Текст книги "ПАПАПА (Современная китайская проза)"

Автор книги: Мо Янь

Соавторы: Лю Хэн,Дэн Игуан,Янь Лянькэ,Хань Шаогун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Вы хотите сделать сейф из холодильника?

– Нет, я хочу на электричестве сэкономить.

– На электричестве сэкономить? Не проще ли выдернуть штепсель из розетки?

– Если бы можно было выдернуть, зачем бы я к вам пришёл?

– Откуда я знаю, зачем вы пришли? Может, едите много!

Чжан Даминь рассердился, вернувшись домой, нашёл багажную верёвку и связал холодильник словно преступника. Проблем прибавилось, но и электричество экономилось. Пусть это и не самый лучший метод, но в любом случае дурную привычку матери открывать холодильник вылечили. Вечером никто кроме Чжан Даминя не соглашался спать с ней рядом. Посреди ночи она вставала, начинала всё щупать с непонятной целью.

Забот у Чжан Даминя становилось всё больше.

Когда Чжан Шу исполнилось шесть лет, в семье опять произошло важное событие. Чжан Эрминь из-за того, что не рожает ребёнка, была избита мужем так, что всё лицо было в синяках и ссадинах. И она вернулась домой. Мать её не узнала, всё спрашивала: ты кто? Откуда? Почему всё время здесь сидишь? Характер Эрминь изменился, она разговаривала, не выпрямляя шею. Когда речь зашла о том, что её печалило, из глаз тихонько – кап-кап – полились слёзы. Чжан Даминь вздыхал вместе с ней: ты посмотри на себя, не послушалась меня, во что бы то ни стало хотела выйти замуж за шаньсийскую обезьяну, чтоб обезьяна тебя избивала? Хотела скормить сберкнижку крикливому ослу из Шаньси, собиралась разозлить меня до смерти, я-то не разозлён, а вот осёл брыкнулся так, что лягнул тебя. И что теперь делать?

– Брат, какая горькая моя судьба!

Разве это та самая Чжан Эрминь? Однако на её правой руке сверкало два кольца, на левой – три, на руке висел браслет, на шее – цепочка, вся в гроздьях золота, но пахло от неё по-прежнему. Когда она работала на мясоперерабатывающем заводе, говорили, что это запах кишок, и это ещё вежливо. А сейчас она работает на свиноферме, нечего церемониться, прямо скажем, это была вонь от свинячьего дерьма! Золото тоже всё пропахло этим противным запахом, разве может её судьба быть не горькой? У Чжан Даминя была ещё одна мысль, о которой он никому не рассказывал. Только ночью он сам себе говорил: сколько бы золота ни было, лицо-то всё в синяках, а вот у моей Юньфан ни грамма золота, но лицо у неё не распухшее от побоев! И ещё – золото ли это? Кто может гарантировать, что это золото? Взяли медные побрякушки – и сойдёт, и всё!

И всё.

Приехал шаньсиец. Серый пиджак, огромный браслет, огромная цепь, и тоже всё золотое! Рот раскрыл, а там два золотых зуба! Он выложил сладости и фрукты на стол, вино поставил в холодильник, две упаковки сигарет положил на скамейку, он не знал, куда же ему сесть. Он поклонился пожилой женщине: мама! У него был сильнейший акцент, будто язык связан. Мать не обратила на него внимания, она только серьёзно спросила: ты кто? Откуда? Он совершенно растерялся, то краснел, то бледнел, как ученик младшей школы в кабинете директора. Этот шаньсиец произвёл на Чжан Даминя крайне благоприятное впечатление. Крайне благоприятное впечатление сложилось из-за того, что и его лицо было в синяках и ссадинах, ещё более сильных, чем у Чжан Эрминь. Они и правда стоят друг друга, любят друг друга! Чжан Даминь, увидев, что Эрминь не обращает на шаньсийца внимания, пригласил его в свою комнатку, чтобы разрядить атмосферу, кроме того, он хотел поговорить с ним. Шаньсиец удивлённо посмотрел на дерево и осторожно сел на краешек кровати.

– Как вас зовут?

– Ли Мугоу.

– Какой гоу?

– Гоу – черпак, черпак для мёда, мой отец разводит пчёл.

– Господин Мугоу…[90]90
  Мугоу переводится как «деревянный черпак».


