Текст книги "ПАПАПА (Современная китайская проза)"

Автор книги: Мо Янь

Соавторы: Лю Хэн,Дэн Игуан,Янь Лянькэ,Хань Шаогун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Слепой пёс перестал лаять.

Старик стоял, опираясь на мотыгу, и тяжело дышал.

Освещённую солнцем землю покрыл плотный темнокрасный сироп, повсюду пахло кровью…

В горах Балоу снова воцарилась тишина, и эта мёртвая тишина была во много раз безысходнее, чем прежде. Старик понял, что бесчисленное множество крыс прячется где-то поблизости, и как только он уйдёт, они снова совершат набег на его поле. Он окинул взором сверкающие золотом горы, присел на рукоять мотыги и, подняв с земли зёрнышко кукурузы, спросил своего верного пса: «Слепыш, как же нам быть? Без меня справишься?»

Пёс лежал на обожжённой солнцем земле, высунув длинный тонкий язык, и как будто смотрел старику в лицо, а тот продолжал: «У нас не осталось ни глотка воды – мне, тебе и кукурузе совсем нечего пить». В тот день старик ничего не готовил, они голодали весь день, а когда наступила ночь, расположились около ограды из циновок, чтобы охранять свою кукурузу, больше всего опасаясь за неё, ведь даже две крысы могли бы в несколько укусов перегрызть стебель. Они оба терпеливо просидели на посту до самого рассвета, но крысы так и не пришли. Лишь когда в полдень старик увидел, что листья кукурузы, засыхая, стали сворачиваться, он поднял пустые вёдра и повесил их на коромысло.

Старик наказал: «Слепыш, береги нашу кукурузу». Затем добавил: «Ляг в тени, приложи ухо к земле и, если услышишь хоть какой-нибудь шорох, начинай лаять». Уходя, он дал последнее наставление: «Я пошёл за водой, а ты будь настороже».

Когда старик вернулся с вёдрами, наполненными до половины, было тихо и спокойно. В деревне, доставая из колодца намокший матрац, он заметил четырёх утонувших крыс, каждая шерстинка на их шкурах стояла дыбом, однако блохи в шерсти ползали целы и невредимы. По возвращении, наевшись досыта и собираясь начать размалывать зёрна кукурузы, он снова забеспокоился: ведь после крысиного нашествия зерна осталось меньше половины мешка. Он взвесил его – было шесть цзиней[70]70
  Цзинь – единица веса, равная 500 г.


[Закрыть] и два ляна. Чтобы есть три раза в день, и то не досыта, ему и слепому псу надо не меньше одного цзиня зерна. Что же делать через шесть дней?

Солнце уже скрылось за горами, и хребты на западе окрасились в кроваво-красный цвет. Всматриваясь в оттенки красного, старик подумал о том, что день, когда закончилась еда, уже настал, и момент, когда не станет воды, тоже, вероятно, скоро наступит. Он повернул голову и взглянул на уже начавший выбрасывать краснобелую метёлку стебель кукурузы, пытаясь подсчитать, через сколько дней начнётся выход рылец и образование початка. И вдруг понял, что уже очень давно не следил за временем и не знал, какой день какого месяца наступил. Он ведь замечал только день и ночь, утро и вечер, закат и восход, а даты и месяцы были для него потеряны. Раздосадованный, он сказал своему псу: «Слепыш, сезон начала осени,[71]71
  Сезон начала осени – один из 24 сельскохозяйственных сезонов, соответствующий первой половине седьмого месяца по лунному календарю.


[Закрыть] наверное, уже прошёл?» Но не посмотрел на него, а пробормотал себе под нос: «Не исключено, что уже настала последняя жара,[72]72
  Сезон последней жары – один из 24 сельскохозяйственных сезонов, соответствующий второй половине седьмого месяца по лунному календарю.


[Закрыть] кукуруза выпускает метёлку примерно в это время».

Старик, прищурившись, толок в углублении камня зёрна кукурузы. Он заметил, как Слепыш припал носом к земле, затем схватил зубами сдохшую два дня назад крысу и пошёл в сторону оврага. Остановившись на расстоянии в несколько чи[73]73
  Чи – китайский фут, мера длины, равная 1/3 м.


