Текст книги "Последняя схватка"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

А в голове у Пардальяна вертелся один вопрос: «Где же, черт возьми, я слышал этот голос?»

Одэ де Вальвер приближался к незнакомцу, не сводя с него взгляда. А юный безумец не спускал глаз с мчавшейся на него лошади.

«Черт, он метит коню в грудь, – сообразил Вальвер. – Рассчитывает выбить меня из седла, завладеть бумагой и порвать ее».

Вытащив документ из-за пояса, Одэ засунул его во внутренний карман колета. И закричал:

– Дорогу!.. Дорогу, черт возьми, или я вас раздавлю!

– Не пущу! – снова завопил незнакомец.

Вальвер был уже в двух шагах от него. Молодой красавец сосредоточился, собираясь поразить лошадь и отскочить в сторону. Прием нехитрый – но требующий предельного хладнокровия, верного глаза и твердой руки.

Незнакомцу не удалось осуществить задуманное. Все было сделано, как надо, но Вальвер вонзил шпору в бок коню, и тот рванулся в сторону, избежав удара кинжалом; недавно Вальвер таким же образом спасся от пули д'Альбарана. Любой другой всадник вылетел бы из седла, а Одэ даже не покачнулся. Пардальян крякнул от удовольствия.

Метя в лошадь, незнакомец так резко замахнулся кинжалом, что едва не упал на дорогу. Лишь чудом юноша удержался на ногах.

А Вальвер уже проскочил мимо него. Удивительно, как конь и всадник не сорвались в реку.

Задыхаясь от бессильного гнева, незнакомец кричал:

– Стой! Стой!.. Вор!.. Бандит с большой дороги!.. Стой!..

А Пардальян все думал:

«Да где же я слышал этот голос?.. Так рычит разъяренный тигр…»

XVI
ИСПАНСКИЕ МИЛЛИОНЫ

Незнакомец хотел было побежать за Вальвером, но вдруг, как безумный, ударил себя кулаком по лбу и сломя голову понесся прямо на живую изгородь. Не жалея роскошного костюма, раздирая в кровь руки и лицо, юноша прорубал себе дорогу кинжалом.

– Какого черта ему понадобилось туда лезть? – вслух удивился Пардальян.

Гренгай пояснил:

– Сударь, я видел там лошадь.

– Тогда понятно: он хочет нагнать Вальвера и задержать его… своим кинжальчиком… Ну, храбрец!.. – покачал головой шевалье.

А про себя добавил:

«Или у него там припрятаны пистолеты… Ну, у Вальвера с Ландри оружие тоже имеется… Право, если Одэ потеряет терпение и проткнет этого сумасшедшего шпагой или всадит в него пулю, я пойму графа! Нельзя же быть таким настырным!»

И Пардальян отвернулся, потеряв интерес к происходящему. Но внезапно он тоже хватил себя кулаком по лбу и мысленно выругался:

«Какой же я болван! А вдруг он поскачет не за Вальвером, а к кораблю? Если там узнают, что случилось, то весь наш план провалится!.. Тысяча чертей! Терпение мое лопнуло! С ним надо кончать… Сам виноват».

Пардальян мгновенно принял решение. Кони подручных д'Альбарана все еще стояли у живой изгороди, ощипывая с нее листья.

Выбрав одну из лошадей, шевалье вскочил в седло с легкостью, которой могли бы позавидовать многие юноши. Отъехав от изгороди, насколько позволяла узкая дорожка, Пардальян пришпорил коня, одним махом перелетел через колючие кусты и оказался возле незнакомца, когда тот вставлял ногу в стремя. Пардальян прыгнул на молодого человека, схватил его сзади и, как перышко, поднял в воздух.

Задыхаясь в железных тисках, юноша не потерял головы. Он не кричал и не вырывался. Вдруг молнией блеснул кинжал.

Но Пардальян был начеку. Продолжая сжимать противника одной рукой, другой он мгновенно перехватил руку, державшую кинжал. Шевалье окончательно вышел из себя:

– Да сколь же можно, черт возьми! Бросьте эту игрушку!

