Текст книги "Звезды расскажут, комиссар Палму!"

Автор книги: Мика Тойми Валтари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Не пора ли нам уходить подобру-поздорову, – смущенно предложил Кокки.

– Ага, ведь начальник обещал устроить увеселительную прогулку, – сказал Палму, как бы между прочим разливая коньяк по крошечным рюмкам. – Этот я еще не пробовал! Нельзя же, чтоб только твои отпечатки остались на бутылке! – обратился он ко мне, и я хотел было открыть рот, но Палму опередил меня: – И ты тоже выпей, чтоб в машине не сомлеть. Или ты хотел предложить нам сначала позавтракать? Нет, никак не получится. Нам еще пару часов ехать, а я твердо намерен вернуться из этой глухомани до темноты. Пока под любым кустом может сидеть убийца, я темноты опасаюсь.

Палму был завзятым горожанином. Он даже летом, в отпуск, не уезжал из города и не ездил ни в какие лечебницы, чтобы подлечить колено. Хотя и голову ему тоже не мешало бы…

– А куда мы поедем? – подозрительно спросил я.

– В Линнанмяки, разумеется, – удивился Палму. – Ты же сам говорил, что не прочь повидать майора. Вместе с Анниккой, конечно. Поздравить, так сказать, молодых, пожелать им счастья…

– Нет, так дело не пойдет, – сказал я. – Мы не можем забирать патрульную машину для увеселительной прогулки.

– У тебя же широчайшие полномочия, – принялся хитрить Палму. – Если мне не изменяет память, шеф полиции еще не дал задний ход. Все пока остается в силе. А губернатор посулил тебе даже войска. Неужели ж ты не можешь воспользоваться одной машиной!

Что и говорить, Палму был известная лиса… Оказалось даже, что он уже успел позвонить и вызвать машину к подъезду. Так что мы тихонько выбрались из квартиры, плотно прикрыв за собой дверь, и спустились вниз.

Какая чудесная стояла осень! Как празднично желтели леса по обеим сторонам дороги! Светило солнышко, мы ехали со скоростью восемьдесят километров в час, и на душе у меня как-то само собой полегчало. Полицейский в форме на патрульной машине не имеет права развивать бо́льшую скорость, и Палму ныл совершенно напрасно. Да и спешки никакой особенной не было. В Таммисаари мы остановились выпить кофе, и Палму с Кокки тряхнули своим шведским. Дальше дорога начинала ветвиться, и ехать надо было осторожно, чтоб не ошибиться. Места вокруг стали совсем дикие, там и сям в просвете между деревьями поблескивало море. Наконец мы увидели указатель: «Линнанмяки». Настроение у меня опять упало. Мы поехали еще медленнее, а Палму зорко оглядывал окрестности. И очень кстати, потому что сразу за очередным поворотом на дорогу выскочил мальчик, и водителю пришлось резко затормозить. Мальчик преследовал раненую ворону. Мы остановились.

В руках у мальчика была мелкокалиберная винтовка. Это был и вправду самый красивый мальчик, какого я когда-либо видел. Примерно лет двенадцати. В зеленой тирольской шляпе, с красным перышком. И в блестящих сапогах.

Но повадки у него ничем не напоминали охотничьи. С искаженным злобой лицом он нагнал ворону и, схватив ее за крылья, с силой рванул в стороны так, что послышался хруст. Истязаемая забилась. Мальчик бросил ее на землю и с увлечением стал смотреть, как ворона барахтается с повисшими крыльями.

– Садист! – с отвращением сказал водитель. – Истязатель животных! Тебя надо как следует выдрать!

Мы вышли из машины. Но мальчик не обратил на нас ни малейшего внимания. Он подошел к вороне еще на шаг, старательно прицелился и отстрелил ей клюв. Та все еще была жива. Меня замутило.

– Немедленно пристрели ее, – приказал я.

Ворона лежала в обмороке, и кровь медленно вытекала из нее, окрашивая осенние листья.

Мальчик едва скользнул по мне надменным взглядом. В его красивых темных глазах горела ненависть.

