Текст книги "Читая Маркса..."

Автор книги: Милица Нечкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

V. Художественная конкретизация

Всякий научный труд оперирует большим количеством обобщений. Значительная их доля в высокой степени отвлеченна и, следовательно, в высокой степени насыщена конкретным содержанием. В процессе усвоения прочитываемой читателем научной работы ему необходимо, хотя бы бегло, заполнить обобщение конкретным содержанием, чтобы глубже воспринять это обобщение в процессе его взаимоотношений с окружающим. Обобщения – «крупная буржуазия», «ростовщический капитал», «господствующие классы», «первоначальное накопление капитала», – должны в процессе усвоения читателем мгновенно заполниться конкретным содержанием. Если они не конкретизируются, они не будут отчетливо восприняты. Маркс помогает читателю в этой работе отдельными конкретными образами. Как ни прост с виду этот прием, он достигает значительных результатов в смысле живости восприятия читателем и правильного понимания обобщения.

Иногда эта конкретизация дается одновременно с обобщением: июньское восстание 1848 г. объединило «одним общим лозунгом спасения собственности, религии, семьи и общества все фракции господствующих классов – земельных собственников и капиталистов, биржевых волков и лавочников, протекционистов и фритредеров, правительство и оппозицию, попов и вольнодумцев, молодых блудниц и старых монахинь»[89]89
  Там же, с. 295.


[Закрыть]. Обобщение значительной емкости – «все фракции господствующих классов» – должно быть конкретизировано читателем. В смысле теоретической правильности и глубины мысль Маркса отнюдь не пострадала бы, если бы обобщение осталось без конкретной расшифровки. Но доступность текста, его усвояемость для читателя, возможность его сотворчества с автором, – а к этому в конечном счете и сводится весь процесс усвоения – пострадали бы значительно, особенно у читателя, начинающего знакомится со сложной теоретической литературой. Конкретизация же Маркса, как и всякая подобная конкретизация, носит в себе элементы художественности, ибо указывает отдельные, заполняющие понятие явления в порядке образа, а не прямого непосредственного значения. Важны не попы и вольнодумцы; молодые блудницы и старые монахини как таковые – они важны лишь как представители типов различных, с виду даже противоположных группировок правящих классов. Их видимая противоположность – крупный биржевой делец-волк, и вдруг какой-то лавочник, монахиня и блудница, поп и вольнодумец – лишь подчеркивает единство их классовой основы, сплочение в борьбе против революции за сохранение «священной собственности». Еще пример – высокая степень обобщения понятия, «меновое отношение товаров в понимании фритредеров» таким же образом конкретизировано Марксом: предварительно Маркс напоминает, что, в то время как меркантилисты переносят центр тяжести на качественную сторону стоимости, на денежный эквивалент товара, «современные торгаши фритредерским товаром» должны сбыть его за любую цену и сосредоточивают свое внимание на количественной стороне относительно формы стоимости. «Следовательно, для них и стоимость и величина стоимости товара существуют лишь в том выражении, которое они получают в меновом отношении товара, т.е. лишь на столбцах текущего прейскуранта товаров»[90]90
  Там же, с. 71.


[Закрыть]. Столбцы текущего прейскуранта взяты опять-таки как образ, конкретизирующий обобщение и важный не сам по себе, в своем прямом значении, а лишь как типовой представитель той конкретности, которая представляет собой содержание обобщения. Профессиональная обязанность «шотландца Маклеода» заключается в том, «чтобы разукрашивать возможно большим количеством учености рутинные представления банкиров Ломбард-стрита»[91]91
  Там же.


[Закрыть]. Ломбард-стрит – улица Лондона, улица банков, местопребывание крупной буржуазии. Но ясно, что улица эта важна не сама по себе и что не только о населяющих ее банкирах в непосредственном и прямом смысле идет речь, а также о всех подобных им крупных буржуа, банковых дельцах эпохи промышленного капитализма. Яркое упоминание о каких-то конкретных банкирах, конкретных до определения их адреса, дано в художественном порядке для заполнения обобщения «крупная буржуазия». Характерно, что в отличие от приведенных выше случаев самое обобщение не дано параллельно его художественной конкретизации, но окружающий контекст таков, что обеспечивает читателю возможность сотворчества, указывает ему путь к обобщению. «Г-н профессор Рошер» сделал неправильный вывод относительно производительности труда; неправильность проистекала оттого, что процесс труда наблюдался не на капиталистическом предприятии, а в обстановке домашнего хозяйства. Маркс замечает: «Господину профессору следовало бы понимать, что процесс капиталистического производства не наблюдают в детской»[92]92
  Там же.