Он опустил юношу на землю, изо всей силы сжав его запястье. Молодой человек извивался, как уж, пытаясь кусаться и царапаться. И все это молча. Ему было очень больно, но Пардальян не услышал ни вздохов, ни стонов. Юноша побледнел, с него градом катил пот, глаза вылезли из орбит, но он не проронил ни звука, до крови закусив губу. Превозмогая нестерпимую боль, незнакомец не выпускал из руки кинжала: это была его единственная надежда на спасение.

Гордый дух молодого безумца не был сломлен – но раздавленные пальцы в конце концов разжались сами собой. Наступив на упавший кинжал, Пардальян оставил юношу в покое. А тот в отчаянии прохрипел:

– Трус! Жалкий трус!

Это действительно было похоже на рычание разъяренного тигра. Услышав столь незаслуженное оскорбление, Пардальян резко вскинул голову и сказал ледяным тоном:

– Молодой человек, за это слово вы мне…

Но вдруг шевалье замолчал и мгновенно успокоился. В глазах у него заплясали смешинки, и он иронически протянул:

– Нет, ты только погляди!

Что же он такого увидел? А вот что.

Мы уже говорили, что лицо юноши украшали черные тонкие усики и остроконечная, тоже черная, как смоль, бородка. Теперь она держалась всего на нескольких волосках.

Накладная, стало быть, бородка. Тут Пардальяна и осенило. Он снял шляпу, раскланялся со свойственным лишь ему одному грубоватым изяществом и воскликнул насмешливым голосом:

– Так это были вы, герцогиня! Разрази меня гром! Как же это я не признал мадам Фаусту в элегантном костюме юного наездника?!!

Фауста – а это действительно была она – одарила шевалье выразительным взглядом, который не поддавался описанию. Сняв перчатки, она заткнула их за пояс, рванула бородку и, отшвырнув ее в сторону, стала мягко потирать распухшее запястье. Пардальян расценил это как немой укор и немедленно извинился:

– Пожалуй, я вел себя грубо. Но кто бы, черт возьми, узнал вас в мужском костюме, с усиками и бородкой? Вы можете возразить, что уж я-то должен был понять, кто передо мной. И что раньше я бы непременно догадался… Да, верно. Но что вы хотите, это было так давно. Не гневайтесь на старика, герцогиня, известно ли вам, что мне уже шестьдесят пять? Нелегкая это штука – годы… Как говорится, старость – не радость. Посудите сами: зрение никудышное, слух ослаб, ноги ватные, руки дрожат, спина не гнется, волосы редкие, седые… В общем, развалина, а не человек. А вот вам повезло, вы – из тех редких людей, над которыми время не властно. Ведь вы совершенно не меняетесь! Право, вы все такая же, какой были в двадцать лет, когда хотели прикончить меня, потому что, по вашим словам, очень меня любили. Странная это все-таки была любовь…

Пардальян словно хотел заговорить женщине зубы или стремился скрасить ей горечь поражения, давая время прийти в себя. И Фауста, действительно взбодрилась и отчасти обрела свое знаменитое хладнокровие, которое потеряла сегодня, похоже, первый раз в жизни.

Пардальян болтал без умолку, ни на миг не спуская с Фаусты глаз. Будь перед ним вооруженный отряд, шевалье был бы не менее собран. Красавица обратила внимание, что Пардальян сознательно встал так, чтобы отрезать ей путь к лошади. Но женщина и не собиралась предпринимать эту последнюю попытку к бегству. Зачем? Она была пленницей Пардальяна. И отлично знала, что он отпустит ее только тогда, когда сам сочтет нужным… если вообще отпустит.

Фауста сохраняла внешнее спокойствие. Но в душе ее вновь поднялась волна отчаяния. Потеря миллионов была для герцогини страшным ударом. Но это было дело поправимое. Деньги она могла взять и из собственного состояния. Правда, на это потребуется время. Конечно, не лучший выход из положения, но все-таки…

А вот потеря свободы означала для Фаусты крушение всех планов, это был бы полный конец. Этот удар был в тысячу раз страшнее, и она разразилась ужасными проклятьями. Пардальян удивился, а она гневно закричала:

– Почему же, почему вы не убили меня?!

– На этот вопрос я вам уже ответил… – пожал плечами шевалье. – Да что мы все стоим, давайте отсюда уйдем, согласны?

