Текст книги "Во времена Нефертити"
Автор книги: Милица Матье
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
На крышу вела деревянная лестница. Перекрытия делались из деревянных балок, на которые под прямым углом накладывали небольшие куски дерева, а сверху – циновки или связки тростников, покрывавшиеся толстым слоем ила. Второго этажа не было, и на крыше, где египтяне любили проводить время, устраивали лишь легкие навесы.
Дома средних слоев населения были значительно скромнее жилищ знати, с одной верандой, но имели тот же план.
Бедняки жили в небольших домах без веранд, площадью 10 на 8 метров, с глинобитными полами; при них не имелось ни садов, ни специальных помещений для слуг, ни зернохранилищ.
В мастерских скульпторов
Когда началось систематическое обследование Ахетатона, археологи условно разбили его территорию на квадраты со сторонами в 200 метров. Они, подобно шахматной доске, нумеровались по вертикали буквами, по горизонтали – цифрами. Если в пределах одного квадрата было несколько построек, они получали порядковые для данного квадрата номера. Поэтому дома Ахетатона обозначаются обычно буквой и двумя цифрами, первая из которых определяет горизонтальную полосу плана, где отмечен данный квадрат, а вторая – постройку на этом участке. Так, дом везира Нахта получил номер К.50.1, дом верховного жреца Панехси – Р.44.2, и так далее.
Когда зимой 1912 года немецкий археолог Людвиг Борхардт приступил к раскопкам жилища Р.47.1–3, никто не мог предполагать, что здесь будут найдены необыкновенные памятники, которые откроют совершенно новую, неожиданную страницу истории искусства Древнего Египта. Но вскоре стало ясно, что найдена скульптурная мастерская. Незаконченные статуэтки, гипсовые маски, запасы камней различных пород – все это явно указывало на профессию владельца обширной территории, обнесенной, как обычно, стеной из кирпича-сырца.
Мастерская была расположена в центральной части города к югу от дворца, на одной из основных улиц, названной археологами «Улицей верховного жреца», так как на ней находились и официальная резиденция, и частное жилище Панехси.
На квадрате Р.47 было много построек: большой, обычного типа дом богатого египтянина, где жил сам хозяин, скромное жилище его помощника и целый ряд маленьких глинобитных хижин на отдельном дворе, к югу от главного. Здесь жили рядовые мастера, работавшие под руководством начальника мастерской и его помощника.
В противоположной стороне большого двора, за домом хозяина, была устроена мастерская, состоявшая из нескольких комнат, имевших различные назначения. Среди них было помещение для формовки из гипса; запасы этого материала также были найдены. Гипсовые отливки хранились отдельно.
Очевидно, в мастерской работал главный скульптор и помогавшие ему в тот или иной момент люди. Целый ряд вещей выполнялся непосредственно в жилищах рядовых мастеров, как это показывают сохранившиеся здесь куски камня различных пород и фрагменты забракованных статуй. Такие обломки камней и скульптур лежали и в обоих дворах.
Среди них были очень интересные образцы незаконченных произведений, на которых черной краской скульпторы отмечали то, что подмастерья должны были затем отсекать. Такова, например, начатая статуэтка ползущего на коленях фараона, изображавшая его во время подношения жертв божеству.
Скульпторам всегда нужно было иметь под руками воду, поэтому в каждом дворе было устроено по колодцу.
В главном дворе, как и полагалось для жилища состоятельного человека, много места занимали большие глиняные зернохранилища, кухня и различные служебные пристройки.
Среди находок внимание археологов привлек кусок крышки из слоновой кости с надписью: «Хвалимый благим богом (то есть фараоном. – М. М.) начальник работ скульптор Тутмос». Очевидно, так звали начальника мастерской, возможно, ведущего скульптора Ахетатона, произведения которого представлялись на одобрение царя.
Хотя дом Тутмоса был похож на все дома богатых обитателей города, он имел одну существенную особенность – небольшое помещение, где скульптор хранил модели своих лучших творений. Раскопки этой комнаты и стали самым замечательным событием за время археологических изысканий в Ахетатоне.
6 декабря 1912 года руководителя экспедиции Людвига Борхардта внезапно попросили срочно прийти в помещение № 19 – так обозначили эту маленькую комнату в дневнике раскопок. Причина была веская: нашли бюст Эхнатона, сделанный в натуральную величину из известняка и раскрашенный; к несчастью, лицо было разбито на мелкие куски.
