Текст книги "Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)"

Автор книги: Митри (Дмитрий) Кибек (Афанасьев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– В принципе против перерыва не возражаю,– сказа; он, обращаясь не к немцу, а к своему тестю. – Но до с дующей нашей встречи мне необходимо переговорит с некоторыми друзьями из штаба дальней авиации. Поэтому! спешу к нашему консулу. Спокойной ночи! – добавил он, обращаясь к Иммерману, и быстро вышел из кабинета.

Последние слова американца прозвучали явной угрозой. Какая уж тут спокойная ночь! Хотя обслуживающий! персонал гостиницы делал все, чтобы постояльцы не испытывали никакого беспокойства, Иммерман никак не мог уснуть, пока не напичкал себя снотворными снадобьями. Но и сон не принес успокоения Всю ночь его мучили какие–то нелепые сны. То он горел в огне, то отбивался от нападения иностранных рабочих, работавших на его заводах, то почему–то вскрывал могилы на кладбище. Вонючие трупы, голые скелеты людей, черепа со страшным оскалом пожелтевших зубов не исчезли из глаз даже тогда, когда Иммерман проснулся окончательно. В голове шумело, сердце билось, словно хотело выскочить из груди. Мучимый страшной жаждой, он судорожно схватился за сифон с газированной водой, наполнил стакан и, стуча зубами о стеклянный край посуды, сделал несколько глотков. Это немного успокоило его. Он взглянул на светящийся циферблат часов. Было без пяти шесть. Через пять минут радиостанция «Би–би–си» начинала передачу на немецком языке. Иммерман регулярно слушал эти передачи. К немецкому радио он давно потерял доверие. Правда, в передачах из Лондона тоже истина всегда переплеталась с явной ложью, но, сравнив передачи из двух столиц, все же можно было понять, где правда и где ложь. На сей раз знакомый голос диктора английской радиостанции сообщил, что в Бельгии и на востоке Франции идут кровопролитные бои, что русские продолжают свое наступление на всем, фронте между Дунаем и озером Балатон, что на юге Европы идут бои местного значения. Все это не могло не волновать немецкого фашиста. Но особенно разволновался Адольф, когда услышал следующие слова диктора: «Летающие крепости» нанесли мощный удар с воздуха по военным объектам стран «оси» в Верхней Австрии. По словам летчиков, принимавших участие в этом налете, пламя пожаров видно было на расстоянии 150–200 километров...»

– Верхняя Австрия,– пробормотал Иммерман, по спешно вставая и натягивая на себя мягкий пушистый халат. – Это же как раз там, где наши заводы. Неужели мистер Томсон выполнил свою угрозу?

Схватив телефонную трубку, он набрал номер междугородной и попросил соединить с Линцем. Ответил Рудольф.

С добрым утром, дорогой братец! Прости, что пришлось прервать твой сладкий сон. Что у вас там нового? – спросил Иммерман.

Какой там сладкий сон! – невольно проворчал Рудольф – Всю ночь не сомкнул глаз. Незваные гости одолели. Свечи, зажженные ими, до сих пор еще горят.

К нам они не заходили! – со страхом спросил Адольф.

В дом не зашли, но сторожевых псов всех переколотили.

Всех девятерых?

Да,– подтвердил младший брат.

Это означало, что авиация союзников всю ночь не давала покоя и хотя сами заводы не подверглись бомбежке, но все зенитные батареи, охранявшие заводы, были уничтожены.

«Выходит, наш концерн действительно беззащитен перед американской химической корпорацией,– прошептал Иммерман. – Что же нам делать? Неужели покориться?»

Он нервно заходил по комнате. Тут ему вспомнились слова одного путешественника об акуле. «Этот страшный хищник легко может заглотать человека, но иногда довольствуется и тем, что ему удалось оттяпать у своей жертвы ногу или руку».