[Закрыть]

– Называйте меня Гоуцзы, так меня Эрминь называет.

– Гоуцзы… это наша первая встреча. В прошлый раз ты увёз мою сестру, даже не пришёл познакомиться, я не стал ничего делать. В этот раз ты избил мою сестру по голове так, что она вся посинела, стала похожа на солёное утиное яйцо. Я не хочу щадить тебя. Я как старший брат должен как следует покритиковать тебя.

– И заслуженно! Если побьёшь, то и поделом мне!

Впечатление, произведённое шаньсийцем на Чжан Даминя, стало ещё более благоприятным.

– Бедняки-крестьяне любят бить жён, это мы знаем. Однако разве пристало бить жену пролетарию? Ты не спросил, согласны ли мы, пролетарии. Захочется бить людей, пойдёшь на улицу, если кто не понравится, ударить всё равно нельзя, почему же ты, укрывшись дома, бьёшь жену? Если при диктатуре пролетариата тебя избить, ты вынесешь? Больше не бей жену. Если руки будут чесаться, дай себе пару пощёчин. Жалко давать себе пощёчины, шлёпни себя по заднице, и злобу выместишь, и от дурной привычки бить людей избавишься, и последствий никаких, как здорово! Если сдержаться действительно не можешь, стукнись головой о телеграфный столб, прыгни в водохранилище, нахлебайся там воды или возьми палку и запрыгни в загон для свиней, ударь свиноматку, избей её до смерти… Но жену бить не смей! Кто такая жена? Она вместе с тобой работает, помогает тебе с идеями, самое сладкое оставляет тебе, горькое – себе, львиную долю последнего куска тоже отдаёт тебе, а сама ест маленький кусочек, ты думаешь, ей легко? Днём она натрудилась, а вечером ещё надо тебя развлекать. Ты развлёкся и давай бить жену, что же ты за человек после этого? Разве ты вообще человек? Если будешь ещё бить мою младшую сестру, я твой деревянный черпак на части разломаю! Я поеду в Шаньси в Хосянь, раскопаю могилы твоих предков!

Взгляд шаньсийца был полон раскаяния.

– Я заслужил, я заслужил! Ты так хорошо говоришь! Истинную правду говоришь, я всё понимаю! Я так раскаиваюсь, я виноват перед Эрминь, она замечательная жена! Брат, ты не знаешь… то, как я её побил, не может сравниться… Не может сравниться с её свирепостью!

– Моя сестра била тебя?

– Не скажу. Стыдно!

– Если женщина бьёт мужчину, это меня не касается. Всё, что связано с самозащитой, меня не касается. Ваши дела, вам и решать. Мне не с руки что-то говорить.

– Как ты хорошо говоришь! Всё правильно! Брат, скажи… Она с железной лопатой гонялась за мной, я три круга вокруг загона для свиней сделал, но она догнала. А когда я за ней погнался, она сразу упала, да так, что вывалилась за забор! Скажи…

– Чего вы так нервничали оба?

– Мы оба хотим ребёнка!

– Если только думать, разве ребёнок родится? Если драться, разве ребёнок родится? Надо как следует потрудиться, да ещё чтоб удача сопутствовала, а не действовать наобум!

– Нет удачи! Она винит меня, а я – её.

– Эрминь у врача проверяли?

– В трёх разных больницах. Все говорят: нет ничего.

– Тогда дело в тебе.

– Я не болен, у меня всё нормально работает.

– Всё нормально работает – это ещё не всё. Вон, у мула тоже всё хорошо работает, и что? Если просто так разбрасывать семена, то ничего не вырастет. Если хочешь ребёнка, надо идти к врачу!

– Ты всё правильно говоришь. Как скажешь, так и сделаю.

Шаньсиец согласился пойти к врачу. Чжан Даминь согласился его сопровождать. Они были похожи по характеру. В момент расставания напоминали двух только что побратавшихся друзей. Когда Ли Мугоу выходил из комнаты, он указал на дерево в центре и спросил: комната маленькая, как вы колонну вместили? Чжан Даминь скромно ответил: это не колонна, это дерево. Ли Мугоу не мог сдержать сочувствия: как же нелегко вам, городским!

Бедняк крестьянин наконец всё осознал.

