Текст книги "Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)"

Автор книги: Морис Леблан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Сами виноваты, черт возьми! Это все ваше упрямство, – проворчал огорченный Ганимар. – Вам не очень больно?

Они вышли на лестницу. Люпен простонал:

– Ганимар… в лифт… они переломают мне кости….

– Хорошая мысль, отличная, – согласился Ганимар. – Тем более что лестница узкая, и мы не смогли бы…

Он вызвал лифт. Люпена со всеми предосторожностями занесли туда. Ганимар занял место рядом и сказал своим людям:

– Ступайте вниз и ждите меня у комнаты консьержки.

Он взялся за ручку, но не успел закрыть дверь. Внезапно лифт взлетел, как воздушный шар, у которого перерезали веревку. Раздался язвительный смех.

– Черт возьми… – зарычал Ганимар, лихорадочно отыскивая в темноте кнопку для спуска лифта. Не найдя ее, он крикнул: – На шестой! Быстрее к двери на шестом этаже!

Четверо полицейских помчались вверх по лестнице. Но произошло нечто странное: лифт как будто пробил потолок последнего этажа, исчез из поля зрения полицейских, внезапно вынырнул на верхнем этаже, где живет прислуга, и остановился. Три человека уже поджидали там. Двое схватили Ганимара, который, впрочем, и не думал защищаться, оглушенный и лишенный возможности пошевелиться. Третий человек увел Люпена.

– Я предупреждал вас, Ганимар… подъем воздушного шара… благодаря вам! В другой раз не будете таким снисходительным. Особенно прошу запомнить, что Арсен Люпен не позволяет себя бить и причинять себе боль без серьезных на то причин. Прощайте…

Кабина закрылась, и лифт вместе с Ганимаром поехал вниз. Все это произошло так быстро, что инспектор догнал своих подчиненных у комнаты консьержки.

Они бегом пересекли двор и поднялись по служебной лестнице – единственной, дававшей возможность попасть на этаж прислуги, где и случился побег.

Длинный коридор с несколькими поворотами, вдоль которого располагались номера, вел к легко открывшейся двери. По другую ее сторону – соответственно, уже в другом доме – находился еще один коридор с такими же ломаными углами и похожими комнатами. В самом конце – черный ход. Ганимар спустился по лестнице черного хода, пересек двор, вестибюль и вышел на улицу Пико. И тут он понял: оба дома соприкасались, а их фасады выходили на две улицы, не перпендикулярные, а параллельные, отстоящие друг от друга более чем на шестьдесят метров.

Он вошел в помещение консьержки и, показав свое удостоверение, спросил:

– Здесь проходили только что четыре человека?

– Да, двое слуг с пятого и шестого этажей, и двое приятелей.

– Кто живет на пятом и шестом этажах?

– Господа Фовель и их кузены Прово… они сегодня переезжали. Остались только двое слуг, они только что уехали.

«Эх, – подумал Ганимар, усевшийся на диванчик в комнате консьержа, – какой случай мы упустили! Вся шайка жила в этом квартале».

Сорока минутами позже два человека прибыли в экипаже на Северный вокзал и поспешили к скорому поезду, идущему в Кале, а за ними – носильщик с багажом.

У одного из них была перевязана рука, а бледное лицо говорило о плохом самочувствии. Другой выглядел веселым.

– Бегом, Вилсон, мы не должны опоздать на поезд… Ох, Вилсон, я никогда не забуду эти десять дней!

– Да и я тоже.

– О, какие прекрасные сражения!

– Великолепные.

– Так, только иногда маленькие неприятности…

– Совсем маленькие.

– И наконец – триумф. Люпен арестован! Голубой бриллиант найден!

– Моя рука сломана.

– Когда речь идет о таких успехах, что значит сломанная рука!

– Особенно моя.

– Да, да! Вспомните, Вилсон, именно в тот момент, когда вы были у аптекаря и героически переносили страдания, я обнаружил нить, выводящую из тьмы.

– Какой счастливый случай!

Двери купе уже закрывались.

– Проходите, пожалуйста. Поторопитесь, господа.

Носильщик поднялся по лестнице в пустое купе и положил багаж в сетку, а Шолмс пока заводил несчастного Вилсона.

– Да что с вами? Когда же это закончится! Поторапливайтесь, старина!

– Дело не в том, что я не тороплюсь…

– А в чем?