[Закрыть] от края оврага, он взмахнул головой и сбросил туда крысиную тушку. На старика повеяло зловонием. Пёс понёс к оврагу ещё одну дохлую крысу.

Нужно было сделать календарь. Старик наблюдал за псом, думая о том, что без календаря нет ни месяцев, ни дней, а если нет месяцев и дней, то неизвестно, когда в конце концов созреет его кукуруза. Может быть, до сбора урожая остался месяц, а может, и сорок дней. Чем же питаться эти долгие дни? Все зёрна, которые были в земле, уже дочиста съедены крысами.

Старик медленно поднял голову – он услышал далеко-далеко на западе отчаянный писк. Он устремил свой взор к двум горным вершинам, между которыми виднелась ещё одна. Солнце закатилось за неё, оставив лишь кроваво-красные отблески. Они стекли с вершины горы к подножью и разлились у ног старика. В один миг во всём мире воцарилось молчание. Наступал самый тихий момент в сутках – между заходом солнца и наступлением сумерек. В прежние годы и прежние месяцы в это время куры садились на насест, а воробьи возвращались на ветки – их чириканье, заполнявшее весь мир, лилось сверху, словно дождь. Но теперь перед глазами не было ничего: ни домашнего скота, ни воробьёв, даже вороны улетели, спасаясь от засухи. Стояла мёртвая тишина. Глядя на исчезающую полоску заходящего солнца, слушая шорохи кроваво-красных отблесков, которые постепенно отдалялись от него, словно медленно втягиваемый красный шёлк, старик собирал из углубления в камне толчёные зёрна кукурузы и думал, что прошёл ещё один день, и следующий день уже на подходе – как же его прожить?

Прошло три дня, и как ни берёг старик зёрна кукурузы, всё равно их стало вполовину меньше. Он недоумевал: «Куда же делись крысы? Чем они питаются, чтобы выжить?» На четвёртую ночь старик подозвал слепого пса к стеблю кукурузы и сказал: «Ты здесь охраняй, а если услышишь шорох, лай в ту сторону, где север». Сам он вскинул на плечо мотыгу и отправился по горной дороге именно туда – на север. Дойдя до самого дальнего посевного участка, он воткнул мотыгу посреди поля и уселся на её рукоять. На востоке начало светать, но писка так и не было слышно. Днём старик снова отправился на тот же участок, но уже вместе со Слепышом. Пёс помог ему отыскать семь крысиных нор, но, раскопав их, старик не нашёл ни крыс, ни зёрен. Кроме крысиного помёта, по форме похожего на рис, попадались лишь обжигающие руки куски песчаника. В поисках зёрен старик сделал несколько десятков лунок, но также ничего и не нашёл.

Старик заключил: «На этих горах еды нет». И обратился к собаке: «Слепыш, скажи, как ты думаешь, мы умрём от голода?» Слепой пёс поднял к небу свои глубокие глазные впадины. А старик добавил: «Нашей кукурузе тоже не стоит мечтать о том, чтобы вырасти и дать урожай?»

Когда подошёл к концу пятый день и сумеречные лучи погасли, наступила тьма. Ни луна, ни звёзды не освещали горы и долины, всё было залито чёрными чернилами. Какое-то чахлое и измождённое дерево на равнине, наконец-то освободившись из плена беспощадного дневного света и получив немного вечерней влаги, издало слабый и лёгкий, словно пух, вздох облегчения.

Старик сидел со своим псом рядом с кукурузой и, позволив листьям подразнить его нос, глубоко вдохнул запах молодой зелени.

Запах пищи, словно повозка, с грохотом прокатился по кишечнику, и когда он попал в нижнюю часть живота, старик резко сжал мышцы, перекрыв ему путь, и, не дав вырваться наружу, сохранил внутри. Так он глотал нежный запах съестного, пока не заметил, что неяркий лунный свет упал на землю. Тогда он сказал: «Слепыш, ты тоже поди сюда, сделай несколько глотков». Старик окликнул его два раза, но пёс не шелохнулся; тогда он повернул голову и увидел, что Слепыш, распластавшись, словно кучка мягкой глины, лежит на циновке, которая раньше была частью ограды вокруг кукурузы. Он протянул было руку, чтобы обнять пса, но невольно её отдёрнул – собачьи рёбра торчали из шкуры наружу и, словно ножи, кололи руки. Старик потрогал свой собственный живот и нащупал засохший слой потрескавшейся грязи. Сорвав грязные куски, он бросил их на землю и снова потрогал дряхлую и зыбкую, словно вода, кожу на животе, за которой можно было нащупать позвоночник.

