Текст книги "Мой грешный муж (ЛП)"
Автор книги: Мия Винси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Папа? Он помог тебе? Это и был твой долг перед ним?
– Проклятие. Я не хотел заставлять тебя плакать.
– Я не плачу.
Она прижалась щекой к коленям.
– Вот почему ты женился на мне.
– Я женился на тебе, потому что он попросил меня об этом, и я бы сделал для него все, что угодно. И, говоря о браке и долге...
О боже. Его настроение снова изменилось.
– Вы и так слишком долго медлили, миссис Девитт. Пришло время для награды.
ОН ДВИГАЛСЯ КАК КОТ, мощно, без усилий, только что он лежал на спине, а через мгновение опустился перед ней на колени, положив руки себе на бедра.
Кассандра повторила его позу, испытывая тайный, неожиданный трепет. Он казался огромным на ее кровати из-за своего физического роста и невероятной энергии. Она поняла, что ей нравилось смотреть на него. Ей нравилась его высокая, стройная фигура, очертания его широких плеч, обтянутых темно-красным шелком. Она наслаждалась теплом, которое исходило от него. Быстрой вспышкой его улыбки. Этими блестящими кофейными глазами. Его силой. Его сосредоточенностью. Даже его сбивающей с толку переменчивостью. Это было непривычно, но, несомненно, приятно. Дамы никогда не говорили о похоти, их учили, что это постыдно. Но похоть – это, должно быть, хорошо, решила она, хотя она скорее умрет, чем признает это.
Может быть, сначала он обнимет ее. Или поцелует. Это было бы здорово. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то заставлял ее чувствовать себя особенной.
Она ждала. Он побарабанил пальцами по бедрам и оглядел комнату. Если бы она не знала его лучше, то сказала бы, что он тоже не знает, что делать дальше.
– Мне жаль, – сказала она. – Я не знаю, что делать дальше.
– Возможно, мне следует начать первым. Чтобы показать тебе.
Ее воображение попыталось представить это и взбунтовалось.
– Как ты сможешь дотянуться?
Он отстранился, широко раскрыв глаза, а затем расхохотался так, что матрас закачался у нее под коленями.
– Я имею в виду, на тебе, – сказал он, все еще смеясь.
– Нечестно смеяться надо мной. Вы, мужчины, не можете требовать от женщин невинности, а затем насмехаться над нами за то, что мы именно такие, какими вы хотите нас видеть.
Он провел рукой по лицу, и его смех перешел в стон.
– Уверяю тебя, я не смогу дотянуться. Это одна из трагедий человеческого бытия.
– Что ж, еще одна трагедия человеческого существования в том, что женщины рождаются без знаний о таких вещах, – раздраженно отрезала она. – Так что, если ты хочешь, чтобы я соблюдала наше соглашение, тебе придется перестать смеяться надо мной и попробовать объяснить.
– Ты собираешься довести дело до конца, не так ли?
– Мы заключили сделку.
– Ты очаровательна.
Его тон был таким же томным, как летний полдень. Он медленно поднял руку, затем прикоснулся костяшками пальцев к ее щеке, прикосновение было таким теплым, что могло растопить шоколад. Он водил костяшками пальцев взад-вперед, взад-вперед, и она подстроила свое дыхание под его ритм. Его глаза изучали ее, наполовину озадаченные, наполовину... обеспокоенные? Затем его взгляд упал на ее губы. Снова на ее глаза. Снова на рот.
И она подумала: "Сейчас мой муж поцелует меня".
Она закрыла глаза и стала ждать. Его губы будут такими же мягкими и теплыми, как и его ласки. Она запустит пальцы в его волосы. А затем проведет ими по его шее, плечам. По его груди. Его кожа будет горячей на ощупь, она была в этом уверена, а тело твердым. Она сможет почувствовать биение его сердца. Почувствовать его энергию. И он тоже прикоснется к ней. Он страстно скользнет рукой от ее щеки к шее, возможно, даже к груди, которая теперь требовала его прикосновений. Он был ее мужем. Это было хорошо. У них будут дети. Она услышала собственное дыхание и закрыла рот, чтобы успокоить его, но мгновение спустя ее губы снова приоткрылись.
Ожидание. Ожидание. Чтобы он мог...