– Go to hell, – бросил он.

– Что он сказал? – осведомился Палму, глядевший на все это вытаращенными глазами.

– Проваливайте, пошли к чертям собачьим! – перевел мальчик. – Вон с нашей земли, а то пристрелю как собак!

Он взял оружие на изготовку и направил на нас.

– Сопротивление полиции… – начал водитель, но Палму среагировал быстрее.

Забыв о своем больном колене, он прыгнул через канавку, выхватил у мальчишки винтовку, а ему дал такую затрещину, что тот чуть не свалился. Оружие Палму вручил мне.

– Давай ты, я не могу.

Взъерошенное тело вороны еще дрожало. Я выстрелил. Мальчик держался за щеку. Вдруг он выругался – так непристойно, что я не решаюсь здесь и повторить, повернулся и побежал в глубь леса с криком: «Отец, отец!»

– Если это и есть отпрыск Ваденблика, – с чувством сказал Палму, – то я начинаю понимать Майре. «Бедный маленький мальчик», с которым «жестоко» обращались. «Злая мачеха» и так далее и тому подобное… Я забросил винтовку в лес и сказал:

– Едем.

Весь мой страх как рукой сняло. Истязание животных – это то, чего я выносить не мог. И не потому, что был такой чувствительный. Просто люди должны иметь дело с себе подобными. С людьми то есть. Они умеют разговаривать и всегда могут договориться, а животные не умеют.

Метров через двести мы въехали в старый одичавший парк. Дубовый. Господский дом был сравнительно невелик – примерно два десятка окон по фасаду. Крытый новой черепицей. Перед домом аккуратно подстриженная лужайка с бархатистой травкой. И с цветущими астрами и георгинами. Значит, холодных ночей тут пока не было.

Мы остановились. Наш водитель вылез, чтобы открыть нам дверцы, и в это же время распахнулась парадная дверь, и на пороге показался майор Ваденблик собственной персоной. Такого мужчину ни с кем не перепутаешь. На нем были такие же блестящие сапоги, как на сыне, и твидовый пиджак. Загорелое волевое лицо, глаза со стальным блеском. Настоящий господин, помещик. Спортсмен. Офицер.

– Добро пожаловать! – радушно приветствовал он нас, протягивая руку и тепло улыбаясь. – Не ждал вас так скоро.

От неожиданности у меня подкосились колени. Но Палму быстро нашелся – пожал протянутую руку и ответил:

– Приехали, как только смогли.

– Мы сейчас сразу и отправимся, – предложил майор Ваденблик. – Я только надену шляпу и пальто.

Он вернулся в дом, оставив дверь настежь открытой. Я воззрился на Палму в полном недоумении. Все шло чересчур гладко.

– Ты что думаешь, – запинаясь, проговорил я, – он что, в самом деле хочет поехать с нами?

Кокки тоже удивленно покачал головой.

– Кто этих господ разберет! Дворянская кровь. С детства все позволено… Угрызения совести и все такое прочее…

Но если мне когда-либо доводилось видеть человека, кому неведомы угрызения совести, то это безусловно был майор Ваденблик. Он вернулся через минуту с фуражкой на голове и в роскошном замшевом пальто.

– Вы захватили с собой наручники? – осведомился он. И, заметив наше удивление, нетерпеливо сказал: – Старик опасен. Я ведь предупреждал по телефону. Он свалил трактором все заграждения и заявил, что поскольку его отец и дед пользовались этой дорогой, то и он впредь будет ездить по ней. И никакой суд его не остановит. – Майор внезапно осекся и настороженно оглядел нас. – Или вы не в связи с этим? Тут один упрямый старик не желает продать мне обратно землю. Мою землю. Которая была насильно отчуждена и отрезана! Ничего, в моей власти сделать так, что ему покажется здешняя жизнь весьма тяжелой. Он не только продаст, но еще и благодарить станет… Или вы представляете его сторону? – с подозрением спросил он, поскольку мы стояли, словно набрав в рот воды.

Но мы ничего не могли с собой поделать. К счастью, тут подоспел мальчишка.

