Текст книги "ПАПАПА (Современная китайская проза)"

Автор книги: Мо Янь

Соавторы: Лю Хэн,Дэн Игуан,Янь Лянькэ,Хань Шаогун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

МО ЯНЬ ПРОЗРАЧНАЯ КРАСНАЯ РЕДЬКА

I

Осень, раннее утро, воздух пропитан влагой, на траве и черепице выступили прозрачные капли росы. На акациях появились бледно-жёлтые листочки. Висящий на акации железный колокол, весь в ржавых пятнах, тоже покрылся росой. К колоколу не спеша шёл бригадир. На его плечи была накинута куртка, в правой руке он держал гаоляновую лепёшку, в левой – перья зелёного лука. Пока он дошёл до колокола, руки его опустели, а щёки надулись, как у полёвки, которая по осени делает запасы зерна. Он потянул колокол за верёвку, язык колокола лениво ударился о стенки: «Бом-бом-бом». Со всех сторон повалил народ – от мала до велика. Все собрались у колокола и, как истуканы, уставились на бригадира. Бригадир с усилием проглотил лепёшку, потом вытер рукавом рот, бороду и усы. Народ смотрел ему прямо в рот. Как только этот рот открылся, из него сразу же посыпалась брань: «Твою ж мать! Эти сукины дети из коммуны[46]46
  Народная коммуна – производственная и административная единица КНР (1958–1978). Курс на создание народных коммун был намечен в августе 1958 г. на заседании Политбюро ЦК Коммунистической партии Китая, и это решение было вызвано желанием сделать общественной собственностью всё, «кроме зубных щёток». Предполагалось, что в каждую коммуну будут сливаться несколько сельскохозяйственных кооперативов.


[Закрыть] сегодня забирают двух каменщиков, завтра им подавай двух плотников – так и рабочих рук не останется! Слушай, каменщик, – сказал бригадир, обращаясь к высокому широкоплечему парню, – коммуна собирается расширять дамбу за деревней, каждая производственная бригада должна выделить каменщика и подручного, пойдёшь?»

Каменщик был хорош собой: чёрные, как смоль, брови и белые зубы придавали его лицу особую привлекательность. Он движением головы отбросил прядь волос, соскользнувшую на лоб, и, немного заикаясь, спросил у бригадира, кто пойдёт подручным. Бригадир, словно от холода, обхватил себя руками за бока и, вращая глазами, как лопастями ветряных мельниц, пробасил: «По-хорошему бы отправить какую-нибудь бабёнку, но бабам нужно собирать хлопок. Отправь мужика, опять же – потеряем ещё одну пару рабочих рук». Его взгляд остановился на углу дома, где стоял мальчик лет десяти. Он был босой и по пояс голый, в трусах не по размеру – они были белые в зелёную полоску и все в пятнах, где от травы, где от застывшей крови, которая периодически текла у него из носа. Ноги ниже коленей были покрыты поблёскивающими глянцем рубцами.

«А, Хэйхай,[47]47
  Хэйхай – букв. «чёрный мальчик/ребёнок». Хэй означает «чёрный»; хай – «ребёнок».


[Закрыть] щенок ты этакий, ещё жив? – сказал бригадир, глядя на худосочного ребёнка. – Я думал, ты уже на том свете. Что, оклемался после малярии?»

Мальчик ничего не ответил, и лишь два чёрных блестящих глаза выжидающе смотрели на бригадира. Его большая голова в форме перевёрнутой тыквы-горлянки едва держалась на тоненькой шейке, которая, казалось, в любой момент может переломиться.

«Ты ведь хочешь заработать немного трудодней? Что ты умеешь делать, обормот? Тебя ж соплёй перешибить можно! Что, если ты вместе с каменщиком пойдёшь на дамбу подручным, а? Возьмёшь дома молоток и будешь сидеть дробить гальку, захочешь – надробишь побольше, не захочешь – поменьше, всё равно на деле эти задания коммуны, только чтобы пустить пыль в глаза».

Мальчик, медленно ступая, подошёл к каменщику и ухватился за край его одежды. Каменщик, по-дружески похлопав его по блестящей безволосой голове, сказал: «Иди домой, возьми у мачехи молоток. Я буду ждать тебя у моста».

