Текст книги "Имя Звезды"

Автор книги: Морин Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Твоя кузина… того? – спросил Джером.

– Я бы не сказала, что она того, – ответила я, уписывая жаркое. – Я иногда бываю у нее в гостях. А когда мне там делается скучно, я изображаю ангелов, ну, чтобы ее немного подбодрить. И начинаю так…

Я набрала полную грудь воздуха, чтобы выдать ангельский голос поубедительнее. К сожалению, одновременно я набрала полный рот жаркого. Кусок мяса скользнул мне в горло. Я почувствовала, что он застрял прямо под подбородком. Я попыталась вытолкнуть его, но безрезультатно. Я попыталась откашляться. Не вышло. Попыталась заговорить. Никак.

Все смотрели на меня. Похоже, они решили, что все это – часть представления. Я отодвинулась от стола и снова попыталась прокашляться, потом еще, но у меня ничего не выходило. Горло закупорилось. Из глаз потекли слезы – картинка сделалась мутной. В кровь хлынул адреналин… потом – белая вспышка, яркая, ослепительная, затмившая все. Столовая исчезла, на ее месте появился какой-то бескрайний пейзаж, сделанный из бумаги. Я все слышала и ощущала, но находилась как бы в другом месте, где нет воздуха, где все состоит из света. Я закрыла глаза, но ничего не изменилось. Кто-то заорал, что я сейчас задохнусь, но слова прозвучали словно издалека.

А потом меня схватили за талию. В мягкие ткани под ребрами резко вдавили кулак. Дернули вверх, снова и снова, и тут что-то сдвинулось. Столовая вернулась на свое место, мясо выскочило из горла и улетело в сторону заката, в легкие хлынул воздух.

– Ты как там? – спросил чей-то голос. – Говорить можешь? Попытайся что-нибудь сказать.

– Я…

Говорить я могла, но произносить что-то совсем не хотелось. Я плюхнулась на скамью и уронила голову на стол. В ушах стучала кровь. Я вгляделась в разводы на дереве, внимательно изучила вилку и ложку. Лицо было мокрым от слез, но я не помнила, когда это я плакала. В столовой повисла полная тишина. Вернее, это мне так показалось. Сердце громко бухало в ушах, заглушая все остальные звуки. Кто-то просил разойтись, чтобы мне было легче дышать. Еще кто-то помогал мне подняться. А потом передо мной возник кто-то из учителей (точнее, так мне показалось), а рядом Шарлотта – ее огромная рыжеволосая голова так и совалась в картинку.

– Я в порядке, – проговорила я хрипло.

Только это было неправдой. Мне хотелось одного – уйти, забиться куда-нибудь и поплакать. Я услышала, что этот кто-то из учителей велел Шарлотте проводить меня в лазарет. Шарлотта вцепилась мне в правый локоть. Джаза вцепилась в левый.

– Я отведу, – сказала Шарлотта жестко. – Ты сиди и ужинай.

– Я с вами, – откликнулась Джаза.

– Я и сама дойду, – просипела я.

Локтей моих они не выпустили, да и хорошо, потому что оказалось, что коленки и лодыжки у меня стали совсем ватными. Меня повели по центральному проходу, между длинных скамей, сидевшие оборачивались и провожали меня взглядом. Если вспомнить, что столовая находилась в бывшей церкви, наш выход, пожалуй, напоминал окончание какой-то странной свадебной церемонии: две мои невесты волокут меня от алтаря.

6

Лазаретом назывался медицинский отсек, или, по сути, медкабинет. Но поскольку Вексфорд был все же школой-интернатом, тут дело не ограничивалось одним только кабинетом. Имелось несколько комнат и настоящая палата с койками для тяжелобольных. Дежурная медсестра мисс Дженкинс осмотрела меня. Сосчитала пульс, приложила к груди стетоскоп – собственно, убедилась, что я не нахожусь при смерти. Велела Шарлотте отвести меня к себе, уложить и напоить горячим чаем. Когда мы добрались до нашей комнаты, Джаза недвусмысленно дала понять, что дальше распоряжается она. Шарлотта заученным движением развернулась. Голова у нее подскакивала на ходу. Было видно, как прыгает высокая прическа.