– Отец! – закричал он еще издали. В глазах его стояли злые слезы. – Этот старик ударил меня, – он показал на Палму. – Убей его!

Майор Ваденблик требовательно посмотрел на Палму.

– В чем дело? – резко спросил он.

– Вашему сыну предъявляется обвинение в истязании животных, – жестко сказал Палму. – И в сопротивлении служащему полиции, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. А также в угрозах применить заряженное огнестрельное оружие на общественной дороге. Это в том случае, если дело дойдет до суда. Но нас вполне удовлетворит, если вы его примерно накажете, чтобы ему впредь было неповадно.

– Чем ты занимался, Эрик? – Майор перевел на сына холодный взгляд.

Тот отвел глаза.

– Я подстрелил ворону, это дрянная птица! – ответил он. – Но она не сразу умерла. Еще велел этим старикам убираться к черту с нашей земли. Так же, как ты говоришь, отец!

– Если ты собираешься издеваться над скотом, делай это в лесу, а не на глазах у посторонних, – посоветовал майор. – И ты потерял свое оружие!

– Оно там, в лесу, можешь забрать его, – заметил я.

Мальчик взглянул сначала на отца, потом на нас и пошел. Но лицо его не предвещало ничего доброго.

– Он будет выпорот, – коротко сказал майор Ваденблик. – Еще какие-нибудь дела? – Гостеприимства он не выказывал.

Палму предоставил выпутываться мне.

– Наше дело касается самоубийства госпожи Ваденблик, – медленно проговорил я. – Мы из криминальной полиции Хельсинки.

На лице майора не дрогнул ни один мускул. Самое большее, что он себе позволил, – это проявить вежливый интерес.

– Поскольку вас в городе не было, а мы так или иначе ехали по делам в вашу сторону, то мы и решили по дороге завернуть сюда, – в отчаянии продолжал я. – Чтобы сообщить, что мы собираемся уничтожать бумаги по данному делу. То есть наш хранитель в архиве требует, чтобы мы уничтожили все ненужные документы. Дабы освободить место… У нас пока нет нового помещения, а в старом тесновато…

Пока я мямлил этот вздор, лицо Палму становилось все довольнее, и в конце он даже потирал руки.

– Холодновато здесь, на улице, – заметил он. – А мы думали, что вы еще в Хельсинки, позавчера вечером вас видели.

– Да, было заседание правления, – сказал майор Ваденблик. – Я редко наезжаю в город. Моя будущая жена и я вернулись вчера утром. Собрание очень затянулось.

– Она тоже заседает в правлении? – простодушно удивился Палму.

– Разумеется, – сердито ответил майор. – Анникка Мелконен является владелицей тридцати семи с половиной процентов акций компании. Так же, как и ее брат. Я владею пятнадцатью процентами. Впрочем, это наши частные дела и вас ни в коей мере не касаются.

С огромным удовольствием он послал бы нас ко всем чертям, но долг хозяина обязывал… Дворянская кровь, должно быть, и все такое прочее… Ему приходилось проявлять учтивость. Он проговорил:

– Что ж, раз вы приехали по делу, будьте любезны, проходите в дом. – Он по-военному повернулся и пошел вперед. – Анникка! – крикнул он наверх, стоя в просторном холле. – Спускайся! У нас гости. Полиция.

Сверху я услышал встревоженный возглас. Мы успели снять верхнюю одежду и оглядеться, когда будущая, а может – в некотором смысле – настоящая хозяйка дома, трепеща, спустилась вниз. У нее было серое от страха лицо и блуждающий взгляд.

– Что с тобой? – рассерженно спросил майор. – Не можешь держать себя в руках! Поздоровайся. Эти господа… простите, я не расслышал ваши фамилии.

Я поспешил представить Палму, Кокки и себя. Не забыв о титуле вице-судьи.

– Извините за вторжение и причиненное беспокойство, барышня Мелконен, – сказал я, стараясь быть полюбезнее.

Но неприкрытый ужас на ее лице и весь трясущийся вид вызывали у меня такое же тошнотворное чувство, какое я испытал, глядя на судороги вороны.