– Это удивительно забавно – дразнить тебя, – весело сказал он.
Она отпрянула, ее глаза распахнулись, и кровь бросилась ей в голову.
– Ты дразнил меня?
Она отбросила его руку от своего лица.
– Я пыталась поступить правильно, благородно, а ты смеялся надо мной?
– Боюсь, что так.
Он пронесся мимо нее в шелковом вихре и с глухим стуком приземлился на пол. Она развернулась, ночная рубашка запуталась у нее в ногах, и ей пришлось высвободиться. Она вцепилась в покрывало, чтобы не вцепиться в его злобное лицо.
– Ты никогда не хотел, чтобы я это сделала?
Он ухмыльнулся.
– Нет.
– Все это время я беспокоилась об этом и задавалась вопросом, делают ли это другие женщины со своими мужьями, а ты… ты… ты дьявол!
– Миссис Девитт, не может быть!
Он закинул баньян за плечи, широко раскрыв глаза и смеясь.
– Ты хочешь сказать, что, пока мы вели вежливую беседу на вечеринке, ты представляла себе, как все эти пары...
– Не все! И я даже не знаю, что представить, но...
– О, ты такая очаровательная!
Этот мерзкий тип снова смеялся над ней.
Она привстала на колени, прямо у края кровати, и замахнулась на него, но он отскочил в сторону.
– Ты ужасный... – Она ударила снова. Он снова увернулся. И рассмеялся.
– Мерзкий – Еще один удар, еще одна увертка, еще смех.
– Противный – Еще один удар, на этот раз сильнее, быстрее, и она упала бы с кровати, если бы он не бросился вперед и не поймал ее за предплечья, чтобы удержать на месте.
И он продолжил обнимать ее, нежно, но твердо, с озадаченным видом.
– Я такой и даже больше, но ты и так это знала, – сказал он. – Почему ты так расстроена?
– Я всего лишь пыталась поступить правильно. Ты не должен был насмехаться надо мной за это.
Она отстранилась от него.
– Это было не очень мило.
– Мило?!
Он попятился.
– Как ты вообще могла себе представить, что я могу поступить мило?
– Папа говорил, что ты хороший человек. А герцог Даммертон сказал, что у тебя доброе сердце. А мистер Ньюэлл сказал...
– Господь помилуй. Какая наивность! Ты думаешь, я разбогател, потому что был милым? Ты думаешь, твои модные друзья общаются со мной, потому что я вежливый?
Он горько, безрадостно рассмеялся.
– Большинство из них терпеть меня не может, но они не могут держаться от меня подальше, и это, моя дорогая, не имеет никакого отношения к тому, что я милый. Так что забудь все глупые мысли о том, что я когда-нибудь смогу быть милым с тобой, и, ради всего святого, не питай никаких романтических идей.
Она изумленно уставилась на него.
– Неужели ты настолько тщеславен, что думаешь, будто я могу в тебя влюбиться?
– Ты только что хотела, чтобы я тебя поцеловал.
– А вот и нет! – солгала она с пылающими щеками. – Ты высокомерный, невыносимый негодяй! Мне от тебя ничего не нужно. Ты можешь вернуться к своим... женщинам и заставить их делать... ту свою штуку.
– Может быть, я так и сделаю. Потому что они никогда не ожидают, что я буду милым, и когда все кончается...
Его голос был напряженным и становился громче с каждым словом.
– Я ухожу от них, и они уходят от меня, и они, черт возьми, не требуют от меня хорошего поведения, не занимают мой дом и не разрушают мою жизнь!
– Ну, ты же разрушаешь мою жизнь.
Она позаимствовала прием у Арабеллы: вздернула подбородок и устремила взгляд вдаль.
– Теперь ты можешь идти.
– О, я могу идти, не так ли?
– Не позволяй мне тебя задерживать.
Конечно, будучи невыносимым упрямцем, он подошел ближе.
– Я знаю это выражение, – прорычал он. – Это вежливое выражение означает «Уходи».
– Ты, должно быть, часто его слышишь.
– Так скажи это. Скажи мне, чтобы я ушел.
Он обхватил ладонями ее лицо, и она прокляла его лживые руки, потому что его прикосновения были божественными, хотя он и был отвратительным зверем.
– Если я поцелую тебя, ты скажешь мне, чтобы я ушел?