Я скинула туфли и свернулась на кровати. Проклятый кусок мяса давно улетел, но я продолжала растирать горло. Ощущение никуда не ушло – ощущение, что ты задыхаешься и не можешь говорить.

– Я заварю тебе чаю, – сказала Джаза.

Она пошла за чаем, а я села в постели и вцепилась в горло. Пульс замедлился, но меня все еще продолжало колотить. Я достала телефон и хотела было позвонить родителям, но тут из глаз хлынули слезы, и я пихнула телефон под одеяло. Собралась, несколько раз глубоко вдохнула. Нужно взять себя в руки. Все хорошо. Со мной ничего не случилось. Нечего изображать перед соседкой жалкую, плаксивую, противную девицу. Я насухо вытерла лицо и, когда Джаза вернулась, сумела изобразить подобие улыбки. Она подала мне кружку, отошла к своему столу, взяла что-то, потом уселась на пол перед моей кроватью.

– Когда меня мучает бессонница, я гляжу на своих собак, – сообщила она.

И протянула мне фотографию двух замечательных псин – мелкого золотистого ретривера и здоровенного мерного лабрадора. На снимке Джаза обнимала их обеими руками. А сзади простирались зеленые холмы, стояла большая белая ферма. Такая идиллия – и не представишь, что кто-то может жить в таком месте.

– Золотистая – это Бель, а лохматый здоровяк – Виги. Виги ночью спит в моей кровати. А на заднем плане наш дом.

– А где ты живешь?

– В Корнуолле, в маленькой деревне неподалеку от Сент-Остелла. Приезжай к нам как-нибудь. Там красиво.

Я медленно прихлебывала чай. Поначалу горло саднило, потом оно согрелось и боль прошла. Я дотянулась до своего ноутбука, показала ей свои фотографии. Прежде всего – кузину Диану, потому что я ведь рассказывала про нее и ее ангелов. Хорошая была фотография – она стоит в гостиной в окружении своих фигурок.

– А ты не наврала, – сказала Джаза, облокачиваясь на кровать, чтобы лучше видеть. – У нее их сотни!

– Я вообще не вру, – ответила я и открыла следующую фотографию, дяди Бика.

– Ты на него похожа, – заметила Джаза.

Она была права. Из всей моей родни с ним у меня больше всего сходства – темные волосы, темные глаза, совсем круглое лицо. Вот только я девчонка, у меня на бедрах и на груди вполне приличные округлости, а он – тридцатилетний мужик с бородой. Однако если бы я нацепила фальшивую черную бороду и бейсболку с надписью «Птичьи мозги», любой бы сразу признал в нас родственников.

– Какой он молодой.

– Просто фотография старая, – ответила я. – Примерно тех времен, когда я родилась. Но это его любимая фотография, вот я ее и выбрала.

– Любимая? Обычное фото в супермаркете…

– Видишь женщину, которая вроде как прячется за банками с клюквенным соусом? – спросила я. – Это мисс Джина. Владелица нашего местного «Крогера» – ну, продуктового магазина. Дядя Вик ухаживает за ней уже девятнадцать лет. Это единственная фотография, на которой есть они оба, поэтому она и любимая.

– Как это «ухаживает уже девятнадцать лет»? – не поняла Джаза.

– Ну, у моего дяди Вика – кстати, он ужасно милый – свой магазин экзотических птиц, называется «Пташка в руке». И живет он фактически ради своих птичек. В мисс Джину он влюбился еще в выпускном классе, но так и не разобрался, как говорят с женщинами, и вот с тех пор… ну, ошивается поблизости. Куда она, туда и он.

– Это называется «преследовать», – заметила Джаза.

– С юридической точки зрения – нет, – ответила я. – Я как-то спросила у родителей, еще когда была маленькой. Да, это странно и вообще неловко, но это никакое не преследование. Собственно, самое страшное, что он совершил за все это время, – однажды прицепил коллаж из птичьих перьев к ветровому стеклу ее машины…

– А ее это разве не пугает?