«Слепыш, – сказал старик, – смотри, луна взошла, ты поспи, во сне есть не хочется, сон заменит тебе еду». В этот момент пёс поднялся и собрался пойти под навес. «Не ходи под навес, – предостерёг старик, – поспи здесь, на земле, не трать силы напрасно». Пёс вернулся и неподвижно улёгся на прежнем месте.

Тонкий лунный серп медленно-медленно вышел из-за облаков и, словно водой, залил светом горные хребты. Старик открыл глаза и, глядя в сапфирово-синее ночное небо, обратился к нему с мольбой: «О, небо, скоро ли я умру от голода? Дай же мне скорее горсть зёрен, чтобы я мог прожить ещё несколько дней, позволь мне пережить моего пса. Я похороню его в самом лучшем месте, не позволю крысиному отродью обглодать его, ведь не зря же он пришёл в этот человеческий мир! Пёс умрёт, а ты позволь мне пережить этот стебель кукурузы, ведь только ради него я остался, позволь мне собрать урожай. Кукуруза созреет, но ты не давай мне умереть, дай мне дожить до дождя, дай мне дождаться того дня, когда люди вернутся в эти края. Я должен передать селянам кукурузные початки, ведь других семян в наших горах нет». Старик одной рукой гладил лист кукурузы, а другой сдирал с себя струпья грязи и бросал их на землю. Затем, уже засыпая, он осторожно положил ноги на спину собаке и сказал: «Спи, Слепыш, во сне забываешь о голоде». С этими словами старик сомкнул веки и пошёл по дороге сна.

Старик сладко спал, когда его ноги, лежавшие на спине Слепыша, вдруг дёрнулись. Тут же он услышал собачий лай, похожий на камнепад, и резко сел на землю. С горы доносился едва различимый крысиный писк и скрежет множества крысиных лапок. Пёс стоял за оградкой из циновок и лаял на горную дорогу. Старик вышел и похлопал его по голове, а затем велел ему зайти в ограду и охранять кукурузный стебель. Белый свет месяца был слаб и прозрачен, в воздухе слегка повеяло влагой. Встав на лежанку под навесом и повернувшись в сторону хребта, старик вдруг ощутил идущее оттуда тёмно-красное крысиное зловоние, а ещё запах витающей в воздухе пыли.

Старик, всматриваясь, поморгал глазами и увидел на горной дороге скользящую по земле чёрную тучу, стремительно двигающуюся на юг. Он спустился с лежанки, опасаясь, что стая крыс может резко развернуться и рвануть в их сторону. Зайдя в загородку, он удостоверился, что стебель кукурузы по-прежнему стойт прямёхонек, а Слепыш навострил свои чёрные блестящие уши и вонзил их в воздух. «Не надо лаять, – старик предостерёг пса, поглаживая его ухо, – не надо давать им знать, что мы здесь. Они понимают: где люди и собаки – там еда».

В это время звуки, похожие на шум проливного дождя, стали затихать. Старик похлопал пса и направился к вершине хребта. Добравшись до горной дороги, он увидел, как полчища визжащих крыс, по десять-двадцать особей в ряд, двигались на юг. Он не мог поверить своим глазам: на твёрдой, как сталь, поверхности горной дороги появился слой пыли в палец толщиной. Крысы шли тесными рядами, след в след, их шеренги были такими плотными, что казалось, между грызунами даже иголке некуда было упасть.

Старик стоял на дороге, будто поражённый громом. Ему хотелось понять, куда же они уходят. «Скорее всего, засуха будет длиться долго! – думал старик. – Если бы она подходила к концу, стали бы они менять место? Ведь крысы боятся только обезвоживания… Если есть древесина, если есть солома, то они не умрут с голода. А сейчас даже крысы, и те убегают. Видимо, засуха никогда не кончится». Собираясь повернуть назад, старик снова уловил с северной стороны звуки моросящего дождя. Он знал, что это не дождь – надвигалось новое крысиное войско. Внутри у него всё сжалось. Встав на возвышение, старик посмотрел в освещённую даль, и на мгновение кровь застыла в его жилах. Переваливая горный хребет, на юг стекались не отдельные крысиные отряды – по горной дороге хлынул целый поток грызунов.