Он провел большим пальцем по ее губам, отчего по спине у нее пробежала дрожь удовольствия. Ей показалось, что она увидела, как потемнели его глаза. Он снова посмеется над ней. Он не ошибся: ей приходили в голову глупые мысли, хотя бы потому, что, глядя на такие пары, как Арабелла и лорд Хардбери, Гарри и леди Болдервуд, она испытывала ужасную, тщетную тоску по тому, чего у нее никогда не будет.
Она осторожно провела рукой по его волосам, запустила в них пальцы. Они были до смешного мягкими, и ей не следовало прикасаться к нему. Но где-то под этой вспыльчивостью, этим диким оживлением, этой грубостью скрывался нежный, заботливый мужчина.
– Ты все еще так сердишься, – прошептала она.
Он дернул головой, чтобы она не могла до него дотянуться.
– Я что?
– На своего отца, на меня, на всех нас.
– Что за чушь.
Он отскочил назад и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками.
– Меня это не волнует настолько, чтобы я злился.
– В глубине души ты зол.
– Перестань говорить мне о том, что я чувствую.
– Все в порядке. Я тебя понимаю.
– Нет. Ты не понимаешь.
Он подошел и навис над ней.
– Ты ни черта не понимаешь.
– Джошуа...
Она потянулась к нему, чтобы успокоить его, утешить так, как ей хотелось, чтобы кто-нибудь сделал это для нее, и она почти схватила его, когда он резко отвернулся, быстрый и разъяренный, и ее рука зацепилась за его халат. Он продолжил двигаться, повинуясь собственной инерции, а она не смогла высвободить руку, и завязки развязались. Вихрь прекратился. Он замер, повернувшись к ней лицом, его халат распахнулся.
Как он и предупреждал, под ним на нем ничего не было.
О, святой Себастьян!
Кассандра смотрела, не в силах отвести взгляд: эта грудь, плоские соски, ребра, тонкая талия, прядь волос и его…
Его... как это вообще называть?... мужественность. Он торчал вверх у его живота, темнее его кожи, такой же большой, сердитый и требовательный, как и он сам. Сквозь бешеный стук своего сердца она различила темные волосы, стройные бедра, мускулы ляжек и тепло, тепло, разливающееся по ней, лишающее ее воздуха, в то время как ее глаза посылали срочное сообщение ее телу, и тело трепетало от вновь открывшейся потребности.
– Насмотрелась?
Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека, и она не могла понять, сердится он, или забавляется, или что-то еще.
– Если ты хотела поглазеть на мой член, жена, тебе следовало просто попросить.
Она закрыла глаза, прикрыв их обеими руками. Темнота не помогла: она все еще могла видеть его, все еще чувствовала его. Спустя год, десятилетие, столетие он пробормотал:
– И я не сержусь, будь ты проклята, – и воздух колыхнулся, дверь захлопнулась, и она снова осталась одна.
Кассандра медленно опустила руки и зарылась ими в простыни, сопротивляясь греховному желанию прикоснуться к тем частям своего тела, которые все еще требовали прикосновений этого мужчины. Комната была слишком пустой, а пол находился за тысячу миль от нее, и она больше не узнавала себя.
Она вскочила с кровати и направилась к двери, но застыла, взявшись за ручку. Если она войдет в его комнату, то что она сделает? Обхватит его руками, прижмет к себе, чтобы он обнял ее.
Если она зайдет в его комнату, он скажет что-нибудь злое, посмеется над ней, прогонит прочь.
Вместо этого она постаралась успокоиться, затем подошла к письменному столу и начала писать записку: «Дорогая леди Трейфорд, ...»
Глава 9
Этой проклятой женщине было недостаточно занять его дом. Теперь она заняла и его мысли.
На следующий день Джошуа был занят встречами в городе и осмотрами доков – в тех местах, где он был уверен, что не встретит свою жену, – но каждое мгновение перед его мысленным взором стоял ее образ.
Она гладила его по руке. С изумлением разглядывала его обнаженное тело.
Ждала его поцелуя с закрытыми глазами и приоткрытыми губами.
Такая чертовски соблазнительная.
Глупая, глупейшая, глупейшая идея пойти к ней в комнату прошлой ночью. «Небольшое безобидное развлечение», – сказал он себе и был настолько глуп, что поверил в эту ложь.