Майор быстрым шагом провел нас через зал, увешанный портретами предков, в кабинет – или гостиную? – с потертыми кожаными креслами, ломберным столом под зеленым сукном, лосиными рогами и вставленными в рамки дипломами. А также внушительной коллекцией оружия на стене. Совсем как в старые времена.

Барышня Мелконен поместилась на краешке стула, стараясь держаться прямо.

– Да что наконец с тобой, Анникка? – снова сердито спросил майор. – Что ты нервничаешь? Нет ни малейшего повода нервничать. Речь идет о смерти Майре.

Я сам видел, как тень облегчения скользнула по измученному лицу барышни Мелконен. Нет, это не было мое воображение. Вообще надо сказать, что барышня была не очень – как бы это выразиться… привлекательна, что ли. Выпирающие скулы, торчащие зубы… Вряд ли на нее заглядывались мужчины на улице или сходили по ней с ума. Фигура у нее тоже была не ахти…

– Итак, – невинно начал Палму, – позавчера вечером, часов в двенадцать, вы оба находились на собрании правления.

– Да, в ресторане «Кяпи», в отдельном кабинете. На нейтральной территории, – докончил майор, но не смог сдержаться: – Не понимаю только, какое это имеет отношение к вашему делу. После смерти Майре я выказал достаточную готовность предоставить полиции все необходимые сведения, и, по-моему, все досконально выяснили еще весной. Или это понадобилось господину Мелконену?.. – Он замолчал и сурово посмотрел на барышню Мелконен. – Если речь идет о данном собрании, то я не собираюсь отрицать, что дал ему по физиономии, – деловито сообщил он. – Можем выяснить отношения в суде, если он того пожелает. Но я бы советовал ему не забывать, что мы с Анниккой, вместе, владеем большей частью акций. И его положение председателя не столь прочно, как он думает.

– Ты не должен отстранять Аарне, – вступила в разговор Анникка, голос у нее был хриплый. – Отец никогда не позволил бы этого.

– Черт возьми! – вспылил майор. – Вопрос стоит только о членстве в правлении. Еще Майре пыталась этого добиться. Я должен быть одним из директоров! Пусть увеличат число мест в правлении, если все остальные так незаменимы! Ваш братец ведет себя чертовски самоуверенно! А ведь ты отлично знаешь, что мне нужны деньги. Не могу же я в кредит выкупать у государства свои земли, которые были грабительски отняты у нас! Мое хозяйство не выдержит таких процентов. Многое еще нужно отстраивать. А Орлиное гнездо, его строительство!

– Конечно, конечно, – пробормотала барышня Мелконен. – Да Аарне все из-за того, что ты ходил на завод, а рабочие возмутились…

– А что, в нашей стране порядочный человек уже не может высказать то, что считает нужным? – саркастически спросил майор. – Это подлый сброд, ленивые мошенники! Зато какие у них царские доходы! У них просто не было настоящего хозяина. Будь моя воля, они бы у меня живо присмирели!

– Но ведь это квалифицированные рабочие, обученные еще отцом! – рассердилась Анникка Мелконен.

– Итак, все это происходило в двенадцать часов, – напомнил Палму. – А когда вы ушли, майор Ваденблик?

Майор побагровел от гнева, и глаза его угрожающе блеснули. Но он сдержался и взглянул на часы:

– Когда ты ушла, Анникка? Постарайся вспомнить.

– Нет, я не помню, – ответила та. – Я так перепугалась, когда… когда ты начал драться.

– Ладно, – сказал майор и еще раз посмотрел на часы, часы были дорогие и красивые. – Я не стал досиживать до конца. Ушел около двенадцати. Они при мне успели заказать вино, значит, время до закрытия еще оставалось. А я беспокоился из-за Анникки, она очень перенервничала. Из-за такой ерунды! Мало ли что бывает между мужчинами. Я думал, что она, рассердившись, поехала к себе на квартиру, и пошел сначала туда. Звонил в дверь, так как ключа от квартиры у меня нет. Но оказалось, что Анникка, умница, сразу поехала домой и была уже в постели, когда я вернулся.