Сине-лиловый крысиный писк, двигавшийся впереди войска, похожего на бурный поток, указывал ему путь и был пронзительным и острым, словно волчий вой. Скоро потоки слились в океан: то поднимаясь, то опускаясь, он изливался волнами. Когда крысы приблизились, звуки моросящего дождя превратились в шум накрывающего сплошной пеленой ливня. Было видно, что многие крысы вдруг подпрыгивали, словно косяки летучих рыб, выскакивающих из воды, и снова плюхались в поток.

Начинало светать, и сквозь голубую дымку сильнее стало ощущаться удушливое зловоние. Руки старика вдруг вспотели. Он знал: окажись он, Слепыш или стебель кукурузы на пути крысиных полчищ, никто из них не выжил бы! Крысы обезумели от голода, а обезумевшие от голода крысы способны обглодать всё, что попадается на их пути, даже человека. Старик хотел было вернуться и предупредить Слепыша, что нельзя издавать ни звука, но было уже поздно. Крысиная армия надвигалась чёрным крутящимся вихрем, и он поспешил отскочить в сторону и спрятаться за акацией, которая была едва ли толще его руки. Несколько грызунов, бежавших впереди армии, отличались невероятной величиной, ростом с небольшую кошку или хорька, тела их были покрыты серой блестящей шерстью. Старик никогда не видел таких больших особей. Он догадался, что это и были те самые короли крыс, о которых говорилось в древних преданиях. Зелёные и блестящие глаза этих бегущих впереди королей испускали яркий синий свет.

Крысы совершали прыжки один за другим, и их прыжки были высотой по меньшей мере в один чи и пять цуней.[74]74
  Цунь – единица длины, равная 3,33 см, или 1/10 чи.


[Закрыть] Вздымающаяся пыль словно шерстяным ковром покрывала спины бегущих грызунов. Старик захотел откашляться, но схватил себя за горло, не решаясь этого сделать. Уже забрезжил рассвет, прохладная заря вступала в свои права, а белоснежные облака на чистом лазурном небе походили на рыбью чешую. Скоро острые солнечные лучи станут более жгучими. Не будь они такими палящими, разве стали бы крысы убегать? Старик вышел из своего укрытия – ни одна крыса даже не взглянула на него. Сейчас они больше всего боялись не человека, а неба, солнца, беспощадной засухи. Старик неподвижно стоял на дороге, глядя на удаляющуюся с визгом, напоминающим лошадиное ржание, крысиную армию и слушая непрерывный глухой стук вскакивающих и падающих на дорогу грызунов – с таким звуком шлёпаются на землю перезревшие плоды хурмы…

Старик никак не мог взять в толк: если всех этих крыс сложить в кучу, то она будет выше, чем гора, как же им удалось собраться в единую армию? Они что, получили приказ, чтобы идти на юг? А там, на юге, есть вода, пища и нет такого палящего солнца?

С востока уже тянулись ярко-красные отливающие золотом лучи. Глаза крыс заблестели и покраснели – старику казалось, будто эти глаза сами по себе катились по дороге, словно бусины. Бесчисленное множество особей, толпившихся на дороге, разбежалось по обеим её сторонам на обширные поля и в мгновение ока исчезло неизвестно куда.

Солнце взошло, и в его лучах стали заметны клочья серебристо-серой и серебристо-чёрной крысиной шерсти, словно пух от ив и тополей, витающих в воздухе. Старик, стоя на гребне горы, облегчённо вздохнул и пошёл вниз, и его шаги в утренней тишине были еле слышны. Добравшись до ограды из циновок, он увидел Слепыша, незрячими глазами уставившегося в сторону горной дороги, с каплями пота на кончиках ушей.