Каким-то образом он дожил до вечера, не сойдя с ума, и устроился в своем кабинете с докладом о санитарных условиях, пока Дас просматривал дневную корреспонденцию, прежде чем пойти домой. Джошуа был в безопасности – Кассандра была где-то со своими друзьями, – но слова на странице превращались в тарабарщину еще до того, как доходили до его сознания.
Потому что его мысли были заняты ею: болью в ее глазах, нежностью в ее руках, мягкостью ее щеки.
Этого никогда не было. Никогда. Единственной уверенностью в его жизни было то, что он мог сосредоточиться на своей работе и отгородиться от мира. И все же Кассандра… Она проникла в его сознание, будучи такой приветливой, благородной, мужественной, заботливой и... Чертовски самоуверенной, вот какой она была. Какое самодовольство, думать, что знает его, заставлять его чувствовать себя отъявленным негодяем. Что ж, он был подлым негодяем, не так ли, потому что он был человеком. Он совершал глупые, недобрые поступки. Он совершал ошибки. В то время как она была чертовски совершенна, не так ли? Она никогда не делала ничего плохого, никогда не теряла контроль над своим языком, не теряла рассудка и не позволяла эмоциям взять над собой верх.
Он мог бы поцеловать ее.
Поцеловать ее, снять этот дурацкий ночной чепец, уродливый ночной жакет и все остальное, что ей нужно было для сна. Поцеловать ее, уложить на это розовое покрывало, под этот розовый балдахин и исследовать ее розовую...
– Нам нужно ехать в Ливерпуль, – сказал он Дасу. Он вскочил со стула, подошел к камину, схватил кочергу и поворошил угли.
– Нам все ещё нужно помочь Патни решить проблему с конкурентами. Мы можем уехать завтра.
Очевидное решение, на самом деле.
Если бы он поехал в Ливерпуль, как планировал, ничего бы этого не случилось. Он просто должен был вернуть свою жизнь в прежнее русло, а именно такую жизнь он и хотел. С его стороны было неосторожно позволять ей все испортить. Он мог бы продолжать в этом же духе годами, путешествовать, торговать и работать. Годы, и годы, и годы.
Годы.
И годы.
И годы.
– Патни сам все решил, – рассеянно сказал Дас, не отрываясь от бумаг, которые он изучал.
– Он что?
– Письмо вон там.
Дас даже не пошевелился, чтобы взять его. Великолепно. Даже Дас вел себя странно.
Джошуа бросил кочергу, схватил письмо и просмотрел его. Проклятие. Патни нашел решение. И к тому же хорошее.
– Какого черта ему понадобилось решать эту проблему? – пробормотал он.
– Он же ваш еекретарь, Отвечающий За Все, Что Происходит В Ливерпуле И Манчестере.
– Хм.
Дас по-прежнему не поднимал глаз. Джошуа вернулся к камину, подбросил в огонь еще одно полено, наслаждаясь снопом искр, взметнувшимися вверх.
– Тогда в Бирмингем. В Бирмингеме все всегда имеет смысл. У меня мало дел в Лондоне.
– Боюсь, сейчас неподходящее время для того, чтобы покидать Лондон.
– Только не говори мне, что я не должен покидать миссис Девитт. Она вполне способна сама о себе позаботиться, и она нуждается во мне не больше, чем я в ней, и, честно говоря, последние два года мы прекрасно сосуществовали, и все было в высшей степени удовлетворительно, пока не появилась она и все не разрушила.
– Против вас подан судебный иск. Лордом Болдервудом.
Джошуа взглянул на бумаги в руке Даса. Дас поднялся на ноги, сжав губы, необычно напряженный.
– Это все еще из-за той дурацкой истории с Прибалтикой?
– Нет, сэр. Лорд Болдервуд подает на вас в суд за преступную связь.
ДАС БЫЛ красноречивым малым, он хорошо выражал свои мысли, и это предложение не было особенно сложным, но это было одно из тех высказываний, в которых слова имели смысл по отдельности, но общий смысл ускользал от его сознания. Джошуа прокрутил его в голове, чтобы понять, правильно ли он его понял.