Пардальян взял лошадей под уздцы и подхватил Фаусту под ручку. Она не сопротивлялась, понимая, что он сейчас – хозяин положения.

Но Фауста вовсе не собиралась отказываться от борьбы. Ни в коем случае! Женщина просто проявила гибкость, нисколько не сомневаясь, что не все еще потеряно. В голове у герцогини уже роилось множество планов. Она выглядела вялой и безразличной, а сама только и ждала, когда ей улыбнется удача.

– Куда это вы меня ведете? – спросила красавица.

– Вон там – тропинка, – объяснил Пардальян. – Мы вернемся на поле брани и займемся вашими бедолагами, а то они лежат посреди дороги, и никто о них не позаботится.

Фауста кивнула головой, выражая то ли согласие, то ли благодарность. Сделав несколько шагов, женщина серьезно сказала:

– Я должна извиниться перед вами, шевалье.

– Передо мной? – изумился Пардальян. – Да за что? Бог с вами.

– За оскорбительное слово, которое вырвалось у меня в минуту боли и отчаяния, – вздохнула герцогиня. – Вы знаете, что на самом деле я так не думаю. Вам известно, Пардальян, что я никогда не сомневалась в вашей исключительной отваге. Для всех, кто знаком с вами, вы – живое воплощение мужества.

– Прошу вас, мадам, пощадите мою скромность, – потупился шевалье.

А Фауста все так же серьезно продолжала:

– Я о вас такого мнения, что этого не передашь словами!

– Вот черт! Если вы не остановитесь, я просто лопну от гордости, – насмешливо воскликнул Пардальян. И с самым любезным видом добавил: – К счастью, мы оба относимся к людям, которые могут смело говорить друг другу то, что думают, будь то хвала или хула.

Они вернулись на «поле брани». Лошадей Пардальян оставил у живой изгороди, но Фаусту все еще держал под руку.

Эскаргас и Гренгай уже перевязывали д'Альбарана со сноровкой, показывавшей на их богатейший опыт и знания в этой области. У них было с собой все необходимое: бинты, корпия и мази. И река в двух шагах. В то время не предпринимали вылазок, не запасшись маленькой аптечкой. Все, что было нужно, Эскаргас и Гренгай извлекли из кожаной сумки, привязанной к луке седла одной из убитых лошадей.

– Ну что? – поинтересовался Пардальян. Он видел, что Фауста очень волнуется за своего д'Альбарана.

– Ничего страшного, господин шевалье, – успокоил Пардальяна Эскаргас. – Господин де Вальвер может гордиться столь точным ударом, что…

– Через пару недель он будет на ногах. И пусть себе снова кидается на клинки, если ему это нравится, – добавил Гренгай.

– Они знают, что говорят, – объяснил Фаусте Пардальян. – Оба столько раз латали собственные шкуры, что разбираются в этом, как лучшие лекари.

Фауста поблагодарила шевалье кивком головы. И они повернулись к другим раненым. Те были только оглушены – и уже пришли в себя. Гиганты обеспокоенно таращили глаза, узнав свою госпожу в мужском обличье: впрочем, они не слишком удивились, поскольку часто видели Фаусту в костюме наездника.

– Будьте благоразумны, и вас никто больше не тронет, – мягко сказал им Пардальян. – Только от веревок вы освободитесь не скоро… Так надо.

Оба громилы промолчали: они ждали распоряжений от своей госпожи.

– Мы должны сдаться на милость победителя, – мрачно проговорила Фауста.

Перевязанный д'Альбаран очнулся. Он сразу увидел Фаусту и попытался приподняться, но глухо застонал и смиренно извинился:

– Я сделал, что мог, мадам… Но потерпел… поражение.

– Я тоже, – горько усмехнулась красавица. – Я тоже проиграла. Ты ранен, а я в плену… Но мы оба живы, а это главное.

– Сударь, – вмешался Пардальян, – вы удержитесь в седле до Сен-Дени? Это не так уж далеко.

– Думаю, да… – пробормотал великан.

– Тогда действуйте – и вперед, – скомандовал шевалье.