Старик спросил: «Испугался?» Пёс не ответил, а лишь тихонько лёг у ног хозяина. А тот продолжил: «Что, беда идёт?» Пёс не ответил, а лишь повернул голову в сторону кукурузы. Старик тоже посмотрел туда и застыл в ужасе, увидев на листьях множество белых пятен, похожих на семечки кунжута. Неужели сохнет? Но ведь, несмотря на засуху, стебель никогда не испытывал недостатка влаги – вокруг него старик вырыл канавку, которую почти каждый день наполнял водой. Он присел на корточки, стал разгребать бурую сухую почву и, на глубине одного пальца нащупав влажную землю, зачерпнул небольшую горсть. Нет, эти белые пятна на листьях появились не от засухи, а от пропитавшего горы и равнины крысиного зловония.

«Из всего дерьма крысиный помёт – самый сильный и обжигающий, – думал старик, – тогда и крысиная вонь, которую всю ночь вдыхала кукуруза, такая же. Получается, что пятна появились от этого?» Старик приложил ухо к одному из кукурузных листьев и, казалось, услышал едва уловимый ухом писк – звук разраставшихся белых пятен. Он принюхался: повсюду половодьем разлилось чёрное крысиное зловоние и потоками стекало со всех сторон к стеблю.

Значит, кукуруза вот-вот погибнет.

Значит, единственное, что может спасти её – дождь, который прибил бы к земле ядовитые зловония и смыл бы эту отраву с листьев.

Пёс почувствовал тревогу хозяина. Старик сказал: «Слепыш, ты тут охраняй, а я пойду в деревню за водой». Не дожидаясь ответа, он взвалил на плечо коромысло и отправился в путь.

В деревне по-прежнему стояла мёртвая тишина. Крысиный помёт густо покрывал улицы. Из-за палящего солнца зазоры между дверными створками стали ещё шире. Не обращая ни на что внимания, старик прямиком направился к колодцу. Поднимая матрац со дна, он вдруг почувствовал, что тот слишком лёгок – почти ничего не весит. Звука воды, прежде капавшей с него, тоже не было слышно. Старик заглянул в колодец и обомлел: лицо его побелело, а руки застыли на колодезном вороте.

Прошло немало времени, прежде чем старик накрутил всю верёвку на колодезный ворот. От матраца остался лишь весь в дырах кусок ткани, из складок которой выпал десяток раздувшихся от воды крыс. Сам матрац был съеден грызунами, оказавшимися в колодце.

Старику пришлось отправиться на поиски нового матраца или одеяла. Сначала он пошёл по домам, где до этого искал еду, и у каждой двери застывал на некоторое время. Всю деревню дочиста обобрали крысы. В каждом доме чемоданы, столы, шкафы, ножки кроватей – всё, где хранилась когда-то еда либо одежда, – было изъедено до дыр и походило на шелуху от семечек. Старик обошёл больше десятка дворов, но отовсюду выходил с пустыми руками.

В одном переулке он нашёл три длинных бамбуковых шеста и связал их вместе. Затем отправился на задний двор одного из домов и в уборной отыскал небольшую деревянную плошку для очистки выгребной ямы (деревянная кухонная утварь во всех домах – короба для раздувания огня в печи, разделочные доски, миски и чашки – всё было до дыр изъедено крысами). Найденную плошку старик привязал к концу бамбукового шеста и трижды опустил в колодец, чтобы начерпать воды. Но все три раза из колодца удалось достать только дохлых крыс. Тогда он внимательно посмотрел в освещённый полуденным солнцем колодец. В нём не было воды – там лежали лишь чёрные крысы. Словно сваленный в кучу сгнивший батат в погребе, они грудой лежали на дне колодца. Несколько ещё живых особей метались по бездыханным тушкам, поднимались на стенки колодца на несколько чи и снова – «шлёп» – падали на дно, издавая пронзительный писк отчаяния.

Старик вернулся на склон за восемь с половиной ли с пустыми вёдрами. Обширная горная цепь без конца и края тянулась во все стороны, а на расстоянии примерно десяти ли, там, где она соприкасалась с небом, как будто горел яркий пожар. Когда старик пришёл, к нему тут же подбежал пёс. Хозяин поведал ему, что воды нет, колодец пересох и забит дохлыми тварями. Затем он спросил: «Крысы не приходили?» Пёс отрицательно помотал головой. Старик вздохнул: «И ты, и я, и стебель кукурузы, мы все умрём, нас всех сожрут крысы, никто из нас не проживёт и нескольких дней».

