали, потому что хотели в это поверить. Мы одержимы этим человеком.

– Тогда это один из его сообщников.

– Сообщники Арсена Люпена не кончают жизнь самоубийством.

– Тогда кто это?

Они обыскали труп. В одном его кармане Херлок Шолмс обнаружил пустой кошелек, в другом Ганимар нашел несколько луидоров. Ни на белье, ни на одежде никаких меток не было.

В большой дорожной сумке и в двух чемоданах не оказалось ничего, кроме вещей. На камине – стопка газет. Ганимар перелистал их. Во всех говорилось о краже еврейской лампы.

Часом позже, уже уходя, Ганимар и Шолмс знали об этом странном персонаже только то, что их вторжение привело его к самоубийству.

Кем он был? Почему покончил с собой? Как был связан с делом о еврейской лампе? Кто следил за ним во время прогулки? Столько вопросов, один сложнее другого, столько загадок…

Херлок Шолмс лег спать в плохом настроении, а проснувшись, получил по пневматической почте письмо следующего содержания:

«Арсен Люпен имеет честь известить вас о своей трагической кончине под именем господина Брессона и просит присутствовать на погребальном шествии, на отпевании и захоронении, которые состоятся за счет государства, в четверг, 25 июня».

Глава 2

– Видите ли, старина, – сказал Шолмс, протягивая Вилсону пневматическое письмо от Арсена Люпена, – во всей этой авантюре больше всего раздражает то, что я постоянно чувствую на себе взгляд этого дьявольского господина. Ни одна из моих самых сокровенных мыслей от него не ускользает. Я действую как актер, все шаги которого четко определены мизансценой: идти в определенную сторону, говорить, что предписано, потому что так указывает высшая воля. Вы понимаете, Вилсон?

Вилсон, разумеется, понял бы, если бы не спал глубоким сном человека, температура которого колеблется между сорока и сорока одним градусом. Но услышал Вилсон или нет, для Шолмса не имело никакого значения, и он продолжил:

– Мне следует призвать на помощь всю энергию и задействовать все силы, чтобы не отчаяться. К счастью, эти поддразнивания походят на булавочные уколы, которые только стимулируют. Боль от укола стихает, рана самолюбия затягивается, и я говорю: «Резвись, дорогой мой. Рано или поздно ты сам себя выдашь». Потому что, Вилсон, в конце концов, разве это не Люпен своей первой телеграммой внушил маленькой Анриетте догадку, не он выдал мне тайну переписки Алисы Демэн? Вы забываете об этой подробности, старина.

Он прохаживался по комнате, рискуя разбудить старого товарища, и говорил:

– В конце концов, все идет не так плохо. Пока путь еще в тумане, но я уже начинаю его различать. Прежде всего я установлю, кто такой господин Брессон. Мы с Ганимаром встретимся на берегу Сены, в том месте, где Брессон оставил пакет, и роль этого господина станет нам ясна. А дальше – это партия, которую предстоит сыграть мне и Алисе Демэн. Противник невеликого ума, не так ли, Вилсон? Как вы полагаете, я скоро узнаю смысл фразы из букваря, а также и то, что означают эти две буквы – Э и К? Именно в них все дело, Вилсон.

В этот момент вошла мадемуазель и, увидев жестикулирующего Шолмса, вежливо сказала:

– Господин Шолмс, я рассержусь, если вы разбудите больного. Нехорошо, что вы его беспокоите. Доктор требует полного покоя.

Он смотрел на нее, не говоря ни слова, удивленный, как и в тот первый день, ее необъяснимым хладнокровием.

– Отчего вы так смотрите на меня, господин Шолмс? Что случилось? Мне кажется, вас постоянно тревожит какая-то невысказанная мысль. Какая? Ответьте, прошу вас.

Она вопрошала всем своим видом: вопрос читался на ее открытом лице, в улыбке, в невинном взгляде, во всем ее поведении, даже в том, как она слегка подалась вперед. В ней было столько искренности, что англичанин даже разозлился. Он подошел и тихим голосом сказал ей:

– Брессон вчера покончил с собой.

Она повторила, как будто не поняла:

– Брессон вчера покончил с собой…

Ничто не омрачило ее лица, ничто не выдало попытки солгать.

– Вас предупредили, – сказал он раздраженно, – иначе бы вы, по крайней мере, вздрогнули… О, вы сильнее, чем я думал… Но почему вы скрываете?

Он схватил букварь с картинками, который только что положил на соседний столик, и, открывая место с вырезанной страницей, сказал:

– Не могли бы вы сказать, в каком порядке следует расположить буквы, которых тут не хватает, чтобы узнать точное содержание записки, которую вы послали Брессону за четыре дня до кражи еврейской лампы?

