Текст книги "Звезды расскажут, комиссар Палму!"

Автор книги: Мика Тойми Валтари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава четвертая

К чести девушки надо сказать, что она уже не ревела как белуга, а сидела с опущенной головой, закусив губы, и роняла тихие слезы на руки. Девушка была очень хорошенькая. С золотистыми волосами и почти совсем не накрашенная. И никаких брюк-дудочек, которые я ожидал увидеть, на ней не было.

Дом внутри выглядел унылым, обветшалым. Квартира состояла из комнаты и кухни. Выцветшие, грязные обои. Там, где вдоль стен стояла мебель, вынесенная теперь во двор, на обоях выделялись четкие силуэты. Окна выходили в серый скучный двор. На полу стоял старый-престарый черный чемодан, с раздутыми от вещей боками, рядом – приготовленные и увязанные картонные коробки. Стол и два стула тоже еще оставались в комнате. Стол был накрыт: кофейник, три чашки, сливки, сахар и одна сдобная булочка на тарелке.

Удивительно: я-то считал, что современная молодежь пьет кофе без сливок. Из-за своей лени. Чтобы не ходить за сливками в магазин. А вместо булочки, по моим представлениям, должна была стоять бутылка. Что ж, век живи – век учись, рассудительно подумал я.

Комиссар сидел напротив девушки на одном из двух оставшихся стульев и, когда я вошел, вскочил как ужаленный. Двое полицейских, как и положено, стояли на лестничной площадке перед дверью, охраняя в неприкосновенности следы и удерживая на расстоянии стайку любопытных, вытягивавших шеи, чтобы сверху или снизу заглянуть внутрь. Ни одного представителя мужского пола среди них не было. Видимо, мужчины успели улизнуть из дома, чтобы принять законную субботнюю кружечку, или просто предпочли не попадаться полиции на глаза.

Привалившись к стене, стоял шофер грузовика, рослый широкоплечий мужчина, одетый в желтый комбинезон, на удивление чистый. На мужчине были наручники. Взгляд, который он бросил на меня, был настолько страшен, что я даже попятился. Это был взгляд человека, попавшего в западню.

– Послушайте-ка, господин хороший, кто вы там есть… – заговорил он.

– Молчать, пока тебя не спрашивают! – гаркнул комиссар. – Тебе что, мало? – С извиняющимся видом он повернулся ко мне и объяснил: – Это такие типы, с ними по-хорошему нельзя, не понимают. Да и дело такое. Я читал в газете. Поэтому и решил сам поехать.

Вот оно что, значит, еще один фараон, – медленно проговорил шофер низким глухим голосом. – В этом городе порядочным людям дня спокойно не дадут поработать, чтобы не вцепиться в глотку. Полиция! У меня есть разрешение на право заниматься своим делом, есть шоферские права, есть справка о техосмотре, есть куча бумажек, без которых не…

Он покосился на девушку и не стал заканчивать фразу.

– Так вас что, прежде уже штрафовали? – осведомился я.

Шофер грузовика кивнул.

– Один раз за перегрузку, один раз за превышение скорости и два раза за парковку в неположенном месте. – И вдруг он заорал так, что у него вздулись вены на висках: – А за каким чертом вообще возить вещи в грузовиках, если машина даже на минуту не может остановиться у тротуара! Господа, которые шикуют в «кадиллаках», конечно, останавливаются, где пожелают, а полиция изо всех сил следит, чтобы какая-нибудь рожа, вроде моей, не отразилась в их зеркале! – И уже тихо, себе под нос, он буркнул: – Проклятье!

– Ну-ну! – успокаивающе сказал я.

У меня было чувство, что допрос уже начался, но идет как-то неправильно. Я еще раз посмотрел на девушку. Она была, правда, очень, очень хорошенькая. И ножки тоже. Я перевел взгляд на комиссара из полиции порядка и начал буравить его глазами. Это я умею. Отлично умею, можете мне поверить. Тренировался дома перед зеркалом. Во время бритья.

– Надо же все-таки думать, – сказал я. – Головой. Вас тут четверо здоровых мужчин. Немедленно снимите с барышни наручники.