Мальчик побежал. Точнее, о беге напоминали лишь его движения, но не скорость. Изо всех сил размахивая своими тонкими ручонками, он был похож на соломенное чучело, которое колышется в поле на ветру. Все провожали его взглядом и, глядя на его голую спину, вдруг разом почувствовали, что на улице холодно. Бригадир рывком запахнул на себе куртку и прокричал мальчику: «Дома попроси у мачехи, чтоб дала куртку на плечи накинуть, эх ты, дурья твоя башка».

Хэйхай незаметно вошёл во двор. Во дворе на корточках сидел мальчуган. Под носом у него висели сопли, он месил мокрую глину. Увидев Хэйхая, он тут же повернул к нему своё широкое плоское лицо и потянулся ручонками: «На… на… на ручки». Хэйхай поднял с земли горящий алым цветом упавший с абрикоса лист, вытер им сопли своему сводному брату по мачехе и, как листовку, приклеил его на стену. Помахав братишке рукой, он прошмыгнул в дом, в углу отыскал молоток и тихонько выскользнул обратно. Малыш продолжал звать его к себе. Тогда он, взяв ветку, нарисовал вокруг него большой круг и, отбросив её, поспешил за деревню. За деревней протекала небольшая река, через которую был перекинут каменный мост с девятью арками. По берегам росли плакучие ивы, стволы которых, напитавшись влагой во время летнего половодья, покрылись красными усиками корневой мочки. Вода ушла, и корни высохли. Листва на деревьях начала облетать, опавшие оранжевые листочки медленно скользили по течению. Несколько уток плавали по реке, то и дело погружая свои красные клювы в заросли водорослей, и крякали. Они там что-то искали, но никто не знает, удавалось им там найти что-нибудь или нет.

Когда мальчик добежал до дамбы, он тяжело дышал, и из его груди доносились звуки, напоминающие цыплячий писк.

«Хэйхай! – громко позвал его каменщик, который ждал его у моста. – Беги скорей!»

Хэйхай, размахивая руками, как это обычно делают во время бега, доплёлся до каменщика. Окинув Хэйхая взглядом, он спросил: «Тебе не холодно?»

Хэйхай неподвижно смотрел на каменщика. Каменщик был одет в рабочие штаны и куртку из грубой ткани, под курткой была надета спортивная красная фуфайка, её воротник был отвернут наружу и ослеплял своим ярким цветом. Воротник горел, словно пламя, и мальчик не мог отвести от него взгляд.

«Чего уставился? – каменщик тихонько потрепал мальчика по голове, отчего голова его закачалась из стороны в сторону подобно барабанчику-погремушке, каким завлекают покупателей уличные торговцы. – Эх ты, – сказал каменщик, – отбила тебе мачеха все мозги».

Каменщик, насвистывая, забарабанил пальцами по голове мальчишки. Они пошли на мост. Хэйхай ступал очень осторожно, стараясь держать голову так, чтобы каменщику было удобно по ней постукивать. Фаланги пальцев у каменщика были массивные, твёрдые, как колотушки, и больно стучали по его лысой голове, однако Хэйхай молча терпел, и лишь поджатые уголки рта говорили о том, что ему это неприятно и больно. У каменщика же рот не закрывался, его по-девичьи ярко-красные губы то смыкались, то размыкались и издавали нежную, как у жаворонка, трель, устремлённую в небесную высь.

За мостом была дамба, а метрах в двухстах западнее был шлюз. Этот шлюз тоже был своего рода мостом. Разница была лишь в том, что его ворота можно было закрыть и таким образом задержать воду, или, наоборот, открыть и спустить воду. Склоны дамбы пышно поросли кустами. В центре была речная отмель в несколько десятков метров шириной. Мелкий мягкий песок отмели был покрыт травкой, которая уже успела вылезти после того, как ушла вода. Дамбу окружали нескончаемые поля. За несколько лет непрерывного половодья вместе с водой нанесло много песка, который разрыхлил затвердевший чернозём, после чего земля стала ещё плодороднее. В том году половодье было небольшое, оно не затронуло дамбу, и шлюз для спуска воды не открывали, поэтому места разлива воды полностью засадили джутом. Джут стоял густым лесом. Когда на рассвете над макушками джута ещё колыхалась лёгкая дымка, эти джутовые поля, окутанные туманом, казались безбрежным океаном.