Вслед за этим, продолжая раскопки, археологи обнаружили проступившую из кирпичной пыли часть другой скульптуры – кусок окрашенного в телесный цвет затылка со спускавшимися вдоль шеи красными лентами. Сразу поняли, что это – бюст жены фараона, тоже в натуральную величину. Немедленно были отложены все инструменты, и дальнейшую работу делали только руками. Вот показался и синий головной убор. Наконец, бюст царицы был поднят. Он оказался не только почти целым, но и совершенно поразительным по красоте и необычайной трактовке!
О том впечатлении, которое он произвел на археологов, об их восторженном состоянии лучше всего можно судить по записи Борхардта в дневнике раскопок. Когда, уже после полуночи, он заполнял дневник этого исключительного дня и дошел до бюста царицы, он сделал следующую запись: «Описывать бесцельно – смотреть!»
И в дальнейшем, отсылая читателя к таблицам, воспроизводящим бюст Нефертити с разных точек зрения, Борхардт продолжал воздерживаться от анализа памятника. Он ограничивается описанием некоторых черт лица, отмечая, что оно служит «воплощением покоя» и что это, несомненно, портрет, хотя и стилизованный.
Бюст Нефертити, обнаруженный экспедицией Людвига Борхардта
Борхардт прав: очень трудно найти нужные слова, чтобы передать все очарование этого портрета царицы Нефертити. Можно без конца смотреть на ее лицо с нежным овалом, с прекрасно очерченным небольшим ртом, прямым носом, чудесными миндалевидными глазами, слегка прикрытыми широкими тяжелыми веками. В правом глазу была вставка из горного хрусталя со зрачком из черного дерева. Другой глаз не имел вставки, возможно, потому, что скульптура с двумя глазами считалась уже частью существа изображенного человека.
Синий головной убор, из-под которого сзади струятся по шее две красные ленты, обведенные тонкой белой линией, видимо, изображал высокий парик. Подобные головные уборы цариц обвивали золотой повязкой с самоцветами, а спереди прикрепляли золотой урей – фигурку священной кобры, считавшейся защитницей царей и богов от злых сил. Ниже голову охватывала золотая диадема. Все эти детали, выполненные здесь краской, в скульптуре изготовлялись из соответствующих материалов.
На плечах Нефертити показано широкое разноцветное ожерелье; такие ожерелья, также из золота и самоцветов, представляли как бы гирлянды из плодов персеи, цветов или отдельных лепестков лотоса, мака, васильков.
Трудно переоценить мастерство скульптора, создавшего этот шедевр. Особенно поразительно сочетание строгого, скупого отбора черт, необходимых для выразительности портрета, с той мягкостью трактовки, которая и придает всему произведению характер подлинной жизненности. Легкость моделировки щек, губ, подбородка необычайна. Тонкая длинная шея точно гнется под тяжестью убора, голова немного выдвинута вперед, для того чтобы легче его выдерживать, и это движение придает равновесие всему памятнику.
Глядя на этот портрет Нефертити, приходится особенно пожалеть о том, что парный к нему портрет Эхнатона не дошел до нас в столь же идеальной сохранности.
И все же мы знаем, как выглядело лицо фараона: достаточно взглянуть на две находки, сделанные в той же мастерской, – гипсовую голову, высотой в 25 сантиметров и гипсовую же отливку маски, около 30 сантиметров в высоту. Оба произведения – прекрасные портреты. Мы сразу же узнаем облик Эхнатона, однако стилистически эти портреты так же далеки от колоссов фиванского храма Атона и от рельефов пограничных стел, как далек от изображений царицы на этих стелах ее цветной бюст. Хотя основные портретные черты фараона сохранены, никаких следов заостренности образа уже нет. Вместо фанатического упорства и непреклонной непримиримости фиванских колоссов портреты из мастерской Тутмоса прежде всего полны созерцательной отрешенности. Болезненность фараона ощущается и здесь, но она передана иными средствами.
Очень интересно, что эти портреты Эхнатона различны: на отливке нет еще той законченности, которая характерна для гипсовой головы, хотя отливка не была непосредственно сделана с маски – на ней также чувствуется рука скульптора. Об этом явно свидетельствует трактовка деталей, особенно глаз и рта. Тем не менее здесь еще ощущается большая мягкость, верхнее веко не отделено чертой от орбиты, как на гипсовой голове, губы не так отчетливо прорисованы, болезненная слабость кажется явственнее.