«Что ни говори, без ноги или руки можно еще жить, лишь бы голова была цела,– утешил себя Иммерман. – Придется пойти на потери контрольного пакета акций, чтобы сохранить в целости свои заводы».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Барух и Томсон встретились за завтраком. Банкир хотел было пригласить также Иммермана, но зять не согласился.

Вы поражаете меня! – воскликнул он. – Зачем нам угодничать перед этим фашистом?

Адольф Иммерман не фашист, а только немец. Поймите меня, это не одно и то же. Да, далеко не одно и тоже.

По мне, все они одним миром мазаны. Подумать только, эти негодяи физически уничтожили не сотни и не тысячи, а миллионы евреев. Я уверен, что если бы русские и американцы не проливали своей крови, то на свете давно уже не осталось бы ни одного живого еврея.

Мы благодарны вам за это. Гитлер действительно хотел истребить всех евреев. Но придет время, когда немцы, желая загладить свою вину перед евреями, помогут им подняться на ноги и станут нашими друзьями. То, что мы с Иммерманом даже в тяжелые годы войны не прекратили деловые связи – яркое доказательство наличия реальной возможности такой дружбы,– с несвойственным старикам пафосом заключил свою мысль Барух.

По лицу молодого американца пробежала тень.

«Знаем мы вас, банкиров,– думал он. – Ради денег вы готовы вступить в союз даже с самим чертом и оставить в беде лучшего друга. Разве не об этом говорит ваш союз с Иммерманом на костях Моше Гольдмана и членов его семьи?»

Наступило молчание. Оба поняли, что тема для застольной беседы выбрана неудачно, и решили ее переменить.

Сегодня вы слушали радио? – спросил Чарлз.

Да,– подтвердил тесть. – Передали, что авиация союзников разбомбила военные объекты в Верхней Австрии. Как вы думаете, от налета «летающих крепостей» не могли пострадать заводы «Фарбенверке»?

Не беспокойтесь,– улыбнулся зять. – Наши летчики знают, что бомбить и что не бомбить.

Но, как говорится, ошибаться свойственно человеку. Ваши летчики тоже не застрахованы от ошибок. Мне кажется, что вы играете с огнем.

Пришлось пойти на риск. Иначе трудно уломать такого человека, как ваш друг Иммерман.

Да, нелегко иметь с ним дело,– согласился банкир. – Впрочем, его тоже можно понять: кому захочется одним росчерком пера лишить себя контроля над собственными предприятиями?

Понять–то можно, но уступать нельзя! – решительно заявил Томсон.

Хорошо. Насчет контрольного пакета акций будем стоять на своем, но по второму вопросу, мне кажется, мы можем и не раздражать его. В самом деле, зачем нам так рьяно заступаться за русских? – недовольно поморщился Барух.

Не за русских, а за себя,– поправил его зять. – Русский полковник понадобится нам самим не меньше, чем американской разведке.

Нам? – с удивлением посмотрел Барух на своего зятя. – Поясните.

Да, именно нам. Вы уверены в том, что Иммерманы всегда будут придерживаться принятых на себя обязательств в отношении выдачи нам секретов «анархина» и «дьявольского цианида»?

Думаю, Адольф нас не подведет,– неуверенно проговорил банкир. – Допустим,– согласился Томсон. – А его брат? Я не доверяю этому ярому нацисту. Ссылаясь на интересы нации, он всегда может отказаться от данного слова. А что бы этого не случилось, мы должны держать его в постоянном страхе.

– Каким образом?

Очень просто. Выпустив из тюрьмы русского полковника по нашему настоянию, он сам окажется в сетях американской разведки. Как известно, подобные делишки начальством не прощаются. Рудольф Иммерман прекрасно! знает об этом. Если ему вздумается когда–нибудь противоречить нам, мы ему напомним о связях с иностранной разведкой и пригрозим разоблачением. Будьте уверены, тогда он станет совсем ручным.

Пожалуй, вы правы,– задумчиво произнес Барух Серьезного противника всегда надо держать в узде. Ли бы старший Иммерман не испортил нам дела.