Когда каменщик и Хэйхай не торопясь подошли к шлюзу, на отмели уже собралось две группы людей. По разные стороны, словно два враждующих лагеря, стояли мужчины и женщины. Между ними с блокнотом в руках стоял представитель коммуны и что-то говорил, размахивая руками. Каменщик, прижимая к себе Хэйхая, по бетонным ступенькам вдоль шлюза направился к представителю коммуны: «Товарищ Лю, мы прибыли по разнарядке от своей деревни». Здесь следует сказать, что каменщик частенько выполнял поручения коммуны, а Лю, который был помощником председателя коммуны, руководил их выполнением, поэтому они были знакомы. Хэйхай не мог оторвать взгляда от широкого рта товарища Лю. Вдруг этот рот с его лиловыми губами пришёл в движение и произнёс: «А, каменщик, это ты, шельмец! Я смотрю, ваша деревня, чтоб её, умеет подбирать людей! Ты ж без мыла в задницу залезешь! Прислали на мою голову! А подручный где же?»

Хэйхай почувствовал, как пальцы каменщика застучали по его голове.

«Вот этот, что ли? – Лю схватил Хэйхая за шею и начал трясти его так, что ступни Хэйхая почти оторвались от земли. – Нет, отправить назад такого заморыша! Ты молоток-то держать можешь?» – свирепо спросил он Хэйхая.

«Ладно тебе, товарищ Лю, Лю Тайян. У нас же социализм, всех надо кормить. Семья Хэйхая в третьем поколении безземельные нищие крестьяне, кто ж ещё о нём позаботится, как не социализм? Тем более что матери у него нет, живёт он с мачехой, отца его бес попутал, свалил куда-то в Гуаньдун,[48]48
  Гуандун – территория к востоку от Шаньхайгуаньского прохода: провинции Хэйлунцзян, Гирин/Цзилинь и Ляонин.


[Закрыть] на север, и вот уже три года от него ни слуху ни духу, не знаешь, что и думать – то ли медведь задрал, то ли волки загрызли. Где твоё классовое чувство?» – немного привирая, сказал каменщик, вырывая Хэйхая из рук Лю Тайяна.

У Хэйхая от такой тряски закружилась голова. Он почувствовал запах перегара, которым пахнуло изо рта Лю. От этого запаха его затошнило – от его мачехи пахло так же. После того как отец их бросил, мачеха частенько посылала его в лавку менять батат на водку. Она быстро напивалась и, пьяная, начинала его бить, щипать и кусать.

«Заморыш!» – выругался Лю и, не обращая больше на него никакого внимания, продолжил давать наставления рабочим.

С молотком в руках Хэйхай поплёлся к шлюзу. Шлюз был сто метров в длину и десять с лишним метров в высоту, с северной стороны шлюза по всей длине тянулся прямоугольный жёлоб, в котором ещё с лета застоялась дождевая вода. Держась за каменное ограждение, мальчик стоял на шлюзе и разглядывал видневшиеся под водой камни, в расщелинах которых сновали мелкие чёрные рыбки. Шлюз с обеих сторон был окружён высокой дамбой, а через дамбу шла дорога, которая вела в уездный город. Сам затвор был пять метров в ширину, и по обе его стороны шло каменное ограждение полметра высотой. Несколько лет тому назад был случай, когда люди, ехавшие на велосипедах, столкнулись с встречной повозкой и упали прямо в шлюз – одни покалечились, другие разбились насмерть. В то время Хэйхай был, конечно, младше, чем сейчас, и не был таким худым; отец ещё не ушёл из дома, и мачеха не пила. Тогда он прибежал на затвор поглазеть, но припозднился, – людей, упавших в шлюз, уже подняли и унесли, и только в жёлобе можно было заметить мутно-красные пятна. У него был хороший нюх, и он почувствовал запах крови, ещё витавший над водой…

Хэйхай держался за холодное каменное ограждение и вдруг нечаянно стукнул молотком о перила, перила и молоток зазвучали в унисон. Этот глухой звон вмиг рассеял все воспоминания. Солнце ярко освещало бесконечные заросли джута, который рос за шлюзом, он заметил, как над джутом покачивается дымка. Джут был посажен очень густо, и если у корней ещё виднелись просветы, то сверху листья стояли стеной. Наполненные влагой, они блестели, словно покрытые лаком. Он направил взгляд дальше, на запад, и увидел, что западнее джутового поля был посажен батат, его пурпурные листья, склонившись, светились на солнце. Хэйхай знал, что это был новый сорт батата, плети у него были короткие, завязей много, плоды крупные, сладкие на вкус, с белой кожурой и красной мякотью, такой батат при варке сразу лопается. К северу от бататового поля был огород. Подсобные хозяйства членов общины в своё время перешли в собственность коммуны, поэтому коммуне лишь оставалось посадить здесь огород. Хэйхай знал, что и огород, и батат – всё это принадлежало одной деревне в пяти ли[49]49
  Ли – мера длины, равная 0,5 км.