– Вы были на машине? – спросил Палму.

Майор Ваденблик остро взглянул на него.

– Я никогда не сажусь за руль, когда выпью, – отрезал он. – На этом вы меня не поймаете. Впрочем, я не большой любитель спиртного. В нашей семье по этой части была Майре. Полагаю, вам это известно. Так что я шел пешком. Когда я выпью две-три рюмки… всегда хожу пешком, чтобы проветриться. Это мое правило. Кроме того, я был не в духе в тот вечер. Не без причины!

– Это правда, я очень расстроилась тогда, – дрожащим голосом проговорила барышня Мелконен. – Отец всегда учил, что собственность – это не привилегии, а социальный долг, очень тяжелые обязательства. Аарне помнит это. И старается как можно лучше заботиться о рабочих. У нас есть и пенсионное обеспечение, и ссуды на строительство собственных домов; компания наделяет рабочих земельными участками и покрывает половину расходов на строительство и доплачивает семьям на детей…

– Баловство! – перебил майор. – Единственное, в чем они нуждаются, – это в дисциплине. У них и так уже и рабочие советы, и доверенные лица, какие-то дурацкие представители… Да что ты дрожишь, Анникка?! Ты больна? Ты еще с того вечера никак в себя не придешь!

– Я… я, наверно, простудилась, – проговорила та, опустив голову. – Тогда еще. Я тоже шла пешком. И только легла, когда ты вернулся.

– Если ты больна, ложись в постель и выпей лекарство, – сердито сказал майор. – Ты здесь не нужна.

Барышня Мелконен, бледная как полотно, поднялась, опираясь на спинку стула.

– Простите, – пролепетала она, – я в самом деле пойду. У м-меня т-температура…

И она вышла из комнаты прежде, чем мы успели удержать ее. Ее скорбное лицо выражало такую неизбывную вину, что… что я опять вспомнил трепыхавшуюся подстреленную ворону с ее сломанными крыльями и перьями, вымазанными кровью. Анникка Мелконен чем-то напоминала эту ворону. Может быть, своим темно-серым платьем…

– Чертовски все изнеженные, – проворчал майор себе под нос. – Нет, от женщин толку не добьешься. Ходит на поводу у своего братца, как комнатная собачка. Конечно, великий человек!.. Что ж, господа, вы удовлетворены?

Но Палму продолжал безмятежно сидеть. Как ни в чем не бывало он откашлялся и степенно проговорил:

– Мы надеялись застать вас, майор, в вашей хельсинкской квартире. И имели удовольствие побеседовать с вашей экономкой.

Майор насторожился, лицо его застыло.

– И что же? – осведомился он.

– Госпожа Хартола придерживается того мнения, что ваша жена не совершала самоубийства.

Палму смотрел в пол и теребил трубку. Лицо майора мгновенно изменилось. Он улыбнулся. Конечно, это была холодная улыбка. Он вынул из кармана трубку и жестяную коробочку с мелким английским табаком.

– Отведайте, – учтиво предложил он Палму, подымаясь и протягивая ему коробочку. – Или вы предпочитаете сигары?

Он нажал на звонок в стене. Потом открыл ящик с сигарами и предложил Палму, Кокки и мне. Именно в таком порядке. В дверях возникла горничная с испуганным лицом и присела. В черном платье, белом переднике, даже с белой наколкой в волосах! Как в старину.

– Чаю! – распорядился майор.

Девушка снова присела и исчезла. Майор решил вернуться к предмету разговора.

– Так-так, госпожа Хартола, – повторил он, растягивая слова. – Думаю, вы удивились, почему я столь долго терпел эту алкоголичку. Дело в том, что она ухаживала за Майре в тяжелые дни. Я даже чувствую себя несколько виноватым перед ней: это Майре пристрастила ее к вину. Она была неотвязна в таких случаях. Госпожа Хартола приехала из Соединенных Штатов не так давно, но, видимо, почва оказалась благодатной. Вы, несомненно, заметили, что она уже законченная алкоголичка. К счастью, мне удалось найти ей новое место, так что мы сможем пристойно расстаться.