Чжан Даминь разузнал про одну больницу рядом с Барабанной башней. В первый раз они даже не смогли зарегистрироваться. Во второй раз они пошли туда ещё затемно, и тоже еле успели. Когда надо было заходить в смотровой кабинет, у Ли Мугоу судорогой свело живот и ноги, он хотел, чтоб Чжан Даминь обязательно пошёл с ним. Чжан Даминь хотел его уговорить по-хорошему, но, увидев, что уговоры не помогают, втолкнул его внутрь: развлекайся!..

Через четыре месяца Ли Мугоу вместе с Эрминь пришёл рассказать о своём счастье. Сначала он поклонился тёще, потом упал на колени и, обнимая ноги Чжан Даминя, безостановочно мигал глазами, собираясь заплакать. Чжан Шу стоял в сторонке, смотрел, а потом выдал фразу: вот это раболепие! Все перепугались: что это за слова?

– Гений! Мой сын говорит как взрослый!

– Брат, он не гений, он ребёнок гения, гений – это ты! Брат, Эрминь забеременела! Спасибо тебе!

– Она забеременела, а меня-то чего благодарить?

– Без тебя она бы не забеременела!

– Заткнись! Что ж ты ничего по-человечески сделать не можешь!

– Без тебя я не стал бы принимать «таблетки небожителя». Одни едят по шестьсот таблеток и не могут зачать, а я съел всего шестьдесят, и жена забеременела! Без тебя не было бы меня. Брат, прими мой поклон!

Бац, и правда, стукнулся головой оземь. Встал, вытащил целую связку колец – пять или шесть. Чжан Даминь только смотрел, в глазах зарябило. Чего это он? Хочет отдать всё мне?

– Брат, возьми! Вас трое, шесть рук, по одному кольцу на руку. Нет ничего другого подарить, а это пустяк – выкормил несколько свиней и заработал на кольцо, а в загоне их несколько тысяч, всех и не продать! Это хорошие вещи, я посмотрел, у вас ни у кого нет, значит, надо. Брат, тебе кажется, что мало? Если тебе кажется, что мало, я…

– Да не кажется мне, что мало… А это не медь?

Ли Мугоу от волнения начал поочерёдно кусать кольца.

– Медные? Брат, мы же друзья до гробовой доски! Медные? Брат, ты же спас меня! Медные? Брат, ты и жену мою спас! Медные? Брат…

– Не кусай их! Испортишь! Раз уж правда не медные, то я… я выберу одно, только одно! Остальные кому хочешь, тому и давай. Я выберу только одно.

Чжан Даминь выбрал изящное колечко и ночью надел на палец Ли Юньфан, оно было точно по размеру, даже рука жены преобразилась от такой красоты. Юньфан очень обрадовалась, но проворчала: а можно? Чжан Даминь ответил: это вознаграждение за милосердие и мудрость.

Бережливый, экономный и к тому же смекалистый Чжан Даминь надел скромной, трудолюбивой и к тому же бедной Ли Юньфан огромное золотое кольцо девятьсот девяносто девятой пробы! На лицах их были довольные и радостные улыбки. Они зажили ещё счастливей. И, кроме того, они позволили и младшей сестре и её мужу зажить счастливой жизнью.

Все в Поднебесной были счастливы.

Чжан Шу был отличником, не гением, но почти. Учился он хорошо, любил думать, докапываться до сути. Позднее Чжан Даминь увидел по телевизору старого военного, который целых два дня делал доклад для учеников с неподвижным и серьёзным лицом. Этого военного тоже звали Чжан Шу. Чжан Даминь посмотрел на сына, на его рано повзрослевший взгляд, и почувствовал себя не в своей тарелке. Посовещавшись с женой, он решил поменять сыну имя на Чжан Линь. Когда Чжан Даминь шёл в отделение милиции, чтобы исправить документы, на полпути зашёл в туалет пописать. На стене прямо перед ним была надпись: я – Чжан Линь! И пририсована маленькая четырёхногая черепаха! Нет уж. Нельзя называть сына таким ужасным именем. Когда Чжан Даминь вышел из туалета, сына уже звали Чжан Сяошу.

