Текст книги "Тайна тринадцатого апостола"

Автор книги: Мишель Бенуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

59

Аравийская пустыня, сентябрь 622 года

Всадник родом из знаменитого клана Корайшитов ехал сквозь ночную тьму. Он держал путь в Медину, торопя своего измученного верблюда. Потом эту ночь нарекут Хиджрой, для мусульман она станет началом эры ислама.

Он бежал из оазиса Бакка. Бежал потому, что Корайшиты поклонялись священным камням, даром что звались сынами Авраамовыми.

К тому моменту, когда настала ночь времен, в Бакке, этом оазисе среди пустыни, где отдыхали караваны, выросла уже целая еврейская община. Во главе ее стоял ученый раввин, фанатично мечтавший весь арабский мир обратить в иудаизм, прельстив своими обычаями и преданиями. Один юный араб и впрямь увлекся речами этого эмоционального проповедника. Он стал учеником раввина и втайне принял его веру.

Но раввин требовал от него большего. Если надменные Корайшиты отвергают проповеди еврея, может быть, они прислушаются к нему, арабу из их же рода? Разве он не стал иудеем в сердце своем? Так пусть теперь юноша провозгласит все то, чему он его учил, на площади своего селения.

«Скажи им», – без устали твердил ему наставник… Чтобы ничего не упустить из его ученых речей, Мухаммед стал делать записи, которых накапливалось все больше. Писал по-арабски: раввин понимал, что с этими людьми надо не на иврите толковать, а на их родном языке. Корайшиты сочли, что это уж слишком; их родич пытается ниспровергнуть культ священных камней, источник их богатства! Они бы еще простили ему, если бы он стал назореем, эти христианские раскольники прибыли сюда несколько столетий назад, их пророк Иисус никакой угрозы не представлял. Молодой араб внимал их поучениям так же охотно, как наставлениям своего раввина, но Иисус пленял Мухаммеда, юноше хотелось приблизиться к нему. Но Корайшиты не дали ему времени на это – они его изгнали.

И вот теперь он спешил в Медину, не имея при себе никаких пожитков, кроме своих драгоценных записей. Тех, что он делал день за днем, слушая своего раввина: «Скажи им».

В Медине он как будто переродился, его пламенными речами заслушивались, круг последователей рос на глазах, постепенно охватывая весь край. Он быстро стал вождем, уважаемой политической фигурой. Чтобы организовать тех, кто примкнул к нему, потребовались законы, сначала он их провозгласил, а потом стал записывать. Новые листы добавлялись к прежним ученическим заметкам. Порой сюда же попадали и отдельные рассказы о его жизни. Постепенно из этих записей сложилось что-то вроде толстой тетради путевых впечатлений.

Когда он пожелал и евреев завербовать под свои знамена, те без обиняков отказались. В ярости он прогнал их из города и обратился к христианам севера. Эти согласились поддержать его, но с условием: он должен принять христианство и признать божественность Иисуса. Мухаммед проклял их и отныне проникся единой ненавистью как к христианам, так и к евреям.

Одни лишь назореи снискали его благосклонность. Для них и их пророка Исы он находил похвальные слова.

Победителем возвратясь в Бакку, Мухаммед саблей расшвырял все священные камни идолопоклонников. Но перед иконой, изображавшей Иисуса и его мать, которую назореи всегда почитали, он остановился, спрятал саблю в ножны и отвесил глубокий поклон.

Со временем, как это часто бывает, название «Бакка» слегка трансформировалось, и оазис стал известен миру под другим именем.

Мекка!

Два поколения спустя калиф Осман переделал на свой лад путевые заметки Мухаммеда и нарек их Кораном, объявив, что эту книгу Мухаммед писал непосредственно под диктовку Аллаха. С тех пор никто не должен был сомневаться в божественной природе Корана, если хотел остаться в живых.

У ислама не было своего тринадцатого апостола.

60

Площадь Святого Петра шумела от праздничного наплыва публики. На фасаде базилики красовался огромный портрет нового праведника, причисленного к лику блаженных. Погода выдалась солнечная и не слишком холодная, что позволяло провести торжества в его честь на улице. Колоннада Бернини величественно встречала пеструю толпу, ликующую оттого, что ей удается лицезреть Святейшего Отца и участвовать в христианском празднике.

