Текст книги "Во времена Нефертити"

Автор книги: Милица Матье

Оба открытия были сделаны в Долине царей фиванского некрополя. Первое, происшедшее в январе 1907 года, доныне остается источником споров и интереснейших выводов. Тогда в Долине велись раскопки на средства любителя египетских древностей богатого американца Теодора Дэвиса, под руководством археолога Эдварда Айртона. Небольшая экспедиция Дэвиса работала не первый год и уже имела значительные результаты: в 1902 году была найдена гробница фараона Тутмоса IV, в 1903 году – царицы Хатшепсут, в 1906 году – очень важное в историческом отношении погребение Юи и Туи, родителей царицы Тии.

В 1907 году Дэвис продолжал обследовать Долину царей в районе усыпальницы Рамсеса IX, и здесь неожиданно были открыты каменные ступеньки, очевидно, спускавшиеся к какой-то гробнице. И действительно, они привели к замурованному входу, на котором сохранились оттиски печатей чиновников фиванского некрополя – верный признак того, что здесь была гробница или тайник, куда никто не входил в течение истекших тридцати двух с лишком веков. Как всегда в таких необычайных случаях, были вызваны из Каира представители Службы древностей. В Фивы немедленно прибыл известный египтолог Гастон Масперо со своими помощниками.

Замурованный вход был вскрыт, и за ним оказался коридор, ведший в глубь скалы и заполненный строительным мусором. На этом мусоре лежал большой странный предмет – нечто вроде деревянной двери, покрытой листовым золотом. Проникнуть дальше было трудно – дверь занимала почти всю ширину прохода, а сдвигать ее, не обследовав, тоже было нельзя: она могла рассыпаться. Выход был найден: принесли узкую доску и положили ее рядом с дверью. Масперо, окинув взглядом присутствующих, предложил самому худощавому из них, американскому художнику Джозефу Смиту, проползти по доске и, осмотрев дверь, сделать ее зарисовку.

В своих записках Смит рассказывает, с каким трудом он выполнил это поручение: он лежал на узкой доске так, что затылок касался потолка, а лицо было почти прижато к двери, причем дышать было трудно из-за потянувшегося изнутри гробницы душного потока застоявшегося воздуха. Тем не менее Смиту удалось зарисовать при свете факелов вытисненный на золоте рельеф – царицу, поклоняющуюся Атону, и даже скопировать картуш с именем царицы. Когда художник сполз с доски и показал свой рисунок Масперо, тот прочел иероглифы – это оказалось имя царицы Тии!

Масперо попросил Смита опять забраться на доску и попытаться проникнуть до конца коридора. Смиту удалось сделать и это. За коридором оказался вход, на этот раз незамурованный, в квадратную комнату. На ее стенах не было ни росписей, ни рельефов. К стене, противоположной входу, были прислонены какие-то большие деревянные предметы, покрытые листовым золотом, как и лежавшая в проходе дверь. Очевидно, это были части балдахина, обычно воздвигавшегося над саркофагом. На одной из них можно было различить фигуру царицы, стоявшей позади уничтоженной, точно вырубленной топором, другой фигуры. Потолок комнаты был в трещинах, и большие куски камня, обвалившиеся в течение веков, лежали на полу вперемешку с обломками деревянного ложа, на котором когда-то стоял саркофаг. Теперь же он находился на полу и был частично открыт с одного бока, так что была видна мумия. Над ним, в небольшой нише, стояли четыре алебастровые канопы.

Дальнейшее детальное обследование гробницы показало следующее: саркофаг был обычного для конца XVIII династии типа, воспроизводившего очертания обернутого в пелены тела. Он был сделан из дерева, покрыт листовым золотом и инкрустирован мелкими кусочками красного, зеленого и синего стекла. Голову украшал короткий, «нубийский», парик, носившийся во времена Эхнатона и его преемников и мужчинами и женщинами. На локонах, выточенных из эбенового дерева, была золотая фольга, надо лбом укреплен бронзовый позолоченный урей с именами Атона поздней формы. Лицо саркофага было покрыто, как маской, листовым золотом, глаза инкрустированы. Руки, скрещенные на груди, некогда держали атрибуты царской власти – жезл и плеть, от которых сохранилась только часть плети. К сожалению, саркофаг был в очень плохом состоянии: доски разошлись, дерево сгнило от воды, проникавшей через трещину в потолке, инкрустации выпали. Имелись повреждения и иного происхождения – золото лица было сорвано так, что уцелел только лоб с одной бровью и глазом. Листы золота, некогда укрепленные на внутренней стороне крышки саркофага, упали на мумию.