– Как же, место в Южной Америке, – заметил Палму.

– Перемена климата пойдет ей на пользу, – твердо сказал майор. – И продолжительное морское путешествие… Так что же она болтала?

– Она намекала, что смерть госпожи Ваденблик – следствие не самоубийства, – Палму был медлителен, как никогда, – но несчастного случая.

Показалось мне или майор действительно облегченно перевел дух?

– Никакого несчастного случая. Ведь на допросах все было выяснено. Она это сделала в порыве гнева, злости. Хотела мне навредить. Как маленькая девочка, которая грозится сделать черт знает что… Майре так и не выросла. И не поняла, что значит жить на своей земле. В своем родовом имении.

Майор набил и зажег трубку и обвел ею вокруг – не только стены, увешанные памятными вещами, рогами и оружием, но и все свои обширные владения, с глухими лесами и сохранившимся феодальным укладом, если вы понимаете, что я хочу сказать. Голосом человека, много страдавшего, но научившегося терпеть, он продолжал:

– Для нее все это не имело цены. Она не могла здесь находиться, хотя врач советовал ей пожить на природе, простой жизнью, говорил, что ей это будет полезно. Но Майре больше нравилось по две недели лежать в больнице и лечить нервы. Нервы! Нервы были ни при чем, обычное похмелье. Соответственный уход и лекарства: морфий, снотворное, черт бы их побрал!.. Простите меня за грубые выражения, – горько сказал он, – но я привык, на войне… а с этой женщиной у меня действительно была адская жизнь. Только здесь, в имении, я и мог скрываться. Вместе с сыном. Я мог бы найти себе занятие в Хельсинки, но я предпочитал тихо жить здесь, а не принимать гостей и наблюдать, как она спивается.

– Госпожа Хартола упомянула, что вы – гм – очень сурово обращались со своей супругой, – негромко заметил Палму.

Майор посмотрел на него с неподдельным удивлением.

– Майре была моей женой. А я – ее мужем!

На это трудно было возразить. Даже Палму, видно, поперхнулся. А майор обвел нас взглядом, полным искренней жалости:

– Вы не понимаете: Майре была из тех женщин, которых нужно пороть. Она нуждалась в дисциплине, в строгой руке. Почему, вы думаете, она вышла за меня замуж? Она надеялась, что хоть таким образом спасется. Но алкоголь делал ее невменяемой. Потом, протрезвев, она становилась покорной, умоляла, просила прощения. Это я, я больше не мог. – Он пожал плечами. Разговор закончился в его пользу. Он высказался. И теперь бодро встал. – До чая еще есть время, – заметил он. – Как вы смотрите на то, чтобы немного пройтись, пока нам поджаривают хлеб на английский манер – я люблю такой! Я охотно покажу вам свои владения. Я сам собирался сходить на свое строительство, к Орлиному гнезду. До сумерек. Посмотреть, затвердел ли бетон. Мы буквально вчера заложили фундамент. И замуровали в него наши семейные документы, согласно традиции. Поэтому я так и торопился вернуться из города.

Майор Ваденблик выглядел совершенно другим человеком. Его лицо выражало живой интерес и неподдельное радушие. Он был владельцем замка, а мы его гостями. Разумеется, отказать хозяину нельзя.

И мы отправились. Майор продемонстрировал нам хлев и конюшню, к счастью, только снаружи. Обе постройки были новехонькие и оборудованы по последнему слову техники. Потом силосные башни и навозохранилище. Денег сюда было вложено уйма. Потом мы взбирались на прибрежный утес, вдоль только недавно проложенной дороги. Майор с удовольствием рассказывал:

– Едва ли вы можете себе представить, сколько приходится платить, если хочешь создать первоклассное хозяйство. Строительство, дренаж, оборудование… Приличных рабочих днем с огнем не сыщешь. Поместье я получил разваленное, разграбленное государством, с вырубленными лесами, заложенной землей и всем, что на ней находится. Теперь я постепенно прикупаю землю, как только представляется возможность. Трудно поверить, но когда-то границы этих владений совпадали с границами волости. Но крестьяне, эти старики, не хотят продавать! Сидят в своих малахаях и брюзжат. Ничего, у меня на них управа найдется!