Преступная связь. Супружеская измена. И все же его мозг взбунтовался. Да, он не был невинным. Да, в Лондоне было четверо джентльменов, которые могли бы выдвинуть такое обвинение, если бы захотели, но они этого не сделали бы, потому что достигли той стадии брака, когда позволяют своим женам самим делать выбор, и Джошуа заранее разузнал об этом, потому что запретное его не привлекало, а вот эффективность и хорошее планирование очень даже.
– Связь с женой лорда Болдервуда? – наконец произнес он.
Дас неловко поежился.
– Именно это и делает упомянутую «связь» преступной.
– Это нелепо. Он подает на меня в суд за то, что я спал с леди Болдервуд? Светлые волосы – Понимающая ухмылка – Хитрые глаза – Неприятная – Безрадостная.
– Я никогда не прикасался к этой женщине.
– Он требует возмещения ущерба в размере пятидесяти тысяч фунтов за, э-э... – Дас просмотрел формулировку. – Цитирую, «несанкционированное использование его собственности».
– Наглый щенок. Я бы не стал, цитирую, «пользоваться» его, цитирую, «собственностью», даже если бы у меня были, цитирую, «полномочия». Даже если бы это мне заплатили пятьдесят тысяч.
В последнее время Болдервуд слишком часто фигурировал в его жизни. Ударил его в Сент-Джеймсе из-за какой-то ерунды с его женой. Эта жена, порхающая, как комар, на вечеринке у Физерстоуна. Предупреждение Айзека о надвигающейся мести.
Ах.
– Они давно это планировали, – сказал он.
Он расхаживал взад-вперед, размышляя, в то время как Дас как всегда оставался совершенно спокойным.
– Это...
Он щелкнул пальцами, развернулся, хлопнул в ладоши.
– Да, так оно и есть. Он потерял деньги, нуждается в них срочно, отчаянно пытается их получить, обвиняет меня… Насколько плохи его дела, ты выяснил это?
– Плохи. Долги где-то в районе тридцати тысяч, включая обычные долги и долги у ростовщиков.
– Выигрышных дел в случаях с преступными связями становится все больше. Пару недель назад был как раз такой случай.
– Этому парню Эвансу пришлось выплатить лорду Оливеру компенсацию в размере двадцати тысяч долларов за его роман с леди Оливер.
– Эванс не может себе этого позволить, но я могу. И у меня есть репутация. Ещё я богатый выскочка, который лезет туда, куда ему не положено, и присяжные могут обидеться на это.
Цветы на его столе смотрели на него осуждающе. Только вчера Кассандра своими умелыми руками переставляла их, говоря об удовольствии и радости.
– Это отвратительно, – сказал он. – Отвратительно, подло и мерзопакостно.
– Судебное заседание состоится через две недели.
– Так скоро.
Он снова принялся расхаживать по комнате, размышляя, подсчитывая, не веря своим ушам.
– Как этот идиот может думать, что ему сойдет это с рук? Судебный процесс подразумевает представление доказательств, а доказательств у него не будет, потому что, черт возьми, между нами ничего не было.
Во рту у него появился кислый привкус. У него было много конкурентов. Даже врагов. Такое бывает, когда ты успешен. Всегда что-то шло не так, кто-то пытался превзойти его; это было частью того, что волновало его и наполняло его дни.
Но это было настолько... личным.
Дас не сказал ни слова.
– Я никогда не прикасался к этой женщине, Дас.
Не то чтобы его волновало, что подумает Дас.
– Не прикасался, – сказал он.
И Дас кивнул.
Джошуа взглянул на часы.
– Кассандра на каком-то балу и вернется домой только через несколько часов. Я скажу ей утром. Ты можешь отправляться домой. Я разберусь с этим завтра.
Он последовал за Дасом в прихожую, наблюдая, как тот натягивает перчатки и пальто, видя перед собой только Кассандру, такой, какой она была прошлой ночью, как она беспокоилась о том, что он расстроен, и о том, что он расстроил ее. Как она, приоткрыв губы, ждала его поцелуя.
– Ты же не думаешь, что она может узнать об этом сегодня вечером? – спросил он.
– Зависит от того, насколько осмотрительным хочет быть Болдервуд.
– Он лжет о своей жене, ему стоило бы быть осмотрительным.