– Я владею только одной рукой.

– И что? – воскликнул Шолмс. – Тоже мне проблемы! Можно подумать, только вы в таком положении! А однорукие, настоящие однорукие? Ладно, всякое бывает. – Он протянул носильщику монетку в пятьдесят сантимов. – Спасибо, друг мой. Возьмите.

– Благодарю, господин Шолмс.

Англичанин присмотрелся: перед ними стоял Арсен Люпен.

– Вы… Вы… – только и смог пробормотать он.

А Вилсон принялся размахивать здоровой рукой, словно желая продемонстрировать свою силу, и воскликнул:

– Вы… Вы… Но вас же арестовали! Шолмс рассказал мне… Когда он расстался с вами, вас окружали Ганимар и тридцать полицейских…

Люпен сложил руки на груди и с негодованием заявил:

– Вы полагали, что я отпущу вас, не простившись? После столь чудесных дружеских отношений? Это было бы невежливо. За кого вы меня принимаете?

Раздался свисток паровоза.

– Ладно, я не в обиде. Вы запаслись всем необходимым? Табак, спички… да, и вечерние газеты? Там вы найдете подробности о моем аресте – своем последнем подвиге, мэтр. А теперь прощайте, рад был с вами познакомиться. В самом деле рад! Если я вам понадоблюсь, то буду счастлив… – Он спрыгнул на перрон и закрыл дверцу. – Прощайте, – снова сказал он. – Прощайте, я буду писать вам. А вы мне, не так ли? Как ваша рука, господин Вилсон? Жду новостей от вас обоих, хотя бы иногда отправляйте открытку по адресу: Париж, Люпену… Этого будет достаточно. И не нужно наклеивать марку. Прощайте, до скорого…

Часть вторая
Еврейская лампа

Глава 1

Херлок Шолмс и Вилсон сидели по сторонам большого камина, вытянув ноги к приятному теплу газовой горелки.

Трубка Шолмса – короткая трубка из вереска с серебряным кольцом – погасла. Он вытряхнул пепел, снова набил трубку, закурил, поправил полы халата и принялся делать длинные затяжки, выпуская из трубки летящие к потолку маленькие колечки дыма.

Вилсон смотрел на него. Так собака, которая лежит, свернувшись клубочком на ковре, смотрит на хозяина, не мигая, с надеждой ловя каждое его движение. Прервет ли молчание хозяин? Раскроет ли он тайну своих нынешних раздумий, допустит ли в царство своих мыслей, вход в которое, похоже, всем запрещен?

Шолмс молчал.

Вилсон отважился:

– Спокойное нынче время. Ни одного дельца, которое мы могли бы раскрыть.

Шолмс молчал все ожесточеннее, а кольца дыма все клубились и клубились, и любой другой человек, кроме Вилсона, понял бы, что Шолмс испытывает огромное наслаждение и удовлетворение в часы, когда мозг полностью свободен от всяких мыслей.

Вилсон встал и подошел к окну.

На унылой улице на дома с унылыми фасадами с темного неба лил злой дождь. Проехал кеб, другой… Вилсон занес их номера к себе в записную книжку. Никогда не знаешь, а вдруг пригодится?

– Смотрите, – закричал он, – почтальон!

Вскоре вошел человек в сопровождении слуги.

– Два заказных письма, сэр. Будьте любезны расписаться.

Шолмс отметился в журнале, проводил почтальона до двери и, вернувшись, вскрыл одно из писем.

– У вас очень довольный вид, – отметил Вилсон.

– В этом письме весьма интересное предложение. Вы только что хотели заняться делом, так вот оно. Читайте…

Вилсон прочитал:

«Сэр, зная о вашем опыте, обращаюсь к вам за помощью. Я стал жертвой серьезной кражи. Было проведено расследование, но поиски, как мне кажется, никогда не закончатся.

Посылаю вам газеты, из которых вы узнаете о деле. Если вы согласитесь за него взяться, я предоставляю свой дом в ваше распоряжение и прошу внести в прилагаемый чек с моей подписью сумму, которую вам будет угодно назначить в качестве издержек на дорогу.

Соблаговолите телеграфировать о своем решении. Примите уверения в моем величайшем почтении.