Комиссар собрался было возразить, но, увидев мое разгневанное лицо, не посмел. Нарочито не торопясь, он снял наручники и сунул их в карман. Девушка потерла запястья и благодарно взглянула на меня. Возле губ у нее образовалась ямочка, когда она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– С него тоже! – приказал Палму, показывая трубкой на шофера. – Тоже нашли преступника! Достаточно посмотреть на него, чтобы понять.

– Угу, достаточно, – поддакнул Кокки. – И посмотреть, и послушать его болтовню.

Да, все-таки нелегко нашему шефу находить людей, в которых хорошие деловые качества сочетались бы с умением тактично себя вести и ладить с коллегами. Этим я хочу сказать, что Кокки очень выигрывает, когда держит рот закрытым. Но делать ему замечание в присутствии посторонних я не мог.

– Он буйный, – предупредил комиссар, но приказание выполнил.

Однако буянить шофер не стал. Напротив, сразу успокоился и с большим доверием воззрился на меня.

– Так, – сказал я, не зная, на что решиться, – вы тут как будто пили кофе, а мы вам помешали. Может быть, вы продолжите, и тогда мы в спокойной обстановке побеседуем обо всем с самого начала. Комиссар, будьте любезны, прикройте дверь.

Комиссар исполнительно прикрыл входную дверь.

– Я имел в виду, чтобы вы закрыли ее с той стороны, – поправил его я. – Будьте добры, проследите, чтобы к вещам во дворе никто не притрагивался… Так, – снова сказал я, оглядываясь, – теперь пусть кто-нибудь принесет мне стул.

– А как же отпечатки пальцев? – начал было комиссар.

– Наденьте перчатки, – посоветовал Палму. – И принесите мне тоже стул. А Кокки может постоять.

Девушка смотрела на нас. Вернее – если говорить честно, – смотрела на меня. С восхищением. И это было довольно приятно. Я указал ей на кофейник. То есть я имел в виду, чтобы она налила кофе шоферу грузовика и себе. Но, услышав запах отличного кофе, я неожиданно для себя почувствовал сильнейшее желание тоже выпить чашечку.

Девушка оказалась весьма сообразительной и тотчас, по одному моему взгляду, догадалась о моем желании. Между нами чудесным образом возникла связь – взаимопонимание без слов.

– Я сейчас сварю еще, одну минуту! – радушно предложила она. – У меня и чашки еще не упакованы. Я их собиралась помыть в последнюю очередь, а потом сразу уложить в корзину.

Может быть, кто-нибудь и расценил бы ее поведение – после всего случившегося – как проявление черствости или холодного цинизма. Но, на мой взгляд, оно как раз свидетельствовало о ее совершенной невинности и простодушии. Она не была ни стиляжкой, ни гангстершей. Тут я готов был биться об заклад с кем угодно и на что угодно. Хотя, конечно, внешность бывает обманчива. Я стараюсь не забывать об этом. Но сейчас за главного был Палму. И я мог позволить себе безответственно улыбаться.

– Спасибо! – сказал я. – Это было бы чудесно.

Я, разумеется, понимал, что еще сегодня, до двенадцати ночи, мы должны распутать это дело. Но почему-то я был твердо уверен, что мы на правильном пути. Тем более теперь, когда был найден бумажник.

Раздался звонок в дверь, и в квартиру ввалился констебль с двумя стульями под мышкой. Я велел ему поставить их, и он стал пятиться к двери – проволакивал время, так ему было любопытно посмотреть, что тут у нас происходит. Быть может, он удивился, увидев, что девушка стоит на кухне, наполняет кофейник и зажигает газ. Но в любом случае от комментариев он воздержался.

Хлопоча, девушка еще уронила две-три слезинки в банку с молотым кофе. Если бы мы были вдвоем, я бы, наверно, подошел ее утешить, положил бы руку ей на плечо. Или на талию. Но нас было пятеро в этой комнатушке. Так что подобное никак не годилось. Оставалось только воображать.

Шофер прихлебывал кофе и посматривал на булочку. Видно, свою порцию он уже съел и стеснялся взять еще.

– А для кого третья чашка? – невинным тоном спросил Палму.

Я сразу насторожился.