Погребенный человек был небольшого роста. Левая рука его лежала на груди, правая была вытянута вдоль тела. На обеих руках было по три золотых браслета со вставками из цветного стекла; на шее – большое ожерелье с золотыми подвесками, инкрустированными самоцветами, с застежками в виде золотых цветов лотоса с лазуритовыми лепестками.

Мумия при первом прикосновении рассыпалась, и от нее остались только кости.

Еще в первый день открытия Масперо сказал, что имя человека, которому принадлежала гробница, может оказаться сюрпризом. Все последующее показало, что Масперо был более прав, чем он, вероятно, сам предполагал: открытие это принесло не один сюрприз, вызвало ряд гипотез, большую литературу, и египтологи так и не пришли к единодушному ответу.

К сожалению, раскопки велись торопливо и без соблюдения необходимых археологических требований. Научному руководителю приходилось считаться с нетерпением дилетанта, финансировавшего экспедицию и чувствовавшего себя хозяином до такой степени, что целый ряд найденных предметов он просто дарил своим знакомым как «сувениры». Отсутствие точной фиксации процесса раскопок и подробного описания всех находок отчасти объясняет последовавшую затем разноречивость мнений ученых.

Что же дало изучение этой гробницы, получившей официально номер KV55 среди усыпальниц Долины царей и неофициальное название «гробницы царицы Тии»? Надписи на балдахине показали, что он был заказан Эхнатоном для матери, царицы Тии, и, очевидно, предназначался для ее погребения. Судя по тому, что имена Атона даны здесь в поздней форме, балдахин был сделан во второй половине правления Эхнатона. На нем изображены сцены почитания Атона – на узких сторонах диску поклоняется одна Тия, на сохранившейся боковой стороне между диском и Тией, вероятно, стоял Эхнатон, фигура которого впоследствии была уничтожена, так же как и его имена.

Анализ костей показал, что мумия принадлежала мужчине не старше двадцати пяти лет. В то же время особенности декора саркофага указывали, что он был сделан для женщины высокого социального положения, но не царицы. Об этом говорило не только то, что урей и бородка были добавлены позже, но главным образом надписи, поскольку удалось установить, что грамматические указания на женский род были впоследствии заменены мужскими, но, однако, не везде.

Канопы имели крышки в виде человеческих голов в таких же уборах, как и на саркофаге. Алебастровые уреи на этих головах были тоже приделаны позже, а надписи на самих канопах начисто выскоблены.

Большинство исследователей склоняется к тому, что в саркофаге найдена мумия Сменхкары. Другие считают, что здесь была погребена мумия Эхнатона, тайно привезенная его сторонниками из Ахетатона и спрятанная от поругания и уничтожения. Думается, что первое предположение более вероятно. Предположение же о принадлежности мумии Эхнатону приводит к таким сложным объяснениям, к тому же основанным только на догадках, которые кажутся, скорее, подходящими для романа, чем для истории.

Впрочем, каков бы ни был ответ на вопрос, кто хозяин гробницы KV55, он не исчерпает всех ее загадок – например, находки в ней балдахина царицы Тии, уничтожение на этом балдахине фигуры и имен Эхнатона, равно и золотого лица саркофага<sup>[19]19
  Один из вариантов разгадки, предложенный английским археологом Николасом Ривзом, выглядит следующим образом: Эхнатон и его мать царица Тия первоначально были похоронены в столице Ахетатоне, но позже, когда в правление Тутанхамона произошел отказ от идеологии Эхнатона, их мумии перенесли в KV55 и запечатали дверь именем Тутанхамона. Мумии хранились там около двухсот лет, пока гробницу не обнаружили рабочие при работах над гробницей для Рамсеса IX. Поскольку Эхнатон считался «фараоном-еретиком», саркофаг царицы Тии был спешно перемещен подальше от его останков, исключая позолоченный деревянный ковчег, на котором уничтожили образы Эхнатона. Кроме того, из саркофага Эхнатона вытащили золотую маску, а картуш затерли, тем самым обрекая его владельца на забвение.


[Закрыть]</sup>.

К счастью, удалось ответить на второй из двух главных вопросов, связанных с гробницей, – для кого был приготовлен саркофаг. Кто была та женщина, чье прелестное лицо с таким мастерством запечатлел на четырех крышках каноп неизвестный скульптор?