[Закрыть]. Дело тут, конечно, не в «детской» самой по себе – она опять-таки взята как образное, конкретное замещение крупного обобщения – «некапиталистических условий». Эта «детская» поставлена в такой контекст, что читатель воспримет обобщение правильно, легко и конкретно, мысль его сразу направится по верному пути обобщения и придет к правильным выводам.

Капиталистическая фабрика стремится сделать рабочего безгласным придатком определенной машины. Развитие внутренних противоречий капиталистической формы производства толкает техническую мысль на путь изобретательства и разрушает «ремесленную мудрость», рекомендовавшую сапожнику «судить не выше сапога». «Эта nec plus ultra[93]93
  Nec plus ultra (лат.) здесь: вершина.


[Закрыть] ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрел паровую машину, цирюльник Аркрайт – прядильную машину, рабочий-ювелир Фултон – пароход»[94]94
  Там же, с. 499.


[Закрыть]. Конкретные упоминания имен и профессий заполняют материальным содержанием обобщение, замещают его в художественном порядке как типовые моменты. Маркс мог бы сказать: «Мелкий производитель, экспроприированный в процессе развития промышленного капитализма, вынужденный эмигрировать со своей родины, на новом месте своего жительства выступит как революционер». Но Маркс художественно конкретизирует это обобщение, говоря: «Ирландец, вытесненный овцами и быками, воскресает по ту сторону океана как фений»[95]95
  Там же, с. 724.


[Закрыть]. Восстания ирландцев-сепаратистов – «фениев» – вызывали горячее сочувствие Маркса, ярко сказывающееся в переписке с Энгельсом. Известно, что семья Маркса носила траур по фениям после кровавой расправы с ними и казни их вождей.

Точно так же в отдельных случаях Маркс как теоретик мог бы ограничиться простым упоминанием термина «вульгарные экономисты» – читатель сам мог бы конкретизировать это понятие именами Рошеров и Сениоров. Но Маркс сам дает конкретное содержание без обобщения, но в таком контексте, что читатель в процессе сотворчества сам сделает это обобщение. Адам Смит – представитель классической экономии, несмотря на ряд ошибок, все-таки восставал против разложения товарной стоимости на заработную плату и доход капиталиста. «Оригинальные мыслители никогда не делают абсурдных выводов. Они предоставляют это Сэям и Мак-Куллохам»[96]96
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 24, с. 439.


[Закрыть]. В этом же плане, такая, например, подача обобщения «ростовщический капитал»: «Повышение учетного процента с целью обеспечения размена банкнота на золото достигается принудительными мерами, диктуемыми законодательством, покоящимся на ложных теориях денег и навязанным нации интересами торговцев деньгами, Оверстонов и компании»[97]97
  Маркс К. Капитал. М., 1922, т. 3, ч. 2, с. 41. Ср.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 61.


[Закрыть].

Излюбленный прием буржуазной классической экономии, игнорирующей классовые отношения производства, – обрисовывать не реальную хозяйственную систему, а «светлый остров Робинзона», рисовать хозяйство оторванного от общественных отношений одинокого и предприимчивого Робинзона. Маркс в первой же главе «Капитала», посвященной товару, разоблачает капиталистическую суть этого Робинзона через простое ироническое перечисление ряда его конкретных признаков. Из предприимчивого «смельчака вообще» вдруг вылезает… капиталистический бухгалтер: «Наш Робинзон, спасший от кораблекрушения часы, гроссбух, чернила и перо, тотчас же, как истый англичанин, начинает вести учет самому себе»[98]98
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 87.


[Закрыть].