– Должен был прийти… – с готовностью отозвалась девушка, но тут же замялась, подбирая слова, – в общем, один мой знакомый, друг. Да, мой друг обещал прийти и Помочь с переездом, но куда-то пропал. Господин Карлссон был так добр, что помог мне и сам грузил вещи. И даже согласился подождать. Но я все равно собиралась угостить всех кофе. Сдобные булочки купила. Просто не представляю, куда… – Она запнулась и опустила голову. – Я очень беспокоюсь, – со вздохом сказала она. – И дядя Фредрик умер… его убили. В голове не укладывается…

Она опять заплакала, бедная девочка, но тут, к счастью, забурлила вода в кофейнике, и ей пришлось отвлечься – уменьшить огонь и всыпать кофе. Она отсчитывала ложечки, мило сложив трубочкой губы. Кокки пристально следил за ее движениями.

– Нет-нет, еще! Этого мало, – забеспокоился он, видя, что она перестала сыпать. – Надо по две полных ложки на чашку. Это моя норма.

Девушка остолбенела.

– А дядя Фредрик никогда… – начала она, но, снова все вспомнив, опустила голову и безропотно стала досыпать кофе. – Ужасное расточительство, – проговорила она. – Но пусть на этот раз. Я постараюсь сварить повкуснее, если у меня, конечно, получится.

Она увеличила огонь и стала помешивать кофе ложечкой.

– Только недолго, – предупредил Кокки, – кофе не должен долго кипеть. А потом накройте колпаком. Пусть настоится и отстоится. Иначе вкус будет только у гущи.

Девушка послушно сделала, как ей велели. Комиссар Палму повертел в руках трубку и как бы между прочим спросил:

– А откуда вы знаете, что его убили?

– Полицейские сказали, – ответила она.

– Ага, – подтвердил шофер грузовика, глядя с вожделением на булочку. – Они сюда вломились и сразу заорали, что банда поймана и что господин Нордберг убит. А нам нацепили наручники, словно это мы – убийцы! Вот идиоты!

– Mea culpa, mea maxima culpa[5]5
  Моя вина, моя великая вина (лат.).


[Закрыть], – сказал Палму таким голосом, что Цицерон в своей могиле наверняка перевернулся. – Я не предусмотрел, что задержанным запретят говорить до прихода нашего начальника, раз он, согласно правилам, должен снять первый допрос! Я знал, что первые сообщения об опознании поступят быстро, и заранее приказал тут же выезжать по адресу, осмотреть все и охранять от… В общем, на всякий случай. – Он повернулся к девушке. – Так, значит, Фредрик Нордберг был вашим дядей?

– Да, братом отца, старшим, – сказала девушка. – Мой отец моложе.

– В таком случае ваша фамилия – Нордберг? – догадливо предположил Палму.

– Нет, – покачала она головой. – Похъянвуори, Саара Мария. Мой отец взял себе финскую фамилию. Он не хотел носить ту же фамилию, что и дядя. Из-за его языческих занятий. Так отец говорил.

– Языческих занятий?! – вскричал я изумленно.

Палму незаметно показал мне, чтобы я утих.

– А вы? – обратился он к шоферу. – Вы тоже были знакомы с – гм – господином Нордбергом?

– В жизни не видел старика, – отрезал тот. – Вот эта барышня договорилась со мной о переезде. Я иногда заглядываю к ним в кафе, и барышня видела меня и знала, что я дешево беру за перевозку.

Девушка взглянула на свои часики и забеспокоилась.

– У меня еще есть время, – сказала она, – но мне никак нельзя опаздывать на работу. Моя смена с шестнадцати часов.

– Да я вас подвезу, это не будет вам ничего стоить, – заверил ее шофер. – Только сначала надо вещи внести в дом. Ваш приятель уже давно мог бы прийти помочь! Вон сколько времени его прождали! – Но, увидев ее несчастное лицо, шофер поспешно добавил: – Я с вас ничего за ожидание не возьму! – Потом, дружелюбно поглядев на нас, заметил: – Но вообще-то лучше было бы переехать. А то сколько времени впустую ушло.

Палму оставил его слова без внимания.

– Барышня Похъянвуори, – учтиво обратился он к девушке, – я заметил, когда мы входили, что вы успели снять вашу табличку с входной двери. На двери остался след от нее – в этом месте более темная краска и гвоздик торчит. Ваш дядя что, держал постояльцев или у него была какая-то особенная профессия?

