Текст книги "Никто мне не верит"

Автор книги: Молли Катс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Она держится, – ответила Элизабет. – Думаю, это не легко. Она рассказала мне о большом шоу, которое старается подготовить, и о старом приятеле, который продолжает надоедать ей.

– Я беспокоюсь за нее, – сказала Бернадин. – Она выглядит все хуже и хуже.

Она вышла к машине. Было не очень холодно; в меховом пальто ей было даже немного жарко. Может быть, вместо снега пойдет дождь.

Выезжая со стоянки клуба «Брум», она хотела включить радио, но потом передумала. Что бы она ни услышала, это ее не обрадует; если пообещают снег, она решит, что Деннис не сможет попасть домой, а если этого не скажут, она подумает, что это прогноз не на сегодня.

Бернадин выехала на шоссе. На стекле появилось несколько капель воды.

Когда она обрадовалась тому, что не стала слушать радио, воды на стекле было уже столько, что ей пришлось включить дворники, и стало совершенно ясно, что это был снег.

Всю оставшуюся дорогу до дома, она смотрела на небо. Высматривая самолеты, она заметила два и это придало ей оптимизма.

Но к тому времени, когда она повернула на подъездную дорожку к дому, с неба уже летели мириады пушистых хлопьев, покрывая все вокруг толстым слоем. Дорожка к дому была уже полностью засыпана.

– Будь проклятэтот снег, – сказала Бернадин, ударив кулаком по рулю.

* * *

Тем временем, на высоте пятнадцати тысяч футов над Бостоном, Деннис Оррин развернул пшеничные крекеры, оставшиеся после подаваемого в самолете «ужина», и хмуро посмотрел в иллюминатор на быстро сгущавшиеся темные облака.

Он где-то читал, что преуспевающие директора вроде него самого всегда выбирают в самолетах места, расположенные рядом с проходом. Но он любилместа около иллюминатора, черт их побери. Он получал удовольствие, видя приближающиеся огни своего города, приветствующие его возвращение домой, когда самолет заходил на посадку в аэропорту Логан.

Возможно, на этот раз ему следовало сесть даже не около прохода, а где-нибудь в середине самолета, чтобы не видеть как перспектива попасть домой в Сочельник тает на глазах совсем как эти злосчастные крекеры.

Они кружили над аэропортом уже сорок минут.

Деннис был достаточно сведущ в смысле эвфемизмов, употребляемых в аэрофлоте, чтобы понять то, что многие из его попутчиков еще не поняли – а именно, что несмотря на веселые разговоры капитана самолета о том, какими по счету они должны приземлиться, погода менялась быстрее, чем ситуация на контрольном пункте, и что там собирались закрыть это поганое ноле для посадок, хотя их рейс и пять или шесть других продолжали выкрикивать свои позывные в воздухе.

Провал, притом по всем статьям: поездка была столь же плодотворна, как это кружение над городом.

В течение двух дней он просматривал дикторов последних известий в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Легионы великолепно выглядящих, хорошо и интересно говорящих, прекрасно державшихся перед камерой мужчин и женщин всевозможных размеров и цветов.

Он доел последний крекер и засунул целлофан в пустую чашку из-под кофе.

Пошел снег. Он начался неожиданно, за считанные секунды превратившись из легкого кружения в мощные снежные заряды. Словно в ответ на это, самолет начал набирать высоту, и Деннис вытянул шею, чтобы увидеть удаляющийся город. Минуту назад внизу были видны движущиеся машины и корабли в порту; теперь он мог разглядеть только белую пелену.

Он ощутил себя пойманным в ловушку.

Дело было вовсе не в самолете. И даже не в самолетном кресле, хотя ему казалось, что с каждым годом оно становится все меньше, сжимая бедра и мешая локтям.

Дело было в до боли невыносимой ситуации, в которую он попал.

Пройдет меньше трех месяцев, и Лес уйдет, и если он, Деннис, не найдет замены на это место, ему не останется ничего кроме пустого кресла, стоящего перед камерами во время выпуска последних известий в шесть и одиннадцать вечера.