Не волнуйтесь. Сегодня он не станет фордыбачиться,– с явной ухмылкой проговорил Томсон.

И он не ошибся. Иммермана словно подменили. Он без всякого нажима со стороны партнеров подписал согласие на ранее предложенных условиях.

Ол райт! – одобрительно воскликнул американец Начиная с этого момента, мы уже не враги, а союзники. Будем надеяться, нашему примеру последуют и другие деловые люди враждующих стран, что, несомненно, позволит сохранить промышленный потенциал Германии в эти трудные дни войны.

От всего сердца поздравляю вас с заключением соглашения, которое на– дипломатическом языке можно было бы назвать договором о дружбе и взаимной помощи Будем надеяться, что союз двух промышленных объединений послужит образцом будущего союза ваших стран! многозначительно добавил банкир.

Партнеры поднялись на ноги, дружелюбно посмотрел друг на друга и обменялись крепким рукопожатием.

Но, несмотря на мир, наступивший между партнерами, «высокие договаривающиеся стороны» выглядели далеко не одинаково: лица у Баруха и Томсона сияли радостью. Они держались настоящими победителями, а Иммерман всем своим обликом напоминал загнанную лошадь – дышал тяжело, руки дрожали, как у алкоголика.

– Теперь, с вашего разрешения, приступим к последнему пункту повестки дня,– объявил банкир. – Кстати, положительные результаты, достигнутые по этому незначительному вопросу, покажут, какое благотворное влияние может оказать наличие экономического союза на решение важных политических проблем,– предупредил он. Американец достал из портфеля номер газеты Швейцарской партии труда «Вуа увриер», развернул его и положил перед Иммерманом.

Читали? – спросил он.

Коммунистической пропагандой не интересуюсь,– поморщился немец.

Я тоже не очень, но газеты просматриваю. Иногда бывает полезно знать, что пишут обо мне мои драги. Вот рекомендую прочитать,– сказал Томсон, указывая на не большую заметку, обведенную красным карандашом.

«Сообщение из Верхней Австрии,– вслух начал читать Иммерман. – Фашистская Германия нарушает Женевскую конвенцию о военнопленных. Недавно в Айзендорфском лагере военнопленных за отказ от нарушения военной присяги был арестован и доставлен во внутреннюю тюрьму гестапо пленный полковник Турханов Владимир Александрович. Мы хорошо знаем о тех жестоких условиях, в которых содержатся заключенные в этой тюрьме. Антифашисты предупреждают администрацию внутренней тюрьмы, и прежде всего начальника гестапо штандартенфюрера Рудольфа Иммермана, об ответственности за жизнь и здоровье заключенных, в том числе и советского полковника Турханова. Союз демократических и анти фашистских организаций города Линца».

Что вы скажете по этому поводу? – спросил Том– сон.

Могу ответить восточной поговоркой: «Проклятия овец волкам не помеха»,– ухмыльнулся Адольф.

Есть и другая поговорка на востоке: «Не будь блеяния овцы, не быть бы волку в кошаре»,– засмеялся Том сон.

Немец задумался.

Что–то не уловлю смысла вашей сентенции,– признался он.

Сообщение «Вуа увриер» снова навело нас на след одного человека, который недавно исчез из поля зрения нашей разведки.

Вы имеете в виду этого Турханова? – указал на газету Адольф.

Да>– подтвердил Чарлз. – Представители военных властей поручили мне договориться с вами об освобождении этого человека. К сожалению, мое влияние на гестапо не распространяется,– пожал плечами Иммерман.

Даже на младшего брата? – насмешливо спросил американец.

Вы не знаете деятелей из гестапо. Антифашистов они живыми из своих рук не выпускают.

А жаль,– вздохнул Томсон. – Я так надеялся на ваше содействие. Теперь уж и мне, в свою очередь, труд но будет предотвратить удары нашей авиации по заводам концерна «Фарбенверке». Командование воздушными силами признает только взаимные уступки.

