Текст книги "Черные ангелы"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– И, пожалуйста, не бросай камни…

Чего он опасался – пробудить какие-нибудь неведомые силы? Черного ангела он уже видел. Он оказался безобидными созданиями. В этот момент он перевел взгляд за мою спину и у него закатились глаза – остались одни белки. Наверное, на него так подействовали две скалы – справа и слева их голые зубцы висели над бездной. По крайней мере, у тебя есть еще один выход, подумал я, заглядывая за край обрыва: там, где уступ за уступом склон терялся в голубоватой дымке, там, где властвовал ветер и простор, там была другая, совсем другая жизнь. Непонятная, нечеловеческая, а потому чуждая, тупая, механистическая. Кажется, я нашел единственное слово, которое определяло то, что происходило с нами. Впервые мы должны были столкнуться с тем, что не имеет логики, с тем, что привыкли не замечать.

Он схватил меня за ноги. Я разозлился и отпихнул его. Мы боролись на самом краю. Лука оказался сильнее и ловчее, чем можно было предположить. Потом он отцепился от меня, но следил безумным взглядом. Его гравитанс испарился, как иней под солнцем, теперь он верил во все чудеса. Верил и боялся.

– Не бойся, не прыгну… – пообещал я ему, чтобы только успокоить.

Он вздохнул так, словно я дал ему честное слово не оставлять его в одиночестве.

– Зачем?.. Зачем мы сюда?.. – стонал Лука.

Если ему объяснить, то он узнает, что я тоже слаб, подумал я и пошел к станции. Лука пополз следом. Шагов через десять он набрался смелости и встал на четвереньки, но зачем-то оглянулся, чтобы снова распластаться, как чья-то тень.

Как и следовало ожидать – школы уже не было и в помине, зато горизонт за обрывом был под боком, как край постели. За ним неслись дождевые тучи – грузные, мрачные, и, казалось, что все покачивается.

В этот момент произошло то, чего я сразу не понял. Горизонт словно сдернулся с места, и появилось такое ощущение, что я отступил на несколько шагов назад. Лука все еще полз, но почему-то у самого обрыва. Начался дождь в библейских масштабах. Ветер стегал лицо и хлопал дверью. Пространство вокруг стало безжизненным, серым. Тучи на мгновение замерли, а потом побежали еще быстрее, чтобы провалиться за черный горизонт.

Я ухватился за дверную ручку, чтобы только иметь еще одну опору. Лука отважился подняться, зажмурив глаза, и вцепился в меня. Сквозь стиснутые зубы у него хлестала рвотная масса. Сброшу его, подумал я, сброшу к чертовой бабашке с обрыва и распахнул дверь. Внутри кто-то находился. Я пригляделся и узнал его. Это был Мирон Павличко. Он сидел на ступенях лестницы, раскинув ноги. Голова его была склонена набок. Поза была неестественная, словно он упал с большой высоты. Я решил, что он мертвый, переступил порог, под ногами заскрипели песчинки, и наклонился, чтобы лучше рассмотреть его. Но тут он произнес:

– Не трогайте мою голову…

– Тебе помочь? – спросил я.

– Осторожно закрой дверь…

По-моему, он придуривался, но у меня не было времени разбираться. Я повернулся и закрыл дверь. Лука бледный, как полотно, упал на пульты с какими-то приборами. Его рвало.

– Мне нужен Привратник, – сказал я, глядя на Мирона.

– Я привратник, – сообщил Мирон, не меняя позы.

– Тогда я должен тебе что-то показать, – сказал я.

– Не надо, – пошевелился Мирон. – Нужно сматываться.

– Куда? – оглянулся я, не видя другого хода, кроме лестницы, на которой он сидел.

– Куда угодно, – ответил Мирон, – потому что настоящий Привратник больше не придет.

Скривившись, он мотнул головой, и я увидел, что под трубами лежит жук. Его крылья были сломаны. А голова, как у кузнечика, на непомерно длинной шеей и с миндалевидными фасетчатыми глазами цвета зеленого шалфея была безвольно запрокинута подбородком вверх.

– Он что, в противогазе?

– С чего ты взял? – удивился Мирон, приподнимаясь.