– Мисс Джину? – Я рассмеялась. – Ничуть. У нее дома целый арсенал.

Последнюю часть я придумала, чтобы позабавить Джазу. Вряд ли у мисс Джины есть оружие. Хотя, кто ее знает. В нашем городке оно у многих есть. Однако человеку, который в глаза не видел дядю Вика, трудно бывает объяснить, насколько он безобиден. Но стоит увидеть его с каким-нибудь миниатюрным попугаем, и становится ясно: он и мухи не обидит. А кроме того, если бы он начал выкидывать какие-нибудь фортели, мама живо бы запихала его за решетку.

– Моя жизнь куда скучнее твоей, – заметила Джаза.

– Скучнее? – повторила я. – Но ты же англичанка!

– Да. И в этом нет ничего интересного.

– Но у тебя… есть виолончель! И собаки! И ты живешь на ферме… ну, все такое. Да еще и в деревне.

– В этом как раз нет ничего интересного. Деревню нашу я люблю, но мы все там… совершенно обыкновенные.

– В нашем городке, – заявила я торжественно, – такого человека почитали бы за божество.

Джаза хихикнула.

– Я не шучу, – сказала я. – Моя семья – ну, я имею и виду себя, маму и папу, – мы единственные обыкновенные люди во всей округе. Вон, возьми моего дядю Вилли. У него восемь морозильных камер.

– Ну, в этом нет ничего такого уж странного.

– Семь стоят на втором этаже, в пустой спальне. А еще он не доверяет банкам и все сбережения держит в шкафу, в жестянках из-под арахисового масла. Когда я была маленькой, он дарил мне пустые жестянки, чтобы я тоже понемногу копила деньги.

– О, – только и сказала Джаза.

– А еще у нас есть Билли Мак, который создал в своем гараже новую религию, Народную церковь единого народа. А вот моя бабушка – она почти совсем обыкновенная, но и она каждый год вызывает фотографа и делает постановочную фотографию, для которой надевает довольно откровенное платье, а потом рассылает снимки всем друзьям и родным, в том числе и папе, который рвет конверт на куски, не вскрывая. Такой вот у нас городок.

Джаза ненадолго притихла.

– Я бы очень хотела у вас побывать, – сказала она наконец. – Потому что сама-то я очень скучный человек.

Сказано это было так, что я сообразила: Джаза сильно из-за этого переживает.

– Мне ты не кажешься скучной, – возразила я.

– Просто ты пока меня плохо знаешь. И у меня нет ничего вот такого.

Она повела рукой в направлении моего компьютера, имея в виду мою жизнь в целом.

– Зато у тебя есть вот это, – сказала я и повела рукой, имея в виду Вексфорд и вообще Англию, но получилось, что я вроде как дергаю за невидимые бубенчики.

Я хлебнула чаю. Горло, кажется, отошло. Но время от времени я вспоминала, каково это – задыхаться, вспоминала эту странную вспышку…

– Ты не любишь Шарлотту, – заявила я, подмигивая. Нужно было что-то сказать, чтобы выбросить весь этот ужас из головы. Пожалуй, прозвучало слишком грубо и резко.

Джаза скривилась:

– Она… любит быть лучшей.

– Это слишком вежливо сказано. Как это она выбилась в председательши?

– Ну… – Несколько секунд Джаза перебирала мое одеяло, защипывая и отпуская складочки. – Старост выбирают воспитатели мужского и женского корпусов.

Председателем ее назначила Клаудия, и, полагаю, она этого заслуживает…

– А ты претендовала на это место? – спросила я.

– Там не бывает претендентов. Тебя просто выбирают. И не нужно пихаться локтями – в смысле, подлизываться. Кроме того, Джером и Эндрю – мои друзья. Ну а с Шарлоттой… ну, ей нужно во всем быть лучшей. Учиться лучше всех. Быть первой в спорте. Встречаться с наипервейшим кавалером.