– В каком порядке? Брессон? Кража еврейской лампы?

Она повторяла слова медленно, как будто желая понять их смысл.

Он настаивал.

– Да. Вот вырезанные буквы… на этом кусочке бумаги. Что вы хотели сказать Брессону?

– Вырезанные буквы… что я хотела сказать…

И вдруг она рассмеялась.

– Вот оно что! Понимаю, я – соучастница кражи! Существует некий господин Брессон, похитивший еврейскую лампу и покончивший с собой. А я – подруга этого господина. О, как это занятно!

– Кого же вы навещали вчера вечером на третьем этаже дома на авеню де Терн?

– Кого? Мою модистку, мадемуазель Ланже. А что, моя модистка и мой друг господин Брессон – одно и то же лицо?

Несмотря ни на что, Шолмс колебался. Можно притвориться, чтобы изобразить ужас, радость, удивление, любые чувства, но не безразличие, тем более не смех – веселый и беззаботный.

Однако он еще раз сказал:

– Последний раз спрашиваю: почему в тот вечер на Северном вокзале вы подошли ко мне? И почему уговаривали немедленно уехать и не заниматься кражей?

– Вы слишком любопытны, господин Шолмс, – ответила она с самым непринужденным смехом. – Чтобы наказать вас, я ничего не отвечу, вы ничего не узнаете, вдобавок ко всему вы останетесь сидеть с больным, пока я пойду в аптеку… срочно нужно получить лекарства по рецепту… я убегаю.

Она вышла.

– Я остался в дураках, – прошептал Шолмс. – Я не только ничего у нее не выудил, наоборот, она провела меня.

И он вспомнил дело с голубым бриллиантом и то, как он допрашивал Клотильду Детанж. Блондинка отвечала ему с таким же спокойствием. Видимо, и на этот раз перед ним снова оказалось одно из созданий, защищаемых Арсеном Люпеном, действующих под его непосредственным влиянием, сохраняющих даже в тревожной ситуации и опасности потрясающее спокойствие.

– Шолмс… Шолмс…

Он подошел к Вилсону и склонился над ним.

– Что с вами, старина? Вам нехорошо?

Вилсон шевелил губами, но не мог произнести ни слова. Наконец, сделав над собой усилие, он пролепетал:

– Нет, Шолмс… Это не она… не может быть, чтобы это была она…

– Да что вы выдумываете! А я вам говорю, что это она! Только перед вымуштрованной и воспитанной Люпеном особой я теряю голову и совершаю глупости… Вот и теперь: она знает всю эту историю с букварем… Бьюсь об заклад, и часа не пройдет, как Люпен будет предупрежден. Что я говорю? И часа не пройдет? Да сию же минуту! Аптекарь, срочный заказ по рецепту… Выдумки!

Он выбежал из дома на авеню де Мессин и увидел девушку, входившую в аптеку. Потом она снова появилась, десятью минутами позже, с флаконами и бутылкой, обернутыми белой бумагой. На обратном пути к девушке приблизился некий человек, следивший за ней, с фуражкой в руке. У него был заискивающий вид попрошайки.

Она остановилась, подала ему милостыню и снова пошла своей дорогой.

«Она сказала ему что-то», – подумал англичанин.

Это не было уверенностью – скорее, им руководила сильно развитая интуиция, заставившая поменять тактику. Поэтому он не стал следить за девушкой, а пустился по следу фальшивого попрошайки.

Они вышли на площадь Сен-Фердинан. Человек долго бродил около дома Брессона, иногда посматривая на окна третьего этажа и наблюдая за людьми, входившими в дом.

Через час он вскочил на империал трамвая, направлявшегося в Нейи. Шолмс тоже поднялся туда и сел позади этого человека, немного подальше, рядом с господином, закрывшимся развернутой газетой. При подъезде к окраине города господин опустил газету, и Шолмс увидел Ганимара. Тот шепнул ему на ухо, указывая на попрошайку:

– Это тот самый человек, который вчера вечером следил за Брессоном. Уже целый час он слоняется по площади.

– Есть новости о Брессоне? – спросил Шолмс.

– Да, сегодня утром на его адрес пришло письмо.

– Сегодня утром? Значит, оно было отослано вчера, до того, как отправитель узнал о смерти Брессона.

– Вот именно. Письмо находится у следователя. Но я запомнил следующее: «Он не соглашается ни на какую сделку. Он хочет получить все: и первую вещь, и другие – от второго дела. Иначе он будет действовать». И никакой подписи, – добавил Ганимар. – Как видите, эти несколько строчек нам ничего не дадут.

– Не могу с вами согласиться, господин Ганимар. Эти несколько строчек, напротив, кажутся очень интересными.

– Боже мой! Но почему?