При его силе справиться с жуком ему не составляло большего труда. И хотя я не уступал ему в росте, рядом с ним я чувствовал себя юношей. На правой стороне головы у него была страшная рана.

– Я жду тебя со вчерашнего дня, – добавил Мирон.

Это было очень похоже на него, потому что Мирон очень серьезно относился к своим профессиональным обязанностям, он все тщательно планировал – и это-то при нашей редакционной безалаберности.

– Есть что-нибудь пожевать?

Я вопросительно посмотрел на Луку, который быстро осмелел внутри станции и, присев перед жуком, изучал его. Кажется, у Луки в заднем кармана что-то выпирало. Когда и где Лука умудрился прикарманить банку шпрот, я не знал.

Пока Мирон ел, я его расспрашивал. Он слушал вполуха и кивал, когда его ответ совпадал с моим вопросом. Прежде всего, я узнал, видел ли он Люсю. Мирон кивнул. Хоть это ободряло. Потом я спросил, зачем нас сюда завлекли. Он пожал плечами, что, должно быть, означало: дураков учить, что мертвого лечить. Еще я спросил, знает ли он о что-либо о грядущей катастрофе. Мирон выпил из банки все масло, вытряхнул в рот кусочки рыбы, залез в банку пальцами, облизал их и с сожалением бросил банку в угол. После этого спросил, вытирая пальцы о штаны.

– Какой катастрофе?

Я махнул рукой – он явно не собирался выслушивать меня, что было на него очень похоже – у Мирона всегда была своя точка зрения на все вопросы, и он, как и Лука, не спешил поделиться ею.

– Значит, ты не в курсе дела, – сказала я.

– В курсе, – согласился Мирон. – Надо сваливать.

Это означало одно: у Мирона есть план и он намерен его выполнить. Может, действительно, ничего не произошло, думал я, ни попытки переворота на Земле, ни тайных переговоров земного правительства и астросов. Если вообще такие переговоры ведутся. Может, все брошено на самотек? Зачем мы тогда приперлись сюда? Он стал подниматься по лестнице. В отношении Луки он не проявил никакого интереса. Я пошел следом. Лестница вела вдоль стены. Пахло соляркой, тухлой водой, а к тонкому аромату роз примешивался запах серы. Так должно было пахнуть в преисподней.

Лука тащился последним, придерживаясь обеими руками за стены. На его лице застыло тупое упрямство идущего на заклание.

Казалось, мы поднялись гораздо выше, чем само здание. Только я открыл рот, а Мирон уже пояснил:

– Привыкай…

Я хотел объяснить, что привык, что этот парадокс мне уже знаком. Но вдруг увидел человека. Он был мертв. Было такое ощущение, что он бежал, споткнулся и смерть настигла его. У него не было головы. Кровь, залившая ступени, уже почернела.

– Что с ним? – спросил я, невольно сторонясь крови.

– Он хотел уйти, – мимоходом пояснил Мирон. – Но этим путем нельзя. Тебе еще повезло…

Его большой рот с крупными губами еще больше подчеркивала недельная щетина на верхней губе. И вообще в нем что-то было то ли от монголов, то ли от индейцев. Потом я вспомнил, что он происходит из мордвинов.

– В чем? – удивился я.

– В том, что я вычислил, что ты пойдешь там, где шла Таня. Ведь это рядом с твоим домом?

– Ну, да… – согласился я и тут до меня дошло: – Подожди, подожди, значит, ты знал о восстании обращенных?

– Конечно, знал. Я сам обращенный. Правда, неудачно, – криво усмехнулся Мирон то ли от боли, то ли своим речам.

– Ну да? – не поверил я. – А блондинка?

На ступенях лежали начатая пачка сигарет и зажигалка. Я подобрал их и побыстрее соскреб кровь.

– Таня Казарова… – вздохнул он. – Ее похитили прямо в Пулково. Она никого не любила слушать. К тому же она была посредником.

– Каким посредником?

Час от часу не легче. У них здесь целое подполье! Не мудрено. Мирон не мог упустить своего шанса. Всевозможные журналистские расследования были его стихией, и он был к ним подготовлен не хуже, чем профессиональный разведчик.