Адольф понял, что перегнул палку. «Когда уступил в главном, неразумно скупиться в мелочах,– подумал он,– ничего не поделаешь, придется втягивать брата еще в одну авантюру».

Впрочем, я поговорю с братом. Пока этот тип находится в его власти, возможно, он согласится выпустить его на волю. Конечно, никому не захочется рисковать даром. Может быть, вы тоже обрадуете его чем–нибудь существенным?

Если он выполнит мою просьбу, я обещаю выхлопотать ему право убежища на территории американской оккупационной зоны Германии после нашей победы.

Иммерману сначала показалось, что американец издевается над ним, но, пораскинув мозгами, он понял, что недалек тот момент, когда для людей, подобных его брату, безопасное убежище будет дороже золота.

Благодарю вас! – поклонился он американцу. – Скажите, как вы мыслите свободу для Турханова? На сколько мне известно из разговоров с братом, русские свободу понимают иначе, чем мы с вами.

Как? – поинтересовался Томсон.

Свободу они понимают как возможность продолжения смертельной борьбы с нами и снова попадают в гестапо. В этом отношении, очевидно, Турханов не будет исключением, и после повторного ареста он может потянуть за собой в тюрьму и нас с братом.

Так ли сильно рвутся русские в тюрьму, я не знаю. Но с Турхановым следует быть осторожным. Его персоной мы занимаемся не из чисто гуманных соображений. Он нам понадобится после войны.

Для чего? – не понял Иммерман.

Большевики в этой войне выступили против Германии, но никому не известно, против кого они пойдут после разгрома фашизма. Чтобы быть в курсе событий, нам крайне необходимо иметь среди старшего и высшего командного состава послевоенной Советской Армии своих людей.

А вы уверены в Турханове?

Если вы в точности исполните наши указания, он будет вынужден работать с нами,– уверенно заявил Томсон.

Тогда скажите, что мы должны делать?

Прежде всего надо его убедить в необходимости выйти из тюрьмы ценою фиктивного обязательства сотрудничать с гестапо. Причем, пусть Рудольф притворится, что он опасается за свою жизнь после этого предупреждения,– сказал Томсон, вручая Адольфу номер «Вуа увриер»,– а обязательство будто бы нужно ему для того, что бы оправдаться перед начальством. При этом брат может поклясться, что обязательство будет тут же уничтожено, как только отпадет в нем надобность, а на самом деле его следует немедленно выслать к моему тестю для передачи американской разведке. Но это не все. У Турханова может возникнуть подозрение. Чтобы рассеять его, надо советского полковника не просто выпустить из тюрьмы, а дать ему возможность организовать групповой побег с участием нескольких заключенных по его выбору. Вся эта группа должна быть переправлена через швейцарскую границу. Здесь Турханов и его товарищи будут интернированы до окончания войны, а потом переданы представителям Советского Союза. Я вас познакомил только с общей схемой. Очевидно, исполнителям придется внести кое– какие коррективы в этот план. Не подлежит изменению только основная цель: Турханов должен быть доставлен в Швейцарию и передан пограничным властям живым и невредимым...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В то время, когда агенты иностранных разведок деятельно готовились заполучить советского полковника, друзья Турханова также не сидели сложа руки. Сразу же после возвращения в Штаб партизанского движения генерал Барсуков связался с партизанскими отрядами и отдельными разведгруппами, действовавшими на территориях оккупированных немцами стран Восточной Европы, с просьбой установить местонахождение Турханова. К сожалению, ответы оказались неутешительными: Турханов исчез, словно провалился сквозь землю. И только через два месяца, когда уже почти никто не надеялся что–нибудь узнать о нем, долгожданная весть дошла до партизанского соединения.

Товарищ генерал! – обратился к Барсукову в то утро его адъютант. – На прием пришли посланцы из Интернационального отряда советских партизан.