Барон Виктор д’Эмблеваль, улица Мюрилло, 18»

– Ну вот, – воскликнул Шолмс, – вырисовывается интересное дело… небольшое путешествие в Париж, так почему бы и нет, черт возьми? С момента знаменитого поединка с Арсеном Люпеном у меня не было повода туда вернуться. Я не прочь увидеть столицу мира при более спокойных обстоятельствах.

Он разорвал чек на четыре части и, пока Вилсон, чья рука еще не обрела прежней гибкости, высказывал нечто печальное в адрес Парижа, вскрыл следующий конверт.

Он раздраженно взмахнул рукой и нахмурился, читая письмо. Затем, скомкав бумагу, раздраженно бросил ее на пол.

– Что? Что случилось? – растерянно воскликнул Вилсон.

Он поднял скомканную бумагу и, удивляясь все больше и больше, прочитал:

«Дорогой мэтр, вы знаете, как я восхищаюсь вами и какой интерес проявляю к вашей деятельности. Так вот, поверьте мне, не стоит заниматься делом, в котором Вас просят участвовать. Ваше вмешательство приведет к множеству неприятностей, все усилия сведутся к плачевному результату, и вы будете вынуждены публично признаться в своем поражении.

От всей души желаю вам избежать такого унижения. Заклинаю вас во имя связывающей нас дружбы оставаться спокойно у своего очага.

Мои наилучшие пожелания господину Вилсону и вам, дорогой мэтр.

Мое почтение, преданный вам Арсен Люпен»

– Арсен Люпен… – в замешательстве повторил Вилсон.

Шолмс ударил кулаком по столу.

– Он приводит меня в бешенство, этот негодяй! Он что, издевается надо мной, принимает меня за мальчишку? Публичное признание в поражении! Не я ли вынудил его вернуть голубой бриллиант?

– Он, наверное, боится, – предположил Вилсон.

– Вы говорите глупости! Арсен Люпен ничего не боится, и то, что он провоцирует меня, подтверждает это.

– Но как он узнал о письме, адресованном вам бароном д’Эмблевалем?

– Откуда я знаю? Вы задаете дурацкие вопросы, дорогой мой!

– Я думал… я представлял себе…

– Что? Что я волшебник?

– Нет, но я видел, как вы творили чудеса!

– Никто не может творить чудеса… и я – не больше, чем другие. Я размышляю, делаю выводы, умозаключения, но не гадаю. Только дураки гадают.

Вилсон принял вид побитой собаки и попытался, чтобы не казаться идиотом, не строить больше догадок о том, почему Шолмс раздраженно вышагивает по комнате взад-вперед. Наконец тот вызвал слугу и приказал подать чемодан. Вилсон счел себя вправе, поскольку перед ним был конкретный факт, раздумывать, делать выводы и заключения, что мэтр собирается в дорогу.

То же усилие мысли позволило ему, как человеку, не боящемуся допустить ошибку, решительно заявить:

– Шолмс, вы отправляетесь в Париж.

– Возможно.

– И отправляетесь туда, главным образом, чтобы ответить на провокацию Люпена, а не для того, чтобы помочь барону д’Эмблевалю.

– Возможно.

– Херлок, я отправляюсь с вами.

– Ах, дорогой мой друг, – воскликнул Шолмс, перестав ходить по комнате, – вы не боитесь, что вашу левую руку постигнет участь правой?

– А что может со мной случиться? Вы же будете рядом.

– В добрый час, смельчак! Мы покажем этому господину, что он, возможно, напрасно бросил нам столь наглый вызов. Скорее, Вилсон, отправимся первым же поездом.

– Не дожидаясь газет, которые обещал прислать барон?

– Зачем?

– Тогда я отправлю ему телеграмму?

– Не нужно. Иначе Арсен Люпен узнает о моем прибытии. А это ни к чему. На этот раз, Вилсон, рисковать нельзя.

После полудня оба друга высадились в Дувре. Путешествие прошло отлично. В скором поезде Кале – Париж Шолмс позволил себе три часа крепкого сна, тогда как Вилсон охранял дверь купе и, рассеянно глядя перед собой, размышлял.

Шолмс проснулся довольным и отдохнувшим. Перспектива нового поединка с Арсеном Люпеном восхищала его, он потирал руки с видом человека, готовящегося наслаждаться.

– Наконец-то, – воскликнул Вилсон с таким же довольным видом, – мы встряхнемся!