Говоря о художественной конкретизации, мы уже вплотную подошли к вопросу об образе. Поэтический образ нашел широчайшее применение в литературном оформлении «Капитала».

VI. Образность речи

Образная речь часто присутствует в «Капитале» и имеет разнообразные формы. Встречаются собственно художественные образы и метафоры. Выделим прежде всего один вопрос, чтобы изъять его из темы этой главы, – о ходячем, установившемся образе. Есть образные обороты речи, всем известные, всюду применяемые, сросшиеся с обыденным словом и употребляемые уже без сознания их образности: «цепь умозаключений», «круг понятий», «умственный кругозор». Эти сросшиеся с привычной речью в любой научной работе образные выражения имеют, конечно, свою познавательную цену, экономят мыслительную энергию. Встречаются они, конечно, и у Маркса: «Цепь, звенья которой состоят из уравнений стоимости…», «капитал поет совсем другую песенку… когда задача состоит в понижении заработной платы», сельскохозяйственный рабочий «всегда стоит одной ногой в болоте пауперизма», «возражения представляют собой холостой выстрел капиталистов», «рыцари кредита», и т.д.[99]99
  Там же, с. 73 – 74, 588, 657; т. 24, с. 383; т. 25, ч. 2, с. 61.


[Закрыть]

Мы поведем речь не об этих образах, а о других, так сказать, авторского порядка, придуманных самим автором, а не взятых из ходячих словесных выражений. Хотя, повторяем, и эти обычные образы имеют свое значение, облегчают восприятие текста читателем, экономят мыслительную энергию.

Образы авторского порядка в «Капитале», конечно, не самодовлеющи, а отчетливы по своей целеустановке – подчеркнуть классовый характер научного положения, увеличить яркость восприятия, оттенить переход к новой проблеме. Маркс очень заботлив в смысле подбора образов. Целый ряд образов, данных им в «Капитале», вошел в плоть и кровь марксистского мышления, сделался привычным и совершенно необходимым выразительным средством теории. Вспомним, например, знаменитый образ: «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым»[100]100
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 761.


[Закрыть], – или выражение, что история экспроприации самостоятельного производителя и превращения его в наемного рабочего «вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня»[101]101
  Там же, с. 727.


[Закрыть]. Вспомним еще знаменитую «Джаггернаутову колесницу капитала», несколько раз возникающую на страницах работ Маркса и с огромной яростью передающую неумолимую безжалостность капитала, высасывающего кровь из рабочего и его детей, обреченность самостоятельного производителя на смерть под колесами этой колесницы, неизбежность капиталистического развития. Тяжелая колесница индийского божества Джаган-Натха – Джаггернаута[102]102
  Последнее произношение – энглинизированная форма названия Джаган-Натха.


[Закрыть], в дни июльского празднества Ратхаятра выезжала из капища, и десятки фанатиков с женами и детьми бросались под ее тяжелые колеса и погибали, надеясь снискать милость у божества. Этот образ со страниц «Капитала»[103]103
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 290, 660.


[Закрыть] перешел в десятки статей, монографий, популяризаций. Также широко использован иронический образ «зари капиталистического производства» для эпохи первоначального накопления капитала. Ироничность этого сугубо поэтического и нежного образа «зари», столь усердно воспевавшейся поэтами, ясна из контекста. Напомним его: «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих – такова была утренняя заря капиталистической эры производства»[104]104
  Там же, с. 760.


[Закрыть]. Всякий изучавший теорию стоимости, знает, как значителен образ «кристалла», введенный Марксом в первую главу «Капитала», и как помогает он усвоить мысль Маркса о трудовой сущности стоимости: «…вещи представляют собой теперь лишь выражения того, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они суть стоимости – товарные стоимости»[105]105
  Там же, с. 46.


[Закрыть]. И еще: «Денежный кристалл есть необходимый продукт процесса обмена, в котором разнородные продукты труда фактически приравниваются друг к другу и тем самым фактически превращаются в товары». Сродни этому образу выражение «сгусток» труда, так же как и «кристалл», вошедшее в широкий оборот: «Человеческий труд образует стоимость, но сам труд не есть стоимость. Стоимостью он становится в застывшем виде, в овеществленной форме. Для того, чтобы выразить стоимость холста, как сгусток человеческого труда, необходимо выразить ее как особую субстанцию, которая вещественно отлична от холста и в то же время обща ему с другим товаром»[106]106
  Там же, с. 60.