Это какой же отряд? – удивился генерал. – Не тот ли, которым раньше командовал Турханов?

Он самый. Теперь им командует капитан Савандеев.

– Пригласите их ко мне,– распорядился Барсуков. Адъютант, открыв дверь, подал знак. Тут же в кабинет вошли три человека. Один из них, рослый чернобородый мужчина лет двадцати пяти, по–военному приложил руку к головному убору и четко доложил:

– Товарищ генерал! Разрешите вручить вам спецдонесение нашего командира Савандеева.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана пиджака пакет и подал Барсукову.

– Садитесь! – пригласил генерал, а сам, поспешно распечатав конверт, тут же углубился в чтение. – Наконец–то! Турханов жив! – воскликнул он, закончив чтение. – Собственно говоря, мы в этом не сомневались. Выкладывайте все по порядку...

Беседа продолжалась почти два часа. Она продолжалась бы и дольше, но прервал ее начальник штаба, который пригласил Барсукова в штаб.

– Благодарю вас, друзья! – сказал генерал, пожимая руки партизанским посланцам. – Вас устроят в общежитии. Отдохните пару дней, а там мы постараемся доставить вас к месту службы на самолете. Пока до свидания!..

Весть, что Турханов жив и почти выздоровел после тяжелого ранения, обрадовала его друзей. Теперь они с удвоенной энергией принялись за подготовку операции по его спасению из фашистского плена. Барсуков связался с польскими и чехословацкими подпольщиками и попросил их проверить, где находится немецкий госпиталь, в котором проходит курс лечения Турханов. Из Брно сообщили, что этот госпиталь прибыл из Польши и находится в их городе, но Турханова уже там нет. По словам вольнонаемных работников из местных жителей, его недавно выписали из госпиталя и отправили в лагерь военнопленных: не то в Баварию, не то в Верхнюю Австрию.

– Какая досада! – воскликнул Барсуков, получив эту весть. – Вместо того чтобы провести операцию по вызволению Турханова из плена, мы уже два месяца занимаемся только его поиском. Где он теперь? Как связаться с ним или с людьми, которые могли бы иметь доступ к нему?

Задача усложнялась еще и тем, что у Штаба партизанского движения не было непосредственной связи ни с Баварией, ни с Верхней Австрией, а чтобы наладить ее, потребовалось бы немало времени. Выручила интернациональная солидарность коммунистов. Однажды к Барсукову принесли очередной номер газеты «Вуа увриер», только что доставленной из Швейцарии, Прочитав заметку «Фашистская Германия нарушает Женевскую конвенцию о военнопленных», Барсуков не удержался, стукнул кулаком по столу.

– Этого можно было ожидать,– сказал он. – Настоящего советского патриота фашисты долго не станут держать в лагере военнопленных, а постараются изолировать в тюрьме. Спасибо швейцарским и австрийским коммунистам за это сообщение. Теперь мы знаем, что делать, чтобы вызволить своего товарища из фашистского застенка. Но надо спешить. Гестаповцы не станут ждать, когда мы при шлем туда своих людей, а узнав, что Турханова им не уломать, либо замучают его сами, либо направят в лагерь смерти.

В тот же день по заданию Барсукова референты подготовили доклад о состоянии антифашистской борьбы подпольных организаций в Верхней Австрии, а также смежных с ней районах Чехословакии. Картографы подготовили крупномасштабные топографические карты интересующих районов с надписями на русском, немецком и чешском языках. Оперативники сообщили данные о дислокации воинских частей в этих районах. Хозяйственники изготовили всю необходимую экипировку для будущего десанта. Осталось только закончить укомплектование самого десанта, которым непосредственно занимался лейтенант Соколов. Правда, в это время он находился в командировке, но ожидался со дня на день. Наконец и он возвратился из поездки по лагерям военнопленных. Заметив приподнятое настроение, царившее в окружении генерала Барсукова, наблюдательный Соколов сразу понял, что произошло какое–то радостное событие, но расспрашивать не стал. «Если надо, то начальство само скажет, а если не скажет, то так надо»,– подумал он.