Гипсовая маска Эхнатона из мастерской Тутмоса
Оба памятника помогают понять ход творческой работы скульптора: получив отливку с маски, он начинал ее прорабатывать, удаляя все, казавшееся ему лишним. Иногда мастер повторял несколько последовательных отливок, пока не удавалось создать удовлетворявшее его произведение, которое и служило затем образцом при изготовлении статуи из камня.
Процесс отбора нужных скульптору черт еще лучше виден на целом ряде сохранившихся в мастерской Тутмоса отливок, полученных при создании различных портретов – мужчин и женщин, молодых и старых. На первых, еще не проработанных отливках перед нами словно оживают люди ближайшего окружения Эхнатона, и в то же время мы как бы присутствуем при работе мастера, участвуем в его поисках, видим, что именно он считал необходимым убрать, как добивался того поражающего отбора черт, который так характерен для скульптур Ахетатона.
Эту особенность можно заметить на всех произведениях, найденных в мастерской Тутмоса. А их не так уж мало. И по праву первое место среди них следует отдать еще одному скульптурному портрету царицы Нефертити – сравнительно небольшой, в 19 сантиметров высотой, головке из кристаллического желтого песчаника. Она не закончена: не доработаны уши, не завершена отделка поверхности камня, не вставлены глаза и брови, которые, как и отсутствующий головной убор, должны были изготовляться из других материалов. Брови и веки обведены черными полосами, на губах светло-красная, слегка выцветшая краска, темно-красным цветом отмечено место укрепления головного убора, очевидно, задуманного аналогичным убору цветного бюста; черные штрихи и точки намечают путь дальнейшей обработки ушей.
Несмотря на незавершенность, этот портрет производит незабываемое впечатление. Он полон дыханием жизни, и эта жизненность так сильна, что даже забывается отсутствие глаз. Поразительно было мастерство поистине гениального скульптора, создавшего эти веки, эту легчайшую моделировку щек, висков, чуть улыбающийся нежный рот с чудесными углублениями около губ. Чтобы оценить работу мастера, головку надо постепенно поворачивать, и только тогда удивительная тонкость уверенной моделировки становится ощутимой и выступают все новые и новые совершенства этого прелестного лица.
Незаконченный скульптурный портрет Нефертити из мастерской Тутмоса
Портрет изображает Нефертити в более молодые годы, чем цветной бюст: здесь еще нет следов прожитых лет, легкой усталости, даже надломленности, которая иногда внезапно чувствуется в лице цветного бюста при том или ином его повороте. Головка вся полна радости, ожидания счастья и в то же время очаровательной женственности.
И сразу же вспоминаются восторженные строки надписи на пограничных стелах Ахетатона: «красавица, прекрасная в диадеме с двумя перьями, владычица радости, полная восхвалений». «Преисполненной красотами» называет ее Эйе.
Еще позднее, чем цветной бюст, была создана статуэтка идущей царицы, одетой в облегающее платье, с сандалиями на ногах. Перед нами то же лицо, все еще прелестное, хотя время уже наложило на него свой отпечаток: наметились морщинки, слегка опустились уголки губ, во всем исхудавшем, поблекшем облике сквозит утомление.
Скульптор хорошо передал и утратившее свежесть молодости тело: это уже не юная красавица первых лет царствования, а мать шестерых дочерей, портреты которых также найдены в мастерской Тутмоса.
Идущая Нефертити из мастерской Тутмоса
Этих портретов несколько. Очень характерна хорошо сохранившаяся головка девочки из твердого, темного красновато-коричневого песчаника. Стилистически она близка к уже рассмотренным произведениям: тот же отбор черт, та же тонкость моделировки, то же впечатление несомненного портрета. Овал лица, выступающий своеобразный подбородок, разрез глаз – все это явно унаследовано от отца.
Некоторые головки воспроизводят портрет другой царевны – здесь глубже поставлен глаз, крупнее уши, сильнее подчеркнута болезненная худоба. Однако сходство с первой головкой, а следовательно с отцом, несомненно.
Еще одна головка, сделанная из известняка, сохранившего следы раскраски, передает иные черты: особенно характерна общая мягкость нежного детского лица, прямая линия подбородка, более широкий овал, короткий нос, своеобразный рот.