Таким вот Джаза была человеком: она не только употребляла в обыкновенном разговоре слова вроде «наипервейший кавалер», она еще и переживала, когда говорила что-то плохое о других. Даже несколько раз сжала кулаки, словно ей требовалось усилие, чтобы вытолкнуть нелестное высказывание из своего тела.

– Когда мы сюда поступили, я некоторое время встречалась с Эндрю, – продолжала Джаза. – Пока я им не заинтересовалась, он Шарлотте был до лампочки. А когда у нас что-то началось, она просто не могла это так оставить. Закрутила с ним роман, когда мы расстались, потом и сама сразу его бросила, словом… она не может… ну, как видишь, я с ней больше не живу. Я живу с тобой.

Джаза негромко вздохнула, словно изгнав изнутри демона.

– А сейчас ты с кем-нибудь встречаешься? – спросила я.

– Нет, – сказала она. – Я… нет. Может, в университете и буду. А сейчас нужно думать об учебе. А ты?

Я мысленно обозрела краткую и бесславную историю своих увлечений в Бенувиле. Я тоже больше думала об учебе. Пришлось приложить немало усилий, чтобы поступить в Вексфорд. Пообжиматься с приятелем-другим на парковке возле супермаркета – вряд ли это можно назвать «я встречалась». Да, если подумать, я тоже ждала – ждала, когда окажусь здесь. Воображая себе свою жизнь в Вексфорде, я все время видела кого-то с собой рядом. Вот только после моей сегодняшней выходки вряд ли эта картинка станет реальностью – разве что англичанам почему-то нравятся девицы, способные выстреливать изо рта куски мяса.

– Я тоже, – ответила я. – Я тоже в этом году собираюсь думать об учебе.

Разумеется, обе мы мысленно добавили к этому: «До определенной степени». Я приехала сюда учиться. После Вексфорда мне подавать документы в университет. И я обязательно перечитаю все книги у себя на полке, и мне действительно хочется ходить на занятия, даже если эти занятия, похоже, угробят меня окончательно. И все же мы не сказали друг дружке всей правды, и обе мы это знали. Пристальный взгляд – и что-то почти осязаемо щелкнуло: нас объединила эта одинаковая ложь. Мы с Джазой «просекали» друг друга. Может, она и была тем «кем-то», кого я видела рядом в своем воображении.

7

На следующий день пошел дождь.

Начался день с двух уроков французского. Дома я была во французском сильна. В штате Луизиана у многих французские корни. В Новом Орлеане куча французских названий. Я думала, что во французском обставлю всех, но иллюзия эта разбилась вдребезги, когда наша преподавательница мадам Лу влетела в класс, квохча по-французски как раздосадованная парижанка. Оттуда я отправилась на два урока английской литературы, где нам сообщили, что мы будем изучать период с 1711 по 1847 год. Такая точность меня доконала. Причем материал не слишком отличался от того, что мы изучали дома, – просто подавали его на каком-то гораздо более взрослом уровне. Учителя говорили со спокойной уверенностью, будто обращались к титулованным академикам, а ученики именно их из себя и изображали. Нам предстояло читать Поупа, Свифта, Джонсона, Пипса, Филдинга, Кольриджа, Вордсворта, Ричардсона, Остин, сестер Бронте, Диккенса… список казался бесконечным.

Я пошла обедать. Дождь не стихал.

После обеда у меня был перерыв – он ушел на приступ паники в тиши нашей комнаты.