Кардинал Катцингер, как и пристало префекту Конгрегации, совершал богослужение вместе с папой – одесную от него. Собственно, он и был инициатором этого торжества, потому как в следующий раз к лику блаженных планировалось причислить основателя организации «Опус Деи». Список добродетелей следующего претендента можно бы составить без хлопот, но ведь еще нужно подыскать три чуда, необходимых для канонизации – таковы правила. Катцингер машинально поправил полу папской ризы, соскользнувшую оттого, что старого понтифика била дрожь – симптом тяжкого недуга. Слушая речь папы, кардинал усмехнулся. «Чудеса будут, найдем. Но главное из чудес – то постоянство, с каким католическая апостольская римская церковь держится уже который век».

Катцингер лично знал следующего кандидата в святые. Основавший в 1928 году «Опус Деи» Хосе Мария Эскрива де Балагер принимал весьма деятельное участие в гражданской войне в Испании на стороне Франко, а потом был дружен с одним молодым офицером чилийской армии, неким Аугусто Пиночетом. Его отец также вложил свою лепту в грядущую канонизацию сына, отправившись на восточный фронт воевать с коммунистами. Возвести на священный алтарь такого человека, как Эскрива де Балагер, – это ведь еще и дань почтения его родителю, павшему, защищая Запад.

На скамьях перед возвышением, где священнодействовал папа, среди других прелатов сидел и монсеньор Кальфо. На этом скромном месте, полагающемся минутанту, он наслаждался лаской солнечных лучей и пышностью церемонии. «Только католическая церковь способна облечь подобной красотой встречу божественного и человеческого начал, превратить ее в зрелище, привлекающее толпу», – думал он. В конце церемонии, когда за спиной папы уже выстроилась процессия сановитых духовных лиц, он встретился глазами с кардиналом, и тот едва приметным властным жестом подал ему знак.

Час спустя эти двое сидели друг против друга в кабинете Катцингера, причем выражение лица последнего не предвещало ничего хорошего.

– Итак, монсеньор, чего мы достигли в нашем деле?

В отличие от кардинала Кальфо был настроен вполне непринужденно, в чем отчасти ему помогала Соня; он нашел в ней не только опытную жрицу Эроса, но и слушательницу, внимающую ему с готовностью.

– Ваше преосвященство, мы быстро продвигаемся к цели. Отец Нил весьма упорен в своих исследованиях.

Кардинал скривился. Доклады Лиланда, пустые и бесцветные, появлялись все реже, а нажимать на отца Бречинского было пока рано, его власть над поляком опиралась на темные стороны души человеческой, воспользоваться подобным рычагом можно лишь единожды, но уж наверняка. Так что в настоящий момент игра была целиком в руках монсеньора Кальфо.

– Что вы имеете в виду?

– Да что говорить, – Кальфо поморщился, – он нашел след утраченного апостольского послания, который послужит подтверждением его нового толкования Евангелия от Иоанна.

Кардинал поднялся и, жестом пригласив Кальфо следовать за ним, подошел к окну, откуда открывался вид на площадь Святого Петра. Возвышение, воздвигнутое специально для папы, было еще не убрано, и тысячи паломников описывали круги возле этого центра, как вода внутри засасывающей ее воронки. Толпа казалась счастливой, словно большая семья, которая радуется, обнаруживая все новые нити кровного родства.

– Посмотрите на них, монсеньор. На нас с вами лежит ответственность за миллионы верующих, которые, подобно этим, живут надеждой на воскресение, купленное ценой самопожертвования воплощенного Бога. И что же, один человек поставит все это под сомнение? Мы не можем этого допустить. Вспомните Джордано Бруно, монаха, также очень упорного в своих изысканиях; несмотря на свою европейскую известность, он был сожжен в километре отсюда, на Кампо-де-Фьори. Сейчас на карту поставлена нерушимость миропорядка – и снова некий монах готов поколебать его. Мы не можем больше, как встарь, лечить прижиганиями болячки на теле церкви. Но мы должны незамедлительно положить конец ученым трудам отца Нила.

Кальфо ответил не сразу. Одиннадцать одобрили предложенную им линию поведения: говорить кардиналу об этом деле ровно столько, чтобы его напугать, но не упоминать при этом о конечной цели Союза.

– Не думаю, ваше преосвященство, – возразил он наконец. – Это всего лишь интеллектуал, книжный червь, он не отдает себе отчета в том, что делает. Полагаю, можно позволить ему продолжать, пока мы держим ситуацию под контролем.