Девушка покраснела и отвела глаза.

– У дяди вообще никакой специальной профессии не было, – нерешительно сказала она. – Он… он занимался разными вещами. Дядя был очень трудолюбивый.

Она открыла сумочку и достала оттуда табличку, на которой старинным шрифтом было выведено: «Фредрик Нордберг», а на пожелтевшей от времени картонке бисерным, немного дрожащим почерком было написано: «Гороскопы. Филателия. Бухгалтерия».

Мы все трое с интересом склонились над картонной табличкой. «Гороскопы!» – произнес я про себя, и какая-то мысль завертелась у меня в голове. Но ни вычленить, ни оформить ее я не мог.

Палму присвистнул вполголоса.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок! – загадочно произнес он и с размаху хлопнул меня по плечу. – Мой мальчик, я горжусь тобой!

Разумеется, я решил, что он издевается надо мной за то, что я так изумился этим «гороскопам».

– А ваш дядя был филателистом? – поспешно обратился я к девушке.

– Да-да, – подтвердила девушка. – Он собирал только редкие марки. Он не хотел иметь большую коллекцию. А свою он собрал, продавая и обменивая марки похуже. Коллекция вон в том чемодане. Дядя сам упаковал ее еще с вечера.

– Так вы собирались сегодня переезжать? – спросил Палму.

– Не мы, – возразила девушка, снова как-то странно колеблясь. – Дядя должен был сегодня переезжать, в тринадцать часов… Вообще-то мы собирались потом жить вместе, я позже переехала бы к нему. Но это все было еще неточно. Я просто пришла помочь ему перетащить вещи, и Вилле обещал прийти, да вот…

И она опять заплакала.

– Дядя был очень бережливый, – проговорила она, глотая слезы и торопясь переменить тему разговора. – Ему нужно было совсем немного. Он обычно делал бухгалтерские расчеты для двух маленьких фирм. Которые сами не могли справиться. И еще в январе он всегда помогал разным людям составлять налоговые декларации. Дяде вполне хватало этих денег. Ему больше и не надо было. Он только хотел быть самому себе хозяином.

– Это вы штопали его носки? – с теплым чувством осведомился Палму.

– Я, – чуть запнувшись, подтвердила девушка. – Дядин дом для меня был… был как убежище. Дядя был очень, очень добр ко мне. Ну и я тоже старалась делать, что могла. Стирала ему, иногда готовила, чтобы он хоть изредка мог пообедать дома, а не в забегаловке.

Комиссар Палму отвесил низкий поклон.

– Барышня Похъянвуори, – произнес он с глубоким чувством, – вы замечательная девушка!

– Совершенно справедливо, – подтвердил я и поглядел ей в глаза.

Хотя я имел в виду не совсем то, что Палму. Девушка это сразу прочла в моем взгляде и очень мило покраснела. Кокки вдруг стал проявлять нетерпение.

– Пора бы уже нам приступить к кофе, – воззвал он. – Сколько ему там настаиваться! И потом – я не понимаю, почему тут кое-кому охота флиртовать, когда у нас такое важное дело об убийстве! Наше положение хуже некуда. Так и поездка в Копенгаген накроется!

К моему удивлению, девушка прижала руку к сердцу, краска сбежала с ее хорошенького лица, оно побледнело, а нос даже посинел.

– Простите, вам плохо? – испугался я и вскочил со стула.

– Нет-нет, – запротестовала она и начала разливать кофе.

Шофер грузовика от кофе отказался и предупредительно перевернул свою чашку дном вверх.

– Только, – сказала девушка с каким-то виноватым видом, – булочек к кофе больше нет. Эта… эта была для Вилле… Давайте я сейчас, мигом, сбегаю в магазин и куплю.

Она схватила свою сумочку и поспешила к двери.

– Нет-нет, позвольте мне… – закричал я, судорожно хватаясь за карман, чтобы извлечь бумажник.

Комиссар Палму сердито толкнул меня к стулу.

– Не надо никуда ходить, милая барышня, – сказал он. – И не стоит сейчас пытаться звонить этому вашему Вилле. Он найдется. А нам о многом еще нужно поговорить. Сходи-ка ты, Кокки. Купишь пончиков.