Временная замена в лице Ванессы или Ирвинга, работавших в выпусках, выходящих в эфир в полдень, была возможна, но ничего не решала; рейтинг программы упадет, если сразу же не начать заново завоевывать преданность зрителей новому ведущему вечерних выпусков.

Может, все дело в нем самом?

Не стал ли он настолько старым пердуном, что только он самэтого не замечает?

Неужели он успокоится только тогда, когда Чет Хантли перенесется прямо в кресло ведущего Третьего канала?

Он тяжело вздохнул, громче, чем ожидал; сидящая рядом женщина покосилась на него.

Он снова взглянул в иллюминатор. Снег шел очень густой. Там внизу Бернадин, дай Бог, вернулась домой, а не едет по улицам в такую погоду. Скоро в его теплом кабинете засветится разноцветными огнями елка, под ней будут лежать подарки, среди которых – часы на браслете, украшенные жемчугом и бриллиантами, которые Пэм помогла ему выбрать для Бернадин. Она вместе с девочками будет суетиться на кухне, а на столе разместится еда, которая пахнет намного лучше, чем мусор в его кофейной чашке, засунутой в карман сидения.

Сможет ли он увидеть это сегодня вечером? Или они будут еще пару часов кружить над городом, пока облачность не поднимется выше, и он попадет домой, когда все уже лягут спать?

Ловушка, это ловушка.

Он издал еще один тяжелый вздох, и женщина, сидевшая слева от него, передвинулась подальше и потерла лоб.

Рейтинг его выпусков новостей был очень высок, но он мог в ближайшее время упасть; и он должен был найти способ как этого избежать. А как начет других программ? Центр его маленькой галактики, шоу Марчетт – неужели дойдет до того, что придется искать замену и для него?

Теперь он смотрел каждую секунду каждого ее шоу на мониторе в своем кабинете. Словно охранял переговорное устройство, стоящее рядом с постелью спящего ребенка.

Она выглядела очень плохо, но работала с полной отдачей, связывая в единое целое все разрозненные элементы с помощью той невидимой нити, которая шла от нее к съемочной площадке и к зрителям.

Не было даже необходимости включать звук для того, чтобы почувствовать это.

Он надеялся, что с ней все в прядке.

И это несчастье со спутниковой связью… сколько потеряно впустую времени и денег, не говоря уже о том танце живота, который ему пришлось исполнять после этого перед всеми этими сраными станциями.

Сама мысль о том, что запись пробного показа может быть сорвана, внушала невообразимый ужас.

Как бы ему хотелось, чтобы полиция могла сделать еще хоть что-нибудь, он или кто-то другой смог – что-нибудь, кроме бесконечного бдения перед монитором и найма на работу нескольких хорошо обученных охранников в форме.

Не имеет значения, какие пугающие звуки он издает. Он идет по песку, и волны разбиваются у его ног, вымывая из-под него опору, на которой он стоит.

И он висит высоко в небе в то время, как его семья скучает по нему на земле, и подобным образом они, возможно, проведут большую часть Сочельника…

Динь,включилась система оповещения.

Или еще худшим…

– Друзья, мы надеялись доставить вас всех домой в Бостон. Но, увы, служба авиационного контроля только что сообщила нам, что в связи с погодными условиями, неблагоприятными для посадки, наш рейс направляют в Нью-Йорк…

* * *

– Ничего интересующего вас нет. Извините.

Майк склонился над своим столом. Кто-то развесил на лампах и других предметах леденцы на ленточках, и повсюду чувствовался запах сахара.

Он прижал трубку к другому уху.

– А как начет того, чтобы попробовать ваш компьютер М.О.?

– Как только у меня будет время заполнить форму, – сказала детектив в Лос-Анджелесе. Ее звали Абигайль Стерн, и говорила она так, что было ясно, что в конце рабочего дня в Сочельник у нее есть множество более приятных дел, чем помогать полицейскому из Бостона отыскать в Лос-Анджелесе какого-то маньяка, который упорно не хотел всплывать ни в ее голове, ни из папок с уголовными делами.