Пожалуй, среди египетских скульптур нет ни одной, которая получала бы столько атрибуций. За истекшие со дня открытия гробницы годы лица на канопах считались портретами то царицы Тии, то самого Эхнатона, то одной из двух старших царевен. Даже как-то странно, что исследователи ограничиваются таким поверхностным сравнением этих лиц с портретами перечисленных членов семьи Эхнатона. А ведь лица с каноп обладают рядом очень характерных черт – мы видим тонкий нос с легкой горбинкой, пухлые губы небольшого рта, миндалевидные глаза.

Мы уже говорили, что мастера Ахетатона с большой наблюдательностью и точностью создавали портреты. Между тем среди дошедших до нас скульптур членов семьи Эхнатона нет ни одного лица, похожего на лица каноп. Да его и не могло быть: заключение о том, что саркофаг сделан был для женщины, не бывшей царицей, совершенно правильно. Счастливый случай позволил выяснить имя этой женщины. Сначала был опубликован алебастровый сосуд для благовоний, хранящийся в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. В надписи на сосуде указано, что он принадлежал «любимой великой жене» Эхнатона по имени Кийа. Поскольку ее имя не заключено в картуш и ему не предшествует титулатура царицы, ясно, что она таковой не была. Вскоре Британский музей приобрел фрагмент другого сосуда с такой же надписью. На обоих сосудах имена Атона даны в ранней форме, и, следовательно, они были сделаны до девятого года правления Эхнатона. Особенно важно, что все имеющиеся здесь эпитеты Эхнатона буквально совпадают с его эпитетами на саркофаге. Это обстоятельство привело английского египтолога Фэрмана, опубликовавшего тексты на сосудах, к выводу о том, что в молитвах на саркофаге первоначально были написаны имя и звание женщины, а также эпитеты и имя Эхнатона, с которым она была в каких-то родственных отношениях. Позже, когда саркофаг использовали для погребения Сменхкары, прежние надписи были уничтожены. Правда, окончательное заключение Фэрмана оказалось довольно неожиданным: он считает, что этой женщиной могла быть не только Кийа, но и Меритатон, и так как имя и звание Кийа, по его измерениям, не умещаются в лакунах надписей, а звание и имя Меритатон подходят, он выбрал Меритатон. Однако Фэрмен сам признается, что и в этом случае в разных местах текста приходится допускать варианты эпитетов царевны. Отчего же не допустить, что и имя Кийа также сопровождалось различными эпитетами? Между тем, предлагая Меритатон, Фэрман упускает из виду, что сама дата изготовления саркофага исключает его принадлежность Меритатон, так как в девятом году ей могло быть не более девяти лет, а лица каноп явно передают портрет молодой женщины.

Кийа. Крышка сосуда. Метрополитен-музей

Таким образом, думается, что и саркофаг и канопы были сделаны для Кийа, и перед нами появляется новое лицо из ближайшего окружения Эхнатона. Известно, что у него, как и у всякого фараона, был гарем и были другие жены, кроме Нефертити. Одной из них и была Кийа. При каких же обстоятельствах именно ее саркофаг и канопы взяли для погребения Сменхкара, пока неясно.

Как бы то ни было, открытие гробницы KV55 принесло немало данных для изучения времени правления Эхнатона и его преемников. Среди прочего мы узнали, что при уничтожении изображения и имен Эхнатона диск и имена Атона иногда оставляли нетронутыми. Это же подтвердило и второе интересное археологическое открытие – находка знаменитой гробницы фараона Тутанхамона.

История ее раскопок широко известна, и поэтому мы не будем подробно на ней останавливаться. Важно лишь еще раз заострить внимание читателей, что впервые была найдена почти неразграбленная гробница египетского фараона и археологи получили возможность воочию убедиться в том, какие поистине сказочные сокровища погребались с умершими владыками Египта.

Для нашей темы важно, что на голове мумии обнаружили плотно прилегающую шапочку, на которой были бисером вышиты священные кобры. К изумлению исследователей, на кобрах оказались имена Атона! А на ряде других предметов из гробницы есть диск Атона.

Сама мумия оказалась в плохом состоянии, однако все же удалось определить возраст царя – ему было от восемнадцати до двадцати лет, что точно совпало с известными датами из других источников. Причину смерти фараона установить не удалось.