Этот приказ был адресован Эскаргасу и Гренгаю. Те хорошо знали, что делать. Осторожно подхватив раненого, они посадили его на скакуна Фаусты. Не развязывая двух подручных испанца, Гренгай и Эскаргас подтащили их к другим коням и положили поперек седел, крепко прикрутив веревками. Затем, взяв лошадей под уздцы, верные слуги застыли на месте, давая понять, что готовы тронуться в путь.

– Ну, поехали! – распорядился Пардальян.

XVII
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Не выпуская руки Фаусты, шевалье мягко увлек женщину за собой. За ними последовал д'Альбаран. Замыкали процессию Эскаргас и Гренгай, ведя под уздцы лошадей с пленными. Маленький отряд – трое конных и четверо пеших – продвигался шагом, оставив на тропинке трех убитых лошадей.

Сначала все молчали. Краем глаза Пардальян наблюдал за Фаустой. Она была спокойна и ступала уверенно, словно смирившись со своей двойной неудачей. Пардальян удвоил внимание: он не сомневался, что она обдумывает ответный ход. Чтобы отвлечь ее от коварных расчетов, шевалье начал разговор, вынуждая Фаусту отвечать на вопросы.

– Как это вас угораздило пуститься в дорогу одной, без всякого эскорта? – с откровенным интересом осведомился он.

Фауста, похоже, разгадала маневр шевалье. Но отмалчиваться не стала. Женщина хмуро ответила:

– Сами знаете, я не трусиха. И потом, мне казалось, что опасаться нечего… Ведь я была вооружена, а шпагой я владею вполне прилично.

– Согласен, – кивнул Пардальян. – Но почему же вы оказались именно на этой тропинке?

– Потому что мне хотелось проверить самой, как выполняются мои приказы, – процедила герцогиня.

– Понимаю, – усмехнулся шевалье. – Четыре миллиона – это кругленькая сумма. Но именно потому вам и не следовало выезжать без надежной охраны.

– Я же вам объяснила… – сердито посмотрела на собеседника Фауста. – Я думала, что мне нечего бояться. Все делалось в тайне, и я была просто уверена, что об этих миллионах никто не знает.

– Кроме меня, как видите, – ввернул Пардальян.

– Это правда, – вздохнула красавица. – Вы так хорошо осведомлены, что мне остается только выяснить, кто же меня предал.

– Клянусь, никто вас не предавал, – твердо проговорил шевалье. – О скором прибытии этих миллионов из Испании я узнал непосредственно от вас.

– От меня?!! – резко вскинула голову Фауста.

– От вас, – подтвердил Пардальян. – Я ни в коем случае не утверждаю, что вы сами мне все рассказали. Нет. Но вы забываете, что однажды я побывал у вас. И пока я находился в некой комнате, вы, сами того не подозревая, сообщили мне много интересного. В том числе и об ожидаемом вами прибытии миллионов. Как видите, я ничего не пропустил мимо ушей.

– Раз вы так говорите, значит, так оно и было, – задумчиво произнесла Фауста. – Но я не могла вам сообщить, в какой именно день мне придут эти миллионы… Этого я и сама еще не знала… И я не имела возможности рассказать вам, каким путем их мне доставят, по какой дороге отправится за ними д'Альбаран… Я тогда даже не решила, что пошлю за грузом именно его. Выходит, меня все-таки предали…

– Уверяю вас, что вы заблуждаетесь, – заверил женщину Пардальян, – Все это я выяснил сам. И без особого труда.

– Можно поинтересоваться, как? – вскинула брови Фауста.

– Боже ты мой, да самым простым способом! – воскликнул шевалье. – Я послал на Испанскую дорогу верного человека. У него нюх, как у ищейки, а по-испански он говорит, как уроженец Кастилии. Когда он встретил обоз, то сразу понял, что поклажу охраняют солдаты, хоть и переодетые слугами из богатого дома. Даже между собой они говорили только по-французски – и очень правильно говорили – но мой молодец мигом почуял, что это испанцы. Он сошелся с ними поближе, как обычно сходятся со служивыми, поставив им несколько бутылок доброго вина. Вот языки у них и развязались. Впрочем, знали солдаты немного. Но этого немногого хватило, чтобы догадаться об остальном. Что же до господина д'Альбарана, то он – ваша правая рука, и я подумал, что именно ему вы прикажете доставить на место груз, который везли вам то по воде, то по суше. Поэтому другой верный мне человек следил за вашим преданным слугой. Сегодня утром мой парень доложил мне об утренней прогулке д'Альбарана, и я понял, что пора действовать. Как видите, герцогиня, мне не понадобилось подкупать ваших лакеев. Впрочем, мне было бы трудно это сделать: сами знаете, у меня за душой ни гроша.