На вокзале Шолмс подхватил портпледы и вышел за Вилсоном, несшим багаж, – каждому своя ноша.

– Чудная погода, Вилсон, солнце! Париж принарядился к нашему приезду.

– Но какая толпа!

– Тем лучше, Вилсон! Меньше риска быть замеченными. Никто не узнает нас среди множества людей.

– Господин Шолмс, не так ли?

Англичанин остановился, несколько озадаченный. Кто еще мог назвать его по имени?

Рядом с ним стояла молодая женщина, простая одежда которой только подчеркивала изысканную фигуру. Выражение ее красивого лица было тревожным и скорбным.

Она повторила:

– Вы и есть господин Шолмс?

Поскольку он молчал, из-за замешательства и по привычной осторожности, она в третий раз спросила:

– Я имею честь разговаривать именно с господином Шолмсом?

– И чего вы от меня хотите? – сказал он довольно ворчливым тоном, полагая, что это какая-то сомнительная встреча.

Женщина преградила ему дорогу.

– Послушайте, мсье, это очень важно! Я знаю, что вы отправляетесь на улицу Мюрилло.

– Что вы говорите?

– Я знаю, знаю, на улицу Мюрилло, дом восемнадцать. Так вот, не нужно… Нет, вы не должны туда ехать… Уверяю, вы пожалеете об этом! И не думайте, что я в чем-то заинтересована… На то есть причина, я говорю совершенно искренне.

Шолмс попытался отойти в сторону, но она настаивала:

– О, прошу вас, не упрямьтесь! Если бы я знала, как убедить вас… Посмотрите на меня, посмотрите мне в глаза… они не лгут, они говорят правду.

Дама в упор смотрела на него своими красивыми, серьезными и чистыми глазами, в которых, казалось, отражается ее душа. Вилсон покачал головой:

– У мадемуазель очень честное лицо.

– Ну конечно, – взмолилась она, – вы должны мне верить!

– Я верю, мадемуазель, – ответил Вилсон.

– О, как я счастлива! И ваш друг тоже верит, правда? Я чувствую это, я уверена! Какое счастье! Все уладится! О, какая хорошая мысль пришла мне в голову! Послушайте, мсье, через двадцать минут уходит поезд на Кале, так вот, садитесь в него… Быстрее идите за мной, дорога с этой стороны, вы еще успеваете…

Она попыталась увлечь их за собой, но Шолмс схватил ее за руку и тоном, который попытался сделать по возможности мягким, сказал:

– Извините, мадемуазель, что не могу выполнить вашу просьбу, но я никогда не отказываюсь от поставленной передо мной задачи.

– Умоляю вас… Умоляю вас об этом! Ах, если бы вы могли понять…

Но Херлок Шолмс уже шел дальше.

Вилсон сказал:

– Будьте уверены, он доведет дело до конца. Еще не было случая, чтобы мистер Шолмс потерпел неудачу. – И он последовал за Шолмсом.

«ХЕРЛОК ШОЛМС – АРСЕН ЛЮПЕН»

Эти слова, написанные большими черными буквами, просто бросались в глаза. Шолмс и Вилсон приблизились. Перед ними вереницей шли люди-«сэндвичи» с рекламными щитами. Они держали в руках тяжелые, обитые металлом палки, которыми равномерно ударяли по тротуару, а на спине у них висели огромные афиши:

«МАТЧ ХЕРЛОК ШОЛМС – АРСЕН ЛЮПЕН. ПРИЕЗД АНГЛИЙСКОГО ЧЕМПИОНА. ВЕЛИКИЙ ДЕТЕКТИВ БЕРЕТСЯ РАСКРЫТЬ ТАЙНУ УЛИЦЫ МЮРИЛЛО. ЧИТАЙТЕ ПОДРОБНОСТИ В “ЭКО ДЕ ФРАНС”».

Вилсон покачал головой:

– Ну, согласитесь же, Херлок, мы обманываем себя, полагая, что работаем инкогнито! Я не удивлюсь, если республиканская гвардия будет ждать нас на улице Мюрилло и там будет устроен официальный прием с тостами и шампанским.

– Когда вы пытаетесь острить, Вилсон, то стоите двоих, – сквозь зубы бросил Шолмс.

Он подошел к шествию с явным намерением схватить и разорвать в клочья и человека, и его щит. Однако у афиш собиралось все больше народу, все шутили и смеялись.