– У тебя же ее ключ… – пояснил он.

– Да, – неуверенно согласился я, ожидая, что Мирон что-то добавит.

– Такие ключи выдают только посредникам, – нехотя кивнул он.

– Тем, кто должен общаться с землянами? – догадался я.

– С землянами… – иронически хмыкнул Мирон и тут же схватился за голову. – С властями! – поморщившись, объяснил он.

– Но зачем?! – воскликнул я.

Рядом с Мироном я чувствовал себя очень спокойным. Вообще, это было его свойство – уверенная доброжелательность большого молчаливого человека. С ним всегда было приятно работать. И я не помню случая, который дал бы повод изменить мнение о нем.

Из узкого окна, поросшего с наружной стороны травой, едва сочился свет. Шел дождь, но не теплый тропический, к которому мы привыкли, а холодный, северный. В щели задувало. В раме дребезжали стекла: 'Дзинь, дзинь… Мирон остановился. У него из уха капала кровь. Он все так же держал голову склоненной набок.

– Затем, что она прекрасный образчик человечества – раз, и два – потому что им нужен хороший генофонд. А со мной у них что-то не получилось, впрочем, как и с ней тоже. Она их обманула и просто сбежала. Ее искали.

Черт, я совсем не удивился, значит, выходит, человек в черном из 'кальпы' тоже хлыст? Нет, здесь что-то не сходилось. Ерунда какая-то. И еще я подумал, что если бы я не пришел в тогда в 'Юран' и не познакомился с Таней Казаровой, она могла остаться живой. Хотя кто знает, наверное, человек в черном выследил ее, а я просто мешал ему.

Лука подал голос:

– И с нами тоже не получится…

– Боюсь, что ты ошибаешься, – ответил Мирон, – на журналистах они не экономят.

– А как ты к ним попал?

В вопросе крылась подковырка.

– По глупости, – застонал Мирон, обхватив голову руками. – Заманили… пообещали шикарный материал…

В его голосе прозвучала обида.

– Пожадничал? – ехидно осведомился Лука, намекая на то, что он точно не дал бы маху, а выследил, вынюхал бы и донес куда надо – Алфену безусловно, хотя Алфен спал с его женой.

Лука прихватил 'указку', но не зная, что с ней делать, держал ее, как рапиру, угрожающее выставив перед собой. Мирон не ответил. Очевидно, он подумал о том же, о чем подумал и я: Лука вооружился, но не знал свойств этого оружия.

– А что у тебя с ухом? – спросил я.

– Биочип вырвал… – ответил он нехотя.

Мирон не любил жаловаться на свои болячки. И я подумал, что ошибся, посчитав, что его травмировал черный ангел. Но он добавил, кивнув на Луку, который поигрывал 'указкой':

– Вначале он меня шарахнул из своего ах-пуча. А потом я сам расковырял.

– Подожди! – воскликнул я, – портал?! Ты ведь ко мне приходил через него.

– Совершенно точно, – хмыкнул Мирон. – Я к нему вас и веду.

– Да, было бы неплохо, – подал голос явно осмелевший Лука, – а то мне здесь не очень…

Я подумал, что это пустой номер – ведь порталы в Питере отключены. Но чтобы не сглазить удачу ничего не сказал. Вдруг нам все-таки повезет, и мы сможем каким-нибудь волшебным образом вернуться в город. Мирон придумает. Мирон сильный и мужественный. К тому же я еще не пришел в себя после всех этих необычных приключений и плохо соображал.

Мы прошли еще четыре пролета и остановились перед дверь. По моим расчетам мы поднялись никак не меньше как на высоту десятиэтажного дома. А низкогеотермальная станция снаружи была всего-навсего в два этажа.

– Ничему не удивляйтесь и ничего не бойтесь, – сказал Мирон и открыл дверь.

За дверью был то ли колодец, то ли провал овальной формы, в центре над которым находилась странная конструкция: на тросе висела платформа диаметром около метра. Я понял, что это лифт из моих снов, на котором я летал во тьме.

– Нам что сюда?! – испуганно спросил Лука.