– Вы уже звонили сюда раньше, верно?

– Один или два раза.

На самом деле он звонил несколько раз – после каждого нового эпизода преследования, а иногда просто для того, чтобы поговорить со свежим человеком. Подсознательно он надеялся на то, что случится чудо и один из ветеранов подскочит и скажет: «Да вы же описываете того психа с колготками! Подождите, я сейчас найду его дело!»

Он попытался прощупать в достаточной степени ограниченные источники информации детектива Стерн с помощью еще нескольких вопросов, но это не дало никаких результатов. Он повесил трубку, откинулся на спинку стула и приказал себе идти домой.

Его рабочий день закончился два часа назад. Полицейские, которые хотели по дороге домой отметить вместе Сочельник, приглашали его с собой, но он отказался, так как ранний вечер был самым подходящим временем для звонка в Калифорнию.

Он сидел за этим столом слишком долго. Ему начало казаться, что его зацементировали в этот проклятый стул.

В двадцатый раз он пожалел о том, что не может дать серьезного обоснования необходимости выделения времени и денег на поездку в Лос-Анджелес. Столько же можно потратить и на телефонные разговоры, даже если ты общаешься с более дружелюбно настроенными и покладистыми людьми, чем детектив Стерн, а такие ему несколько раз попадались.

Если бы он мог присутствовать там лично, то своими силами получил данные, которые не добыл сейчас. Он смог бы задавать вопросы получше и максимально использовать свое лучшее качество – смотреть, слушать, впитывать в себя все мельчайшие детали и создавать из них целостную картину.

Но для получения разрешения на такую поездку было необходимо, чтобы в этой истории более явно прослеживался криминальный момент.

И в тысячный раз он радовался тому, что такой момент еще не возник.

С этой мыслью он наконец поднялся со своего стула. Он взял куртку. Подойдя к двери, он увидел мокрый пол, а затем снег. Ругаясь про себя, он натянул на голову капюшон. Холодная мокрая каша, летящая в лицо, мало соответствовала его представлению о приятном Сочельнике. Хорошо еще, что снег был не очень сильным. Было не похоже, что он затянется надолго.

Он направился в сторону автобусной остановки.

Он думал о том, что сегодня вечером делает Линн.

Была ли она одна и убирала свою чудесную квартиру? Отправилась ли за подарками к Рождеству? Сам он купил все необходимое еще в конце ноября. В платяном шкафу у него лежала стопка аккуратно завернутых коробок с подарками для родителей, братьев, невесток и племянников с племянницами. Его всегда удивляли люди, делающие все в последнюю минуту.

В действительности он не мог себе представить, как она ходит по магазинам, направляется в гости или старательно подвешивает чулки к камину.

Он подумал, что вполне вероятно, что она сидит совершенно одна, чувствуя себя изгоем.

На следующем углу стоял телефон-автомат, и, дойдя до этого квартала, он смотрел на него, не отрываясь.

Но, если он позвонит ей, то, как любил говорить его безграмотный начальник, это будет, как нелепый звонок президенту. Он еще не сделал ни одного жеста, который можно было бы расценивать как светский.

В последние дни он часто ловил себя на том, что много думает о ней. Однажды ночью ему приснилось, что они занимаются любовью в его постели. Он проснулся в сильном возбуждении, ощущая на руке легкий отпечаток от ее бедра. Весь тот день к нему постоянно возвращались и окутывали своей легкой дымкой эротические воспоминания.

До телефона оставалось полквартала.

Он мог перечислить тысячу причин, по которым ему следовало пройти мимо него.

О Господи, но он хотел позвонить.

Потом он стоял в автомате, держа трубку в руке, и раздававшийся в ней гудок требовал, чтобы он решился на что-нибудь.

Но его привыкший к анализу мозг разбирал возможные последствия этого поступка. Он рисовал перед ним два возможных варианта того, что должно было произойти: то, на что он надеялся, и то, что могло быть в реальности.