[Закрыть] отсюда, и деревня эта была богатой. На огороде росла капуста и, судя по всему, редька. Ботва редьки была тёмно-зелёного цвета, росла она очень пышно. Посреди огорода было две одиноких постройки, где жил старик – это знали все дети в округе. К северу от огорода тянулись бескрайние поля джута. И к западу от огорода тоже были джутовые поля. Окружённые с трёх сторон джутом и с одной стороны – дамбой, поля, засаженные бататом, и огород были похожи на гигантский прямоугольный колодец. Хэйхай всё дальше углублялся в свои фантазии: пурпурные листья батата, зелёные листья редьки в один миг превратились в воду внутри огромного колодца, джут тоже стал водой, воробьи, чирикающие в верхушках джута, обернулись зелёными зимородками, снующими по поверхности воды в поисках рыбы и рачков…

Лю всё ещё давал наставления. Общий смысл заключался в следующем. Согласно лозунгу «Учиться у Дачжая»,[50]50
  Дачжай – деревня в провинции Шаньси, на северо-западе Китая. В 1964 г. она была примером того, что может быть достигнуто путём самообеспечения и коллективных усилий. После 1979 г. пример Дачжая был отвергнут, и с 1983 г. деревня была передана в частную собственность. «Земледелию учиться у Дачжая» – лозунг периода «культурной революции» (1966–1976).


[Закрыть] гидротехнические сооружения – это жизненно важные артерии, в «восьми агротехнических мероприятиях»[51]51
  «Восемь агротехнических мероприятий» периода «культурной революции» отвергали навыки земледелия, которые тысячелетиями складывались в Китае. Авторство приписывается Мао Цзэдуну. Среди мероприятий выделялись «глубокая вспашка», «загущённый посев» и др.


[Закрыть] вода стоит отдельным пунктом, сельское хозяйство без воды – всё равно что ребёнок без матери, и даже если у ребёнка есть мать, то у его матери нет груди, и даже если у неё есть грудь, то это никчёмная грудь – грудь без молока, а значит, ребёнок в таких условиях не выживает, а если и выживает, то станет вот таким заморышем (Лю указал пальцем на Хэйхая, который в ту минуту стоял на шлюзе к ним спиной, и два больших рубца на его спине сверкнули на солнце). К тому же затвор слишком узкий, он небезопасен, каждый год люди разбиваются насмерть. Ревком коммуны обеспокоен этим и после тщательного рассмотрения постановил расширить шлюз. Поэтому со всей коммуны сюда перебросили более двухсот добровольцев от каждой производственной бригады. Для начала задание такое: девушки, женщины, старухи и заморыш (он снова показал пальцем на Хэйхая, который стоял на шлюзе, рубцы сверкали, как солнечные зайчики) дробят пятьсот больших прямоугольной формы камней на камешки величиной с яичный желток. Каменщики должны сделать так, чтобы все эти камешки были одного размера. Эти двое – наши кузнецы (он указал на двоих мужчин с кожей багрового оттенка, один был высокий и старый, другой – ростом пониже и молодой), они будут исправлять затупившийся инструмент каменщиков. Что касается еды, те, кто живут рядом, будут ходить домой, кто живёт далеко, будут ходить в ближайшую деревню, там организовали полевую кухню. Насчёт того, где спать: живущие рядом идут домой, живущие далеко будут спать в пролётах моста (он показал на несколько десятков мостовых пролётов внизу шлюза). Женщины ложатся с востока на запад, мужчины – с запада на восток. В пролёты положили соломы, поэтому там тепло, как в кровати, для вашего брата и это слишком много.

«Товарищ Лю, а вы тоже будете спать в пролёте?»