Кассандра когда-то была помолвлена с Болдервудом. О, черт. Какая неразбериха. Ему следовало поцеловать ее, когда у него была такая возможность.
– Но в любом случае, она уже сказала мне, что ей все равно.
Дас замолчал, вертя шляпу в руках. Он начал говорить, но остановился, когда лакей открыл парадную дверь.
Вечерний воздух ворвался внутрь, донеся звук подъезжающего экипажа. Он подъехал к дому. Открылась дверь. Закрылась. Голоса. Шаги.
– Ну что ж, – сказал Дас. – Сейчас у вас будет шанс это выяснить.
МГНОВЕНИЕ СПУСТЯ в дверях появилась Кассандра, очаровательная в голубом вечернем платье и бархатной накидке. Но его радость испарилась, когда она резко остановилась при виде него.
Их взгляды встретились. Джошуа почувствовал себя таким же обнаженным, как и прошлой ночью. Затем ее взгляд переместился так, что она посмотрела прямо сквозь него, и она направилась в холл.
– Добрый вечер, мистер Дас. – Это было сказано с вежливым кивком и улыбкой. – И мистер Девитт. – Это было сказано холодным тоном и с отведенным взглядом.
– Значит, ты слышала.
– Мне все равно, – сказала она. Не глядя на него, она потянулась к застежке накидки у горла. – Вы слышите меня, мистер Девитт? Мне все равно. Ни капельки не интересно. Ни капельки.
Ее обычно умелые пальцы возились с застежкой. Накидка соскользнул с ее плеч, обнажив гладкие плечи и округлости груди.
– Позволь мне помочь, – сказал он.
Она подняла к нему обе ладони, словно защищаясь от зла. Он отошел в сторону. Она сняла перчатки и взяла их в одну руку. Возможно, она хотела ударить его ими по лицу. Так поступают в делах чести. Она вызовет его на дуэль. Они встретятся на рассвете, пройдут положенные двадцать шагов, и она застрелит его.
За исключением, конечно, того, что ей было все равно.
Она швырнула перчатки на стол и снова яростно взялась за застежку пальцами, которые накануне вечером ласкали его руку.
– Я забочусь о своих сестрах и своей матери. О моих друзьях, моем доме, моих свиньях, моих розах, моем коте.
Застежка поддалась. Накидка соскользнула с ее плеч, и он потянулся к ней, но она выхватила ее у него и передала в руку лакею, который схватил ее и убежал.
– Меня не волнуете ни вы, ни ваши дела.
– Позволь мне объяснить.
Она уже скользила к лестнице, удаляясь от него. Вечернее платье развевалось вокруг ее ног, ног, которых он никогда не видел и никогда не увидит. Ее волосы были уложены в какую-то сложную прическу, и завитки спадали на затылок. Он никогда не увидит эти волосы распущенными; до сих пор он не осознавал, как сильно ему этого хочется.
Поставив одну ногу на нижнюю ступеньку, она остановилась и оглянулась на него. Пламя свечи на стене отражалось красным в ее волосах, что противоречило ее ледяному поведению.
– Меня не волнует, переспишь ли ты с каждой женщиной в Англии, Франции или Китае.
– Кассандра, клянусь, я никогда...
– Спокойной ночи, мистер Девитт, мистер Дас.
Она взбежала по лестнице и скрылась из виду.
– Ты слышал это, Дас?
Джошуа уставился на пустые ступени, удивляясь, что они не покрыты инеем.
– Ей все равно. Ни капельки не интересно.
– А... я домой, – сказал Дас.
Джошуа все еще смотрел на лестницу и не слышал, как он ушел.
ОСТАВШИСЬ ОДНА В СВОЕЙ СПАЛЬНЕ, Кассандра ворочалась на ковре, держа в руках скомканный ночной чепец. Она приготовилась ко сну и отослала горничную, потому что не знала, что еще делать. Но было еще слишком рано, чтобы ложиться спать, ее руки слишком сильно дрожали, чтобы шить, а мысли были слишком затуманены, чтобы читать.