Трудно переоценить значение памятников, найденных в гробнице Тутанхамона. Они внесли существенные уточнения в историю периода. Так, например, фигурки мальчика в царском головном уборе на золотом и серебряном жезлах отчетливо показали, что фараон вступил на престол еще ребенком. Маленькая статуэтка-подвеска Аменхотепа III и золотой футляр с локоном царицы Тии указывают на то, что Тутанхамон находился с Аменхотепом и Тией в близких родственных отношениях.

Гробница Тутанхамона вообще дала ценные материалы для исследования идеологии периода. Но особенно велико ее значение для изучения истории египетского искусства. Обнаруженные в ней предметы уникальны. Общая их черта – тесная связь с Ахетатоном. О некоторых из них необходимо сказать особо.

Начнем с изумительного, единственного в своем роде ларца. Сделанный из дерева, он весь покрыт великолепными росписями. На продольных боковых стенках показаны битвы с нубийцами и азиатами, на поперечных – Тутанхамон-сфинкс, попирающий врагов, на крышке – две сцены охоты в пустыне. Центр каждой из четырех крупных композиций занимает мчащаяся галопом колесница, запряженная двумя конями, в которой стоит фараон, стреляющий из лука. За ним, в три ряда, несутся на колесницах и идут воины или охотники, перед царем лежат убитые и раненые враги или звери. Образ фараона выполнен по образцам старой иконографии, однако имеется много черт, заимствованных из сцен царских выездов в произведениях мастеров Ахетатона. Так же расположены колесницы спутников царя, в таких же позах показаны и эти спутники и возницы, такие же опахалоносцы сопровождают колесницу фараона. Даже развевающиеся ленты конской сбруи и растения сделаны по образцам рельефов Ахетатона. Сохранен и своеобразный прием передачи тени – черные точки в ноздрях и углах губ.

Особенно интересны группы врагов и зверей, как всегда, дававшие возможность художнику проявить творческую самостоятельность. Примечательно расположение фигур не рядами, а свободно, на фоне холмов, поросших растительностью. Пораженные противники падают в самых разных позах, причем лица многих даны в фас. Тут же лежат убитые лошади и опрокинутые колесницы. Верный пес фараона яростно грызет врага.

Выдающейся по исполнению следует признать группу львов и львиц в охотничьей сцене на крышке ларца. Художник проявил большую смелость в размещении зверей и передаче движения. Три крупных льва и львенок уже убиты, в лапу одного из них впилась собака. Вверху изображения показана пытающаяся спастись львица, но ее высунувшийся язык и вонзившиеся в тело стрелы говорят о смертельном ранении. Ниже, навстречу колеснице царя, идет свирепо рычащий зверь, тут же убегает львица. Выразительна львица, изображенная внизу: раненая, она еще собирает силы, чтобы подняться и встретить охотников. Необычные повороты тел, различное поведение раненых животных, предсмертная агония слабеющей львицы – все это говорит о мастерстве талантливого художника. Можно смело сказать, что львиная охота Тутанхамона предвосхитила знаменитые сцены охоты на рельефах ассирийских дворцов.

Автор росписей ларца был замечательным колористом. Вся сцена львиной охоты построена в основном на золотисто-коричневой гамме. На светло-желтом фоне отчетливо выделяются кирпично-рыжие, двух разных оттенков, кони фараона. На песочно-желтых телах львов красными штрихами отмечены волосы грив, красными мазками – тени. Гривы и хвосты лошадей даны черными штрихами по желтому фону. Мастер находит четкие контуры: он обводит фигуры львов то черным, то красным цветом, что придает им особую выразительность; так же умело размещает он черные пятна кончиков львиных хвостов, заполняя ими незанятые места.

Выдающимся образцом художественного ремесла следует признать кресло фараона. Сделанное из дерева, оно покрыто листовым золотом, а сиденье инкрустировано квадратными вставками из синего и голубого фаянса, золота и алебастра. Декор имеет символическое значение: ручки кресла сделаны в виде священных кобр, охраняющих крыльями имя Тутанхамона. Ножкам придана форма передних и задних львиных лап, у ручек спереди видны головы львов, и таким образом кресло как бы несут на себе два льва.

Иной характер имеет сцена на передней стороне спинки: на резном стуле с мягкой подушкой сидит Тутанхамон; перед ним с небольшой изящной вазочкой в руке стоит Анхесенамон и умащает его плечо. Над молодыми супругами сияет Атон, протягивая символы жизни, которые, как обычно, держат его лучи-руки.