Опечаленный пёс стоял в тени навеса, задрав голову к небу. Опустив вёдра, старик вошёл в ограду из циновок и взглянул на стебель. Сухие проплешины на каждом из листьев уже были размером с ноготь. Долго он стоял рядом со стеблем, не проронив ни звука. Он лишь наблюдал, как на одиннадцатом листе прямо у него на глазах два белых пятнышка разрастались, разрастались, пока не слились вместе и не превратились в одно длинное пятно, похожее на высушенный бобовый стручок. Вены на шее старика вздулись, словно торчащие из земли корни, он снял из-под навеса плеть и прицелился в солнце. «Пщ-пщ», – старик сделал добрый десяток ударов плетью вкруговую. От солнца к земле потянулось множество сверкающих лёгких тёмных теней. Затем он повесил плеть на столб навеса, взял на плечо коромысло и молча отправился на гребень хребта.

Пёс устремил невидящий взор туда, куда пошёл хозяин, и его полные грусти и чёрной пустоты глаза наводнились солёной, как слёзы, печалью. Лишь когда удаляющиеся шаги старика совсем затихли, он медленно-медленно побрёл назад и лёг под палящим солнцем охранять кукурузу.

Старик ушёл искать воду. Он был уверен, что там, откуда бежали крысы, должна быть вода, а иначе как бы они пережили засуху с самого её начала и до сегодняшнего дня? Солнечные лучи, красные и блестящие, падали вертикально. Они были крепкими и приземистыми – так что их можно было пересчитать. Пара пустых вёдер впереди и за спиной издавала горестный, потрескавшийся от сухости шёпот, подобный вздохам пересохшей земли. Старик слушал этот бледный безжизненный скрип и едва уловимый землистого цвета звук своих собственных шагов, и ему казалось, что пустота в его душе была гораздо всеохватнее, чем все засухи мира.

Старик прошёл три деревни: иссушенные колодцы были забиты сухой травой, ни из одного не доносилось даже едва различимого запаха гнили и плесени. Он решил больше не искать воду в деревнях, ведь если бы там была вода, разве покинули бы их люди? Старик передвигался от одного оврага к другому – он искал на дне хотя бы след влаги или сырой глины. Наконец, в одном узком овраге с теневой стороны камня старик заметил когонову траву[75]75
  Когонова трава (императа цилиндрическая) – трава, растущая на влажных почвах Китая и Японии, имеет длинные толстые корни.


[Закрыть] и обрадовался: «Кто ищет, тот находит!» Затем присел на камень, передохнул, собрал всю траву, разжевал её корни, и, ощутив во рту сладкий сок, воскликнул: «Разрази меня гром, если в этом овраге нет воды!»

Шаг за шагом старик начал спускаться вглубь оврага. Звук его дыхания был тяжёлым, словно зимняя сосновая шишка. Он не знал, как далеко ушёл. Когда он жевал траву, солнце ещё было бело-красным и опиралось на верхушку западного хребта. А в момент, когда он заметил, что потрескавшаяся сухая земля под ногами сменилась крупицами однородного белого песка, солнце по ту сторону горы уже излучало кроваво-красное свечение.

Когда старик отыскал горный источник, начали спускаться сумерки. Тут он заметил, что белый сухой песок под ногами сменился красноватым и влажным, и тогда его ноги, усталые от долгой ходьбы и обожжённые горячим песком, испытали блаженство. Ступая по мокрому песку, старик продвигался всё дальше вглубь оврага. Вдруг он почувствовал, что его плечи задевают стенки оврага – таким он стал узким. И вот, словно музыка, до него донёсся звук капающей воды. Старик поднял голову и ахнул – на глаза будто нахлынула зелёная волна! Он уже пять месяцев не видел так много зелени и почти забыл, как выглядит покрытая травой земля! Вот водяная осока, зелёный тростник, а ещё в траве есть маленькие белые и красные цветы, и какие-то краснобелые. Среди зноя и жары появился густой запах зелёной травы – стойкий и свежий, сладкий и сочный, который расстилался по дну оврага. У старика запершило в горле, его мучила жажда, он чувствовал непреодолимую сухость во рту и на потрескавшихся губах. Внезапно он увидел впереди, на расстоянии нескольких шагов, во влажном углублении в стенке оврага водоём величиной в полциновки, который был скрыт изгородью зелёной травы размером с циновку – она обрамляла это зеркало снизу и сверху.