Говоря честно, он надеялся на то, что они каким-нибудь образом превратят его сон в реальность. Тогда хотя бы будет сломлен барьер между двумя этими плоскостями его жизни.

А в реальности могло случиться так, что никакого сигнала он от нее не получит, и будет вести себя так, как вел себя всегда – поддерживать видимость заботливого, незаинтересованного ни в чем профессионала. Но тогда все это будет только для нее, и ни в коей мере для них двоих, и он пожалеет о том, что не повесил трубку.

Но раз уж он держит ее – и он снял перчатку, опустил в прорезь монету и начал набирать ее номер. Глядя на свой палец, нажимавший кнопки, он заметил, что снегопад усиливается. Через секунду рукав его куртки покрылся снежинками. Он обернулся и увидел, что тротуар и проезжая часть внезапно стали совершенно белыми.

Он поморщился, повесил трубку и продолжил свой путь.

* * *

Грег понял, что слегка просчитался: он думал, что в Сочельник магазины будут открыты допоздна. Но магазин сувениров, где он собирался выбрать что-нибудь для миссис Минот, был закрыт.

В несколько других магазинов он также попасть не смог. Он уже собирался войти в «Ливз’н’Лоувз», чтобы купить набор из английского джема и печенья, который увидел в витрине, когда магазин уже закрылся.

Чтобы не привлекать к себе внимание, он повернулся, словно это не нарушило его планы, и побрел дальше.

Всего лишь крошечная ошибка, при этом легко исправимая, но у него не было времени на ошибки и неудачи. Сейчас, когда ему предстояло такое важное дело.

Он заставил себя замедлить шаг. Дисциплина превыше всего; она помогала ему думать.

Итак. Какая на данный момент проблема главная?

Подарок для миссис М.

Нельзя упустить ни одной детали. Самое мудрое – сохранить ее расположение.

Он продолжил свой путь. Все, что ему надо – это найти открытый магазин, где он сможет купить подходящий подарок. Затем он поспешит домой, завернет его, подарит хозяйке и перейдет к следующей фазе этой ночи.

Он подошел к книжному магазину Дальтона, куда в свое время он последовал за женщиной, интересовавшейся серьезными книгами и розовыми сережками. Он вошел внутрь.

Он не знал точно, что любит читать его домовладелица. Несколько раз, когда он заходил в ее квартиру, он видел только журналы.

Он пошел по магазину, руководствуясь своим пониманием ее вкусов.

Он оказался в дальнем конце магазина, где один из столов был завален большими, выполненными со вкусом подарочными книгами. Его взгляд остановился на одной из них, с изображением замка на обложке. Он взял ее в руки. История королевской архитектуры.

Он пролистал ее. Большой объем, множество иллюстраций. Толстые, рассчитанные на внешний эффект страницы.

Это то, что нужно.

С мягким шуршанием включилась система оповещения. Голос сказал: «Вниманию покупателей. Сейчас семь часов тридцать минут. Магазин закроется через десять минут. Оплатите, пожалуйста, ваши покупки».

Он прошел к кассе, отстоял очередь и заплатил, снова с удовольствием вспомнив тот ужас, который испытала Линн в такой же очереди.

Он засунул пакет под мышку и вышел в медленно падавший снег.

* * *

Приближаясь к своему дому, он с удовольствием смотрел на видневшуюся в окне пальму в сверкающей тиаре из разноцветных лампочек. Это было восхитительное зрелище.

Его, конечно, нельзя было сравнить с тем подарком, который он приготовил на завтрашний день для Линн, но по-своему оно забавляло.

Он поднялся к себе в квартиру, по дороге отметив, что миссис Минот была дома. Готовила праздничный ужин.

Что-то из тунца. Мясная запеканка с овощами.

Он достал бумагу и завернул книгу. Из пакета выпал чек, и он с нежностью посмотрел на него, снова мысленно возвращаясь к тому, как Линн стояла перед кассой в «Крабтри и Эвелин».