– А мне сдобных языков, если будут, – машинально сказал я.

Кокки требовательно протянул руку. Я дал ему пятисотенную. Мельче у меня не было.

– На все? – с радостной готовностью спросил Кокки.

– Вымогатель, – обличил его Палму. – Мужчина, у которого есть средства, чтобы знакомиться со стюардессами и класть по две ложки кофе на чашку, мог бы разок и нас угостить. У меня таких возможностей сроду не было, за всю мою долгую честную службу. Послушай, он, наверно, живет двойной жизнью. Нам стоит к нему приглядеться!

Кокки скрылся за дверью. Но девушка даже не улыбнулась. Она по-прежнему была бледна и выглядела испуганной. Шофер грузовика начал терять терпение.

– Послушайте-ка, господа хорошие, – сказал он, – я человек трудящийся. У меня машина во дворе столько времени простаивает, мне с этим переездом пора заканчивать.

– Я как раз собирался спросить вас, – сказал Палму. – Вы вчера ночью были в этих же – гм – ботинках?

Я посмотрел на ноги шофера. Он был обут в самые грубые и потрескавшиеся рабочие башмаки, какие только мне когда-либо доводилось видеть. Шофер проследил за моим взглядом и, видимо, почувствовал себя уязвленным.

– А что? Это мои рабочие ботинки, – сказал он дрогнувшим голосом. – В моей работе нельзя выбирать, где чисто, а где нет. И в дороге тоже всякое случается… А по ночам я сплю!

– Верю вам на слово, – просто сказал Палму. – В таком случае можете идти. Запишите только мне вот сюда, в записную книжку, ваше имя и адрес, и телефон, если есть.

– А как же! – заверил шофер и принялся писать, по тут же отвлекся. – А переезд-то как же? Будет или нет?

– В другой раз, – твердо сказал Палму. – Мне очень жаль, барышня, но – гм, знаете ли – в связи с новыми обстоятельствами будет лучше, если все вещи занесут обратно и расставят по местам. То есть так, как они стояли сегодня, когда вы сюда пришли. Здесь было что-нибудь сдвинуто с места?

– Не знаю, – задумчиво сказала девушка и замялась. – Вчера вечером я помогала дяде упаковывать вещи, но его постель, конечно, оставалась, и – сегодня, когда я пришла около двенадцати, потому что дядя Фредрик не очень практичный человек… то есть был… в общем, оказалось, что он не ложился на кровать и все было, как вчера вечером, когда я уходила отсюда, часов в восемь… Почти так же… нет, не знаю.

Она смешалась.

– Вам кажется, что сюда приходил кто-то чужой? – помог ей Палму.

– Нет… не знаю. Не могу точно сказать, – ответила она. – Я, правда, очень забеспокоилась, что он не спал и кровать не тронута. Хотя… хотя бывает, что он на всю ночь уходит.

– А-а, языческие занятия! – Я не мог не продемонстрировать свою догадливость.

Палму шикнул на меня.

Девушка гневно сказала:

– Дядя Фредрик был самым хорошим и добрым человеком на свете! Ничего дурного он не делал! Просто у него бывала бессонница, и я подумала утром, что, может, он волновался перед переездом и поэтому ушел и всю ночь гулял… Но когда он не появился и в час дня, я уже просто не знала, что думать… Машина была заказана и – ну и я решила, что тогда перевезу вещи сама. Туда, на улицу Роз.

– В район Хаага, – подхватил Палму, не давая мне раскрыть рта.

– Дядя иногда бывает таким рассеянным, весь уходит в свои мысли… я подумала, может, он просто пошел на новую квартиру и ждет меня с вещами там. Но…

Все это время шофер смущенно вертел кепку в руках и наконец деликатно кашлянул.

– Ох, да! – Девушка всполошилась и стала рыться в сумочке. – Конечно, я сейчас вместо дяди заплачу…

– Я могу занести вещи обратно, – благородно предложил шофер. – И за все, в общем… как вам покажется – семьсот марок, это для вас не очень дорого?

– Нет, конечно, – уверила девушка, вручая ему названную сумму, ровно, без сдачи.

Он поблагодарил и сердечно пожал ей руку. Нам он руки жать не стал.