[Закрыть]. Вошел в оборот также меткий образ, взятый из истории революционного движения, – «капиталист-левеллер»[107]107
  Левеллеры (уравнители) – мелкобуржуазная радикальная политическая партия в эпоху Великой английской революции, представители городской и сельской мелкой буржуазии.


[Закрыть], «золото-левеллер», несколько раз встречающийся на страницах «Капитала»: «Подобно тому как в золоте стираются все качественные различия товаров, оно в свою очередь, как радикальный левеллер, стирает всяческие различия»[108]108
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 142 – 143.


[Закрыть], или: «Капитал по своей природе левеллер, т.е. требует как прирожденного права человека – равенства условий эксплуатации труда во всех отраслях производства»[109]109
  Там же, с. 409.


[Закрыть]. Эти образы откристаллизовали мысль Маркса, облегчили ее усвоение, увеличили ее отчетливость и яркость. В «Капитале» разбросано много образов и поэтических сравнений, достигающих той же цели. «Загадка денежного фетиша есть загадка товарного фетиша вообще, в деньгах она лишь сильнее бросается в глаза, слепит взор своим металлическим блеском»[110]110
  Там же.


[Закрыть]. «Благодаря замещению одного товара другим, к рукам третьего лица прилипает денежный товар. Обращение непрерывно источает из себя денежный пот»[111]111
  Там же, с. 123.


[Закрыть]. Последний образ особо значителен: он подчеркивает то важное положение, что денежный фетиш произведен, сводим к товарному, что трудовая суть стоимости – основное в денежном обращении; образ денежного пота и подчеркивает эту производность, вторичность. Та же мысль передана еще другим образом – образом гусеницы и куколки: «В первой половине своего обращения товар меняется местом с деньгами. Вместе с тем его потребительная плоть выпадает из сферы обращения и переходит в сферу потребления. Ее место заступает плоть стоимости или денежная куколка»[112]112
  Маркс К. Капитал, т. 1, с. 85 – 86.


[Закрыть]. Этот образ также один из прочных образов «Капитала», он встречается не раз – напомним хотя бы такое место: «Товарное обращение уже с самых первых зачатков своего развития вызывает к жизни необходимость и страстное стремление удерживать у себя продукт первого метаморфоза, превращенную форму товара или его денежную куколку»[113]113
  Там же, с. 102.


[Закрыть]. Образны выражения «жизнь капитала»[114]114
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 24, с. 174.


[Закрыть], «буржуазная кожа» классической политической экономии[115]115
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 552.


[Закрыть], «чрево рынка»[116]116
  Там же, с. 117.


[Закрыть], снять жир с супа капиталиста[117]117
  См.: Там же, с. 609.


[Закрыть]. Маркс прибегает к поясняющему образу в сложнейших теоретических вопросах, например при пояснении меновой стоимости: «Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то… продукт труда приобретает совершенно новый вид… Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем»[118]118
  Там же, с. 46.


[Закрыть]. Меток образ «рысий глаз капитала» или образная характеристика вульгарных экономистов как Архимедов навыворот. Архимед – тот хоть искал точку опоры для того, чтобы перевернуть мир (все-таки переворот, да еще какой! одним словом – движение), а вульгарные экономисты ищут точки, чтобы остановить мир, – покой, неподвижность, застой. Господа вульгарные экономисты как «архимеды наоборот, воображают, будто в определении рыночных цен труда спросом и предложением нашли точку опоры, – не для того, чтобы перевернуть мир, а для того, чтобы остановить его»[119]119
  Там же, с. 314.


[Закрыть]. Еще образные сравнения: «Поблекла блестящая страница средневековья – вольные города»[120]120
  Там же, с. 728.


[Закрыть]. «Мирабо – лев революции»[121]121
  Там же, с. 756.