«Я – другое дело. У меня есть велосипед. И хочу ли я спать здесь или в другом месте – не вашего ума дело. Если командование ездит верхом на лошадях, так всем солдатам лошадей подавай? Чёрт бы вас побрал. Отработаете, получите трудодни, обменяете их на один цзинь[52]52
  Цзинь – китайская мера веса, 0,5 кг.


[Закрыть] зерна. А кто не хочет работать за два мао,[53]53
  Мао – 10 фэней, десятая часть юаня; мелочь (мелкая монета).


[Закрыть] пусть проваливает. Даже заморыш получит свою пайку, достроит шлюз, глядишь, может, и мясо нарастит…»

Хэйхай не слышал речей Лю. Он положил тонкие руки на каменное ограждение, в руках у него был молоток. Над джутовым полем слышалась музыка, подобная пению птиц, и стрекотание цикад, подобное музыке. Ускользающая дымка со звоном ударялась о листья джута и ботву то тёмно-красного, то нежно-зелёного цвета. Звук, издаваемый крыльями саранчи, был похож на гул поезда, проходящего через железнодорожный мост. Однажды он видел поезд во сне, это был одноглазый монстр, который, передвигаясь на брюхе, бежал быстрее лошади. А что, если бы он ехал стоя? Но едва поезд поднялся на ноги, как его разбудил толчок веником, которым мачеха подметала кан.[54]54
  Кан – печка-лежанка из кирпича и глины.


[Закрыть] Мачеха отправила его на речку за водой. Она дала ему веником под зад, но он не почувствовал боли, его лишь слегка обдало чем-то тёплым. Раздался шлепок, будто где-то далеко-далеко стеганули палкой по мешку с хлопком. Он закрепил вёдра на коромысле, они едва отрывались от земли. Когда он набрал полные вёдра воды, услышал, как у него что-то похрустывает. Рёбра упёрлись в тазовую кость. При подъёме на дамбу он, покачиваясь, двумя руками удерживал коромысло. Через заросли ивы к дамбе вела тропинка, она извивалась и петляла. Стволы ивы, словно магниты, притягивали к себе вёдра, отчего они раскачивались и, ударяясь о деревья, расплёскивали воду на тропинку. Было очень скользко, и он ступал очень осторожно, словно шёл по арбузным коркам. Вдруг – он растянулся, и его окатило водой с ног до головы. Ударившись, он расшиб лицо и особенно кончик носа, так, что на нём даже отпечаталась травинка. Несколько капель крови стекло из носа в рот, одни он выплюнул, другие проглотил. Жестяные вёдра с грохотом покатились в сторону реки. Он поднялся и побежал за вёдрами. Одно ведро, всё искорёженное, валялось в траве на берегу, другое, наполнившись водой, уплывало. Он пытался нагнать его вдоль берега, но его ногу обвила трава-резучка, которую они с детьми называли «собачьи яйца». Он попытался пальцами ног стряхнуть с себя эти лианы, но не удержался и соскользнул прямо в реку. Вода в реке была тёплая, не доставала ему и до пупа. Трусы его промокли, всплыли на поверхность воды и окружили его, словно медузы, кружащие хоровод. Шлёпая по воде, он нагнал ведро, схватил его и пошёл назад против течения. Растопырив руки, он одной рукой удерживал ведро, другой грёб. Течение было сильным и отталкивало его назад. Он изо всех сил шёл вперёд, наклонившись всем телом и согнув шею. Вдруг его будто окружила стайка рыб, и несколько приятных на ощупь рыбок коснулось его ног. Он остановился, прислушиваясь к своим ощущениям, но стоило ему остановиться, как всё исчезло. Поверхность воды на миг потемнела, – наверное, рыбки, испугавшись, бросились врассыпную. Стоило ему продолжить движение, как приятное ощущение опять появилось, рыбки снова окружили его. И тогда он шёл, уже не останавливаясь, прикрыв глаза, шёл, шёл…

«Хэйхай!»

«Хэйхай!»

Он вдруг очнулся, широко раскрыл глаза, и рыбки исчезли. Молоток выпал у него из рук и бойком вошёл прямо в зелёную воду, подняв брызги, похожие на цветки белой хризантемы.

«У этого заморыша точно проблемы с головой, – Лю Тайян поднялся на шлюз, взял Хэйхая за ухо и громко сказал: – Иди, дроби камни с этими бабами, посмотрим, может, найдёшь себе среди них приёмную мать».