– Я вам верю, – просто сказала Фауста, поражаясь про себя неистощимой изобретательностью Пардальяна. Немного помолчав, женщина спросила: – И что же вы собираетесь делать с этими деньгами?

– Верну их хозяину, черт возьми! – воскликнул шевалье.

– Как? – притворно изумилась Фауста. – Вы отдадите мне миллионы, которые у меня отняли?

– Я сказал, что верну их хозяину, – холодно отчеканил Пардальян.

– Однако… по-моему, это мои деньги, – осторожно заметила герцогиня.

– Это вам только кажется, – отозвался шевалье. – Теперь они принадлежат королю. Впрочем, говоря с вами, необходимо избегать расплывчатых выражений, потому я уточняю: королю Франции, Его Величеству Людовику XIII.

– Вот это новость! – вскричала Фауста. – Как же вы объясните, что мои деньги стали вдруг собственностью короля Франции, Его Величества Людовика XIII?

– Это без труда растолкует вам любой француз, ухмыльнулся Пардальян. – По существу, груз, который вы ждете, – такой же товар, как и любой другой. А вам должно быть известно, что монарх имеет право конфисковать любой товар, ввезенный в королевство незаконным путем. Вы не станете отрицать, что бочки с так называемом испанским вином доставлены во Францию тайно. Следовательно, Людовик XIII пользуется своим правом. И право это не дано оспаривать даже королю Испании. А от себя добавлю: имея в виду цель, для достижения которой вам понадобились эти деньги, их сразу можно конфисковать.

– Не буду спорить. – вздохнула Фауста и добавила с язвительной улыбкой: – Остается только понять, как к этому отнесется Его Величество Филипп Испанский.

– Испанский король поймет, что ему лучше промолчать, – ответил Пардальян с такой же улыбкой. – Если он недостаточно мудр, это растолкуете ему вы, мадам; ведь человека умнее вас я, пожалуй, и не встречал. Мне не надо объяснять вам, насколько вы должны быть заинтересованы в том. чтобы замять эту историю… А если ваш монарх поднимет шум, расследования не избежать. Поверьте, вам лучше смириться с этой потерей.

Фауста хорошо знала, что Пардальян редко прибегает к угрозам. Но если уж его к этому принуждали, то противникам шевалье лучше было смириться… Герцогиня опустила голову и тяжко вздохнула.

– Да неужели вы так расстроены? – воскликнул Пардальян. – Конечно, деньги немалые! Но ведь это – пустяк по сравнению с вашим сказочным богатством!

– А вы полагаете, что я огорчена из-за денег? – мрачно осведомилась Фауста.

– Я понимаю, что вам жалко не этих миллионов. Вам горько, что не осуществятся ваши планы, – проговорил шевалье. – Но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, игра еще не окончена. Вы еще можете победить! Черт возьми, вы терпели и более жестокие поражения, но всегда держались молодцом. Отчего же вы так удручены на этот раз?

Глаза Пардальяна хитро поблескивали. Это означало, что он придумал хороший ход. Несомненно, шевалье понимал, что творится в душе красавицы, но хотел, чтобы Фауста сама сказала ему об этом. И Пардальян добился своего. То ли женщина не почувствовала подвоха, то ли спешила выяснить, что ее ожидает, так или иначе, она выложила все как на духу:

– Раньше у меня оставалась свобода. Для таких людей, как мы с вами, это величайшая ценность. А сейчас я… ваша пленница. Понимаете?

– Еще бы, – улыбнулся Пардальян и подумал: «Я так и знал».

Глаза у него заискрились лукавством, и он проговорил:

– Ну, пленница – это громко сказано…

– Но я в ваших руках… – прошептала Фауста.

– Это точно, – согласился шевалье.

– Что вы собираетесь со мной делать? – дрогнувшим голосом спросила красавица.