Он легко шел вверх, ничуть не задыхаясь. Палму пыхтел, останавливался, чтобы отдышаться, и держался за колено. Майор презрительно поглядывал на него. С крутого склона открывался великолепный вид на море. Ближе к берегу несколько диких островов, дальше скалистые островки, а еще дальше, насколько хватало глаз, открытое море, окрашенное заходящим солнцем. Наверху ветер дул немилосердно. Море сердито гнало увенчанные барашками волны прямо на прибрежные камни.

Майор любовно указал на точку повыше – там был заложен фундамент его Орлиного гнезда, его крепости. Бетон уже подсох и посветлел, приготовленный тес лежал на месте.

– Я сначала думал о необработанном граните, – с сожалением в голосе сказал майор. – Как стены в Свеаборге. Но выходило очень дорого, так что дом будет деревянным. Врубимся в скалу, чтобы никакие бури не снесли. Зато семейные документы мы уже вмуровали в фундамент… Смотрите здесь под ноги! Осторожнее, тут скользкая тропинка.

Он повел нас по глубокой расселине, откуда крутая тропинка и вековые каменные ступени вели вниз, спускаясь метров на десять, к плоскому выступу. Внизу, головокружительно далеко, бились об острые камни волны. Ветер сдул мою шляпу. Палму не решился подходить к краю и стоял у самой скалы, укрываясь от ветра и обеими руками держась за надежную опору.

– Это излюбленное место Анникки, – пояснил нам майор. – Даже у меня, черт возьми, иногда кружится голова, но Анникка просто обожает это место. Конечно, здесь будет надежный парапет. Тоже врубленный в скалу. Каменный стол и скамьи. Вот здесь мой предок поджидал корабли, уходящие в открытое море. Он был невидим, сливался со скалой и прятался в расселине. Береговой разбойник, если называть вещи своими именами. Что ж, время времени рознь. Потом уже многие из моих предков плавали на финско-шведских судах. Один был капером. Но это позже, в другое время, более утонченное. А тогда мужчина был мужчиной и порядок был порядком. И никого не жалели. Как море – оно тоже никого не жалеет. – Он задумчиво посмотрел вдаль. – Что за гнусная теперь жизнь! Время мудаков. Даже в армии. Вы, наверно, сами знаете. Но все равно, и теперь сила есть сила. И времена ведь могут измениться. А хозяева и господа всегда остаются хозяевами и господами.

Мы стали выбираться назад. Майор Ваденблик шел впереди, как и положено хозяину и господину. Кокки, улучив момент, шепнул мне на ухо:

– Слушай, этот человек – сумасшедший!

– Не знаю, – честно сказал я.

– Если нет, – решительно сказал Кокки, – то у меня возникает сильнейшее желание проголосовать за коммунистическую партию!

В полном молчании мы вернулись в господский дом. Стол к чаю был красиво сервирован в кабинете майора. Китайские чашки, гренки и джем, горячие булочки. Пахло необыкновенно вкусно. Майор извинился и попросил позволения удалиться. «На одну минуту!» – сказал он и отправился наверх. Палму плотно прикрыл за ним дверь.

– Будь добр, – обратился он ко мне, – забери женщину, ну барышню эту. Вместе с нами, сразу после чая. Отвезем ее и допросим. Послушайся меня хоть на этот раз, серьезно прошу тебя!

– Ты спятил! – разозлился я. – У нас же нет никакой, самой завалящей бумаги! Майор поднимет на ноги всех!

Кокки стоял возле стены и почтительно разглядывал коллекцию оружия. Отнюдь не только старинного. Большинство было исправным и годным к употреблению. Охотничье ружье, бельгийский дробовик, самой лучшей марки, еще ряд ружей. Кокки заинтересовался самым крупным.