Если бы только она была сейчас в Санн-парке. В эти часы после ужина они все были бы в гостиной. Они с Люси и Эмили разыграли бы одну из пьес Эмили, возможно, ту, где Ромео и Офелия тайно убегают в Арденский лес. Или они играли бы в игры, такие как «Музыкальное волшебство» или «Ленты», и Люси настаивала бы на самых ужасных наказаниях для проигравших. Или, может быть, они пели бы, пробуя гармонию в новой песне, и мама присоединилась бы к ним, а мистер Твит запрыгивал бы на фортепиано и стучал бы по клавишам, пока его не погладили бы.
Ей было все равно. Все равно.
Краем глаза она заметила кровать. Джошуа лежал на ней и рассказывал о своем детстве. Он смеялся над ее ночным жакетом, безжалостно дразнил ее и гладил по лицу, и все это время он знал, что...
Дьявол!
Кассандра отбросила в сторону ночной чепец. Она выскочила из своей комнаты, сбежала по лестнице и ворвалась в его кабинет.
Дьявол сидел у камина необычно неподвижно, поэтому она погромче захлопнула дверь. А он лишь повернул голову, надменно поднял брови и откинулся на спинку стула.
Джентльмен не остается сидеть, когда леди стоит, могла бы она напомнить ему, но зачем даже пытаться? Джентльмен не оставляет свой сюртук и шейный платок валяться на мебели. Джентльмен не ругается в присутствии дам. Джентльмен не станет ложиться в постель с женщиной, которая сбежала с бывшим женихом его жены.
Прилив крови грозил развязать ей язык. Нет, она не была склонна к драматизму, истерикам или тирадам. Ее сестры были живыми и страстными. Кассандра же была спокойной, рассудительной, практичной.
Сегодня вечером она будет спокойной и рассудительной.
– Объяснись, – сказала она, подчеркнуто четко выговаривая каждый слог.
– Ты сказала, что тебе все равно.
– Мне было бы все равно, даже если бы ты переспал с половиной женщин в мире, в то время как другая половина наблюдала бы за этим.
Ее голос повысился. Она судорожно вздохнула. Спокойная. Здравомыслящая.
– Но почему именно она? Почему она?
Он вытянул свои длинные ноги перед собой и скрестил лодыжки, огонь отражался в блестящих ботинках. Как он смеет быть таким спокойным? Как он смел спать с этой женщиной?
Гарри, милый мой… Бесчинства вашего мужа… Мы не должны говорить о мистере Девитте…
– Почему вы так беспокоитесь, мадам? – спросил он. – Из-за вашей драгоценной репутации? Или потому, что вы все еще любите Болдервуда?
– Потому что она украла мою жизнь! У меня должен был быть настоящий муж. Дети. Но все это досталось ей, а мне достался ты!
Одним движением он встал. Навис над ней. Отлично: так ей будет легче ударить его по... по... яйцам, и тогда он дважды подумает, прежде чем снова их достать.
– Тебе не приходило в голову... – начал он, но она уже не слушала.
Она продвигалась вперед на странно дрожащих конечностях, ее измученный разум наполнился образами того, как он целует Филлис, прижимается своими прекрасными губами к ядовитому рту Филлис, и возбуждение в ее венах хлынуло в голову и завладело ее языком.
– Прошлым вечером мне пришлось стоять там и вежливо улыбаться, пока она отпускала ехидные комментарии о том, что я вышла за тебя замуж только из-за твоих денег.
– Она что?
– И говорила, что у них с Гарри настоящая любовь ...
– Так он Гарри, да?
– А я ответила, что я совершенно довольна своим браком, а она все это время смеялась надо мной, потому что она не только вышла замуж за моего жениха, но и спала с моим мужем!
– Они лгут. Я никогда не прикасался к ней.
Он шагнул к ней, но она обошла его, оказавшись вне пределов его досягаемости, за его стулом. Она обеими руками вцепилась в его богато украшенную спинку. Слова продолжали литься из нее потоком, и все, что она могла сделать, это держаться.
– Тебе показалось это забавным, да? Бедная брошенная невеста, возможность совершить благотворительный поступок. Давай сделаем ей одолжение и женимся на ней, потому что, видит Бог, никто другой этого не сделает. Но почему бы не подшутить над ней? Ты же любишь дразнить.
– Я этого не делал.
– Или, может быть, ты решил оставить маленького кукушонка в их гнезде? Какая веселая шутка на будущее: давай посмотрим, как бывший жених моей жены воспитывает моего сына!