Впрочем, Барсуков не стал скрывать свою радость, а сразу показал лейтенанту газету швейцарских коммунистов с приколотым к ней переводом известной заметки. Глаза Соколова загорелись.

Значит, в ближайшее время нам придется приземлиться на голубом Дунае? – спросил он, радостно улыбаясь.

Не на самой реке, но недалеко, где–то на полпути между городами Линц и Ческе–Будейовице. Нет ли среди ваших добровольцев выходцев из этих мест?

Соколову понадобилось немного времени, чтобы вспомнить всех иностранцев, изъявивших желание продолжать! борьбу с гитлеровцами в составе десанта.

Есть, и не один, – с радостью ответил он. – Два австрийца, один немец и один чех. Был еще один из самого Линца, но мне не удалось включить его в список десантников.

Почему? – живо заинтересовался Барсуков. – Ил1 он не согласился?

Он–то согласился, но его не отпустили члены Чрезвычайной комиссии по расследованию фашистских преступлений.

Почему?

Он оказался единственным свидетелем–очевидцем! страшных преступлений одного эсэсовского генерала, выдававшего себя в лагере немецких военнопленных за простого солдата. Генерал был разоблачен и арестован благодаря показаниям этого австрийца. Я познакомился с ню по рекомендации местного отдела контрразведки.

– Что он за человек?

Зовут его Альфредом, а фамилия – Рунге. Родился и вырос в Линце. Там он окончил офицерскую школу и до аншлюса служил в бригаде альпийских стрелков. Послед присоединения Австрии к фашистской Германии бригада была преобразована в горно–егерский полк, а потом в дивизию, отличилась в боях против Греции и Югославии, за что получила название эсэсовской дивизии. Рунге тогда был адъютантом командира дивизии и имел звание оберштурмфюрера СС, а командир дивизии Гельмут Крамер из полковника был произведен в бригаденфюреры СС [Бригаденфюрер СС – звание бригадного генерала войск СС].

Не кажется ли вам подозрительным согласие бывшего эсэсовского офицера воевать против немецких фашистов? – усомнился генерал.

Соколов отрицательно покачал головой.

– Я ему верю,– без колебаний ответил он,– На его месте любой поступил бы так же.

Любопытно,– улыбнулся генерал его решительному заявлению. – Тогда поведайте мне его тайны.

Но история эта длинная,– предупредил лейтенант.

Я не тороплюсь,– заверил генерал, хотя все еще продолжал сомневаться в честности бывшего эсэсовца.

Раньше в моем представлении все фашисты были подонками человечества, но когда познакомился с Альфредом Рунге, мое мнение изменилось: я понял, что среди них тоже изредка попадаются вполне нормальные люди, которые в фашистской банде оказались не по убеждению, а в силу обстоятельств.

Рунге никогда не был идейным нацистом. Родился и вырос он в семье учителя. Как известно, в буржуазных странах учителям живется даже хуже, чем некоторым категориям рабочих и крестьян, а если на свой небольшой заработок учителю приходится содержать, кроме троих детей, еще и их престарелых бабушку и дедушку, как например, учителю Рунге, то о достатке нечего было и мечтать. Но бедственное положение семьи не толкнуло молодого Альфреда на путь борьбы за улучшение условий жизни обездоленных, а заставило только отвернуться от профессии отца, и он, окончив гимназию, поступил в военное училище, а через положенное время получил первый офицерский чин. Служил он тогда в бригаде альпийских стрелков. Был там командиром взвода, роты, а потом командир бригады полковник Гельмут Крамер, заметив недюжинные способности молодого офицера, взял его к себе в адъютанты.