Весь его гонор мгновенно испарился. Он прижался к стене, стараясь держаться как можно дальше от колодца. Сбылись его худшие предположения. Я решил для себя, что буду воспринимать происходящее, как давний сон, и ничего плохого не случится.

Мирон ухватился за трос и переступил на платформу, которая закачалась под ним. Я тоже последовал его примеру. Собственно, я это делал во сне каждую ночь в течение последних полгода. Поэтому у меня, в отличие от Луки, не возникло никаких проблем. Покачиваясь над колодцем, мы с Мироном вопросительно смотрели на Луку. Но он едва не грохнулся в обморок, как тогда перед низкогеотермальной станцией. Губы у него дрожали, а взгляд был прикован к пустоте под нами.

– Давай руку, – сказал Мирон.

Лука отрицательно покачал головой.

– Давай! – сказал Мирон и наклонился к нему.

Платформа закачалась еще сильнее. Лука лишился последней храбрости. Он бросился к двери. 'Бах! Удар раз, другой. И забарабанил что есть силы.

Мирон ждал. Наконец Лука перестал колотить в дверь и настороженно оглянулся.

– Здесь все двери открываются только в одну сторону, – объяснил Мирон. – У тебя есть три выхода: остаться здесь и ждать, когда придет сменщик жука, прыгнуть в колодец, в котором нет дна, и идти с нами.

– Я знаю, что вы меня обманите! – храбро заявил Лука.

– Зачем мне тебя обманывать? – удивился Мирон.

– Чтобы перекодировать!

– Ну как хочешь, – терпеливо произнес Мирон, – значит, будешь ждать черного ангела?

– Нет, – Лука тяжело вздохнул.

Он опасливо подступил к краю колодца. В этот момент мы как раз качнулись в его сторону. И ей богу – закрыв глаза, бездумно шагнул в пустоту. Если бы не Мирон, он бы упал в бездну. Но Мирон ухватил его за шкирку и одним рывком поставил на платформу. А я подхватил ах-пуч, который Лука едва не уронил из ослабших рук. Я помнил, что из него невозможно выстрелить, но это было хоть какое-то оружие.

Судя по рывку мы поплыли вверх – но как и почему, трудно было понять. А может, вовсе и не поплыли. Только пятно света внизу пропало. Я не видел ни стен, ни потолка, ни верха, ни низа. И вообще, было такое ощущение, что даже воздух стал гуще. Мои земные сны как раз обрывались на этом месте, и со мной ничего плохого не происходило.

– Будем надеяться, что именно этой дорогой сегодня никто не воспользуется, – сказал Мирон.

Я хотел спросить, почему, но Лука стал подвывать. Сюрреалистический подъем в чернильной пустоте был выше его сил. Хорошо хоть, что он не сиганул вниз.

Кажется, Мирон треснул его по затылку. Для меня же все это было продолжением снов. Но в моих снах я неизбежно попадал в дом, в котором жили Полина и Наташка, а в реальности мы вплыли в такой же колодец, который остался внизу. Быть может, в тот же самый колодец. Но в отличие от нижнего, крыша здесь была прозрачной – камера с потолком, которой состоял из плещущейся воды. По крайней мере, я так все воспринял. Что увидел Лука, я не успел спросить. Но, должно быть, ничего хорошего, потому что побежал, пригибаясь и ища, куда бы зарыться. Мирону стоило больших усилий догнать его. И мы навалились.

– Здесь нельзя делать резких движений, – прошептал Мирон Луке на ухо, зажимая ему рот.

Лука извивался, как большой червяк. Ужас придал ему силы. И в этот момент мы увидели лицо. Даже Лука перестал вырываться. Глаза его расширились от ужаса. В потолке вдруг появилось прозрачное окно, кто-то наклонился и заглянул вниз. Мне он показался очень большим, просто огромным, и захотелось сделаться маленьким и незаметным. Человек плохо видел. Он поднес огромную ладонь к огромным глазам. Потом лицо пропало, и Мирон сказал назидательно Луке, отпуская его:

– Делай всегда так, как я!

– Хорошо, – кротко согласился Лука, – но ты меня не предупредил.

В его голосе звучали истерически нотки. Он отполз в сторону, клацая зубами, как голодная собака.