– Будь ты проклята!
Он бросился к ней, но она отскочила назад, все еще цепляясь пальцами за спинку стула. Стул отлетел назад вслед за ней, когда она наткнулась на стену, и едва не раздавил ей пальцы в чулках, когда он упал на ковер.
– Отойди от меня! Не прикасайся ко мне! Я ненавижу тебя!
Он застыл, почти комично раскинув руки, и ей показалось, что она увидела, как в его глазах промелькнула боль. Затем он развернулся, прошелся по комнате, сначала в одну сторону, затем в другую, как зверь в клетке. Кассандра вжалась лопатками в стену, хватая ртом воздух, дрожа от того, что по спине побежали струйки холодного пота.
Она сказала «Я ненавижу тебя». Она никогда не говорила таких вещей. Только не она. Она всегда была спокойной и рассудительной; ее семья нуждалась в том, чтобы она была такой.
– Я превращаюсь в Люси, – пробормотала она. – Вот что ты со мной сделал. Ты превратил меня в Люси.
Он настороженно наблюдал за ней с другого конца комнаты. Ее кожу покалывало от непривычного стыда.
– Прости, – сказала она. – Я не знаю, что на меня нашло.
– Не извиняйся.
Он подошел к графину с бренди и налил себе порцию в стакан.
– Ты была расстроена, ты выплеснула свою злость, и никто, кроме стула, не пострадал.
Бедный стул. Он действительно выглядел жалко со своей твердой спинкой, ножки беспомощно болтались в воздухе.
– Присаживайся. Я сейчас подниму его. – Он одним глотком допил бренди и начал наливать еще.
Оцепенев, она присела на маленький диванчик напротив перевернутого стула, потрескивающий огонь согревал ее ноги. Она смотрела, как он несет два полных бокала к маленькому столику. Затем он одним легким движением поставил тяжелый стул на ножки, плюхнулся в него и указал подбородком на стоявший между ними бокал с бренди.
– Выпей, – сказал он.
– Я думала, ты не пьешь.
– Обычно не пью. Это мешает мне думать.
– Другие мужчинам это, кажется, не мешает.
– Другие мужчины вообще не очень хорошо соображают. Выпей это. Это должно помочь справиться с шоком, безумием или что там еще с тобой происходит.
Она подняла бокал и взвесила его на ладони.
– Ты думаешь, у меня нет права злиться?
– Злись, черт возьми, сколько хочешь. Но на этот раз я не сделал ничего плохого.
Она понюхала бренди. Пары защекотали ей нос. Она вспомнила Люси, какой оживленной та была после выпивки, как порезала ногу о стакан, но не почувствовала боли.
– Лучше пусть болит голова, чем сердце, – пробормотала она.
– За нас.
Первый глоток заставил ее поморщиться, но она попробовала снова. Бренди отличался от вина тем, что согревал ее изнутри. Может быть, он согреет и ее руки. Его рука, когда она держала ее, была намного теплее, чем ее собственная. Интересно, почему так. Она снова отхлебнула.
– Леди Физерстоун, – отрывисто произнес он. Он смотрел на огонь, подперев рукой подбородок. Свет камина ласкал очертания его профиля. – Леди Питер Элтон. Миссис Уэстли. Леди Харрингтон. Почти леди Ярдли, но я положил этому конец, когда ты приехала.
О нет. Господи, она не хотела знать. Она отпила бренди, затем еще раз. Три, четыре, пять раз. По разу для каждой из названных женщин. Она заявила о своем безразличии. И ей было безразлично. Так и было. Дело было только в... ней.
Он повернул к ней голову, все еще подпирая рукой подбородок. При таком освещении его глаза казались почти черными.
– Четыре женщины за три года. Среди них не было ни одной чертовой Болдервуд.
– А до этого?
– До этого я был женат и хранил верность. – Он вздохнул и откинул голову на спинку стула. – Мне было девятнадцать, когда мы поженились, и Рейчел была первой женщиной, с которой я переспал. Мы были женаты почти шесть лет, и все это время я был верен ей, и мне даже в голову не приходило, что может быть по-другому. Я имею в виду… с чего бы мне хотеть кого-то еще? У меня была Рэйчел. А потом Рэйчел не стало, и иногда мне хотелось...