– В отличие от Альфреда, его новый начальник происходил из рода потомственных военных,– продолжал свой рассказ Соколов. – Один из его прародителей ротмистр Крамер упоминается в хрониках наполеоновских времен. По своим политическим убеждениям Гельмут был монархистом, но ему не суждено было блеснуть при дворе австрийских императоров – в его время монархии в Австрии уже не существовало. Республику он терпел, но в душе всегда мечтал о реставрации монархии, или, как он говорил, твердой власти. Поэтому весть о присоединении Австрии к фашистской Германии, где уже существовала «твердая власть» фюрера, он воспринял с радостью и из всех военачальников одним из первых присягнул на верность Гитлеру. Новые хозяева Австрии тоже не обошли вниманием своего верного пса: Гельмут Крамер из полковника превратился сначала в оберфюрера, а затем в бригаденфюрера. За такую «честь» Крамер готов был пойти на любую подлость. Он уже проливал кровь не только австрийского, но и других народов. Горно–егерские част; под его командованием оставили кровавые следы в Греции, Югославии, на Украине и на Кубани. За зверские рас правы над мирным населением Краснодарского края 1942 году Чрезвычайная комиссия по расследованию фашистских преступлений объявила Крамера военным прёступником. Но Крамер не успокоился. Свое последнее кровавое преступление он совершил на Карпатах, когда советские войска приступили к освобождению братской Чехословакии. Дивизия Крамера занимала тогда один горных перевалов на Карпатах. Заблаговременно укрепив свои позиции, фашисты по существу превратили этот перевал в неприступную крепость, преграждавшую путь Советской Армии в Чехословакию. Ожесточенные сражения продолжались две недели. Наконец героические части Красной Армии по горным склонам обошли позиции фашистов и окружили дивизию Крамера. Можно было уже приступить к решительному штурму фашистской крепости, но в небольшом городе, являвшемся центром обороны немцев, проживало больше пяти тысяч мирного населения. Чтобы спасти жизнь ни в чем не повинных людей, советское командование предложило фашистам либо сдаться, либо выпустить из огненного кольца мирное население. Но Гельмут Крамер не только не принял условия капитуляции, но и расстрелял наших парламентеров. После этого возмутительного случая нарушения законов войны советские воины приступили к штурму и с трех сторон ворвались в город. Фашисты начали сдаваться в плен. Командиру дивизии тоже оставалось только одно – поднять руки и выйти из блиндажа навстречу победителям. Но матерый преступник и здесь попытался уклониться от ответственности за свои неблаговидные дела. По его требованию эсэсовец, охранявший блиндаж командира, обменялся с ним обмундированием. Когда закончилось переодевание, Крамер неожиданным выстрелом убил эсэсмана в генеральской форме, вложил свои документы в нагрудный карман убитого, а сам собирался выйти из блиндажа и сдаться в плен как рядовой солдат. Но тут неожиданно возникло новое препятствие. Услышав выстрел, в блиндаж забежал адъютант бригаденфюрера Альфред Рунге. Крамер понял, что его затея с самоубийством может провалиться, если сохранится хоть один живой свидетель. Чтобы этого не случилось, он почти в упор выстрелил в своего адъютанта, целясь прямо в его лоб. Тот упал, обливая

кровью, и остался лежать неподвижно. Гельмут Крамер вышел из блиндажа с поднятыми руками и сдался в плен. Вместе с другими фашистами его направили в лагерь для немецких военнопленных.

Для Крамера, совершившего много преступлений, после разгрома своей дивизии самоубийство было бы единственным выходом. Так поступало большинство военных преступников. Поэтому советское командование сначала поверило в инсценированное им самоубийство. О смерти Крамера появилось сообщение в печати. Дошла эта весть и до Гитлера. Тот лично распорядился посмертно превратить преступника в национального героя. В газетах Гер мании появились очерки и репортажи под тенденциозны ми заголовками: «Герои Гельмута Крамера погибают, но не сдаются», «Бригаденфюрер Крамер последний патрон приберег себе», «Подвиг Крамера воодушевляет немецкий народ на бескомпромиссную борьбу до победного конца», «Осиротевшей семье национального героя фюрер лично оказал большую помощь», «Фрау Крамер получает из рук фюрера высокую награду за последний подвиг своего супруга».