Сдерживая бешеный порыв гнева, Шолмс спросил:

– Когда вас наняли?

– Сегодня утром.

– А когда вы начали это шествие?

– Час назад.

– Но афиши были уже готовы?

– Да, само собой. Когда мы пришли утром в агентство, они уже были там.

Значит, Арсен Люпен предусмотрел то, что Шолмс согласится вступить в сражение. Более того, письмо, написанное Люпеном, доказывало, что он желал этого сражения, что в его планы входило еще раз померяться силами со своим соперником. Почему? Какая причина подталкивала его снова вступить в бой?

Шолмс какое-то мгновение колебался. Люпен должен быть абсолютно уверенным в своей победе, если так дерзко себя ведет. И не попадут ли они в ловушку, откликнувшись на первое же приглашение?

– Идемте, Вилсон. Кучер, улица Мюрилло, дом восемнадцать, – внезапно оживившись, воскликнул он.

Шолмс вскочил в экипаж. Вены у него вздулись, кулаки сжались, как если бы он приготовился боксировать.

На улице Мюрилло стояли роскошные частные особняки, одной стороной обращенные к парку Монсо. Одним из самых красивых зданий был дом номер 18, где проживал барон д’Эмблеваль с женой и детьми. Особняк был меблирован самым роскошным образом и с художественным вкусом, как и подобает жилищу миллионера. Перед ним находился внутренний дворик, окруженный служебными помещениями. Позади дома ветви садовых деревьев переплетались с деревьями парка.

Позвонив, англичане пересекли дворик и были встречены ливрейным лакеем, который отвел их в небольшой салон, расположенный в другом конце дома.

Они уселись, разглядывая драгоценные безделушки, украшавшие будуар.

– Красивые вещи, – прошептал Вилсон, – есть вкус и фантазия. Можно сделать вывод, что люди, имеющие возможность отыскать такие вещи, не слишком молоды, лет пятидесяти, может быть…

Он не договорил. Дверь открылась, и вошел господин д’Эмблеваль в сопровождении жены.

Вопреки умозаключениям Вилсона, они были молоды, элегантно выглядели, их движения и речь были быстрыми. Они принялись рассыпаться в благодарностях.

– Как мило с вашей стороны! Такое беспокойство… Мы благодарны неприятности, что случилась с нами, ведь она доставила нам удовольствие…

«Как они очаровательны, эти французы!» – подумал Вилсон, не чуравшийся глубокомысленных наблюдений.

– Но время – деньги, – воскликнул барон, – тем более ваше, господин Шолмс. Поэтому перейдем к делу! Что вы думаете о нем? Рассчитываете ли довести его до победного конца?

– Чтобы довести дело до победного конца, сначала следует с ним ознакомиться.

– Так вы ничего не знаете?

– Нет, поэтому прошу вас рассказать все подробно, ничего не опуская. О чем идет речь?

– О краже.

– Когда она случилась?

– В прошлую субботу, – ответил барон, – в ночь с субботы на воскресенье.

– Значит, прошло уже шесть дней. Итак, рассказывайте.

– Следует сказать, мсье, что мы с женой, несмотря на то, что наше положение требует определенного образа жизни, редко выходим в свет. Воспитание детей, необходимые приемы – вот наша жизнь. Все вечера, или почти все, мы проводим здесь, в этой комнате, в будуаре моей жены, где разместили некоторые произведения искусства. Так вот, в прошлую субботу, около одиннадцати часов, я выключил свет, и мы с женой ушли, как обычно, в свою комнату.

– Где она находится?

– Рядом. Видите дверь? На следующий день, то есть в воскресенье, я проснулся рано. Поскольку Сюзанна, моя жена, еще спала, я прошел как можно более бесшумно в этот будуар, чтобы не разбудить ее. Каково же было мое удивление, когда я заметил, что окно открыто, тогда как накануне вечером мы его закрыли.

– Прислуга…

– Сюда никто не входит, пока мы не позвоним. К тому же я всегда из предосторожности запираю вот эту, вторую дверь, сообщающуюся с прихожей. Так вот, окно наверняка было открыто снаружи. К тому же есть подтверждение этому: второе стекло в правом оконном переплете, рядом со шпингалетом, было разбито.

– А это окно?