Я была уверена, что хоккейную тренировку отменят. (Собственно, я даже спросила у кого-то, чем здесь принято заниматься, если спортивное занятие отменили из-за плохой погоды, – в ответ надо мной посмеялись. Так что и побрела на стадион, в крошечных шортиках и флисовой куртке и, разумеется, с загубником. Накануне вечером я сунула его в кружку с горячей водой, размягчила и подогнала под свои зубы. Было приятно. На стадионе мне выдали вратарское снаряжение. Не знаю, кто придумал форму вратаря в хоккее на траве, но этот человек явно обладал четким представлением о том, как избегать травм, и совершенно потусторонним чувством юмора. На голени пришлось надеть синие дутики толщиной в две мои ноги. На верхнюю часть ноги приходились такие же. Нарукавники были похожи на те, в которых учатся плавать, только перекачанные. На грудь тоже надевалась защита, а поверх – необъятная футболка, на ноги – ботинки как у персонажей из мультиков. А еще – шлем с забралом. В результате ты, по сути, облачался в этакий карнавальный костюм борца сумо – только куда менее элегантный, да и на человека ты смахивал меньше. На то, чтобы все это на себя напялить, у меня ушло пятнадцать минут, потом пришлось заново учиться ходить. Вторая вратарша, по имени Филиппа, управилась вдвое быстрее и, пока я пыталась натянуть шиповки, уже бежала, раскидывая ноги, в сторону поля.

Когда я облачилась, меня поставили на ворота и все принялись по ним бить. Клаудия орала, чтобы я шевелила ногами и отбивала мячи, иногда для разнообразия предлагала шевелить руками. И все это время под шлем затекал дождь и струился по лицу. Двигаться я не могла, мячи просто попадали в меня. В конце концов, когда я пыталась стянуть дутики, ко мне подошла Шарлотта.

– Хочешь – могу помочь, – сказала она. – Я уже давно играю. Давай потренируемся вместе.

Самым обидным было то, что она ведь предлагала от чистого сердца.

Дома я была третьей ученицей в классе, а любимым моим предметом была литература. Так что я решила сперва почитать книги из списка. Мне полагалось прочесть критическую статью Александра Поупа под названием «Опыт о критике».

Первая неприятность заключалась в том, что статья оказалась очень длинным стихотворением, написанным «героическими куплетами». По моим понятиям, если называется «статья», так и должна быть статьей. Я прочла эту штуковину дважды. Несколько строк хоть о чем-то говорили, например: «Всегда туда кидается дурак, Где ангел не решится сделать шаг». Вот, теперь знаю, откуда это. Но о чем речь, мне так и не удалось разобраться. Полезла в Интернет, но быстро поняла, что здесь, в Вексфорде, так дешево не отделаешься. Тут принято читать книги. И я отправилась в библиотеку.

В моей старой школе библиотека представляла собой алюминиевый ангар, пристроенный к главному зданию. Окон в ней не было, а кондиционер издавал свист. Вексфордская библиотека была такой, какой положено быть библиотеке. Пол из черных и белых каменных плит. Книжные стеллажи в два уровня – массивные, деревянные. Огромное рабочее пространство, уставленное длинными деревянными столами, разделенными на ячейки, так что у каждого как бы получалось собственное рабочее место с полкой, лампой и розеткой для компьютера. Стенка перед глазами была обита пробкой, в которой торчали булавки – цепляй заметки по ходу работы. Эта часть библиотеки была современной, сверкающей; усевшись там за работу, я наконец почувствовала себя человеком, будто и я одна из этих вексфордских умников. По крайней мере, мне удалось такой прикинуться, а если прикидываться подольше, авось и поумнеешь.

Я уселась в одной из пустых кабинок и некоторое время ее обустраивала. Подключила компьютер. Прицепила программу курса к пробковой стене, потаращилась на нее. Все остальные спокойно работали. По моим сведениям, ни один из моих соучеников не попытался, прочитав свое домашнее задание, сбежать через каминную трубу. А я как-никак поступила в Вексфорд, мозгов должно быть достаточно, чтобы сообразить, что они тут не прикидываются.