Он находился меньше, чем в пятидесяти футах от места действия, наблюдая за тем, как она складывала выбранные ею покупки. Он немного отошел, чтобы слишком долго не стоять в одном месте, затем вернулся в самый подходящий момент: она выгружала все, что было у нее в корзине, на стойку кассира и протягивала ей свои кредитные карточки.

Кредитные карточки.

Третья и четвертая.

Сердце его учащенно билось при виде сценического совершенства происходящего. Не так утонченно, как отключение электричества в ее доме во время урагана, но удивительно зрелищно.

Он с удовольствием следил за жестами и поведением – ее, кассира, стоящих за ней в очереди покупателей. Невидимый глазу сигнал, поступивший другим кассирам, что что-то не в порядке, их внимание, сразу же переключившееся на Линн.

Ножницы. Половинки.

И лицо Линн, не скрывающее нахлынувших на нее чувств, которые сменялись одно за другим… апофеозом чего стал полный и безнадежный крах ее силы.

Именно этого он и добивался, чтобы сохранить в своей памяти и возвращаться к этому и наслаждаться снова и снова.

Он закончил уборку и посмотрел на часы. Сейчас он спустится вниз с подарком, очаровательно откажется от предложения миссис Минот выпить чая или шерри, или что она там еще думает аристократичным подавать в Сочельник, и отправится спать.

В город входил Санта Клаус.

Глава двенадцатая

Вестибюль дома Линн был по-рождественскому пуст.

Поднимаясь на свой этаж, Линн поставила сумку с подарками на коврик в лифте, старательно выбрав место, где не было пятен грязи от растаявшего снега. В сумке лежал новый шарф, книга про птиц, брошка плюс пакет с едой, которую Бубу заставил ее взять с собой: толстые куски ростбифа, соус из хрена, печеный лук и ватрушка с сыром.

На ее входной двери висел праздничный венок, такой же, как у соседей. Она задела его лицом, когда вставляла ключ в замочную скважину. Ей не терпелось избавиться от этой вещи, которую она заставила себя повесить сюда. Она собиралась сдернуть его спустя минуту после того, как наступит Новый год. Другого поступка она от себя не могла даже ожидать.

Удерживая в руках сумку, она толчком открыла дверь и вошла в квартиру…

…и сразу же поняла, что там что-то было не так.

В прихожей горел свет, который она всегда оставляла включенным. Вся остальная квартира была погружена в темноту.

Она замерла, не двигаясь никуда из прихожей и держась за дверную ручку. Она внимательно прислушалась, но не услышала ничего, кроме биения собственного сердца. Она осмотрелась, медленно поворачивая голову и пытаясь определить, что же могло вызвать в ней это чувство тревоги.

Ничего не было.

Продолжая держать дверь открытой, она проиграла в голове те моменты, которые предшествовали этому чувству беспокойства.

Поднялась на лифте. Вышла на своем этаже. Тяжелая сумка в руке, запах лука. Вставила ключ в замок, открыла дверь – обычный набор тихих звуков… или какие-то новые? Нет.

Что ей следует сделать сейчас? Выйти на улицу и вызвать полицию, и попросить кого-нибудь приехать и войти в квартиру вместе с ней?

Она постояла еще минуту. Из кухни доносилось гудение холодильника. За окном мелькали какие-то огни; цифры на световом табло видеомагнитофона переключились с 6:57 на 6:58.

Ничего необычного.

Она подперла дверь сумкой, чтобы та оставалась открытой, и подошла к выключателю на стене прихожей, где начиналась гостиная, и повернула его.

Света стало гораздо больше. Освещавший ее чистую квартиру свет был теплым, успокаивающим и дружелюбным.

Она с облегчением вздохнула, в последний раз осмотрела гостиную и прихожую, вернулась, занесла внутрь сумку и закрыла за собой дверь.

Она прошла на кухню, поставила сумку на стол и собралась сделать для собственного успокоения обход других комнат перед тем, как выложить еду, когда почувствовала, что руки у нее мокрые.

Она издала раздраженный звук. Должно быть, она была недостаточно аккуратной в лифте.

Она взяла посудное полотенце и начала вытирать сумку и поверхность стола.