Каменщик тоже поднялся на шлюз, погладил Хэйхая по холодной лысой голове и сказал: «Иди, отыщи свой молоток. Сколько надробишь камней, столько и надробишь, когда всё сделаешь, можешь пойти погулять».

«Будешь халтурить – отрежу твоё ухо себе на закуску», – сказал, широко открывая рот, Лю Тайян.

Хэйхай вздрогнул. Он пролез через ограждение, двумя руками ухватился за нижнюю перекладину и повис за ограждением.

«Тебе жить надоело?» – каменщик, вскрикнув от ужаса, нагнулся, чтобы схватить Хэйхая за руку. Хэйхай сгруппировался, прижался к выступу мостовой опоры, по форме напоминающему водяной орех, и ловко соскользнул вниз. На фоне белой мостовой опоры он выглядел как геккон на побелённой стене. Он прошмыгнул в водяной жёлоб, нащупал молоток и, выбравшись из желоба, исчез в пролёте моста.

«Вот заморыш! – сказал Лю Тайян, поглаживая подбородок. – Ну, заморыш, мать его!»

Хэйхай высунулся из пролёта и робко направился к группе женщин. Женщины как раз кого-то распекали. Их речь была пересыпана бранью, и несколько молодых девушек, затесавшихся среди них, хотели подслушать разговор, но боялись, и их лица покраснели, как петушиные гребешки. Когда перед ними появился совсем чёрный мальчишка, их болтовня разом утихла. Все на мгновение замерли, кое-где зашептались и, видя, что Хэйхай не реагирует, стали говорить всё громче и громче.

«Ой, бедненький! Уже осень на дворе, а ребёнок совсем раздетый!»

«Ну так не своё ж дитя-то, вот и нет до него дела».

«Говорят, что его мачеха дома занимается другим делом…»

Хэйхай повернулся к ним спиной и уставился на воду в реке, больше не обращая внимания на женщин. Вода переливалась то красным, то зелёным, листья ивы на южном берегу реки парили, словно стрекозы.

К Хэйхаю подошла девушка в платке красного цвета и тихонько спросила: «Эй, малыш, ты из какой деревни?»

Хэйхай наклонил голову набок и краем глаза разглядывал девушку. Над верхней губой он увидел едва заметный золотистый пушок, её большие глаза из-за густых и пышных ресниц казались полусонными.

«Мальчик, как тебя зовут?»

Хэйхай в это время сражался с якорцами на песке, пальцами ног он один за другим отрывал веточки то с шестью, то с восемью листиками и растаптывал их ногами. Его ступни отрывали и топтали якорцы, словно твёрдые копыта мула.

Девушка весело засмеялась: «Как ловко ты управляешься, малыш, как будто у тебя на ногах подковы! Эй, почему ты не разговариваешь? – Девушка ткнула двумя пальцами Хэйхаю в плечо. – Слышишь, я тебя спрашиваю!»

Хэйхай почувствовал, как эти два тёплых пальца соскользнули с плеча и коснулись рубцов на спине.

«Ой, а это у тебя откуда?»

Уши мальчика шевельнулись. Только сейчас девушка заметила, какие у него большие уши.

«О, да ты ещё и ушами можешь шевелить, как зайчонок».

Хэйхай почувствовал, как её рука переместилась к его ушам, и два пальца пощупали его аккуратную мочку уха.

«Скажи мне, Хэйхай, эти рубцы… – девушка слегка потянула его за ухо, разворачивая его к себе лицом. Хэйхай поравнялся с её грудью. Не поднимая головы, он уставился прямо перед собой и увидел клеточки, сплетённые из красных нитей, на которых лежала коса с золотистым кончиком. – Собака укусила? Вскочил чирей? Поранился, лазая по деревьям? Бедненький…»

Хэйхай, тронутый вниманием, поднял глаза и посмотрел на круглый подбородок девушки. Он втянул носом воздух.

«Цзюйцзы, хочешь взять приёмного сына?» – крикнула девушке широколицая женщина.

Глаза Хэйхая, вращаясь, напоминали трепетанье крыльев серого мотылька.

«Да, меня зовут Цзюйцзы, я из деревни Цянтунь, что в десяти ли отсюда. Если ты заговоришь, то можешь называть меня сестрёнка Цзюйцзы», – сказала девушка Хэйхаю.