Книг про Александра Поупа в Вексфорде было полно, так что я отправилась в раздел книг по литературе, от «Ол» до «Пр» – находился он на втором уровне, на самых задворках. Оказавшись в нужном ряду, я обнаружила, что в середине, на полу, развалился с книгой какой-то парень. Был он в форме, однако поверх нацепил тренч, великоватый на несколько размеров. И прическа у него была просто жесть – высветленные пряди торчат вверх, как иголки у дикобраза. А еще он напевал:

 
Паника на улицах Лондона,
Паника в Бирмингеме…
 

Романтично, конечно, развалиться на полу в разделе книг по литературе с этакой причесочкой, вот только лежал он в темноте. Свет в библиотеке выключался таймером. Входишь в нужный ряд – поворачиваешь выключатель. Через десять примерно минут свет гаснет автоматически. Этот чудик не потрудился заново повернуть выключатель и читал при тусклом свете, проникавшем через окно в конце ряда. А еще он не пошевельнулся и не поднял глаза, хотя мне пришлось встать совсем рядом и перегнуться через него, чтобы дотянуться до полки. Там стояло примерно десять сборников произведений Александра Поупа – мне они были ни к чему. Текст стихотворения у меня имелся, оставалось найти книгу, где говорится, о чем там речь. Рядом стояло несколько работ о творчестве Поупа, но которая из них лучше, я не имела ни малейшего понятия. Все, кстати, были толстенные. А тип продолжал напевать:

 
И одна только мысль:
Не навек ли это безумие?
 

– Прости, ты не мог бы немного подвинуться? – спросила я.

Он медленно поднял глаза и моргнул.

– Ты со мной говоришь?

В глазах у него вспыхнуло странное смятение. Он подогнул колени и перекатился на попу, чтобы оказаться ко мне лицом. Тут-то я и поняла, что означает выражение «голубая кровь», – в жизни не видела такой бледной физиономии, в тусклом полусвете она казалась серовато-голубой.

– Что это ты поешь? – поинтересовалась я в надежде, что он поймет это как «пожалуйста, прекрати».

– Называется «Паника», – ответил он. – «Smiths». Сейчас ведь на улицах тоже паника, верно? Потрошитель и все такое. Моррисси был пророком.

– А, – отозвалась я.

– Ты чего ищешь?

– Книгу про Александра Поупа. Я…

– Зачем?

– Мне задали прочитать «Опыт о критике». Я прочитала, но не… мне нужно какую-нибудь книжку о нем. Критическую.

– Тогда эти тебе ни к чему, – заявил он, вставая. – Тут полная ахинея. Тебе нужна книга, где творчество Поупа рассмотрено в контексте. Ну, Поуп ведь рассуждает о важности хорошей литературной критики. А эти книги – просто биографии, долитые водой до объема. Тебе в раздел литературоведения, это вот здесь.

Вставал он почему-то с невероятным трудом. Запахнул тренч, зачем-то отступил от меня подальше. Потом дернул дикобразовой головой, указывая, чтобы я шла следом; я и пошла. Он повел меня по темным закоулкам, потом, когда мы пересекли несколько проходов, резко свернул. Дойдя до места, он не стал поворачивать выключатель – мне пришлось сделать это самой. Кроме того, ему не понадобилось разыскивать нужную полку или книгу. Он просто подошел к стеллажу и ткнул пальцем в красный корешок.

– Вот эта. Автор – Картер. Тут о влиянии Поупа на формирование современной критики. Еще эта. – Он указал на зеленую книгу, стоявшую двумя рядами ниже. – Это Диллард. Довольно примитивная, но новичку может оказаться полезной.

Я решила не обижаться на то, что он без всяких вопросов обозвал меня «новичком».

– Ты американка, – добавил он, прислоняясь спиной к полке. – К нам редко попадают американцы.

– Ну а вот я попала.

Что делать дальше, я не знала. Он ничего не говорил, просто таращился на меня, а я стояла с книгой в руке. Тогда я открыла книгу и стала просматривать содержание. Там нашлась целая глава, посвященная «Опыту о критике». Двадцать страниц. Даже я в состоянии прочесть двадцать страниц, чтобы потом не выглядеть полным недоумком.

– Меня зовут Рори, – сказала я.

– Алистер.

– Спасибо, – сказала я, поднимая книгу повыше.

Он не ответил. Просто уселся на пол, скрестил руки в рукавах тренча и вытаращился на меня.

Когда я уходила, свет погас, но он и не пошевельнулся.

Да, нескоро я пойму этих вексфордцев и их поведение.