– Это окно, как вы можете видеть, выходит на небольшую террасу, окруженную балконом с каменной оградой. Сейчас мы на втором этаже, и вы видите сад позади дома, ограду, отделяющую нас от парка Монсо. Поэтому я уверен, что человек проник сюда из парка, перелез через решетку по лестнице и залез на террасу.

– Вы говорите, что уверены в этом?

– Мы обнаружили с каждой стороны ограды, в мягкой земле цветников, углубления, оставленные двумя ножками лестницы, и два углубления были внизу, у террасы. Наконец, на балконе видны две небольшие царапины, очевидно нанесенные ножками лестницы.

– Разве парк Монсо не закрывается на ночь?

– Да, закрывается, но в доме номер четырнадцать идет ремонт. Оттуда легко было забраться.

Херлок Шолмс несколько мгновений размышлял, а потом сказал:

– Перейдем к краже. Значит, она произошла в комнате, где мы сейчас находимся?

– Да. Между Мадонной двенадцатого века и резной серебряной скинией стояла небольшая еврейская лампа. Она исчезла.

– Это все?

– Все.

– Так, а что вы называете еврейской лампой?

– Были раньше медные лампы, состоящие из подставки и сосуда, в который наливали масло. Из этого сосуда выходили две или несколько горелок для фитилей.

– В общем, это не особенно ценные предметы.

– Действительно, не особенно ценные. Но в таких лампах имеются тайники. В такой тайник мы имели обыкновение класть великолепное старинное, очень дорогое украшение – золотую химеру, украшенную рубинами и изумрудами.

– Откуда у вас такая привычка?

– Честное слово, мсье, не знаю, что и сказать. Может быть, это просто такая шутка – использовать тайник подобного рода.

– Никто об этом не знал?

– Никто.

– Разумеется, кроме укравшего химеру, – констатировал Шолмс, – иначе он не утруждал бы себя кражей еврейской лампы.

– Разумеется. Но как он мог узнать, если мы и сами случайно открыли этот тайник?

– Та же случайность могла произойти и с кем-то еще, с прислугой, с кем-то, вхожим в ваш дом… Но продолжим: вы поставили в известность полицию?

– Конечно. Следователь проводил расследование. Хроникеры-детективы всех основных газет провели собственные расследования. Но, как я и писал, похоже, что у этого дела нет ни малейшего шанса быть раскрытым.

Шолмс поднялся, направился к окну, осмотрел оконную раму, террасу, балкон, при помощи лупы изучил две царапины на камне и попросил господина д’Эмблеваля проводить его в сад.

В саду Шолмс сел в плетеное кресло и задумчиво осмотрел крышу дома. Потом внезапно направился к двум маленьким деревянным ящичкам, которыми прикрыли, чтобы сохранить четкость отпечатков, отверстия, оставленные у подножия террасы ножками лестницы. Он поднял ящички, встал на колени, наклонился так, что лицо его оказалось сантиметрах в двадцати от земли, и принялся изучать отпечатки, делать измерения. Ту же операцию он проделал с решеткой ограды, но это длилось не так долго.

Наконец все было завершено.

Они вернулись в будуар, где их ждала мадам д’Эмблеваль.

Шолмс некоторое время молчал, затем сказал:

– С самого начала вашего рассказа, господин барон, я был потрясен видимой простотой вторжения. Использовать лестницу, вырезать стекло, выбрать предмет кражи и уйти – такие вещи не делаются просто так. Все это совершенно ясно, совершенно очевидно.

– И что же?

– А то, что кража еврейской лампы была совершена под руководством Арсена Люпена…

– Арсена Люпена! – воскликнул барон.

– Но это было совершено без участия извне, и никто не входил в этот особняк… Возможно, какой-то слуга спустился из своей мансарды на террасу по водосточной трубе, которую я приметил в саду.

– Но где доказательства?

– Арсен Люпен не вышел бы из будуара с пустыми руками.

– С пустыми руками? А лампа?

– Кража лампы не помешала бы ему взять табакерку, украшенную бриллиантами, или это колье со старинными опалами. Ему достаточно было сделать два шага. Если он их не сделал, значит, не увидел.

– А как же обнаруженные следы?

– Комедия! Спектакль, разыгранный, чтобы отвести подозрения!

– А царапины на балюстраде?

– Фальшивка! Нанесены наждачной бумагой. Вот, смотрите, я подобрал несколько ее кусочков.