У Чжан Сяошу был один лучший друг – Чжан Сыминь. Она была немногословна, но с Чжан Сяошу болтала без умолку. Во время еды Чжан Сяошу постоянно командовал всеми. «Мама, дай тёте риса, папа, налей тёте супа». Своими палочками всё время накладывал тёте лапшу. Юньфан посмеивалась над ним: не будешь мне класть, откажусь от тебя! А он отвечал: тётя любит макароны, а ты любишь мясо, мама, я тебе мяса положу. Затем он небрежно подавал кусочек мяса и спешил к макаронам. Чжан Сыминь обожала этого ребёнка, всё время ему покупала то то, то это, из-за чего расстраивался Чжан Даминь.

– Ты ему всё время что-то покупаешь. А мы никогда ничего не покупаем. Мы умышленно не покупаем, ждём, когда ты купишь, так получается?

– В следующий раз не буду покупать. Этот ребёнок замечательный. Он умеет любить людей. Какие вы с женой счастливые…

В следующий раз она опять покупала. Чжан Даминь иногда зондировал почву, просил её привести домой молодого человека, с которым она встречается, чтобы посмотреть на него и посоветовать. Она тут же краснела и долго не разговаривала. Только когда все забывали про эти слова, она тихонько говорила: ну откуда у меня молодой человек? Говорила так тихо, будто сама с собой. Чжан Даминь думал, что молодой человек всё-таки есть, не может быть, чтоб не было у такой замечательной девушки, разве что кожа на лице слишком тонкая.

После того как Чжан Сыминь в девятый раз получила звание передовика труда, она упала в обморок прямо в родильной палате. Поначалу все думали, что у неё малокровие, но после глубокого исследования оказалось, что это лейкемия в неизлечимой стадии. Первый раз с того момента, как погиб котельщик, семья снова столкнулась с серьёзным кризисом. Слабоумие спасло мать, она не понимала, какая беда пришла, ей не было больно. Она теперь почти всё время спала, и до поедания своих экскрементов было недалеко. Все остальные по очереди дежурили в больнице, старший сын – три дня, Эрминь – два дня, Саньминь – три дня. Уминь был занят, только по воскресеньям он воссоединялся с семьёй, сидел с сестрой полчаса, говорил либо грустные фразы, либо переключал её внимание, всем было тяжело. Дома давно уже установили телефон, Уминь дал часть денег и остальные тоже. Телефон был хорошим, передавал голоса без помех, низкий голос Уминя звучал так, будто он никуда не уходил, а прячется за холодильником. После того как провели телефон, заместитель начальника управления Чжан – он опять поднялся вверх на одну ступень – очень редко приходил в это место, где ему было душно.

Чжан Саньминь сидел в больничном коридоре, там стоял сильный запах медицинского спирта, от этого запах спиртного, исходивший от него, был слабее, но вот лицо было лицом пьяницы, этого было не скрыть. Ох уж этот непутёвый брат! Чжан Даминь и жалел, и ненавидел его, ему не хотелось вмешиваться в их жизнь. Но вот встретились, и сердце смягчилось, Чжан Даминь не знал, можно ли помочь брату.

– Не разводитесь?

– Нет. Я её убью!

– Убей себя.

– Я не буду разводиться, она моя жена.

– Саньминь, разведись с ней. Она унижает тебя так, как никого другого! Избей её, пусть проваливает!

– Брат… Я не могу без неё…

Он посмотрел на старшего брата глазами с красными сосудами, это был взгляд проигравшегося картёжника, который в любой момент мог протянуть руку и попросить денег. Чжан Даминю не хотелось отвечать. Саньминь искоса посмотрел на дверь палаты Сыминь, хмыкнул, ненавидя весь свет: что хорошего в человеческой жизни, я хочу понять, дни пролетают один за другим! Чжан Даминь выругался про себя: да пошёл ты! А затем тоже начал размышлять о том же: действительно, что хорошего в человеческой жизни? Те, кто заслуживают смерти, не умирают, а те, кто не заслуживают, наоборот, должны умереть!

В чём смысл жизни?

Чжан Эрминь и Ли Мугоу тоже пришли. Ли Мугоу отвёл Чжан Даминя в сторону и на правах побратима спросил: какие нужны лекарства, какие вещи? Скажи мне, я куплю! Чжан Даминю было очень тяжело, он похлопал Мугоу по плечу, ему хотелось плакать: брат, ничего уже не поможет.