– Однако, если он вернется в свое аббатство, как мы помешаем ему разболтать о своих находках?

– Терпение, ваше преосвященство! Чтобы заставить умолкнуть тех, кто отступает от церковной доктрины, есть другие способы, менее экстравагантные, чем катастрофа в поезде.

Накануне ему пришлось успокаивать Моктара, взбешенного тем, что отец Нил усомнился в возвышенной природе Корана и божественности основателя ислама. Палестинец жаждал перейти к действию немедленно.

Всего за несколько дней отец Нил надел на себя пояс смертника. Но Кальфо не хотел, чтобы этот шахид поневоле взлетел на воздух прежде, чем он успеет принести настоящую пользу католической церкви. Машинально крутя епископский перстень на своем безымянном пальце, он с улыбкой заверил собеседника:

– Отец Нил и в Риме ведет себя так, будто и не покидал своего аббатства, из Сан-Джироламо выходит только затем, чтобы отправиться в ватиканское книгохранилище, не общается ни с кем, кроме своего друга Лиланда, у него нет никаких контактов с прессой или с какими-либо вольнодумными сообществами, о которых он, по-видимому, даже не подозревает.

Многозначительно кивнув на площадь Святого Петра, Кальфо добавил:

– Никакой опасности для этих толп верующих он не представляет. Они никогда о нем не услышат, да и он, затворившись в монастыре, добровольно отказался иметь что-либо общее с миром. Предоставим ему спокойно продолжать свои труды; я верю в воспитание, которое он за время послушничества получил в аббатстве Сен-Мартен. Кто получил монастырскую закалку, тот сохранит ее на всю жизнь. Пусть возвращается в строй, ну а уж если ему захочется заново обрести внутреннюю свободу, тут мы вмешаемся. Но я уверен, что такая необходимость не возникнет.

Расставаясь, оба прелата испытывали чувство глубокого удовлетворения. Один полагал, что достаточно встревожил его преосвященство, оставив себе при этом свободу маневрировать. А второй в тот же вечер ждал Антонио, от которого надеялся узнать почти все, что известно ректору Союза Святого Пия V.

61

– Сегодня утром состоится церемония причисления к лику блаженных, так что на площади Святого Петра будет не протолкнуться, пойдем кружным путем.

Погрузившись каждый в свои мысли, они зашагали по виа Борго Санто-Спирито, а потом направились к ватиканскому центру мимо замка Сан-Анжело, который встарь был мавзолеем императора Адриана, потом стал крепостью и папской тюрьмой. Отцу Нилу трудно было привыкнуть к тяжелому молчанию, которое частенько повисало между ними с тех пор, как он прибыл в Рим. Наконец Лиланд заговорил:

– Я тебя не понимаю, ты годами носа не высовывал из своего монастыря и здесь тоже живешь затворником. А ведь когда мы были студентами, ты так любил Рим! Используй же хоть немножко свое пребывание здесь, походи по музеям, навести людей, которых когда-то знал… Ты ведешь себя так, будто носишь свое аббатство на спине, как улитка – раковину, вот и сейчас оно с нами рядом!

Отец Нил грустно взглянул на своего товарища:

– Уходя в монастырь, я избрал уединение. Я долго считал, что церковь и есть моя семья, которая заменяет ту, что меня отвергла. А теперь я понимаю, что мои поиски подлинного Иисуса исключают меня и из этой второй, приемной семьи. Подвергать сомнению основы религии – такое не остается безнаказанным. Мне кажется, что тринадцатый апостол, когда противопоставил себя Двенадцати, испытывал сходное одиночество. У меня остался лишь один друг – Иисус, тайну которого я пытаюсь разгадать.

Вздохнул и поправился:

– Кроме тебя, конечно.

Они шли вдоль длинной стены, окружавшей Ватикан. Американец сунул руку в карман и вытащил две розовые маленькие картонки: – У меня для тебя сюрприз. Я получил два приглашения на концерт Льва Барионы в Академии Святой Цецилии в Риме. Это будет перед самым Рождеством. Ты не можешь отказаться – тебе придется пойти со мной.

– А кто этот Лев Бариона?

– Знаменитый израильский пианист, мы с ним вместе учились у Артура Рубинштейна и подружились, можно сказать, рядом с учителем. Лев – удивительный человек, и жизнь он прожил необычную. К приглашению он приложил записку, в которой уточняет, что второй билет для тебя. Он будет играть Третий концерт Рахманинова, среди современных исполнителей которого с ним никто не сравнится.