– А следы, оставленные ножками лестницы?

– Фарс! Посмотрите внимательно на два прямоугольных отверстия у фундамента террасы и на два отверстия около ограды. У них одинаковая форма, но если здесь они параллельны, то там – нет. Измерьте расстояние, отделяющее каждое отверстие от соседнего, – оно меняется в зависимости от места. У основания террасы – двадцать три сантиметра. Вдоль ограды – двадцать восемь сантиметров.

– И каковы ваши выводы?

– Поскольку они имеют одинаковую форму, я полагаю, что четыре отверстия были сделаны при помощи одной деревяшки, соответствующим образом обточенной.

– Самым лучшим аргументом была бы сама эта деревяшка.

– Вот она, – сказал Шолмс, – я подобрал ее в саду, под горшком с лавровым деревом.

Барон был обескуражен. С момента, как англичанин перешагнул порог дома, прошло сорок минут, а он уже и камня на камне не оставил от фактов, которые казались очевидными. Вырисовывалась совсем другая картина, базирующаяся на серьезном фундаменте, – на умозаключениях самого Херлока Шолмса.

– Обвинение, которое вы предъявляете нашим слугам, очень серьезно, мсье, – сказала баронесса. – Они давно работают в нашей семье, и никто из них не способен нас предать.

– Если ни один из них вас не предавал, то как объяснить то, что это письмо могло прийти ко мне в тот же день и той же почтой, что и написанное вами?

Он протянул баронессе письмо, адресованное ему Арсеном Люпеном.

Мадам д’Эмблеваль была ошеломлена.

– Арсен Люпен… Как он узнал?

– Вы никому не сообщали об этом письме?

– Никому, – сказал барон, – эта идея пришла нам в голову на следующий день, когда мы сидели за столом.

– Слуги присутствовали?

– Только двое наших детей. И еще… нет, Софи и Анриетты уже не было за столом, так ведь, Сюзанна?

Мадам д’Эмблеваль подумала и подтвердила:

– В самом деле, они пошли к мадемуазель.

– К мадемуазель? – поинтересовался Шолмс.

– К гувернантке, мадемуазель Алисе Демэн.

– Стало быть, эта особа не сидит за столом вместе с вами?

– Нет, ей подают отдельно, в ее комнату.

У Вилсона возникла идея.

– Письмо, написанное моему другу Херлоку Шолмсу, было отослано почтой.

– Естественно.

– А кто его относил?

– Доминик, мой лакей уже двадцать лет, – ответил барон. – Любые попытки искать в этом направлении – пустая трата времени.

– Никакие поиски не могут быть пустой тратой времени, – нравоучительно произнес Шолмс.

Первое расследование завершилось. Шолмс попросил разрешения удалиться.

Часом позже, за обедом, он увидел Софи и Анриетту, детей баронов д’Эмблеваль, двух хорошеньких девочек восьми и шести лет. Они немного поговорили. Шолмс ответил на любезности барона и его жены такой неприятной гримасой, что они решили умолкнуть. Подали кофе. Шолмс проглотил содержимое чашки и встал из-за стола.

В этот момент вошел слуга и принес адресованное Шолмсу сообщение, переданное по телефону. Шолмс открыл его и прочитал:

«Выражаю свои восторг и восхищение. Полученные вами в столь короткий срок результаты потрясают. Я смущен.

Арсен Люпен»

Шолмс с раздражением показал послание барону:

– Теперь вы начинаете верить, мсье, что ваши стены имеют глаза и уши?

– Я ничего не понимаю, – прошептал растерянный господин д’Эмблеваль.

– И я тоже. Зато я понимаю, что здесь ни одно движение не ускользает от Люпена. Ни одно произнесенное слово не остается не услышанным.

Этим вечером Вилсон улегся спать со спокойной совестью выполнившего свой долг человека, у которого осталась одна лишь задача – сон. Поэтому он очень быстро уснул, и ему виделись чудесные сны, в которых он преследовал Люпена и самостоятельно его задерживал. Преследование ощущалось настолько реально, что он проснулся.

Кто-то прикасался к его кровати. Он выхватил револьвер.

– Еще одно движение, Люпен, и я выстрелю.

– Черт возьми! Это уж слишком, старина!

– Как, это вы, Шолмс? Я вам нужен?

– Мне нужны ваши глаза. Вставайте…

Он подвел Вилсона к окну.