Чжан Сыминь была очень спокойна, если только рядом были родственники или коллеги, на её лице всегда была слабая улыбка, похожая на яркий, но искусственный цветок. Жизнь потихоньку уходила из её молодых глаз, широко раскрыв глаза, она не отрываясь смотрела на окружающий мир, впитывая как можно больше. Она держала Чжан Сяошу за руку, тёрла её, это было тяжело видеть, казалось, что родная мать прощается с любимым сыном. В такие моменты Ли Юньфан выводила Чжан Даминя из палаты, она слонялась по коридору молча, боясь, что если скажет хоть слово, то расплачется.

Чжан Сяошу ещё не знал, что это за болезнь, он думал, что тётя полежит там пару дней и вернётся домой, но после нескольких визитов он понял, что дело серьёзное. Он же был умным ребёнком, он напрямую уверенно затронул вопрос жизни и смерти, но в каждом его движении был глубоко запрятанный страх.

– Тётя, ты ведь не умрёшь?

– А как ты думаешь?

– Тётя не умрёт!

– Почему?

– Тётя хороший человек!

– Хорошие люди не умирают?

– Хорошие люди не умирают!

– И то правда! Хорошие люди живут вечно!

Чжан Сяошу на мгновение почувствовал воодушевление, а потом опять испугался.

– Тётя, что же будет, если ты умрёшь?

– Я не умру.

– Если вдруг умрёшь, что же будет?

– Ну, тогда у тёти никогда не будет молодого человека.

– Тётя, давай у тебя сначала появится молодой человек, а потом только умрёшь?

– Хорошо, а кто будет моим молодым человеком?

– Я ещё не придумал.

Чжан Сыминь поцеловала тыльную сторону руки Чжан Сяошу, влажными глазами она смотрела на ноготки мальчика, отмечая для себя не забыть сказать золовке, чтоб она их подстригла.

– Тётя, как тебе мой отец?

– Замечательно.

– Тебе нравятся такие, как он?

– Он слишком много говорит.

– Ну, тогда какие тебе нравятся?

– Тёте нравятся высокие.

Чжан Сяошу кивнул головой.

– Тёте нравятся не болтливые.

Чжан Сяошу погрузился в молчание.

– Тётя, я вырасту высоким-превысоким, хорошо?

– Хорошо!

– Тётя, я буду молчаливым, хорошо?

– Хорошо!

– Тётя, я буду твоим молодым человеком, хорошо?

– Хорошо!

– Я тебе нравлюсь?

– Нравишься! Замечательный ребёнок…

– Тётя, я всегда буду любить тебя!

– Тётя тоже… Тётя не забудет тебя!

Долго сдерживаемые слёзы хлынули из глаз Сыминь, капнув на руку ребёнка. Эти холодные слёзы напугали его, ужас и скорбь наконец вырвались наружу.

– Тётя, не умирай!

– Тётя не умрёт!

– Тётя, не умирай! Тётя!!!

Мальчик разразился рыданиями прямо в палате, это было слишком внезапно. Ли Юньфан подоспела и увела его, рыдания стали ещё громче. Ли Юньфан тихонько приговаривала: какой же ты непонятливый. Она тащила его, но только они зашли в лифт, обняла крепко за голову: пусть тётя видит, что ты сильный, пусть она видит, что ты сильный! Говорила, говорила и сама тоже расплакалась.

Когда пришла беда, вместе с ней пришли и два радостных события. Начальник цеха вызвал к себе Чжан Даминя и сказал, что он тут трудится уже давно, немного болтлив, но работает хорошо, они собираются его повысить до заместителя начальника участка, прошение уже подано. Чжан Даминь никогда не был никаким, даже самым маленьким, начальником, поэтому когда он услышал эту новость, у него закружилась голова, и даже никаких вежливых фраз типа: я не смогу, пусть кто-нибудь другой этим займётся – не произнёс. Выйдя из кабинета, он тотчас же пожалел, казалось, что он корыстен, как будто сто лет мечтал стать начальником, на самом деле он никогда даже и не думал. То, что во времена завязывания красного галстука хотел стать председателем отряда, совершенно очевидно не считается. Если подумать, что предстоит стать начальником, то никаких неприятных ощущений не возникает, совсем не тяжело, даже походка вроде бы стала легче. Обдумывая эту радостную новость, он вдруг задумался о неустойчивости жизни, о непостоянстве жизни и смерти, на этом фоне должность начальника просто ерунда! И даже если должность ещё выше – тоже ерунда, полная ерунда! Да и к тому же всего лишь какой-то убогий начальник участка, да ещё и заместитель, весь день бегать, задрав задницу, заставлять народ краски распылять – вот и вся должность!