Дочери Эхнатона, по-видимому, не отличались крепким здоровьем. Так как престол Египта передавался по женской линии, то есть царем становился муж царевны-наследницы, то в царском роде обычным явлением были браки сестер и братьев (хотя не всегда от одной матери). Совершаясь на протяжении нескольких поколений, такие браки в ряде случаев приводили к тяжким итогам. Так было и в данном случае. Именно здесь следует искать причину болезненности царевен семьи Эхнатона и не вполне нормального их сложения (особенно чрезмерно вытянутые черепа, подчеркнутые скульпторами).
Помимо рассмотренных скульптур, в мастерской Тутмоса было обнаружено еще несколько, в том числе незаконченные головы для статуй Нефертити. Одна из них, сделанная из известняка, по размеру и типу очень близка к цветному бюсту: это была, вероятно, либо неудавшаяся реплика, либо не удовлетворивший мастера вариант. На ней имеется ряд пометок, в частности на щеках, но решение глаз и в особенности век настолько неправильно, что ничего уже исправить было нельзя, и вещь выбросили.
Интересна и голова из серого гранита; она осталась незавершенной, хотя на губы уже нанесена красная краска. Лицо, частично поврежденное, очень похоже на лицо песчаниковой головки и, очевидно, выполнено тем же мастером. Третья голова, большая, из мягкого песчаника, передает те же черты, но она сильно разбита: возможно, камень треснул во время работы.
Своеобразие скульптур мастерской Тутмоса сразу же привлекло внимание исследователей. Ведь даже лучшие произведения Фив предшествующих десятилетий иные: в искусстве второй половины XV века до н. э., при всем росте реалистических стремлений, ничего подобного создано не было. К тому же эти скульптуры резко отличались и от памятников начала правления Эхнатона: утрировку портретных черт фараона и царицы сменила зрелость мастерства, свободного от прежних условностей.
То, что это был определенный этап в развитии искусства Ахетатона, показали дальнейшие раскопки, обнаружившие в других мастерских и в ряде домов аналогичные по стилю статуэтки. Очень интересны находки в скульптурной мастерской 0.47.16, где найден третий замечательный портрет Нефертити (из кристаллического песчаника). Он не закончен. Часть поверхности щек вообще не обработана: по-видимому, головной убор предполагался иной, чем на бюсте Нефертити и песчаниковой головке из мастерской Тутмоса, – здесь, очевидно, собирались укрепить парик, локоны которого должны были спускаться на щеки. Такие короткие парики, условно названные исследователями «нубийскими», обычно носили в Ахетатоне и мужчины и женщины.
Незаконченный скульптурный портрет Нефертити из мастерской 0.47.16
В этой же мастерской 0.47.16 нашли гипсовые отливки с масок Эхнатона и Нефертити. Лицо царицы поражает болезненной худобой. Считается, что маска, с которой была сделана эта отливка, была посмертной, но утверждать этого нельзя, так как отливка проработана, и решить, была маска снята с живой или мертвой женщины, уже невозможно.
Недалеко от дома Тутмоса была открыта еще одна скульптурная мастерская – Р.49.6, где также удалось найти прекрасные произведения. На ее дворе обнаружено множество кусков отработанного камня разных пород – алебастра, известняка, красного и редкого лилового песчаника, серого гранита. На некоторых обломках даже остались следы работы мастера – медная пыль от стиравшихся орудий. Были найдены и сами орудия – медный резец, наконечник сверла.
Внимание археологов привлекли уже отполированные руки из темного красновато-коричневого песчаника, приготовленные, очевидно, для статуй, выполненных из другого материала. Эти две небольшие кисти, держащие одна другую, видимо, предназначались для группы царя и царицы или двух царевен.
Руки из мастерской Р.49.6
Замечательна еще одна находка – правая рука для женской статуи из песчаника несколько более светлого оттенка, близкого к тону сильно загорелой кожи. Рука должна была четко выделяться на белом фоне одежды статуи; вероятно, скульптура, кроме рук, ног и головы, была из известняка. Рука поражает изумительной передачей ногтей, ямочек у локтя и кисти, чуть видных морщинок кожи на пальцах.
Для какой же статуи была изготовлена эта рука? Можно предположить, что для статуи Нефертити. Руки царицы действительно были очень красивы: недаром это отмечается в ее эпитетах: «Та, которая провожает Атона на покой своими прекрасными руками с двумя систрами».