– Ну что, закидывать сюда барахло? – спросил он у Палму.

– Нет, пока не надо. – Палму явно не терпелось избавиться от него. – Наши ребята сами занесут, когда понадобится. Пусть попыхтят. Это им не наручники почем зря цеплять. Но вы на них не обижайтесь. Все мы, люди грешные, ошибаемся.

Шофер удалился, стуча башмаками, и мы остались втроем. Этого Палму и добивался. Он и Кокки специально услал! И теперь, излучая всем своим видом дружелюбие и ласку, он повернулся к девушке.

– Ну вот, дорогая барышня Похъянвуори. Мы остались втроем, и теперь – между нами – расскажите, что вас гнетет? Вы порядочная, славная девушка. Поверьте мне, лучше все рассказать сразу. Потому что потом все равно все выяснится. Вилле – это тот, кто завладел вашим сердцем?

Он говорил так нежно, так по-отечески, что даже у меня защипало в носу. А девушка – та совсем расчувствовалась, и слезы у нее быстро закапали на сложенные на коленях руки. Я не в силах был больше сдерживаться, встал, вынул свой носовой платок – по счастью, он оказался чистым – и вытер ей глаза и щеки. И поверьте – на платке не осталось ни пятнышка туши или пудры! Клянусь! Эта девушка была свежа и чиста, как… как роза!

Наша птичка угодила прямо в силок. Разумеется.

– Я… я ужасно беспокоюсь за Вилле, – призналась она. – Вилле твердо обещал, что будет здесь самое позднее в час. И я ничего не знаю о нем… со вчерашнего вечера. Я пыталась дозвониться в кафе, когда ходила за булочками – может быть, он просил мне что-нибудь передать. Наш злющий швейцар сегодня как раз не дежурит. А мой отец запрещает Вилле звонить к нам домой, сразу кладет трубку, если слышит его голос. Я… я, правда, собиралась еще раз позвонить в кафе. Вилле мне бы наверняка передал что-нибудь, если бы… если…

– Если бы что? Что же случилось вчера вечером? – спросил комиссар Палму и по-отечески погладил ее по руке.

– Конечно, глупо мне скрывать. – Она всхлипнула. – У вас там, в полиции, все записано. Просто у Вилле дурная компания, там этот гадкий тип, этот боров, и еще девушка – такая ужасная! Я не знаю, что Вилле в них находит, но он вечно таскается с ними. А я, я знаю, что Вилле не такой, и он стал бы лучше, если… если бы у него был бы свой мотоцикл, как у других!

– Понятно. Но давайте про мотоцикл и про все эти переживания потом, – осторожно сказал Палму. – Что все-таки произошло вчера вечером?

– Мы можем посмотреть в полицейском рапорте, – решил помочь я. – Все подозрительно…

Палму остановил меня движением руки. Девушка подняла на нас взор. Это был взор чистейшей синевы. А какие золотистые волосы у этой девушки!

– Вечером, после восьми, мы пошли отсюда прямо в кафе, – начала она свой рассказ. – Смена, правда, была не моя, но я обещала поработать с восьми до одиннадцати – до закрытия, потому что один… один господин пригласил девушку, мою сменщицу, в кино, а потом потанцевать, и ей надо было еще успеть сбегать домой переодеться… Ну вот, а Вилле не стал ждать до одиннадцати, чтобы встретить меня, как обычно, на углу, а вместо этого они все втроем явились в кафе в десять часов, хотя швейцар просто ненавидит их, и Вилле тоже, хотя Вилле ничего плохого ему не сделал, ну совершенно ничего! То есть все эти битники и стиляги, они, конечно, ужасные посетители – и курят, как паровозы, и столы царапают, пепельницы бьют, сиденья вспарывают… Но… но Вилле такого никогда… Это все Арска, от него действительно чего угодно можно ждать! – Она перевела дух и взглянула на нас. – Я, наверно, плохо рассказываю, вы меня извините… Ну вот. В общем, они начали доводить швейцара. Толстяк достал бутылку из кармана и налил в стакан. А вообще-то они заказали «Фанту». Ну, я видела, как он наливал, и сразу поняла, что они специально – чтобы подразнить швейцара. Вилле ведь не пьет. И этот боров, его приятель, тоже не пьет, никогда не видела, чтобы он пил. Ну, швейцар, конечно, сразу кинулся к ним, как зверь, схватил за шиворот и стал выпихивать на улицу, ничего не слушая. У Вилле свитер порвался, а у девушки брюки по шву лопнули. Они все ушиблись, когда он их на улицу вышвыривал. Он очень, очень плохой, этот швейцар. Толстяк еще погрозил ему кулаком и крикнул, что они с ним расквитаются. Вилле тоже очень разозлился. И правильно: ведь он-то ничего плохого не делал. Он только посмотрел на меня и засмеялся. Но вообще-то это верно: приличные люди сразу норовят уйти из кафе, если его битники себе облюбуют. Наша хозяйка для этого только и держит швейцара. Он бывший боксер. Ему небось когда-то голову проломили, вот он и стал таким сумасшедшим.