– Я буду предупреждать, – терпеливо ответил Мирон. – Это всего лишь камера облучения. Но сегодня здесь никого нет. Их выпустили.

– Ку-ку-да? – спросил Лука, вертя головой и ничего не соображая.

– На Землю, – пояснил Мирон. – Понимаешь? Поэтому он нас и не заметил. Ну?!

– Понимаю, – кивнул Лука. – А что такое камера облучения?

– Я один раз сюда влез по глупости вместе хлыстам и получил свою дозу некодированной информации.

– Ага… – с пониманием согласился Лука, ничего не понимая.

Я забыл, что совсем недавно он намекал, что ему все известно. Вместе с самоуверенностью он растерял и свои редакционные замашки. Возможно, он, действительно, многое знал, но не ничего не мог сопоставить. По крайней мере, мне так показалось.

В камере явно пахло так же, как и от блондинки – розами и серой. Только гораздо сильнее.

– Это запах облучения, – пояснил Мирон.

– А кто там? – Лука осторожно потыкал в потолок пальцем.

– Тот, кто заведует камерой, – ответил Мирон, открывая дверь и выглядывая наружу. – Просто большой хлыст… к тому же крыша увеличивает… А теперь бежим!

Мне показалось, что он вначале посмотрел на небо, а потом только вокруг. Когда я вышел вслед за ним, то понял, почему. Передо мной лежал разлинованный армейский плац, справа и слева располагались строения явно военного образца – однотипные, строгие, выкрашенные в серый цвет. Между домами – все атрибуты армейского городка: спортивный снаряды, полоса препятствия, окопы, рвы, а сразу за плацем – так же история – темное звездное небо и яркий Млечным путь. Над входом в камеру висел уже знакомый знак – икосаэдр.

На фоне звезд промелькнула крылатая тень. Мирон несколько секунд подождал, следя, а потом побежал, нагибаясь, вдоль стены, и мы за ним, повторяя все его действия – то есть нагибаясь, когда пробегали мимо окон, и замирая в тот момент, когда замирал Мирон. Собственно, непонятно было, откуда проистекает опасность. Но раз Мирон прятался, значит, так и должно быть.

С другой стороны плаца, за зданием, которое судя по всему было штабом, – заглянув в коридор, я увидел часового с оружием, который, как и положено всякому часовому, спал, – в пустоту ночного неба выдавался ажурный мост. Справа вдалеке, похоже, я разглядел еще один такой же.

Когда мы попали на мост, Мирон обернулся и счел нужным объяснить:

– Это все база с казармами, плацами… – махнул рукой, очерчивая горизонт. – Их держат здесь два месяца. Не кормят и не поют. За это время желудок, почки, печень и кишки у них иссушаются. После голодания они буквально выращивают внутренности заново, ускоряя обменные процессы в сорок четыре раза. А знак – это гармония мироздания. Боковая грань справа – наш мир.

– Почему? – туповато спросил Лука.

– Потому что правильный многогранник – символ совершенства Вселенной, – ответил Мирон.

Лука сделал глубокомысленое лицо, а я удивился – эта странная карта или планшетник вселенной, свойств которого мы не знали.

– А потом? – спросил Лука о курсантах.

– Потом – 'все ушли на фронт', – усмехнулся Мирон, несмотря на то, что у него болела голова.

Его больше занимало собственное ухо, чем разговоры с Лукой, и небо, где летали черные ангелы. Он явно спешил спрятаться. Но Лука был неутомим в своем стремлении к расспросам, сквозь которое проглядывало нервное напряжение.

– А ты? – он быстро оглядывался, вздрагивая, как заяц при малейшем шуме.

Наверное, он хотел услышать что-нибудь подленькое, низкое, например, что Мирону заплатили или что он метил в кресло главного редактора. Меня тоже это занимало, но я понимал, что Мирон полез сюда прежде всего из-за журналистского любопытства.

– Быстрее! – торопил Мирон.

Но Лука вдруг уперся, как осел:

– Расскажи, а ты почему здесь, а не на Земле?

Мирон с усмешкой повернулся к нему:

– Лука, я тебя не узнаю, в кои веки ты интересуешься моими проблемами. А?