[Закрыть]. Ярок и проникнут гневным сарказмом образ рабочего-«машины»:

«Под машинами г-н Поттер разумеет человеческие машины; он уверяет, что не рассматривает их как безусловную собственность хозяина. Мы должны сознаться, что считаем не стоящим труда и даже невозможным содержать человеческие машины в порядке, т.е. запирать их и смазывать, пока не появится в них надобность. Человеческие машины имеют свойства ржаветь от бездействия, сколько бы их не смазывали и не чистили. К тому же человеческие машины, как мы уже видели, способны самопроизвольно разводить пары и неистовствовать на улицах наших больших городов»[122]122
  Там же, с. 589.


[Закрыть].

Рассмотренная группа образов у Маркса преследует главную цель – яркость, ясность восприятия, бóльшую понятность текста, более легкую запечатляемость. Но есть еще одна группа, преследующая дополнительно к этой основной еще одну чрезвычайно тонкую художественную цель. Это группа образов, самой своей художественной структурой смеющаяся над филистером-буржуа и его «домашними врачами» – буржуазными экономистами, – группа, имеющая острую классовую направленность. Из бытовых атрибутов типичного плоского и самовлюбленного буржуа, уверенного в «естественности», «незыблемости» и «исконности» капиталистических законов, Маркс выбирает самые характерно уродливые и смешные черты и иронически группирует их, рисуя портрет самодовольного буржуа или его приспешника – вульгарного экономиста. Полезно вспомнить сейчас данную Марксом характеристику вульгарной политической экономии, которая «толчется лишь в области внешних, кажущихся зависимостей, все снова и снова пережевывает материал, давно уже разработанный научной политической экономией, с целью дать приемлемое для буржуазии толкование, так сказать, наиболее грубых явлений экономической жизни и приспособить их к домашнему обиходу буржуа.

В остальном она ограничивается тем, что педантски систематизирует затасканные и самодовольные представления буржуазных деятелей производства о их собственном мире как лучшем из миров и объявляет эти представления вечными истинами»[123]123
  Там же, с. 91.


[Закрыть].

Особой областью иронизирования Маркса над буржуа-филистером является область товарно-фетишистских его представлений и убежденности его в некоей мистичности товарных отношений. «Определенное общественное отношение самих людей… принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства»[124]124
  Там же, с. 82.


[Закрыть].

И действительно, в целом ряде образов Маркс, насмехаясь над буржуазным филистером, дает сравнения, рисующие товары «самостоятельными существами», одаренными «собственной жизнью», причем соответствующий образ поставлен в такой контекст, что как раз разоблачает мистику товарного фетишизма, срывает с нее таинственный покров.

«Товары являются на свет в форме потребительных стоимостей…»[125]125
  Там же, с. 56.


[Закрыть]. «Товары вступают в процесс обмена непозолоченными, неподсахаренными, в чем мать родила»[126]126
  Там же, с. 114.


[Закрыть]. Товары имеет «душу»: «Послушаем теперь, как душа товара вещает устами экономиста: „Стоимость… есть свойство вещей, богатство… есть свойство человека…“»[127]127
  Там же, с. 93.


[Закрыть]. Товар наделяется не только «душой», но и правами гражданства. Вот перед нами сверток холста. «Как товар, он гражданин этого мира»[128]128
  Там же, с. 73.


[Закрыть]. «Чистейшая „мистика“, полная „таинственности“ стоимость „породила“ прибавочную стоимость – стоимость приносит живых детенышей или, по крайней мере, кладет золотые яйца»[129]129
  Там же, с. 165.


[Закрыть].

По линии дальнейших разоблачений филистерской «мистики» товарного обращения и процесса производства товаров идет целый ряд образов: «Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом, обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле, на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать»[130]130
  Там же, с. 81.


[Закрыть]. В этом же сатирическом плане – образ «алхимической реторты» обращения товаров, той средневековой знаменитой реторты, в которой алхимики в черных плащах и остроконечных шапках варили всякую дрянь в уверенности получить чистое золото: «Тождество продажи и купли предполагает… что товар становится бесполезным, когда он, будучи брошен в алхимическую реторту обращения, не выходит из нее в виде денег, не продается товаровладельцем, а следовательно не покупается владельцем денег»[131]131
  Там же, с. 123.