– По известным мне причинам, – ответил Шолмс с дерзостью, с которой обычно разговаривал со своим коллегой.

Трамвай остановился на улице дю Шато, на конечной станции. Человек вышел и спокойно удалился.

Шолмс последовал за ним, приблизившись настолько, что Ганимар испугался:

– Если он обернется, мы будем изобличены.

– Он не обернется.

– Откуда вы знаете?

– Это сообщник Арсена Люпена. А тот факт, что сообщник Люпена уходит вот так, сунув руки в карманы, доказывает, что, во-первых, он знает о слежке, во-вторых, он ничего не боится.

– Однако мы так приблизились к нему…

– Не настолько, чтобы он не мог ускользнуть от нас. Он слишком уверен в себе.

– Полноте, полноте, вы меня разыгрываете. Смотрите, рядом с входом в кафе стоят два полицейских с велосипедами. Если я решу реквизировать велосипед и догнать этого типа, как он, спрашивается, сможет от нас ускользнуть?

– Этот тип, похоже, не слишком обеспокоен такой возможностью. Он и сам реквизирует велосипед!

– Каналья, – произнес Ганимар, – сколько у него апломба!

Субъект и в самом деле подошел к полицейским, когда те собирались сесть на велосипеды, переговорил с ними, сел на третий велосипед, стоявший у стены кафе, и укатил вместе с полицейскими.

Англичанин расхохотался.

– Ну и ну! Мог ли я предвидеть такое? Раз, два, три – и он похищен! И кем? Двумя вашими коллегами, господин Ганимар. О! Он неплохо устроился, этот Арсен Люпен! Два подкупленных им полицейских на велосипедах. Разве я не говорил вам, что наш персонаж слишком спокоен?

– Так что же, – воскликнул раздосадованный Ганимар, – что нам было делать? Хорошо вам смеяться!

– Ну ладно, ладно, не сердитесь. Мы ему отомстим. А сейчас нам нужно подкрепление.

– Фоланфан ждет меня в конце авеню де Нейи.

– Хорошо, забирайте его и возвращайтесь ко мне.

Ганимар удалился, а Шолмс пошел рассматривать следы от велосипедных шин, очень хорошо отпечатавшихся в дорожной пыли, тем более что покрышки были рифлеными. Вскоре он увидел, что следы вели на берег Сены, а три человека свернули в ту же сторону, что и Брессон накануне вечером. Так он дошел до ограды, возле которой сам прятался с Ганимаром. Немного дальше он заметил переплетение рифленых следов, которое говорило о том, что на этом месте велосипедисты останавливались. Как раз напротив находился маленький участок земли, уходивший к Сене, где была пришвартована старая лодка.

Именно там Брессон должен был бросить свой пакет или, скорее, выронить. Шолмс спустился с откоса и увидел, что берег реки постепенно уходит вниз, уровень воды невысокий, и ему было бы легко найти пакет… если только те трое еще не успели его забрать.

«Да нет, – подумал он, – у них не было времени… самое большее четверть часа… Однако почему они пошли по этому пути?»

В лодке сидел рыбак. Шолмс спросил у него:

– Вы не видели трех мужчин на велосипедах?

Рыбак сделал знак, что не видал.

Англичанин настаивал:

– Ну, как же… три человека… они только что останавливались в двух шагах от вас…

Рыбак отложил удочку в сторону, вынул из кармана блокнот, написал что-то, вырвал страничку и протянул Шолмсу.

Англичанин вздрогнул, как от удара молнией. Едва бросив взгляд на бумагу в руке, он увидал серию букв, вырезанных из букваря:

АВЕЙКОТЧЭ-237

Тяжелое солнце уходило за реку. Человек снова углубился в свое занятие, прикрывшись широкими полями соломенной шляпы-колокола. Сложенные сюртук и жилет лежали рядом. Он сосредоточенно удил рыбу, поплавок удочки держался на воде.

Прошла минута, целая минута торжественной и страшной тишины.

«Может быть, это он?» – подумал Шолмс с мучительным беспокойством.

И тут его осенило:

– Это он! Это он! Только он способен сидеть вот так, не вздрагивая от удивления, не шевелясь, не боясь того, что произойдет… Кто еще знал об этой истории с букварем? Алиса предупредила его запиской!

Англичанин вдруг почувствовал, что его рука, его собственная рука ухватилась за рукоятку револьвера, что его взгляд уперся в спину человека немного ниже затылка. Одно движение – и драма завершится, жизнь этого странного авантюриста бесславно оборвется.

Рыбак не шевелился.

Шолмс нервно вцепился в оружие, испытывая непреодолимое желание выстрелить и покончить с этим… В то же время такой ужасный поступок был противен его природе. Смерть неизбежна. Наступит конец.