Но фашистскому преступнику на сей раз не удалось уклониться от ответственности. Рунге не был убит, как полагал Крамер, а был только тяжело ранен в голову. В нашем госпитале его вылечили, и он рассказал правду о своем бывшем начальнике. Крамер был разоблачен и арестован только благодаря Альфреду Рунге, который теперь является одним из активнейших членов союза «Свободная Германия». Я встречался с ним несколько раз. В личной беседе со мной он сказал: «Политический режим, опирающийся на таких людей, как Крамер, должен быть разрушен. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы фашистский режим рухнул как можно скорее». Причем он признался мне, что Крамеру он мстит не только как человеку, который покушался на его жизнь. Оказывается, есть и другие причины личного порядка.

Он не сказал, какие причины? – поинтересовался Барсуков.

«Семь лет назад он отбил у меня невесту,– сказал он. – Она и я страстно любили друг друга, но отец предпочел видеть дочь полковничихой и принудил ее принять предложение Крамера. Таким путем моральный урод Крамер и отец–деспот сделали хорошую девушку несчастной. Я тогда же поклялся отомстить негодяю, но не во время нахождения в его подчинении, а позже, когда у нас прекратятся служебные отношения. Теперь между нами нет таких отношений, и я волен исполнить свою клятву». Генерал засмеялся.

– Что ж, мы поможем ему в этом...

Через два дня в Штаб партизанского движения доставили бывшего командира горно–егерской дивизии СС и его адъютанта. Еще всего несколько месяцев назад этот высокий и худой бригаденфюрер СС, с крупным орлиным носом и круглыми кошачьими глазами, склонял голову только перед себе подобными эсэсовцами, но гораздо высшего ранга, а теперь, заискивающе улыбаясь, отвесил низкий поклон не только генералу Барсукову, но и лейтенанту Соколову, сидевшему в то время в кабинете своего начальника. Правда, представился он, все еще высоко задрав] голову, назвав при этом не только свою настоящую фамилию, но все свои звания и чины, будто это могло возвысить; его в глазах советского человека.

Расскажите поподробнее свою биографию,– сказал Барсуков, посадив его на некрашеную табуретку. – Надеюсь, вы без нашего предупреждения понимаете, что надо говорить только правду и попытка скрыть в своих показаниях что–нибудь существенное ничем хорошим не может ] закончиться для вас.

О да, я прекрасно понимаю это и расскажу только правду,– пообещал бывший эсэсовский генерал.

О своей жизни и деятельности до 1941 года он рассказал довольно полно и подробно. Не скрыл он и факты нарушения из законов и обычаев войны в период боевых действий его дивизии в Греции и Югославии, но когда начал вспоминать свое участие в войне против СССР, память ему начала изменять все чаще и чаще. Он путал, опускал события, в которых особенно ярко проявилась е преступная роль. Пришлось пригласить Альфреда Рунге.] Только после этого Крамер понял, что ему не удастся вы–1 городить себя, и признался во всех преступлениях, совершенных им на территории Советского Союза.

В плену у меня открылись глаза. Я понял, как ошибался, когда слепо следовал за немцами. Но хотя я и но сил немецкую форму, в душе всегда оставался австрийцем.! Если вы меня оставите в живых, клянусь честью, буду служить вам всю жизнь верою и правдой, – сказал Крамер,; заканчивая свой рассказ.

Судьба ваша находится не в моих руках, а в руках] советского правосудия. Суд может состояться в любое время. Но если вы согласитесь помочь нам в одном мероприятии, то мы можем задержать рассмотрение вашего дела в суде до окончания войны,– предложил Барсуков.

Вы думаете, меня тогда могут амнистировать? – оживился Крамер.