Первое, что она заметила – это то, что влага была чистой, а не грязной. Второе она ощутила на ощупь: густая. Не водянистая. Желеобразная.

Она застыла.

Из спальни раздался какой-то звук, словно кто-то царапался и щелкал. Страх сковал ей ноги и горло.

Она бросила полотенце и побежала к входной двери; она дергала ручку, но пальцы соскальзывали. Теперь она заметила большие мокрые пятна на коврике, которые блестели на свету.

Сквозь свое собственное тяжелое дыхание она услышала еще один звук и заставила себя обернуться и посмотреть; то, что она увидела, снова сковало ее на мгновение.

Из спальни, шатаясь, вышел громадных размеров енот с трясущейся головой. За ним тянулся след пузырящейся слюны.

Всхлипывая от ужаса, она схватила ручку двумя руками, дернула на себя, выскочила и захлопнула за собой дверь.

Когда Майк влетел в вестибюль, двое полицейских в форме провожали наверх в квартиру служащих ветеринарного контроля.

– Где, черт побери, медики? Вас что еще не осмотрели?

– Нет, – сказала Линн. – Может мне…

– Что это у вас на лице? Неужели слюна…

– Это я. Это мое. Я плакала. Не надо! – закричала она, когда он потянулся к ее рукам. – Не трогайте меня! Она там!

–  Успокойтесь. – Он схватил ее руки в свои и осветил их карманным фонариком.

– Вы сошли с ума, – сказал она. Голос ее дрожал, угрожая пропасть совсем, словно огонь в лампе, стоящей на сильном ветру. – Теперь она на вас. – Она снова начала всхлипывать.

В вестибюле собралось несколько человек, привлеченных шумом.

– Все в порядке, – громко сказал им один из полицейских, входящий в этот момент в вестибюль вместе с человеком, который нес специальную защитную маску для головы и палку с петлей на конце. – Что-то залетело в квартиру, и мы это удаляем.

– Что что-то? – спросила женщина в обтягивающих джинсах и домашних шлепанцах, но ей никто не ответил.

– Я ничего здесь не вижу, – проворчал Майк. Он быстро осмотрелся. Все еще держа Линн за руку, он потянул ее в темную нишу, где висели почтовые ящики, и включил свет. При ярком освещении он склонился над ее руками, почти уткнувшись носом в ее ладонь. Он медленно освещал фонариком каждый участок ее кожи. Он вгляделся в каждую морщинку кожи и осмотрел все под ногтями.

– Слава Богу, – наконец сказал он. Он посмотрел на Линн, встретившись с ней глазами. Его глаза были переполнены болью. – Ничего нет.

– Но я знаю, что слюна на мне. Она измазала мне все руки…

– Только ваши руки. И ничего другого. И вы не были укушены. Правильно? – потребовал ответа Майк.

– Нет, но какая разница? Мне не нужны никакие анализы, чтобы сказать, что животное больно. Достаточно слюны. Теперь я заражена. Вы – тоже. – Слезы закапали у нее с подбородка. Она опустила глаза и увидела, что одна слезинка упала на его руку, все еще сжимавшую ее руки.

– Нет, мы не можем заразиться. В том случае, если у нас нет никаких царапин или ран. Вирус не может проникнуть через неповрежденную кожу человека.

– Не может?

– Нет. Вас обследуют, но я думаю, что с вами все в порядке. Что все-таки произошло? Я получил только краткое сообщение.

Пока она рассказывала, он пытался слушать ее, но не мог. Единственное, что он сознавал, это ее маленькие, грязные и горячие руки в своей большой и влажной от пота ладони. У него не было сил отпустить их.

Он уловил достаточно из того, что она рассказывала, чтобы представить картину произошедшего целиком, но ужас от того, что он услышал, отступил на задний план перед ужасом, который внушала ему собственная инертность.

В любую минуту кто-нибудь из полицейских мог заглянуть в нишу и увидеть их. Было безумием ждать, пока кто-нибудь найдет его здесь, стоящим так, как это сейчас делал он: сжимая ее руки и вдыхая ее запах, словно бродяга у двери булочной.