Тутанхамон и Анхесенпаатон. Изображение на спинке золотого трона из гробницы Тутанхамона

Перед нами выдающееся произведение скульпторов и ювелиров. Блестящие синие парики царя и царицы сделаны из фаянса, тела – из красного стекла, одежды – серебряные; сложные диадемы и ожерелья инкрустированы фаянсом, стеклом, сердоликом, прозрачным кварцем, наложенным на цветные пасты. Все это прекрасно выделяется на золотом фоне спинки. Золотой пояс царицы подчеркнут ее серебряной одеждой. Работа поражает необычайной тонкостью и большим вкусом. Наверху группу обрамляет фриз из кобр, по сторонам – сложные цветочные колонны.

Кажется, словно все это создано в Ахетатоне – так близка к его памятникам сцена с диском Атона, ее композиция, свободные позы фигур, легкие складки одеяний, развевающиеся ленты.

Сильная струя искусства Ахетатона заметна и на других предметах. Вот сосуд для благовоний в виде полной жизни грациозной фигурки лежащей козочки. Вот крышка алебастрового сосуда в виде гнезда, в котором среди яиц сидит вылупившийся утенок с открытым клювом и поднятыми крылышками… Яйца сделаны из алебастра, утенок из черного дерева, а его язычок окрашен красной краской. Сразу вспоминаются слова гимна Атону:

 
Птенец в яйце говорит еще в скорлупе,
Ты даешь ему воздух внутри ее, чтобы ожить…
 

Группа на спинке трона – не единственное в гробнице Тутанхамона изображение его с женой. На других предметах также встречаются сцены из семейного быта фараона. Мы видим юную пару во дворце, в беседке, на берегу пруда. Несмотря на различную обстановку, постоянно подчеркивается их взаимная любовь.

Они всегда вместе, стараются сделать друг другу что-нибудь приятное – подарить букет цветов или умастить благовонием. Иногда царица играет перед мужем на систре. Прелестна сценка на берегу пруда, воспроизведенная в двух вариантах – на золотом наосе и костяном ларце. Тутанхамон сидит на складном стуле около зарослей папируса и стреляет из лука в диких уток. У его ног, на подушке – Анхесенамон; протягивая мужу стрелу, она указывает на какую-то птицу. У стула фараона ручной львенок. Вариант на костяном ларце дает более развернутую композицию: здесь видим слугу, несущего царю добычу, и пруд с рыбами, над которым летят утки. Позы Тутанхамона и Анхесенамон свободны и непринужденны.

Почти все эти композиции имеют прототипы на памятниках Ахетатона. Так, поза Тутанхамона в сцене, украшающей спинку парадного кресла, повторяет позу Эхнатона на фрагменте маленького рельефа, который хранится в Берлинском музее. Фигура Анхесенамон, наливающей мужу вино в чашу на рельефе золотого наоса, очень близка к фигуре Нефертити в подобной сцене на рельефе в гробнице начальника гарема Мерира. При взгляде на юную царицу, сидящую на подушке, в сценах охоты у пруда, сразу же вспоминается стенная роспись из дворца в Ахетатоне, где так же сидят Нефертити и две ее дочери; положение рук Анхесенамон воспроизводит жест Нефертити в сцене выезда фараона в гробнице Панехси. Наконец, сходны группы Тутанхамона и Анхесенамон в саду (крышка костяного ларца) и Сменхкары и Меритатон на рельефе Берлинского музея.

Выезд фараона. Рельеф из гробницы Панехси в Ахетатоне

Образ Анхесенамон сохранился в гробнице ее мужа и на ряде других памятников, но уже в ином облике – не царицы, а богини. Так, по углам каменного саркофага, как полагалось по доахетатоновской традиции, изваяны четыре богини, своими крыльями как бы защищающие саркофаг. Сравнение лиц этих богинь и Анхесенамон на некоторых предметах, например на крышке костяного ларца, показывает большое сходство, и нет сомнения, что именно ее черты повторены в лицах богинь. Это вполне понятно: на обломках саркофага, найденных в царской гробнице в Ахетатоне, по углам были фигуры Нефертити – древним богиням там, конечно, не было места. Так что в гробнице Тутанхамона мы видим сочетание ахетатоновских и более ранних традиций.