– Нет, ты расскажи, почему ты здесь, а не…

– Ладно, ладно расскажу. Просто у меня была другая программа, рассчитанная на год. По идее, я должен принадлежать к элите. Но чего-то не получилось. Думаю, потому что я сразу получил слишком жесткое облучение, предназначенное для хлыстов. Потом меня облучали по другим программам, но я не стал прежним. В результате, я могу есть один раз в неделю и мне не хватает энергии. Три раза я пытался предупредить земные власти. Писал письма в правительство… Один раз меня едва не убили какие-то люди в черном…

– 'Кальпа'… – заметил я.

Мирон посмотрел на черное, как бархат, небо. Вот чего, единственного, он боялся.

– Потом мне вживили чип, чтобы я не рыпался… – быстро сказал он, поглядывая вверх.

– Стандартный прием, – незаметно для себя я стал говорить, как вещающий Леха.

По словам Мирона выходило, что у хлыстов менялась и мораль. Почему же этого не произошло и с ним? Словно угадав мои мысли, он добавил:

– Я у них здесь вроде шута…

– Ты обманул их?

– Насколько мог. Главное, если ты не хочешь, то тебя переделать невозможно.

– Не бросайте меня… – простонал Лука.

Оказывается, мы увлеклись – он плелся посередине моста, боясь посмотреть направо или налево. Сквозь переплетения труб и балок блестели миллиарды звезд. Не было только Луны и Земли. И все странности воспринимались через призму сюрреалистических правил, словно они были естественным продолжением нашей жизни.

– Пришли, – объявил Мирон, не очень-то обращая внимая на Луку и распахивая дверь в полосатую желто-черную будку по размерам не больше, чем будка железнодорожного обходчика, где хранят инструмент. – Я здесь еще не все ходы знаю.

Вглубь убегала то ли пещера, то ли какой-то технологический ход, то ли просто большая нора. На пороге сидела Люся.

– Привет! – обрадовался я, как родственнице.

Лука решился – последние десять метров он пробежал и обнял ближайшую колонну. Честно говоря, я бы с ним здесь и расстался, но мешала старая редакционная привычка помогать своим. Как бы я себя потом чувствовал? Мирон еще раз посмотрел на небо и с явным облегчением закрыл за нами дверь. Я подумал, что он боится черных ангелов, но он боялся еще чего-то.

– Я им песни пою, а они мне пальцы рубят… – произнесла Люся и вопросительно посмотрела на Мирона, не узнавая меня.

Должно быть, это был каламбур, потому что пальцы у нее были на месте, правда, в грязи и порезах. Да и вся она была какая-то взвинченная, сама не своя.

– Хлеба принес?

Голос ее мне не понравился – нервный, изломанный – он словно принадлежал больному человеку. Мирон расстроился. Лицо его стало несчастным, как у святого. Он развел руками, полагая, что так легче обмануть. Мы с Лукой тактично промолчали. Она поправила волосы, шмыгнула носом и облизнула потрескавшиеся губы.

Лука вылез вперед.

– Привет!

– А… это вы, господин, Федотов…

– Зато у нас табачок есть!

Я покривился от его прыти и отдал ей сигареты и зажигалку, которые нашел в низкогеотермальной станции, не сказав, правда, что они принадлежали убитому человеку. Но мне кажется, Люся и бычку была бы рада. Увидев ухо Мирона, она заохала и сняла с блузку. На ней не было нижнего белья. Прежде чем отвернуться, я успел заметить, что грудь у нее литая и коническая. Зато Лука не упустил такого момента. У него даже потекли слюни, а челюсть отвисла, как у полного идиота. Люся, никого не стесняясь, оторвала рукава и, разорвав их на полоски, перевязала Мирона. Теперь он выглядел, как настоящий раненый. Потом она оделась и закурила – очень по-мужски, экономя каждое движение. Глубоко затянулась, выдохнула и расслабилась. На ее губах заиграла странная улыбка.