«Цзюйцзы, он что, тебе приглянулся? Нашла себе муженька? Тогда тебе придётся подождать, этому утёнку нужна пара-тройка лет, чтобы запрыгнуть на насест».

«Старая ведьма, лишь бы грязью поливать, – обругала девушка толстуху. Она подвела Хэйхая к насыпи из камней, похожей на гору, нашла гладкий камень и, положив его, сказала: – Вот здесь и садись, рядом со мной, потихоньку дроби себе камни». Затем она себе тоже нашла плоский камень и, сделав из него сиденье, села рядом с мальчиком. И вскоре вся песчаная отмель перед шлюзом наполнилась стуком молотков по камням. Женщины принялись на примере Хэйхая обсуждать трудности человеческой жизни и всевозможные причины, которые приводят к этим самым трудностям. Во всей этой «бабской философии» вечные истины смешивались с пустой болтовнёй, но Цзюйцзы их не слушала, а внимательно наблюдала за мальчиком. Хэйхай поначалу отвечал на внимание девушки, поглядывая на неё своими большими глазами, но вскоре ушёл в себя и, широко раскрыв глаза, смотрел неизвестно куда. Девушка напряжённо смотрела на него. Левой рукой он нащупывал камень, правой заносил молоток, и каждый раз казалось, что он делает это из последних сил. Когда молоток опускался, он, словно с силой брошенный груз, летел абсолютно неуправляемый. Девушка несколько раз чуть было не закричала от ужаса, но ничего страшного не случалось, молоток, описывая в воздухе причудливой формы дугу, каждый раз попадал прямо в камень.

Поначалу взгляд Хэйхая был сосредоточен на камнях, но вдруг он услышал необычные звуки, доносящиеся с реки. Казалось, что рыбы шлёпают своими ртами, глотая пищу. Звук этот был едва слышен, он то удалялся, то приближался, и он изо всех сил напрягал зрение и слух, чтобы уловить его. Хэйхай увидел, как над рекой волнами поднимался воздух, и звук как будто исходил от него. Ему казалось, что если он будет смотреть на этот завораживающий воздух, то этот прекрасный звук не исчезнет. Его лицо разрумянилось, на губах показалась трогательная улыбка. Он уже забыл, где находится и что делает, будто рука, которая поднимает и опускает молоток, принадлежала кому-то другому. Вдруг он почувствовал, как онемел указательный палец правой руки, рука непроизвольно дёрнулась. Из его рта раздался не то крик, не то вздох. Он опустил голову и увидел, как ноготь разломился на несколько кусочков и из-под обломков ногтя сочится кровь.

«Хэйхай, ты что, по руке ударил?» – девушка подскочила с места и в два прыжка оказалась рядом с Хэйхаем. Сев на корточки, она сказала: «Ой, мамочки, как разбил! Кто ж так работает! Сам здесь, а мысли где-то далеко».

Хэйхай правой рукой взял горсть земли и наложил на разбитый палец.

«Хэйхай, ты в своём уме? В земле столько всякой заразы!» – девушка потащила Хэйхая к берегу, его ступни звонко шлёпали по сверкающему песку. На берегу она присела на корточки и, взяв руку ребёнка, опустила её в воду. От пальца мальчика в стороны побежали жёлтые струйки. Когда земля смылась, по воде потянулись красные ниточки крови, ноготь ребёнка был похож на расколотый нефрит.

«Больно?»

Он не отвечал. Его взгляд остановился на рачках, которые ползали по дну реки. Их тельца были совсем прозрачными, длинные усы чуть заметно колыхались, они завораживали своей красотой.

Девушка достала платок, на котором были вышиты китайские розы, и замотала им палец. Отведя его обратно к груде камней, она сказала: «Вот так. Сиди и играй, никто тебе ничего не сделает, дурачок».

Женщины, перестав стучать молотками, подняли на него влажные от слёз глаза, на площадке на мгновение наступила тишина. По синему небу, словно стадо овец, неслись белые облака, они отбрасывали пятнистые тени, то и дело накрывая бледную песчаную отмель и неподвижную реку. На лицах женщин читалась полная отрешённость – отрешённость бесплодной пустыни. Прошло какое-то время, прежде чем они очнулись и снова принялись дробить камни. Вновь раздался монотонный стук молотков, как бы выражая полную покорность судьбе.