– Это что – на слонов? – спросил он. – Не хватает только выбеленных черепов с пулевыми дырками во лбу и датами. И тигриной шкуры на полу. Этому майору только тигров и выслеживать! – Говоря это, Кокки медленно подвигался к двери. – А между прочим, – заметил он, – барышня Анникка Мелконен сняла со своего счета в пятницу вечером полтора миллиона марок – за один раз наличными. Прежде за ней такого не водилось.

– Три с половиной да полтора – вот вам и пять, – посчитал Палму. – Пять миллионов. Такой, значит, был уговор. Эту сумму старик Нордберг и называл девушке.

– Это еще не дает мне оснований… – начал я, но тут Кокки бесшумно прыгнул к двери и распахнул ее.

Мальчик вскрикнул от боли и зажал руками голову. В это же время показался майор, широкими шагами спускавшийся со второго этажа. Лицо у него побагровело и не сулило ничего доброго.

– Ты опять шпионишь под дверью, Эрик! – закричал он и ударил сына. – Черт меня возьми, если я не устрою тебе сегодня хорошую взбучку! Как ты смеешь вести себя так, негодный мальчишка! Да еще при чужих людях!

Мальчик вспыхнул. От боли и ярости его темные глаза наполнились слезами, он сжал зубы так, что мы явственно услышали скрежет. Но промолчал.

– Иди в свою комнату и сиди там. – Майор развернул сына за плечи, но голос его смягчился. – Я приду и поговорю с тобой, когда гости уедут. Тебя нужно учить, Эрик!

Мальчик ушел. Майор вошел в кабинет и принялся разливать чай. Даже не извинившись за инцидент! И первым положил себе сахар и сливки. Как будто так и надо. Мы пили чай, но мне кусок в горло не шел. Хотя булочки были очень вкусные, и масло на них прямо таяло. Майор, как гостеприимный хозяин, поддерживал разговор – о серых куропатках и пойнтерах.

– Шестнадцатого начинается лосиная охота, – рассказывал он. – Если надумаете приехать, милости просим. Отвлечетесь от своего сыска. Если человек может уложить лося, значит, он кое-что смыслит в охоте. Крупная тварь. Бывает слышно, как пуля входит в него. Это, знаете ли, такое чувство, которое вряд ли вы испытывали… Ах да, – вдруг вспомнил он, – мы же в это время будем за границей, на Канарских островах. Нет, это надо будет отменить. Что мне там делать? Тут стройка в разгаре, да и Анникка простужена… Мы ведь завтра в канцелярии бургомистра заключаем брак, если вы не слышали.

– Завтра? – переспросил я.

– Вообще-то назначено было на будущую субботу, – небрежно сказал майор. – Несколько родственников и небольшой званый обед. Но к чему откладывать? На родственников Анникки мне теперь рассчитывать не стоит: после нашего столкновения. Поэтому мы решили перенести все на завтра. И никуда не поедем, останемся здесь. Такая прекрасная осень! Так что добро пожаловать на лосиный гон, если пожелаете.

Фраза была прощальной. Майор поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Спорить с этим было трудно. Палму ткнул меня в бок, но я все-таки был не такой дурак, чтобы пытаться произвести задержание Анникки Мелконен! Но вид, наверно, у меня был виноватый, потому что, с другой стороны, у меня на плечах все же голова, а не кочан капусты! По крайней мере я так думаю.

Признаюсь: потом я раскаивался. Глубоко. Мне надо было послушаться Палму. Хотя я и не уверен, что это изменило бы исход. Ведь я мог задержать ее дня на три. Оснований для тюремного заключения было недостаточно. Я как-никак юрист.

Начало смеркаться. Небо за домом порозовело, воздух стал холоднее. В город мы ехали в полном молчании. Палму даже и не думал меня пилить. Сидел и жевал трубку.

– Что ж, нет так нет, – подытожил он. – Твоя воля, зато одно очко в нашу пользу.

– Какое? – поинтересовался я.

– Убийца должен быть совершенно спокоен – неважно, кто именно из них двоих, – объяснил Палму. – Не мог не успокоиться, увидев твою физиономию. У тебя поразительное умение выглядеть полным идиотом. Причем без всяких усилий с твоей стороны.