Старик уже хотел было бросить вёдра на землю и побежать к водоёму, чтобы напиться вдоволь, но внезапно остановился. Проглотив заполнившую рот слюну, он замер. Впереди в травяных зарослях он увидел волка, бурого волка размером со Слепыша. Глаза хищника мерцали зелёным светом. Сначала он просто немного удивился, увидев человека, но когда заметил вёдра на его плече и понял цель его появления, его глаза наполнились ненавистью и злобой. Он слегка согнул передние лапы, как будто готовясь к прыжку.

Старик как вкопанный стоял на своём месте и, не моргая, смотрел на волка. Он понял, что тот не покинул эти места из-за родника. Незаметно опустив глаза и взглянув на траву, старик увидел множество серой, белой, коричнево-красной шерсти животных и птичьих перьев. На расстоянии двух шагов от него на камне виднелись следы засохшей крови и похожие на гнилые финики и грецкие орехи оставшиеся после трапез крысиные черепа и другие кости. Только в этот момент старик почувствовал запах свежей крови и ещё смутный белый запах гниющего мяса. Когда он понял, что волк поджидает у водопоя птиц и мелких животных, то ощутил холодную дрожь. Бурый волк был худ, и старик предположил, что хищник ничего не ел и ждал тут добычу дня три, а то и пять. На державших коромысло руках старика выступил пот, ноги мелко дрожали. Волк сделал шаг, наступил на какую-то колючку и враждебно взвыл. Старик поспешно нагнулся, сбросил вёдра на землю, замахнулся коромыслом и прицелился им прямо в голову волка. Тот был вынужден отступить на полшага. Зелёное сияние круглых глаз, полных ненависти, бросало на землю желтоватые отблески. Человек смотрел в глаза волку. Волк смотрел в глаза человеку.

Столкновение взглядов мощным эхом разнеслось по пустому ущелью, рождая жёлтый, яркий, режущий слух треск, какой издаёт разгорающийся огонь. Звук капающей воды был настолько сверкающе-голубым, что оглушал, будто взрыв. Солнце уже собиралось полностью скрыться за горой. Пока продолжался поединок двух пар глаз, время стремительно, как конный отряд, уносилось прочь. Кровавая краснота заката впереди над обрывом начала блекнуть, и прохладный воздух стал стекать вниз. Лоб старика покрылся потом. В ступнях появилась усталость, она поднималась к голеням, а от них – к бёдрам. Старик знал, что долго так не простоит. Он был в пути целый день, а волк весь день лежал. Он за день не выпил ни глотка, а волк мог в любое время напиться из охраняемого им источника. Старик украдкой лизнул пересохшие губы и почувствовал, как язык укололся острой потрескавшейся кожей, словно повис на шипах терновника. И подумал: «Эх, волк-волк, сможешь ли ты выпить весь охраняемый тобой водоём?» А потом сказал: «Эй, уступи мне два ведра воды, а я принесу тебе кукурузную похлёбку». С этими словами старик ещё крепче сжал коромысло, направив его прямо в лоб волка. Крюки, свисавшие на верёвках с двух сторон коромысла, застыли намертво.

Однако сияние в глазах бурого волка смягчилось. В конце концов он моргнул, и, хотя тут же открыл глаза, старик заметил в его твёрдом взгляде податливость цвета спокойной водной глади. Старик услышал, как звук заходящего солнца, словно опавший лист, прилетел вместе с ветром с обратной стороны горы. Он стал медленно опускать коромысло, направленное на голову волка, и наконец положил его в густые заросли зелёной травы. «Завтра я захвачу для тебя чашку еды», – сказал он.

Бурый волк подтянул к себе вытянутые вперёд лапы, повернулся и, медленно обогнув водоём, побрёл к выходу из оврага. Отойдя на несколько шагов, он оглянулся на старика. Старик, не отрываясь, наблюдал за хищником, пока тот не скрылся за поворотом. Звук его шагов был мягок и почти не слышен, он разлетался, пока совсем не пропал в узком длинном овраге. Старик присел на корточки, стёр выступивший на лбу пот, и только тогда его пробила дрожь. Тут он понял, что светлые штаны – единственное, что было на нём надето, – насквозь промокли от пота и прилипли к ногам.