В мастерской Р.49.6 найдены и другие скульптурные изображения. Одно из них принадлежит к числу лучших произведений искусства Ахетатона: это небольшая (20 сантиметров высотой) голова совсем молодого фараона, сделанная из известняка и сохранившая следы раскраски. Как и бюст Нефертити из мастерской Тутмоса, эта голова тоже не предназначалась для статуи, а служила моделью для скульптора. По стилю и высокому качеству работы она близка к лучшим произведениям Тутмоса, и поэтому мы вправе считать, что это портрет, передающий основные, продуманно отобранные черты определенного человека. Но это не Эхнатон, лицо не столь вытянуто и не отмечено худобой, разрез глаз менее узок, рот не такой большой, без толстых губ, причем выступает не верхняя губа, как на портретах Эхнатона, а нижняя. Очень характерны легкие складки по сторонам рта, которые вместе с оттопыренной нижней губой придают лицу выражение капризного высокомерия.
То же лицо мы видим и на статуэтке юного царя из расположенного поблизости дома (0.49.14). Сделанная из песчаника, она изображает царя, стоящего с жертвенником в руках. Сохранились следы раскраски. Темно-голубой цвет головного убора хорошо выделяет желтый тон камня, как бы передающего смуглую кожу. Замечательно лицо, с еще отчетливее проступающим выражением пресыщенной избалованности и недовольства. Неизвестный скульптор не только передал портретные черты юноши, но сумел уловить и показать индивидуальные особенности его характера.
Статуэтка того же фараона, тоже небольшая (19 сантиметров высотой), была найдена в доме 0.44.4. Она сделана из известняка, раскрашена, а ожерелье и пояс покрыты листовым золотом. Фараон показан стоящим с опущенными вдоль боков руками. На голове надет такой же убор, как и у статуэтки с жертвенником. Перед нами опять то же молодое, почти детское лицо, с широкими тяжелыми веками, капризно оттопыренной нижней губой и складками по сторонам рта.
Наряду со скульптурами, воспроизводившими этот ранее неизвестный облик фараона, в домах Ахетатона были найдены бесспорные изображения Эхнатона, Нефертити и их дочерей.
Очень интересна алебастровая статуэтка Эхнатона (дом N.48.15), держащего перед собой стелу. Иконографические черты позволяют с первого же взгляда узнать его характерный облик, хотя эта вещь и лишена свойственной самым ранним памятникам утрировки. Необычна маленькая (12 сантиметров высоты) статуэтка коленопреклоненного мужчины с протянутыми в молитве руками. Несмотря на незаконченность и на отсутствие головы, она точно передает молитвенный подъем. Характерные формы одутловатого живота и пухлых бедер показывают, что перед нами Эхнатон.
Прелестна статуэтка царевны с жертвенником в руках из дома N.47.1. Она сделана из коричневато-желтого песчаника и сравнительно невелика – 22 сантиметра высотой. Тонкое прозрачное платье спадает множеством складок, плотно облегая юное тело, формы которого прекрасно переданы скульптором. Вся статуэтка полна игрой светотени; особенно хороша моделировка рук, колен, живота, локонов волос, спускающихся с правой стороны головы.
Год за годом возвращал Ахетатон некогда украшавшие его сокровища искусства, и основные линии развития этого искусства яснее и яснее проступали из векового забвения. Как же оно происходило? Мы уже видели, что резкий разрыв с традициями и полемическая заостренность нового художественного языка были характерны именно для начала царствования Эхнатона.
Перед исследователями стояла задача: определить время создания найденных произведений. Известно, что критериями для датировки памятников периода Эхнатона являются различные варианты имен и эпитетов Атона. Имеются две основные формы этих имен. Ранняя просуществовала до девятого года правления Эхнатона. Жизнь в это время не стояла на месте. Побежденные, но не сдавшиеся враги царя принимали все меры, чтобы вернуть прежнее положение. Борьба обостряла ненависть Эхнатона и к его противникам, и к почитавшимся ими древним богам. Развивался и культ Атона, углублялась концепция нового учения. Все это находило отражение в изменениях его эпитетов и имен, а наряду с этим и в таких мероприятиях, всю серьезность которых нам иногда трудно представить. Так, запрещено было не только упоминать в надписях древних богов, но и вообще употреблять иероглифы, передававшие их имена. Например, иероглиф, изображавший коршуна, был изгнан, потому что обозначал имя богини Мут, жены Амона. А слово «мать», звучавшее по-египетски тоже «мут» и раньше писавшееся иероглифом коршуна, приходилось теперь передавать двумя знаками, один из которых соответствовал звуку «м», а другой – звуку «т» (гласные в египетском письме не обозначались).