– Буду очень рад, – сказал отец Нил. – Я люблю Рахманинова, да и на концертах уже не был так давно! Это поможет мне развеяться.

Они уже вошли в Ватикан, но тут он вдруг остановился, нахмурившись:

– Однако… как это может быть, что твой друг прислал второй билет специально для меня?

Это замечание озадачило Лиланда, он собрался ответить, но тут им пришлось отскочить в разные стороны – прямо на них ехал роскошный лимузин. Внутри мелькнуло пурпурное облачение кардинала. Автомобиль замедлил ход, въезжая под портик бельведера, и тут отец Нил вдруг схватил американца за руку.

– «S.C.V.»! Да это же те самые буквы, что записаны в ежедневнике Андрея, как раз перед словом «тамплиеры»! «Sacra Civitas Vaticani». – «Священный город – государство Ватикан»! Сколько дней я голову ломал, что они могут означать; поскольку они стоят перед неполным шифром Дьюи, я был уверен, что это указание на какую-то библиотеку. Но теперь, Ремберт, я, кажется, понял! Эта аббревиатура, а следующие за ней четыре цифры – указание на место, где находятся нужные мне произведения, то есть на одну из ватиканских библиотек в системе «S.C.V.». Я должен был подумать об этом, ведь отец Андрей был очень настойчив. В библиотеке Сан-Джироламо он умудрился откопать редкий текст Оригена, а здесь нужно искать вторую книгу, шифр которой он записал. Закинув голову, отец Нил оглядел величественное здание.

– Где-то здесь есть книга, которая, вероятно, поможет мне узнать что-то еще о тринадцатом апостоле. Но знаешь, Ремберт, я никак не пойму: каким образом в этой истории замешаны тамплиеры?

Но Лиланд его больше не слушал. Одна мысль мучила его: почему Лев Бариона прислал ему два билета?

Он машинально набрал код доступа в книгохранилище Ватикана.

Когда зазвонил звонок, отец Бречинский нервно вцепился в локоть своего собеседника:

– Это наверняка они, я сегодня утром никого больше не жду. Если выйдете через парадное, вы с ними столкнетесь. В книгохранилище есть лестница, ведущая прямо в библиотеку, я вас провожу. Быстрее, они сейчас придут.

Антонио, облаченный в строгую сутану, бросил испытующий взгляд на поляка, чье мертвенно-бледное лицо выражало полную растерянность. Задача оказалась легче легкого: короткого разговора в кабинете отца Бречинского хватило, чтобы библиотекарь согласился на все. Кардинал хорошо изучил людскую натуру, достаточно нащупать место, нажать на него – и все пойдет как надо.

62

Перебросив свои пышные волосы со спины на грудь, Соня смотрела на маленького человечка, который снова натягивал на себя одежду. В конечном счете он не был злым. Только чудаковатым – эта привычка болтать без умолку, пока она делает то, чего он от нее ждет… Когда она приехала в Саудовскую Аравию, соблазнившись заманчивыми предложениями работы, то сразу угодила в гарем крупного государственного сановника. Араб занимался любовью, не произнося ни слова, и заканчивал свое дело быстро. Но этот – совсем другое дело, наверное, он все же малость чокнутый, хочет, чтобы все было медленно, а иногда так смотрит, что ей становится не по себе. И рассказывает вкрадчивым голосом такие вещи, что ее просто прямо воротит от этого епископа.

С Моктаром, который привез ее в Рим, она не могла об этом говорить. Он тогда сказал ей: «Вот увидишь, этот клиент платит отлично». И правда, епископ был щедр. Но теперь Соня пришла к выводу, что эти деньги ей достаются слишком дорого.

Застегивая ворот сутаны, Кальфо повернулся к ней:

– Тебе надо уйти, у меня сегодня вечером собрание. Важное. Понимаешь?

Она кивнула. Епископ объяснил ей: чтобы всходить по ступеням «Небесной лестницы» [14]14
  Известное сочинение святого Иоанна Лествичника, одного из отцов церкви.


[Закрыть], нужно поддерживать диалектическое напряжение между двумя перилами – плотским и духовным. Она в этой галиматье ничего не поняла, но знала: прийти снова нужно через два дня, не раньше.