– Ближе к делу! – воззвал Палму.

Девушка тоскливо заломила руки.

– Ну, через некоторое время послышался треск мотоциклов и какой-то шум на улице перед кафе. Оказалось, что там уже собралось человек десять битников. Я просто не представляю, как они успели так быстро их собрать! Хозяйка разволновалась, но швейцар только вошел в раж, выскочил на улицу и двинул кому-то по физиономии, кто первый под руку попался. Началась драка. И тогда кто-то нарочно толкнул Вилле, или, может, в этой свалке он просто упал прямо на нашу большую витрину, и она разбилась на кусочки. Хорошо еще, что он не поранился… Хозяйка вызвала полицию. Швейцар заявил, что ребята были пьяные. Вилле все божился, что это была вода, что они просто дразнили. Толстяк и девица успели улизнуть, а остальных, сколько смогли, полицейские набили в фургон и отвезли в отделение. И Вилле тоже… Как вы думаете, Вилле придется платить за стекло? Оно, наверно, стоит тысяч двадцать.

– Это зависит от свидетельских показаний и от того, пойдет ли дело в суд или будет улажено полюбовно, – объяснил я. – Лучше уладить полюбовно. Они могли бы все вместе собрать деньги. Но надо также послушать другую сторону – показания швейцара.

– Но он сумасшедший! – вспыхнула девушка. – И я не собираюсь оставаться в этом кафе, пока он там! Отработаю две недели, как потребовала хозяйка, и все, ни дня больше! Он, этот швейцар, как-то раз застал меня в кухне и прижал к стене, хотел… нет, он отвратительный, гадкий человек! Поэтому Вилле и разозлился на него. Я теперь вообще боюсь, как бы они не ткнули его ножом за то, что он одному из ребят челюсть сломал.

– Ого! – поразился я. – Это уже нарушение пределов необходимой самообороны. Хотя… если он голой рукой… Все равно, сфера его действий не распространяется на улицу. А у ребят было что-нибудь в руках?

– Они вроде резиновой дубинкой размахивали, – безразличным тоном сказала девушка. – Но мне не очень хорошо было видно.

– Дубинкой?! – переспросил я, и внутри у меня что-то оборвалось.

Я вспомнил профессора и тело несчастного старика на гладком столе. И почувствовал, как выпитый крепкий кофе поднимается к горлу и норовит исторгнуться. Занятый этими наблюдениями, я не вдруг ощутил на себе тревожный взгляд синих глаз.

– Что, что случилось? – испуганно спросила она и прижала ладонь к губам.

Палму сжал мою руку, но было поздно. Девушка уже насторожилась.

– Вилле не виноват! – гневно сказала она. – Если надо, я найму ему адвоката. Или сама заплачу хозяйке за стекло!

– Кто размахивал этой дубинкой? – спросил Палму безразличным тоном.

Но девушка была настороже и сидела, крепко сцепив руки.

– Не знаю, – с упрямым видом сказала она. – Не видела. Я ничего не видела.

– Кроме того, что Вилле ничего плохого не делал, – продолжил за нее Палму.

И он со странным выражением в упор поглядел на нее. Выдержать его взгляд она, понятно, не могла. И после довольно долгого молчания Палму сказал снова мягким, отеческим тоном:

– Разве не лучше рассказать сразу всю правду? Это может помочь. Вы хорошая девушка, признайтесь во всем. Ведь я же все вижу.