Он должен был отпустить ее.

Он не мог.

Он хотел сам почистить ее, намылить и высушить ей руки.

Обнять ее и крепко прижать к себе. Запустить пальцы в ее волосы.

Поцеловать все еще дрожащий рот.

Развести большой костер под этим монстром, который продолжает мучить и унижать ее.

* * *

– Это слабая форма вируса, – сказала врач больницы скорой помощи. Она была кореянкой, и Линн с трудом разобрала все слова; «слабая»прозвучало как «сябая».

Врач сняла перчатки и выбросила их в мусорное ведро.

– Вирус нейтрализуется, как только слюна высыхает. Вам повезло: никаких открытых ран. Через двадцать четыре часа вы сможете спокойно вернуться домой. Вам есть где провести сегодняшнюю ночь?

– Да. – Она уже позвонила Каре, которая незадолго до этого вернулась домой, и она уже ехала в больницу с чистыми вещами.

Врач склонилась над клавиатурой и начала вносить дополнения к тому, что уже было записано служащей в приемном покое. Она остановилась на секунду, потом пролистала информацию обратно и просмотрела ее.

– Здесь не указано, когда это произошло, – сказала врач.

Линн начала отвечать, и вдруг остановилась. Слишком велика была та часть информации, которая могла что-то объяснить, но в вопрос не вошла.

Прежде чем ответить на вопрос «когда?»,надо было уточнить, что подразумевается под «это».Ведь именно этобыло главным моментом в вопросе.

И на каком главном моменте ей следовало сосредоточиться? Их было так много, они продолжали возникать, каждый из них по-своему важен, а Линн слишком устала, слишком вымоталась и слишком устала, чтобы выбрать из этой груды какой-то один.

Но врач ждала, и ей надо было это сделать.

Она прилегла на кушетку, куда ее посадили, и уставилась на круглую лампу на потолке.

Было ли этослюной на ее руках, которая, как она думала, должна была убить ее?

Или этобыл сам Грег?

Может быть, этобыли все те способы, с помощью которых Грег пытал ее? Потому что, без сомнения, ничем другим кроме пытки это назвать было нельзя. Линн задрожала, так как со всей ясностью поняла то, что становится ясным, когда задаешь себе вопрос: куда может завести пытка, как не к дальнейшим мучениям и смерти? Но она не могла на этом остановиться; она была бы раздавлена, если бы сделала это,поэтому она продолжала свой путь.

Этомогло быть ее поездкой в Лос-Анджелес, ее знакомством с Грегом.

Или его приездом в Бостон. Ее горячее гостеприимство. Возможно, этобыло то, что они спали?

Она снова задрожала.

Может быть, этоне имело совсем никакого отношения к Грегу.

Это мог быть вопрос о вхождении в синдикат.

Или более важное – само ее шоу.

Ее глаза заболели от света. Она потерла их, но рук после этого не опустила.

Ее руки, как этобыло связано с ее руками? Дело было не в покрывавшей их мерзости, об этом она уже думала, тем более теперь они были чистыми.

Но они такими не были, когда Майк схватил их.

Она села, выпрямившись, опустила руки и отвела глаза от лампы, теперь она пристально их рассматривала.

Она вспомнила его лицо, его взгляд, когда он бросился к ней, чтобы убедиться, что у нее нет никаких ран. Он мало смахивал на мужественного детектива. На заботливого общественного служащего.

А что было с ней? Она вспомнила свое отчаяние, когда он проигнорировал ее попытку защитить его. Свою боль при мысли, что он заразился.

Но она не могла на этом остановиться, или она будет раздавлена с другой стороны.

Врач выжидательно смотрела на нее, потом она забеспокоилась. Линн видела, как ее плоское лицо задвигалось, потом в движение пришел рот, словно она что-то спрашивала, скорее всего, все ли с ней в порядке.

Но она не могла сказать, что с ней все нормально, если, конечно, не считать нормальным состояние, когда ты видишь, как кто-то говорит и можешь слышать только слово «это»,которое повторяется все громче и быстрее, а затем быстрее и тише, по мере того как ты вообще перестаешь что-либо слышать.