Другое радостное событие было иного рода, сначала Чжан Даминь был потрясён, а потом возрадовался так, что всю ночь не мог нормально спать, несколько раз просыпался от собственного смеха. Их жилой район собирались сносить. С момента распространения этой новости план начали тут же реализовывать, по дворам как будто пронёсся осенний ветер, на всех стенах висели иероглифы: сносить. Серые иероглифы – сносить, сносить – напоминали жуткие указы древних императоров – рубить, рубить, рубить!

Из компании, занимавшейся сносом, приходили четыре раза, всё время были очень приветливы и радушны, будто все их заботы о жильцах, и они собираются вместе с жильцами поживиться за счёт государства. Замеряли площадь, сверили прописку, за Чжан Даминем закрепили трёхэтажную квартиру из трёх жилых комнат. Одну комнату – пожилой женщине, одну – молодой женщине, одну – семье из трёх человек, представитель компании сказал, что этот вариант хорош, лучше не бывает, но Чжан Даминь не соглашался. По его представлениям, нужна была квартира с тремя жилыми комнатами и квартира с одной комнатой. Или две двухкомнатные квартиры. Представитель сказал: у вас нет никаких оснований для этого. А он ответил: у меня есть основания. – Ну и какие у вас основания? Он сказал: у меня такие основания: мой сын – гений, он уже экстерном окончил класс, я хочу, чтоб он ещё два класса окончил экстерном. Ему нужно место, чтобы нормально готовиться к урокам, моему сыну нужен… кабинет! Когда речь дошла до слова «кабинет», Чжан Даминь почувствовал, что ему трудно выговорить, а сказав, смутился. Представитель сказал: государство не предоставляет кабинеты для гениальных детей, даже если они сразу после рождения в университет поступят. К тому же ему всего двенадцать лет, наш начальник ростом один метр шестьдесят шесть сантиметров, а мой сын ещё выше! Тут представитель рассмеялся: да будь он хоть два метра ростом, вам всё равно придётся жить с ним в одной комнате. Чжан Даминю было горько: так относиться к гению, страна рано или поздно ещё пожалеет об этом! Представитель компании, занимавшейся сносом, выразил глубочайшее сочувствие: давайте сначала подпишем договор, и пусть они потом жалеют! Чжан Даминь сел, подписал договор, только в душе чувствовал небольшое неудовлетворение. Комнаты – это печёная лепёшка, кабинет – лук, естественно, если в лепёшку завернуть лук, будет очень вкусно, но и просто лепёшка тоже сойдёт, всё лучше, чем ходить голодным.

Эта новость, достигнув больничной палаты, вызвала непредсказуемый эффект. Чжан Сыминь точно знала, что уже не сможет там жить, тем не менее описала свою будущую комнату и давала всем наставления, как её обставить. Никогда не виденная комната стала прекрасным видением, которое захватило её, дало ей ощущение удовлетворения. Перед смертью у неё не было других мыслей, она лишь повторяла слово «шторы». Когда ей купили дорогие шторы и дали потрогать, она тихонько покачала головой. Внезапно вспомнили, что её любимый цвет зелёный, поспешили поменять на зелёные шёлковые, она осторожно потрогала и опять тихонько покачала головой. Ли Юньфан тогда пошла в магазин и купила самую дешёвую ткань светло-зелёного цвета, очень тонкую, почти прозрачную. Чжан Сыминь дотронулась пальцами, взяла и не отпускала, поднесла близко к глазам и осмотрела каждый миллиметр, как будто рассматривала каждый прожитый день. Она не могла вымолвить ни слова, только на лице её появилась бледная улыбка, будто составлявшая единое целое с бледной тканью. Во время просветления перед смертью она вдруг отчётливо сказала несколько слов. Это был итог её жизни и в то же время чёткое завещание Чжан Сяошу.

– После того как тётя уйдёт, ты должен вместо меня подметать комнату!