– Я буду сдувать с вас пылинки, – нежно пообещал Пардальян, – Вы ведь проведете со мной довольно много времени…

«У-у, дьявол! Чтоб ты провалился!» – мысленно выругалась Фауста.

Но огромным усилием воли, на которое, возможно, только она и была способна, герцогиня немедленно взяла себя в руки, к лицо ее осталось бесстрастным.

– Если только… – добавил Пардальян и замолчал.

Вздумав немного проучить Фаусту, он играл с ней, как кошка с мышкой. И мы не будем осуждать его: это была невинная забава по сравнению с тем злом, которое красавица причинила шевалье. Но это наше сугубо личное мнение, которое мы ни в коем случае не навязываем читателю. Последнее слово всегда за ним, он – высший судья, и ему решать, что хорошо и что плохо.

Впрочем, игра велась с таким добродушием и тактом, что Фауста ничего не почувствовала. Но она очень хорошо поняла, что у нее появился неожиданный шанс на спасение. И она вся напряглась, чтобы ничем себя не выдать. Когда женщина заговорила, трудно было поверить, что недавно она рычала, как разъяренная тигрица; теперь голос красавицы журчал как ручеек.

– Если только – что?.. – осторожно спросила она.

– Если только вы не согласитесь пойти на одну маленькую сделку, – закончил Пардальян.

– Ваши условия? – деловито осведомилась Фауста.

– Я возвращаю вам драгоценную свободу, а вы – вы отдаете мне крошку Лоизу, – промолвил шевалье.

Это было очень серьезное предложение. И оно застало Фаусту врасплох. Женщина как-то совсем упустила из виду, что у нее в руках – внучка Пардальяна, которую можно использовать как заложницу.

– Это невозможно, – решительно отрезала герцогиня. И тут же спохватилась: – По крайней мере… Вы позволите мне задать вам один вопрос, Пардальян?

– Хоть десять, хоть сто, сколько угодно… Я не спешу, – ответил шевалье насмешливым тоном.

– Я могу хоть сию секунду сказать вам, где находится эта девочка, – заявила Фауста. – Через два часа вы заключите ее в свои объятия… Но если я открою вам эту тайну – отпустите ли вы меня прямо сейчас?

– Прямо сейчас – нет, – твердо проговорил Пардальян.

– Вы мне не верите? – воскликнула герцогиня.

– Верю, – произнес шевалье не менее твердо. – Я знаю, что вы меня не обманываете. Знаю, что найду девочку в указанном месте. И знаю, что без помех заберу ее с собой.

– Так чего же вы боитесь? – удивилась Фауста.

– Ничего, – спокойно ответил Пардальян. – Просто вы готовы отдать мне девочку прямо сейчас, а я могу вернуть вам свободу только вечером.

– Когда вы будете уверены, что испанские миллионы уже покоятся в сундуках короля? – прошипела красавица.

– Да, черт возьми! – кивнул шевалье.

– Вы жертвуете внучкой ради этих миллионов? – изумилась Фауста.

– Без малейших колебаний, – решительно заявил Пардальян. – И совесть меня не мучает, – добавил он.

– Что ж, тогда и я без колебаний жертвую этими миллионами, своей свободой и оставляю девочку у себя, – проговорила Фауста.

– Как вам угодно, – отрезал Пардальян с безразличием, которое вовсе не было наигранным.

Это равнодушие удивило Фаусту, и она украдкой бросила на шевалье быстрый взгляд. Не переставая краем глаза наблюдать за ней, Пардальян перехватил этот взгляд, улыбнулся и, пожав плечами, сказал:

– Право, герцогиня, странное вы существо! Это ведь вы баснословно богаты, а не я! Четыре миллиона для такого бедняка, как я, – это сумасшедшие деньги. Мне такие сокровища и не снились! Так на кой черт я буду жертвовать этой суммой ради девочки, которую я и так получу, когда захочу?

– Уверяю вас, шевалье, что вы ее не найдете! – вскричала Фауста.

– Уверяю вас, герцогиня, что я ее и искать не буду, – спокойно промолвил шевалье.

– А как же?.. – пролепетала женщина.

– Я вам уже сказал. Мне не к спеху. Могу и подождать, – пожал плечами Пардальян.