Это всегда так, когда у него «важное собрание». А завтра – пятница, тринадцатое.

Двенадцать апостолов держались сегодня с особой торжественностью. Антонио, облаченный в белый стихарь, молча проскользнул вдоль длинного стола к своему месту. Странный черный взор – единственное, что было видно из-под закрывавшей лицо ткани, – был кроток и невинен.

– Как всегда бывает в пятницу, тринадцатого, братья мои, сегодняшнее собрание предусмотрено уставом. Но, прежде чем поклониться бесценной реликвии, коей мы владеем, я должен ввести вас в курс последних событий, связанных с нашей текущей миссией.

Ректор выдержал паузу, глядя на распятие, что высилось перед ним, затем в полной тишине продолжил:

– Благодаря моему палестинскому агенту мы располагаем записями всех разговоров, что ведутся в квартире на виа Аурелиа. Француз показал себя достойным преемником отца Андрея. Ему удалось взломать код надписи из Жерминьи, а также благодаря первой фразе коптского манускрипта понять ее смысл. Он нашел цитату из Оригена и благодаря второй фразе манускрипта напал на след послания тринадцатого апостола, о существовании которого отец Андрей также догадывался, но убедился в этом, лишь приехав сюда, в Рим.

По собранию пробежал легкий шум. Один из апостолов приподнял над столом руки:

– Брат ректор, не играем ли мы с огнем? Со времен тамплиеров никто не подходил так близко к тайне, которую мы оберегаем.

– На нашем собрании уже взвешивались все за и против, и решение принято. Предоставить отцу Нилу продолжать свои изыскания – да, это риск, но риск рассчитанный. Несмотря на усилия наших предшественников, не все следы послания уничтожены полностью. Мы знаем, что, будучи предано огласке, оно может разрушить католическую церковь и всю цивилизацию, душой и вдохновительницей которой она является. Возможно, что существует еще один экземпляр этого документа, нам пока неизвестный. Не станем же повторять ошибку, допущенную с отцом Андреем: не надо мешать хорьку гнаться за добычей. Если монаху удастся выяснить местонахождение послания, мы сразу начнем действовать. Сейчас отец Нил работает на нас…

Его прервал другой апостол, чей широкий белоснежный стихарь не мог скрыть тучной фигуры:

– Большую часть времени они проводят в книгохранилище Ватикана. Как мы может контролировать, о чем они там разговаривают?

Никто, кроме ректора, не знал, что этот апостол – высокопоставленный член Конгрегации распространения веры, одной из самых успешных разведслужб мира. Этот человек имел доступ к информации, собранной со всех концов мира, вплоть до малейших сельских приходов. Поэтому Кальфо ответил ему почтительно.

– Вчера один из нас посетил отца Бречинского и напомнил ему кое о чем. Похоже, что тот осознал своё положение. Думаю, мы в самом скором времени выясним, способен ли отец Нил отыскать послание. А теперь перейдем к предписанной уставом церемонии.

С помощью двух апостолов он сдвинул с места деревянное панно и торжественно взял со средней полки ларец. Затем, повернувшись к замершим в неподвижности Одиннадцати, поставил его на стол и низко поклонился:

– В пятницу 13 октября 1307 года сенешаль Гильом де Ногаре арестовал тамплиеров великого магистра храма Жака де Моле и тридцать восемь его собратьев. Их заточили в подземную темницу и пытали, не давая передышки. В тот же день по всей Франции обезвредили почти всех членов ордена. Христианство было спасено. С той поры пятница, 13-го – день, судьбоносный для всего мира, и мы сегодня отмечаем его согласно нашему уставу.

И он, склонясь над ларцом, открыл его, затем отступил на шаг. Там, внутри, было то, о чем не знал отец Нил, нашедший почти все следы, оставленные в истории посланием тринадцатого апостола.

– Братья мои, прошу приступить к ритуалу поклонения.

Апостолы встали и чередой потянулись, чтобы прикоснуться губами сначала к перстню ректора, а после – к тому, что хранилось в ларце.

Когда настала очередь Антонио, он на мгновение замер над столом: уложенный на красную бархатную подушечку, перед ним мягко сиял золотой самородок в форме слезы.

«Все, что осталось от клада тамплиеров!» Он наклонился, губы его коснулись золотой слезы. Ему показалось, что она все еще обжигает, а перед глазами мелькнула страшная картина.