Чжан Сяошу держал тётю за руку и уже не мог плакать. Поминки прошли торжественно, пришло много народу, и всё незнакомые. Чжан Даминь не позволил матери пойти, боялся, что она оскандалится, а в результате опозорился сам. Когда вся семья рыдала в больнице, он не плакал. Но стоя возле тела сестры, окружённого живыми цветами, он почувствовал, что что-то не то. Столько людей пришло, но не было её молодого человека. Он всё время думал, что сестра только говорит, что нет любимого человека, и полагал, что нет друга и ничего страшного. А сейчас он понял, что у сестры и правда не было любимого, и это так несправедливо по отношению к ней, слишком несправедливо по отношению к такой замечательной девушке, несправедливо по отношению к сестре! Чжан Даминь разрыдался как деревенская баба. Глядя на бледный и печальный профиль сестры, он рыдал так, что лишился чувств, напугав Чжан Сяошу.

Уже потом коллеги из девятой больницы судачили о том, что Чжан Сыминь очень красивая, откуда же у неё такой братец, маленький, как глиняный горшок. А некоторые говорили: кто этот человек, наверняка её двоюродный братец из деревни, плакал, как идиот? Чжан Даминь действительно опозорился, прелестная и несчастливая передовик труда тихо ушла под мощный и грубый плач старшего брата. Брат виноват перед ней.

Представитель компании, занимавшейся сносом, пришёл к ним в дом, сначала отвесил поклон живым, потом поклонился фотографии умершей, затем сказал: выражаем искреннее сочувствие вашему горю, примите соболезнования, сядем, подпишем договор. Чжан Даминь замер: какой договор подпишем? Разве не подписали уже?

– То был проект, не считается.

– Не надо говорить, подписывать, так подписывать, где подписывать?

– …вот здесь.

– Минуточку… когда это три комнаты пре-пре-пре-превратились… превратились в д-д-д-две! …твою мать! Мы её ещё не выписали! Прах моей сестры ещё не остыл!

Никто не препятствовал ему, и Чжан Даминь ударил этого молокососа в костюме. Соседи были поражены. Чжан Даминь с ножом для рубки овощей гонялся по двору за метавшимся в разные стороны парнем из компании по сносу зданий, тот бегал так быстро, что потерял ботинки. Разве это похоже на Даминя? Когда его ударили по голове кирпичом, он и то не дал сдачи, а что с ним сегодня случилось? А, ясно, у него душа болит из-за сестры, это такой удар!

В день принудительного сноса домов Чжан Даминь обхватил гранатовое дерево и не отпускал. Бульдозер уже снёс комнатку, а он всё висел на дереве, размахивая руками, как упрямая, несообразительная обезьяна. Он страстно и со слезами говорил, как мятежный бунтарь: моя сестра уже и диван выбрала, моя сестра и обои выбрала, моя сестра и занавески выбрала, моя сестра… Вы не можете с ней так поступить! Верните комнату моей сестре! Товарищи, моей сестре и после смерти нет покоя!

Человек, занимавшийся принудительным сносом, нисколько не рассердился, он спокойно подошёл к Чжан Даминю и посмеялся над ним: тут живым людям квартир не хватает, а вы мёртвой хотите целую комнату, и не мечтайте! Сейчас тебя снимем, чтоб ты очнулся! Пятеро или шестеро парней вцепились в руки и ноги Чжан Даминя и стащили его вниз. Чжан Даминь не нашёл иного выхода, как сжечь все мосты, и заверещал как резаный.

– Вы не можете отнять комнату моей сестры! Верните мне трёхкомнатную квартиру! Это гранатовое дерево посадил мой отец, вы не можете его уничтожить! Верните мне трёхкомнатную квартиру! Разрешите нам жить в трёхкомнатной квартире, мой сын – гений, я должен ему обустроить кабинет… прошу вас! Товарищи, господа… пожалейте нас!

Сотрудник компании ещё больше развеселился. «То сестра, то отец, то сын – ты практически всех вспомнил?

Если можешь, вспомни о своей чести! Сейчас упрашивать уже поздно! И лизать нам ноги тоже бесполезно! Иди, ешь кукурузные пампушки, ты!»