[Закрыть]. «Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, в которую все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла. Этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых, не говоря уже о менее грубых res sacrosanctae…»[132]132
  Священные предметы (лат.). См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 142.


[Закрыть]. К этому же типу относятся образы «Капитала» из области религии, Библии: «Капиталист знает, что всякие товары, какими бы оборвышами они ни выглядели, как бы скверно они ни пахли, суть деньги в духе и истине, евреи внутреннего обрезания, и к тому же чудотворное средство из денег делать большее количество денег»[133]133
  Там же, с. 165.


[Закрыть].

Меновая стоимость «отличает себя как первоначальную стоимость от себя самой как прибавочной стоимости, подобно тому, как бог-отец отличается от самого себя как бога-сына, хотя оба они одного возраста и в действительности составляют лишь одно лицо»[134]134
  Там же.


[Закрыть]. «Как на челе избранного народа было начертано, что он – собственность Иеговы, точно так же на мануфактурного рабочего разделение труда накладывает печать собственности капитала»[135]135
  Там же, с. 373.


[Закрыть]. Анализ вопроса о накоплении капитала и о кругообороте простого воспроизводства сопровождается ироническим: «Это – старая история: Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова…» Капитал в роли праотца Авраама!

И не только Авраама, – иронический Авраам превращается в другом месте в саркастического Ирода: «Англичане, которые склонны принимать внешнюю форму проявлений за причину, часто считают причиной длинного рабочего времени то огромное расхищение детей, которое капитал при зарождении фабричной системы производил, как Ирод, в приютах для бедных и сирот»[136]136
  Маркс К. Капитал, т. 1, с. 396. Ср.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 414.


[Закрыть]. Наконец появляются и саркастические евангельские плевелы в вопросе о безработице английских сельскохозяйственных батраков.

Налаженное на капиталистический манер сельское хозяйство, с одной стороны, и избыточные рабочие руки батраков, сравниваемые капиталистом с сорной травой, но в то же время необходимые ему как резервная армия, понижающая зарплату батрака, – с другой: «Поле, очищенное от плевел, и человеческие плевелы Линкольншира… вот противоположные полюсы капиталистического производства»[137]137
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 709.


[Закрыть].

И наконец, уже не в плане «мистики» – иронические образные сравнения, взятые из области бытовых отношений буржуа – или супружеских или застольных, так сказать, по части буржуйского аппетита или по части «поэтической души» буржуа: капиталистическая «душа» средств производства соединена в голове буржуазного экономиста теснейшими «супружескими узами с их материальной субстанцией»[138]138
  Там же, с. 164.


[Закрыть]. Мак-Куллох и К° в минуту теоретического затруднения превращают капиталиста в «доброго бюргера, которому нужны только потребительные стоимости, которого мучит поистине волчий аппетит к сапогам, шляпам, яйцам, ситцу и другим потребительным стоимостям, имеющим весьма непосредственное отношение к семейному очагу»[139]139
  Там же.


[Закрыть]. Наконец область иронических «поэтических» образных сравнений, подчеркивающих через свой контекст, что, собственно говоря, дело тут не поэтическое, а совсем даже наоборот… «Как олень жаждет свежей воды, так буржуазная душа жаждет теперь денег…»[140]140
  Там же, с. 149.


[Закрыть]. «Наш владелец денег, который представляет собой пока еще только личинку капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все-таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Его превращение в бабочку, в настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения…»[141]141
  Там же, с. 176 – 177.


[Закрыть]. Ирония образа тем острее, что, как известно, невинная бабочка-капиталист извлечет свой доход, конечно, не из сферы обращения, как саркастически «обещает» Маркс, а из сферы производства, из выжимания прибавочной стоимости.

Образное сравнение, образ-иллюстрация и пояснение, вплетенные Марксом в текст «Капитала» в порядке детали, переходят часто в более значительное художественное образное обобщение, в известный момент перерастающее в научный прием исследовательского порядка. Речь идет о персонификации капитала. Капитал будет двигаться, говорить, пить портвейн, петь пьяные песни, нанимать, продавать, рассчитывать, одним словом – действовать.