Мы узнаем лицо Анхесенамон и при внимательном рассмотрении других изображений богинь – на рельефах четвертого балдахина над саркофагом Тутанхамона (балдахинов, как читатель, наверное, помнит, было именно четыре), на футляре с канопами и на четырех статуэтках, стоявших по его сторонам. Особенно стоит обратить внимание на статуэтки – уникальные произведения, созданные в художественных нормах искусства Ахетатона. Все в них необычно для традиционной иконографии богинь – и позы с распростертыми руками и повернутыми головками, и правдиво переданные формы юных грациозных фигур, просвечивающие сквозь легкие прозрачные одежды. Кажется даже, что они сделаны руками мастеров Ахетатона. Очень интересны лица богинь: они близки к гипсовой отливке из мастерской Тутмоса, которая определена как портрет Анхесенамон. Перед нами тот же овал суживающегося книзу лица, та же прямая линия от подбородка к шее, тот же характерный рот с пухлыми губами, так напоминающий рот царицы Тии. Только отливка Тутмоса запечатлела, естественно, еще лицо девочки. На памятниках же гробницы Тутанхамона мы видим царицу позже и в разные моменты ее жизни – счастливой женой и преждевременно потерявшей мужа вдовой. В этой связи важна одна деталь: на саркофаге Тутанхамона лежали веночки из засохших цветов – возможно, последние дары Анхесенамон мужу.

Невольно приходят на память строки трагического плача Исиды по умершему Осирису, – плача, который составлял неизменную часть погребального египетского обряда:

 
Сливается небо с землею, тень на земле сегодня,
Сердце мое пылает от долгой разлуки с тобою…
О брат мой, о владыка, отошедший в край безмолвия,
Вернись же к нам в прежнем облике твоем!
Руки мои простерты приветствовать тебя!
Руки мои подняты, чтоб защищать тебя!
Сливается небо с землею,
Тень на земле сегодня,
Упало небо на землю,
О приди ко мне!
 

Влияние Ахетатона имело очень большое значение для всего последующего развития египетского искусства. Дальнейшую разработку получили большие сюжетные композиции. Вместо прежних символических изображений фараона, убивающего врагов перед Амоном, стены и пилоны храмов конца XIII–XII веков до н. э. покрываются картинами битв, лагерных стоянок, торжественных возвращений победоносного египетского войска из походов. Явно усиливается роль пейзажа, которого до Ахетатона вообще не знал официальный рельеф. Теперь же мы видим то сирийские крепости, окруженные хвойными лесами, то нубийские селения, то опустошенный завоевателями заброшенный город с разрушенными стенами, покосившимися воротами, с безжалостно вырубленными вокруг деревьями. Как и в Ахетатоне, художников интересуют индивидуальные образы людей, передача движения, массовые сцены, интересные отдельные эпизоды. Те же черты характерны и для изображений царских охот, очень близких к росписям ларца Тутанхамона.

Все это было вполне закономерно. Борьба внутри правящей верхушки продолжалась. В этой борьбе фараоны, как и раньше, использовали идеологические средства, в частности выдвигая в противовес Амону другие культы, то северных божеств, то даже азиатских. Естественно, что искусство было в их руках действенным оружием. И не случайно получили дальнейшее развитие созданные в Ахетатоне светские образы царя и царицы.

Хотя переворот Эхнатона потерпел неудачу, он глубоко отразился в развитии идеологии, хотя жречество в дальнейшем яростно преследовало всякие проявления скептицизма. Но полностью заглушить критическое отношение к своим учениям жрецы не смогли, как это показывает одно из дошедших до нас «Поучений»: «…Мудрые писцы… достигли того, что их имена пребывают вовеки, [хотя] они ушли, закончив свои жизни. А ведь они не делали себе пирамид… Книги поучения стали их пирамидами… Их жрецы ушли, их плиты покрылись прахом, их молельни забыты… Но их имена произносятся из-за писаний, которые они сотворили, ибо они были прекрасны, и память того, кто их создал, пребывает вовеки. Полезнее книга, чем надгробие… Полезнее свиток, чем молельня… Они ушли, и имя их было бы забыто, но писания заставляют их помнить».

Мысль, звучащая в этом тексте, весьма смела для того времени. Автор отрицает необходимость и пышной гробницы, и заупокойного культа, и даже жрецов этого культа; для памяти о человеке важно другое – его творения.

Думается, что и о творчестве мастеров Ахетатона лучше всего можно сказать словами этого поучения – они тоже «ушли, закончив свои жизни», но память о них осталась, потому что творения их были прекрасны.