* * *

– Я сделала чай, – сказала Кара. – Или ты хочешь вина? Если бы я была на твоем месте, я бы умерла от страха. Ложись обратно, ладно?

Линн повиновалась, но потом почувствовала тошноту и села на постели. В больнице настояли на том, чтобы она приняла транквилизаторы, и она до сих пор ощущала неестественную расслабленность, словно легкая невидимая стена отделяла ее от реальности.

Зазвонил телефон. Кара пошла, чтобы ответить.

– Майк Делано, – сообщила Кара, принеся Линн трубку.

– Я слышал, что вы прошли обследование, – произнес Майк.

– Да. Но они сказали, что со мной все в порядке, и я могу уйти. Майк, что все-таки произошло? Это сделал Грег, это должен был быть он, правда? Как он забрался в квартиру? Откуда взялся енот? Моя квартира…

– В квартире все вверх дном. Но опасность исчезнет, когда слюна высохнет. Он попал внутрь, – продолжил Майк более серьезным тоном, – взломав замок. Вы явно не заметили этого, когда открывали дверь.

– Я не видела. Мне показалось, что что-то было не так…

– Когда?

– После того, как я открыла дверь.

– И вы вошли внутрь!Что, черт побери, с вами происходит?

– Я не была уверена! Теперь я все время нахожусь в состоянии близком к паранойе; если я буду обращать внимание на каждое подозрение, мне придется забиться в детский манеж и никогда оттуда не выходить!

– Быть нервным – это одно. Но интуиция – совсем другое. Вы должны научиться различать их. Ваше выживание зависит…

– Мне кажется, что мое выживание зависит от более активных действий полиции! Теперь-товы можете начать официальное расследование? Это уголовное преступление.

– Я могу попытаться договориться об ордере на арест за взлом и вторжение в квартиру. Но я могу его не получить. Ничего не было взято. Нет никаких доказательств, что сделал это он.

– Он устроил нападение на меня. Бешеное животное…

– Это не преступление.

– Это смертельное оружие!

– Да-а? Найдите статью закона, в которой это сказано!

– Это не мое дело копаться в статьях! – выкрикнула Линн.

Но он уже повесил трубку.

* * *

Грег отпил немного кофе с корицей и решил оставить включенные лампочки на пальме до завтра.

Какое чудесное Рождество.

Он был на ногах с четырех тридцати и он устал, но это была приятная усталость, которая является результатом хорошо выполненной работы.

К этому времени полиция, наверно, уже разбирает детали того, что он сделал – пустая клетка в лаборатории диких животных в Кемп-парке, пропавшие перчатки и остальное, сломанные замки в лаборатории и на входной двери Линн.

Сломанные с нарочитой неловкостью; он хотел убедить их в том, что не мог попасть в квартиру с помощью ключа, после того как она поменяла замок.

Он все еще хранил ключ от прежнего замка, который она сама дала ему. Он лежал в тайнике за туалетным столиком в спальне вместе с игрушками для его проказ, штемпельным клеем, диктофонами, фотоаппаратурой, оборудованием для выполнения дубликатов с ключей и самими дубликатами. Но ключ Линн он хранил в специальной коробочке, покрытой лаком, где лежали те ключи, которые были добровольно и с любовью отданы ему в течение всех этих лет.

Сейчас их было сто восемьдесят семь штук.

Он достал из кармана «тамз» и вытолкнул одну.

Линн не заразилась. Он узнал это от полиции, этот эксперимент принес ему не только информацию, но послужил еще одной цели: доказал, что он может быть полицией для самой полиции.

Это могло пригодиться.

Он допил кофе, вымыл чашку и включил музыку. Быструю и ритмичную, не отвечавшую вкусам миссис Минот, но она уже час назад легла спать. Он был настолько хорошо знаком с ее вечерним распорядком, что узнавал по звукам и запахам что она делает. Ему больше не требовалось пробираться в ее квартиру и прислушиваться к ее храпу.