Некоторое время, тяжело дыша, старик сидел на корточках, не в силах подняться. А потом так же на корточках он продвинулся вперёд на несколько шагов, добрался до края водоёма, упал на землю и, словно томимая жаждой корова, стал жадно хлебать родниковую воду. Напившись вдоволь и умыв лицо, старик заметил, что полоска солнца над краем обрыва хотя и была ещё красной, но истончилась, как лист бумаги. Старик наполнил вёдра и поставил их у края водоёма. Затем он снял штаны и как следует помылся.

Купаясь, старик приговаривал: «Эх, волк-волк, сегодня ты уступил мне два ведра воды, но где же я завтра возьму для тебя кукурузную похлёбку? Ладно, захвачу тебе несколько крыс, знаю, ты любишь мясо». И подумал: «Я стар, сил совсем нет, конечно, во всём уступаю тебе. Вот десять лет назад, да даже и меньше десяти, я бы крыс тебе точно не принёс. А если б я отпустил тебя живым из-под своего коромысла, то это было бы проявлением моей великой доброты». Бормоча без умолку, не давая покоя ни языку, ни рукам, он превратил кристально чистую родниковую воду в мутную и грязную. После этого старик помочился у края водоёма. Тонкий, как бумага, солнечный свет над обрывом поблёк настолько, что был уже не красным, а светло-красным.

Сорвав два пучка травы и покрыв ею вёдра, старик медленно побрёл к выходу из оврага. Коромысло под тяжестью вёдер согнулось дугой и раскачивалось при каждом шаге, но трава на поверхности воды не давала ей выплеснуться наружу. Тяжёлый и хриплый скрип коромысла разносился до самого выхода из оврага. Старик размышлял: «Я стар, а мне нужно сделать рывок и до наступления темноты добраться до горной дороги, тогда нечего будет бояться, а лунный свет приведёт меня на мой склон. Я опрыскаю водой кукурузный росток, и белые пятна исчезнут». Размечтавшийся старик и подумать не мог, что путь из оврага ему уже преградила стая волков.

Тот бурый волк, что был размером со Слепыша, бежал впереди и показывал дорогу. Добравшись до входа в овраг и увидев выходившего оттуда старика, хищники резко остановились. Мгновение спустя волк, что был впереди, оглянувшись на собратьев, смело повёл стаю на человека. Тот встал, как громом поражённый, осознав, что угодил в ловушку.

Старик думал: «Как было бы хорошо, если бы я не мылся. Как было бы хорошо, если бы я не сидел и не отдыхал на берегу водоёма. Как было бы хорошо, если бы я быстро пустился в путь и был уже на горе, а стая волков устроила бы засаду в открытом месте». Размышляя об этом, он старался не подавать вида, что боится. Медленно поставив вёдра на ровное место, он спокойно отцепил коромысло от дужек вёдер, резко развернулся и, как будто перед ним вовсе не было волков, с коромыслом наперевес двинулся вперёд. Его шаги были спокойны и неторопливы. Крючки на коромысле качались взад-вперёд при каждом движении. Волки шли навстречу человеку, человек шёл навстречу волкам. Расстояние в тридцать шагов стремительно сокращалось. Оставалось уже немногим более десяти шагов между ними, но старик продолжал невозмутимо идти вперёд, словно собираясь с силами, чтобы ворваться в стаю. Хладнокровие старика озадачило хищников. Они замедлили шаг, а затем и вовсе остановились у входа в овраг.

Старик шёл вперёд. Два стоявших впереди волка немного отступили, и от этого его старое сердце, беспомощно висевшее в воздухе, приземлилось на твёрдую почву. Он стал продвигаться вперёд ещё быстрее и решительнее, а звук его шагов сотрясал овраг так, что с обрыва посыпались мелкие камешки. Глаза волков внимательно следили за человеком, а он дошёл до узкого, словно бутылочное горлышко, прохода и, окинув взглядом стенки оврага, остановился. Он выбрал это место в два шага шириной, поскольку знал, что здесь волки не смогут зайти ему за спину и окружить его. И тогда старик встал в центре узкого прохода.