– Смотрите… с другой стороны ограды…

– В парке?

– Да. Вы ничего не видите?

– Я ничего не вижу.

– Да нет, вы кое-что видите.

– О, в самом деле, какая-то тень… даже две.

– Ну вот, видите? Около ограды… смотрите, они шевелятся. Не будем терять время.

Держась за перила, они в темноте спустились вниз и оказались в комнате, выходившей на площадку сада, и через стеклянную дверь увидели два силуэта на том же месте.

– Занятно, – сказал Шолмс, – мне кажется, что я слышу в доме какой-то шум.

– В доме? Невозможно! Все спят.

– И все же прислушайтесь…

В этот момент со стороны ограды раздался тихий свист, и они увидели неяркий свет, который, казалось, шел из дома.

– Должно быть, д’Эмблевали зажгли свет, – прошептал Шолмс. – Это их комната находится над нами.

– Да, наверное, это их мы слышали, – сказал Вилсон. – Может, они собираются наблюдать за оградой.

Второй раз свист прозвучал тише.

– Не понимаю, не понимаю, – раздраженно сказал Шолмс.

– И я тоже, – признался Вилсон.

Шолмс повернул ключ в замке, отодвинул засов и тихонько толкнул створку двери.

Третий свист, на этот раз более громкий и с другой модуляцией. Шум над их головами усилился.

– Я бы сказал, что это на террасе будуара, – прошептал Шолмс.

Он просунул голову в приоткрытую дверь, но сразу же отпрыгнул назад. Вилсон выглянул. Совсем рядом с ними кто-то приставлял к стене лестницу у балкона террасы.

– Дьявол, – прошептал Шолмс, – в будуаре кто-то есть! Вот откуда шум. Скорее убираем лестницу.

Но в этот момент неизвестный соскользнул вниз, лестницу убрали, и человек, прихвативший ее, побежал к ограде, где его поджидали сообщники. Шолмс и Вилсон рванулись следом и догнали человека, когда тот приставлял лестницу к ограде. Из-за ограды раздались два выстрела.

– Вы ранены? – закричал Шолмс.

– Нет, – ответил Вилсон.

Он схватил человека и попытался остановить его. Но тот развернулся и, удерживая преследователя одной рукой, другой нанес удар ножом ему прямо в грудь. Вилсон вскрикнул, пошатнулся и упал.

– Проклятие, – прорычал Шолмс, – если его убили, и я убью!

Он уложил Вилсона на лужайке и ринулся к лестнице. Но было поздно: неизвестный уже перелез через ограду к сообщникам, и все они скрылись в чаще.

– Вилсон, Вилсон, ну же, ничего страшного… Простая царапина.

Двери особняка распахнулись. Появился господин д’Эмблеваль, за ним слуги со свечами в руках.

– Что? Что случилось, – закричал барон, – господин Вилсон ранен?

– Ничего, обычная царапина, – повторил Шолмс, пытаясь обмануть себя.

Кровь текла ручьем, лицо Вилсона было мертвенно-бледным. Двадцатью минутами позже доктор констатировал, что острие ножа прошло в четырех миллиметрах от сердца.

– В четырех миллиметрах от сердца! Этому Вилсону всегда везло, – констатировал Шолмс.

– Повезло, повезло, – повторил доктор.

– Черт возьми! Благодаря крепкой конституции он еще хорошо отделался…

– Шесть недель постельного режима и два месяца на выздоровление.

– Не больше?

– Нет, если не будет осложнений.

– А почему, черт подери, вы думаете, что возможны осложнения?

Полностью успокоившись, Шолмс пошел в будуар к барону. На этот раз таинственный посетитель уже не был так скромен. Он совершенно беспардонно прихватил табакерку, украшенную бриллиантами, колье с опалами, а также все, что могло уместиться в карманах настоящего налетчика.

Окно было открыто, одно из стекол аккуратно вырезано. Общий осмотр на рассвете показал, что лестницу позаимствовали из ремонтирующегося дома, откуда и пришел взломщик.

– Короче говоря, – сказал господин д’Эмблеваль не без иронии, – это точное воспроизведение кражи еврейской лампы.

– Да, если мы согласимся с первым вариантом, принятым полицией.

– Так вы не согласны с этим? Вторая кража не заставила вас изменить мнение о первой?