Хэйхай тихонько сидел и разглядывал красные цветы на платке. Рядом с вышитыми цветами распустился ещё один – из ногтя сочилась кровь. Вскоре женщины, позабыв о нём, начали хихикать о своём. Хэйхай поднёс ко рту пораненный палец, зубами развязал платок, правой рукой загрёб горсть земли и положил на ноготь. Девушка хотела было что-то сказать, но он уже завязал платок обратно, ловко управляясь зубами и правой рукой. Она тяжело вздохнула и, подняв молоток, с силой ударила по камню красно-коричневого цвета. Камень оказался очень твёрдым, с острыми краями, поэтому, когда молоток коснулся края камня, даже при дневном свете можно было увидеть, как отлетело несколько искр.

В полдень на тёмно-синем велосипеде из деревни, где жили Хэйхай и каменщик, прикатил Лю Тайян. Встав на шлюз, он просвистел, оповещая об окончании работ. Затем он объявил, что полевая кухня уже организована, и рабочие, которые живут дальше, чем в пяти ли отсюда, могут идти обедать в столовую. Люди поспешно собирали инструмент. Девушка поднялась с места. Хэйхай тоже поднялся.

«Хэйхай, до твоей деревни сколько ли?»

Хэйхай, не обращая на неё внимания, крутил головой по сторонам, будто кого-то искал. Голова девушки поворачивалась вслед за Хэйхаем, и когда Хэйхай остановился, она, перестав вертеть головой, упёрлась взглядом прямо в выразительные глаза каменщика. Оба какое-то время смотрели друг на друга. Каменщик сказал: «Хэйхай, пошли домой на обед, чего уставился, хоть смотри, хоть нет, а до нашего дома нет и двух ли, не видать нам полевой кухни».

«Так вы из одной деревни?» – спросила девушка каменщика.

Каменщик, заикаясь от волнения, махнул в сторону своей деревни и рассказал, что они с Хэйхаем из деревни, что сразу за мостом. Девушка и каменщик обменивались самыми обычными фразами, но от них веяло какой-то особой теплотой. Каменщик узнал, что девушка из деревни Цяньтунь и ей придётся питаться в полевой кухне и спать в мостовом пролёте. Она сказала, что согласна есть в полевой кухне, но ей не хочется спать в мостовом пролёте – уже осень, и ветер холодный, в пролётах спать будет холодно. Девушка ещё потихоньку спросила, не немой ли Хэйхай, на что каменщик ответил, что вовсе нет, этот мальчишка очень смышлёный, в возрасте четырёх-пяти лет он трещал как сорока, не остановишь, а потом стал замыкаться в себе, чуть что – стоит, как истукан, и никому неизвестно, что он там себе думает. Посмотри, какие у него огромные чёрные глаза. Девушка сказала, что заметила, что этот ребёнок очень живой, он ей сразу понравился, он ей как младший брат. Каменщик сказал, что это всё потому, что у неё доброе сердце.

Так каменщик, девушка и Хэйхай, сами того не замечая, отстали. Он и она увлечённо разговаривали, и с каждым новым шагом вперёд им хотелось бы оказаться на два шага назад. Позади них, высоко поднимая ноги, лёгкой поступью шёл Хэйхай, своими движениями он напоминал крадущегося вдоль стены кота. На мосту их нагнал Лю Тайян – он задержался в зарослях крутика. Мост был узким, и ему пришлось спрыгнуть с велосипеда.

– Вы всё ещё здесь? Ну что, заморыш, как тебе сегодня работалось? А что это у тебя с клешнями?

– Ударил молотком по руке.

– Твою мать. Каменщик, прямо сейчас иди к вашему бригадиру и скажи, чтобы он, пока не поздно, прислал кого другого, если что случится, проблем не оберёшься.

«У него же производственная травма, и ты посмеешь его выгнать?» – громко сказала девушка.

«Товарищ Лю, мы с тобой не первый год знаем друг друга, скажи мне, что толку от этого мальчишки на такой масштабной стройке? Что он будет делать одной рукой в производственной бригаде?» – сказал каменщик.

«Ну, заморыш, чёрт бы тебя побрал, – сказал задумчиво Лю Тайян, – а что, если перебросить тебя в кузницу качать меха? Сможешь?»

Ребёнок, как бы прося защиты, посмотрел на каменщика, затем на девушку.

«Сможешь ведь, Хэйхай?» – сказал каменщик.

Девушка тоже одобрительно кивнула ему головой.