При этой сцене присутствовал и один инспектор, он смотрел издалека и очень тревожился: почему этот товарищ настолько не уважает законы? Почему так не уважает законы? Вам нужно усилить пропаганду законов, упор делать на воспитании, на мягких мерах, быть деликатными и тактичными. Конечно, что касается таких упрямых паршивых овец в стаде, то нельзя быть к ним снисходительными, ни в коем случае, надо усилить размах, нанести жестокий удар, поэтому следует создать хорошую обстановку, сохранять спокойствие, продвигать нашу работу вперёд, вперёд к… О, подарок! Аплодисменты!

Паршивая овца в стаде – Чжан Даминь – сам был виноват в том, что его задержали и заперли в чёрной железной клетке. После помещения в клетку он немного успокоился, понял, что действительно опозорился, ещё хуже, чем на поминках, теперь он в этом очень раскаивался.

Спустя две недели паршивая овца вернулась в своё родное гнездо, лицо почернело, руки истощились, но глаза сияли и лучились энергией, как будто он только что вернулся из отпуска, проведённого на взморье. Он боялся, что жена встретит его с покрывалом на голове, но обнаружил, что в доме обе комнаты в идеальном порядке, а жена, повязав фартучек, готовит ему рыбку! Она взяла лопатку для приготовления еды и стукнула его по голове, скрежеща зубами от злости: ах ты, саранча, зачем выпрыгиваешь, когда не просят?

– Пусть я выпрыгиваю, когда не просят, пусть я прыгаю в воду, не спрашивая, но ведь… никто мне не сказал, что вода-то – кипяток!

Чжан Даминь сел, ему всё казалось, что в комнате чего-то не хватает. А, вспомнил, дерева нет. Теперь всё не так, как было прежде, как же скучно, ужасно скучно жить в комнате, где по центру не растёт дерево! Чжан Даминь скучал по своему любимому гранатовому дереву.

Начальник цеха опять вызвал Чжан Даминя к себе. Чжан Даминь скромно сел, уговаривая себя, что ничего особенного не происходит, всего лишь должность заместителя начальника участка. Начальник сказал: ты должен понять правильно. Чжан Даминь поднял плечи, подумав: даже если я задеру хвост, всё равно до неба не достану. Начальник сказал: ты обязательно должен ко всему отнестись правильно. Чжан Даминь подумал: мать твою, посмотрите-ка, я такой гордый, самоуверенный, самонадеянный, глядящий на других свысока, – взяточник и коррупционер? Если я стану заместителем начальника участка, прежде всего я…

– Товарищ Чжан Даминь, я официально уведомляю вас, что после совещания начальников цехов и после одобрения канцелярией директора завода было принято решение о… вашем увольнении с сегодняшнего дня!

Чжан Даминь был как громом поражён.

Через полмесяца в жилом квартале северной части города появился один загадочный человек. Был он невысокого роста, с печальным выражением лица, в специальной авоське он нёс несколько термосов, спереди на груди – пять или шесть, и сзади – пять или шесть, все разных видов. Увидев старушку, он тут же бросился к ней, на лице его была заискивающая улыбка, как у девушки, которую незаслуженно обидели.

– Наш завод вот-вот разорится, а термосов скопилось много. Если вам нужно, то продам подешевле, проявите милосердие, поддержите меня. Наш завод не может с нами расплатиться, каждому выдали семьсот термосов и всё. Ну, скажите, не гады ли? Ещё ни термоса не продал, а уже пришлось заплатить за аренду заводского помещения, куда пришлось сложить все эти термосы. Ну, скажите, не мерзко ли? Посмотрите, какие замечательные термосы, похожи на толстенького малыша? Обязательно возьмите одного домой, будто приёмного внука, он будет вам компаньоном…

– Не надо! У нас дома есть.

– Будет ещё один, чем больше, тем лучше!

– А он настоящий?

– Вы думаете, он из бумаги сделан?

– Внутри есть стеклянный баллон?

– Ах! Хотите, я один разобью, чтоб вы увидели?

– Не надо! Если понадобится – пойду в магазин и куплю.

– У меня дешевле!

– Хороший товар дешёвым не бывает. Не надо!

– Матушка, вы возвращайтесь, если ваш термос разобьётся!

– Да ты поставь их на землю, отдохни, вон, весь вспотел.

– Боюсь отдыхать. Вот найду какой-нибудь бугорок, тогда и присяду, а если здесь всё положу и сяду, то не смогу поднять. Если вам правда меня жалко, то не покупайте этот большой, купите хотя бы тот, что поменьше!