– Что?! – окончательно вышла из себя герцогиня.

Шевалье выдержал паузу и очень спокойно пояснил:

– Я же вам уже растолковал: я подожду, пока вы сами не скажете мне, где прячете малышку.

– И вы уверены, что я это сделаю? – насмешливо спросила Фауста.

– Я в этом уверен не меньше, чем в том, что солнце уже высоко и начинает припекать сильнее, чем хотелось бы, – ухмыльнулся Пардальян.

Его железная выдержка произвела на Фаусту большое впечатление. Она замолчала и впала в глубокую задумчивость. А Пардальян, искоса наблюдая за ней и загадочно улыбаясь в седые усы, говорил себе:

«Клюнула! Она клюнула на мою приманку! Все будет так, как я решил, черт побери!»

Шевалье не ошибся: Фауста обдумывала слова, которые он произнес таким уверенным тоном. Мысль о том, что она сама может отдать Пардальяну девочку, показалась герцогине вначале столь дикой, что Фауста и задерживаться на ней не стала. Но мысль эта все время возвращалась, и как красавица ни пыталась ее прогнать, ничего не получалось. Тогда женщина невольно стала рассматривать слова Пардальяна со всех сторон, прикидывая и так, и этак, и вскоре сия идея уже совсем не представлялась ей абсурдной! Проезжая мимо первых домов Сен-Дени, герцогиня рассуждала так:

«А почему бы и нет?.. Почему бы не сказать ему, где находится девочка? Ведь я никогда не желала ей зла… даже наоборот. Мало ли что я говорила… у меня и в мыслях не было навсегда разлучать ее с семьей, которая горько оплакивает крошку. И раз уж я решила вернуть малютку, какая разница, случится ли это чуть раньше или чуть позже?.. В самом деле, почему бы и нет?.. Главное – заманить Пардальяна в дом, где спрятана девочка; пусть они побудут немного вместе, чтобы он убедился, что это именно она и что ее не обижали; надо уверить шевалье, что Лоизу никто больше не удерживает, что она свободна… Все это не так уж сложно… Труднее другое: устроить так, чтобы Пардальян сам захотел надолго остаться в этом доме после того, как малышку отпустят… и тогда живым оттуда шевалье уже не выберется… Вот что надо продумать… Да, это непросто… очень непросто. Но вполне возможно!»

Как только Фауста допустила, что может уступить Пардальяну, как только, пойдя в своих рассуждениях дальше, наметила себе новую цель, – женщина тут же стала размышлять над осуществлением задуманного.

«В Евангелии сказано: „Ищите, и обрящете“. Значит, будем искать», – решила Фауста. Сложность задачи лишь подстегивала воображение красавицы.

Она шла молча, методично перебирая в мыслях все возможные варианты, и настолько увлеклась, что забыла обо всем на свете; а ведь прежде чем изобретать смертоносную ловушку для Пардальяна, герцогине следовало подумать, как освободиться самой.

Пардальян вел Фаусту под руку и больше не мешал своей спутнице размышлять. Впрочем, они были уже у цели, достигнув окраины маленького городка, в котором французские короли обретали вечный покой. Пардальян остановился и тем самым вывел Фаусту из глубокой задумчивости.

– Мадам, – проговорил он, – мы пойдем по людным улицам. Не советую вам поднимать крик и звать на помощь. Лучше спокойно следуйте туда, куда я вас поведу. Очень рекомендую прислушаться к моим словам, ведь это в ваших интересах.

Пардальян произнес все это небрежно и как бы между прочим. Но глаза его пылали, усы топорщились, губы кривились в мрачной улыбке – лик шевалье был ужасен.

Неустрашимая Фауста дрогнула и пообещала:

– Я буду молчать. И без сопротивления последую за вами.

Оба говорили громко, чтобы их слышали и остальные пленники. И все же Пардальян счел нужным обратиться прямо к ним. Чуть грубее и с тем же свирепым видом он крикнул:

– Эй вы там, поняли? Поступайте так же, как ваша госпожа… Иначе горько пожалеете!

За них ответила Фауста:

– Когда я молчу, никто из моих людей и пикнуть не смеет.

– Тем лучше, – спокойно заявил Пардальян. И скомандовал: – Ну, вперед.