В итоге всех изменений после девятого года правления Эхнатона имена Атона приняли новую, так называемую позднюю форму. Были и промежуточные варианты, менялись и эпитеты бога.
На скульптурах имена Атона встречаются очень редко, но зато они имеются почти на всех рельефах, а так как развитие искусства равно отражалось и в круглой скульптуре, и в рельефе, то имена Атона косвенно помогают датировать и статуи.
К счастью, в гробницах вельмож сохранилось множество рельефов; они были найдены и при раскопках города. Сопоставление всего этого материала убедительно показывает, что в то время как на памятниках с именами Атона ранней формы фигуры показаны с утрировкой, на рельефах с поздними именами Атона она полностью отсутствует.
Характерными образцами ранних рельефов могут служить фрагменты из большого храма Атона, алебастровые плиты из официальной половины дворца, рельефы гробниц Пареннефера и отчасти Туту, цветная стела из дома 0.47.16 с изображением царской семьи и аналогичный ей рельеф. Несмотря на то что по своему назначению эти памятники различны и некоторые из них содержат новую тематику и ряд новых композиционных приемов, фигуры явно утрированы, как на рельефах фиванского храма Атона и пограничных стел.
Принципиально иной трактовкой отличаются рельефы с поздними именами Атона. Достаточно взглянуть на сцены царского обеда и ужина (гробница Хеви) или Эхнатона с его семьей в беседке, на фрагмент с изображением Нефертити, надевающей ожерелье Эхнатону, на рельефы царской усыпальницы или алтаря, найденного в доме верховного жреца Панехси, чтобы убедиться в наличии нового стилистического этапа.
Полемической заостренности рисунка уже нет. Мы видим теперь особую мягкость моделировки, плавность линий, соразмерность пропорций. Характерно появление на рельефах тех широких верхних век, которые отличают статуи второго этапа развития искусства Ахетатона. Тот же самый процесс можно проследить и в круглой скульптуре. Так, в первые годы существования города около большого храма Атона были поставлены сфинксы, которые передавали облик фараона со всей свойственной искусству этих лет утрировкой. Скульптуры же из мастерской Тутмоса и аналогичные им памятники решены уже иначе и должны быть отнесены к более позднему времени.
Такой путь развития искусства времени Эхнатона закономерен. Новый стиль с его особенностями возник как декларативное провозглашение разрыва с традициями, как наглядное средство борьбы с прошлым. Но овладение новыми художественными формами было нелегкой задачей для мастеров. От привычных, поколениями передававшихся композиций, обликов, линий, приемов приходилось сразу переходить к другим, которые часто противоречили прежним эстетическим нормам. Неудивительно поэтому, что на первом этапе развития, помимо полемической утрировки, изображения отличаются также и несоразмерностью частей фигур, резкостью линий, угловатостью контуров. Чувствуется, что мастера не уверены в правильности творческого пути. Однако общая реалистическая направленность искусства Ахетатона, находившая поддержку в идеологии новой придворной среды, помогла художникам преодолеть и первоначальную заостренность, и некоторую растерянность перед новшествами. Этому способствовало и то, что уже в предшествующие правлению Эхнатона годы определенный рост реалистических поисков (разумеется, в общих рамках старых канонов) наблюдался и в Фивах, откуда были переведены в Ахетатон скульпторы и живописцы.
В итоге появились прекрасные рельефы более поздних гробниц и замечательные скульптуры. Чтобы правильность такой характеристики искусства Ахетатона была окончательно убедительной, очень важно проследить, как шло это развитие в самые последние годы существования города и после его оставления. Для этого нужны точные атрибуции всех основных памятников, созданных в Ахетатоне. Однако иногда исследователи определяют отдельные произведения неправильно только потому, что они упускают из вида критерии, соблюдение которых обязательно. Необходимо всегда иметь в виду, во-первых, возрастные особенности изображаемых лиц, во-вторых, тот факт, что портретные черты Эхнатона и членов его семьи, несомненно, твердо определялись на выработанных ведущими мастерами моделях и были известны всем скульпторам как нечто обязательное для воспроизведения; в-третьих, следует обязательно учитывать конкретные исторические события, происходившие в этот период, а также и возраст того или иного лица в момент отъезда из Ахетатона.