Девушка привстала, прижав руки к груди. Глаза ее расширились.

– Как? Неужели уже заметно?! – спросила она дрогнувшим от ужаса голосом.

Палму молчал, словно набрав в рот воды. Я решил, что он просто так закидывает удочку – на случай, если она что-нибудь скрывает.

– Вот что, – Палму покосился на меня, – этого бол… нашего командира то есть, стесняться не надо. Он человек бывалый, хотя это и не очень заметно. Мы все знаем.

И бедная девочка снова попалась. Она низко опустила голову и шепнула:

– Да, вы правы, господин… господин?..

– Комиссар Палму, – помог ей Палму.

– Да, комиссар, – заговорила она, – вы правильно догадались. П-поэтому я и заплакала, когда вы сказали, что я хорошая, порядочная девушка. Я… я дурная девушка. – Она подняла на нас глаза, стараясь держать себя в руках. – Но Вилле не виноват. Я сама должна была знать.

– Простите меня, деточка, – сказал Палму и принялся, не глядя на нее, старательно набивать трубку. – Я не хочу ни в кого бросать камень – нет, совсем нет! – но все же мне кажется, что Вилле тоже несколько виноват. Потому что для этого всегда требуются двое. Так мне по крайней мере говорили.

– Для чего требуются? – чуть не взвыл я, совершенно ошалевший.

Все-таки Палму мог бы относиться ко мне с большим вниманием! И что он имел в виду? Что девушка замешана в драке, что она тоже разбивала витрину?!

– Барышня Похъянвуори беременна, – отчеканил Палму. – Ты, конечно, будучи круглым идиотом, об этом не догадываешься. Какой у вас срок, деточка? И не надо смущаться, ничего тут постыдного нет, это дело естественное.

– Т-третий месяц, – призналась девушка, не в силах поднять на нас глаза.

– Да, эти июльские вечера, эти летние вечера в городе, – ностальгически произнес Палму. – Да, деточка, я нисколько не осуждаю вас. И Вилле тоже.

– Я сама должна была знать, – всхлипнула девушка, низко опустив голову.

Мы долго молчали. Наконец она снова подняла на нас глаза и сказала со спокойной уверенностью, как о неизбежном:

– Отец убьет меня.

– Ну-ну, – успокаивающе сказал Палму. – Если бы все убивали своих дочек, когда с ними приключаются такие истории, то род человеческий давно бы прекратился. Поверьте старому полицейскому, милая девочка. В самых лучших семьях…

– Вы не знаете моего отца, – упрямо возразила девушка.

Но тут, к счастью, бодро зазвонил в дверь Кокки, и я пошел открывать. В руках у него был здоровый пакет.

– Я добежал до гастронома, – запыхавшись, проговорил он. – Купил пончики, эклеры и еще языки – для вас, шеф. Вот, пожалуйста!

Машинально я взял у него пакет и начал выкладывать содержимое на тарелку. Среди этого изобилия бедная булочка выглядела особенно одиноко. Дурные предчувствия начали овладевать мной. Но Кокки истолковал мой мрачный вид по-своему.

– У меня осталось ровно три марки, – честно признался он, выгребая из кармана деньги. – Я в отличие от Ламберга человек бережливый, – добавил он с напускным смирением. – Денежки счет любят, а бережливого Бог бережет.

Девушка вынула из моих неловких рук пакет и занялась сервировкой сама.

Я с аппетитом съел оба языка. Палму съел два пончика. А Кокки умял все остальное. Девушка к еде не притронулась и только безучастно качала головой, когда мы наперебой пытались угощать ее. Я хорошо понимал, что ей сейчас не до еды. Кокки тоже все отлично понимал и поэтому под конец умял даже бедную булочку, спасая ее от одинокого засыхания.

– Ах да! – сказал Кокки, наблюдая, как девушка сцеживает нам последние капли кофе. – Там по рации вызывали руководителя группы, такой вой подняли, что этот фараон во дворе даже струхнул. В общем, что-то срочное. Насчет облавы в… Ой!!!

Кокки взвыл от меткого удара по голени. Палму был мастером такого удара.

– Какого ж черта ты молчишь! – заорал я и ринулся к двери.

Но Палму остановил меня.