Забывая эти критерии, некоторые исследователи выдвигают непродуманные атрибуции, запутывая и так достаточно сложный вопрос. Например, отдельные египтологи предлагают считать песчаниковую головку Нефертити портретом не самой царицы, а одной из ее дочерей! При этом не принимается во внимание ни отсутствие сходства между этой головкой и портретами царевен, ни возраст изображенной молодой женщины. А между тем эта головка явно отличается как от портретов старших царевен с их длинными лицами, иными очертаниями губ, иным профилем, особенно линиями подбородка, так и от портретов третьей дочери, Анхесенпаатон, один рот которой настолько своеобразен, что признать песчаниковую головку портретом этой царевны тоже никак нельзя. Решающее доказательство неправильности такого определения заключается в том, что Анхесенпаатон покинула Ахетатон еще девочкой лет одиннадцати-двенадцати, тогда как оригиналом песчаниковой головки была молодая женщина. Такие поверхностные гипотезы, возможно, возникают вследствие незаконченности этого памятника, однако сравнение его с головой царицы из серого гранита, найденной в той же мастерской Тутмоса, показывает абсолютную близость обоих произведений, а голова из серого гранита всеми безоговорочно признается портретом Нефертити. Совершенно очевидно, что у нас нет никаких данных для того, чтобы не видеть в песчаниковой головке царицы портрет Нефертити в ее молодые годы.
Прежде чем мы попытаемся определить, кого именно изображают некоторые скульптуры цариц и царевен, необходимо сказать несколько слов о семье Эхнатона.
Аменхотеп IV – Эхнатон был десятым фараоном XVIII династии. Его отец Аменхотеп III правил тридцать девять лет. Памятники, в том числе сфинксы, стоящие в Ленинграде, на набережной Невы, хорошо сохранили его портретные черты: удлиненный овал лица с выступающим подбородком, слегка вогнутый длинный нос, щеки, точно срезанные в верхней части, узкие глаза, прямые брови. Матерью Эхнатона была Тия, одна из интереснейших личностей периода, энергичная, волевая женщина.
Она занимала положение официальной царицы, хотя и не была царской крови; ее отец Юя был начальником колесничих и начальником стад храма бога Мина в Коптосе при отце Аменхотепа III – Тутмосе IV. Мать Тии – Туя – была ранее одной из обитательниц царского гарема, а брат Тии – Онен – первым жрецом святилища Ра в Карнаке и вторым жрецом Амона. Своим необычным положением при дворе Тия была, очевидно, обязана исключительно личному отношению к ней Аменхотепа III, который сознательно рискнул нарушить все традиции, считая себя достаточно мощным правителем, чтобы побороть любые противодействия. Недаром он приказал сделать в память своего брака с Тией скарабея с многозначительной надписью: «Да живет царь Южного и Северного Египта… сын Ра, Аменхотеп, которому дана жизнь, и великая жена Тия, живущая. Имя ее отца Юя, имя ее матери Туя. Она – жена могучего царя, южная граница которого Карай[15]15
Нубия.
[Закрыть], северная – Нахарина[16]16
Царство Митанни.
[Закрыть]».
Этот текст явно носит декларативный характер. В нем звучит ответ на не дошедшие до нас возражения против признания Тии официальной царицей, ответ грозный, подчеркивающий непреклонную волю царя, достаточно сильного, чтобы осуществлять желаемое, даже если оно противоречит всем древним обычаям. Характерно, что позже Тия, вопреки истине, иногда именуется даже «дочерью царя».
Тия не только носила титул царицы – она принимала постоянное действенное участие в делах государства. Сохранилось несколько ее портретов в круглой скульптуре и в рельефах. Выполненные в разные годы ее жизни, стилистически очень различные, они, тем не менее, отчетливо передают основные черты лица жены фараона: сравнительно узкие миндалевидные глаза, крутые дуги бровей, слегка выступающие скулы, крупный нос с круглым кончиком, пухлые губы, нижняя из которых, более полная, выдвигается вперед. Глаза Тии широко расставлены, лицо очень волевое.