– Я есть хочу. А эти черти одно сено жрут…

Из тех мест, где были рукава, торчали нитки. Мирон сочувственно улыбнулся. Я не понял, о ком или о чем идет речь. Наверное, Мирону виднее. Но он не счет нужным объяснить. А значит, это несущественно. Лука с облегчением присел на камень – недаром у него был маленький кабинет, в котором он чувствовал себя уютно. Люся послюнявила палец и, не стесняясь, протекла уголки глаз.

– Мы не знали… – ответил я, почувствовав вдруг, что тоже хочу есть.

У меня самого дома холодильник был забит под завязку всевозможными деликатесами, среди которых было первосортное вино, не говоря уже о упаковке 'Невского'.

– Я два дня не умывалась, – пожаловалась она. – И сигареты кончились…

– Ты здесь давно? – спросил я, испытывая к ней симпатию на подсознательном уровне. Это странное чувство в себе я отметил еще тогда в гостинице, где погибла блондинка, которую, оказывается, звали Таня Казарова.

– В этом бардаке вторые сутки, – ответила она, стряхивая пепел в ладонь. – Тебя тоже поймали?

– Нет, я сам пришел, – сказал я, пытаясь избавиться от чар ее карих глаз.

Она удивилась:

– Не может быть!

– Ты думаешь, я сюда сбежал? – спросил я.

– Нет, – односложно ответила она, держа ладонь перед собой. – А… ну если с учетом того, что происходим там, – она потыкала пальцем у том направлении, где, судя по всему, должна была находиться Земля.

Трудно было понять, что произошло с Люсей. Но то, что что-то произошло, было очевидно.

– Я никого не убивал, – на всякий случай сказал я, помня, что она полицейский, хотя и в юбке.

Так меня приучили с детства. С полицией шутки плохи.

– Какая разница, – ответила она рассеянно. – Я знала, что это не ты…

– Тогда почему вы меня подозревали? – спросил я, понимая, что говорю не о том.

– А вот ты послужи лет десять в полиции, тогда поймешь…

Должно быть, она намекала на субординацию и слишком уважала комиссара Пионова, по кличке Бык, чтобы идти против его воли.

– Та блондинка? Помнишь?

– Еще бы, – сказал я, – из-за нее вы чуть-чуть не убили меня.

– Чуть-чуть не считается, – криво усмехнулось. – А блондинка такая же, как и Мирон. Мы слишком поздно на нее вышли.

– Зачем ее убили?

– Я немного знаю, – призналась Люся. – Я обыкновенный полицейский. Думаю, 'кальпа' выявляла таких людей и уничтожала.

– И вы ничего не предпринимали?!

– Клянусь! Что мы могли?! Что?

Да, я знал, что мир устроен не для нас – маленьких людей. Но все равно ей не поверил – судя по той мимолетной паузе, которую она сделал перед тем, как ответить. Если уж нам, журналистам, приходится кривить душой, то что говорить о полицейских.

– Покурила, и идем, – сказал Мирон, с тревогой поглядывая на дверь будки.

Мне почудилось, что он хочет оградить Люсю от разговоров.

Прямо перед нами ход раздваивался. Тот, что слева, по периметру был выкрашен предупреждающими желто-черными полосками. Мирон собрался идти налево. Люся – направо. Они немного поспорили. Мирон почему-то сразу согласился. Вообще, мне показалось, что он ее жалеет.

– Все равно притопаем в одно и то же место… – Люся поморщилась.

Я понял, что речь идет о чем-то неприятном, чего они хотят избежать любым путем.

И мы пошли. Стены пещеры были из ребристого металла. Это было похоже на коммуникационные коридоры: на изорелях, как питоны, лежали толстые кабели. Откуда-то и сверху, и с боков просачивался свет, и Люся подсвечивала себе путь мобильником в особо темных местах. Иногда раздавались низкие глиссирующие звуки, словно вся конструкция в глубине себя претерпевала нагрузки. От этих звуков закладывало уши. Но Мирон не выказывал никакого волнения. Лука еще не привык к странностям этого мира и опаской поглядывал под ноги. Мне тоже казалось, что я вот-вот провалюсь сквозь неплотно пригнанные металлические плиты. Вдруг Мирон, который шел впереди, предупредил:

– Осторожней… шахта для мусора…

Я занес ногу и увидел под ней черную яму. Лука засмеялся:

– Этим нас не испугаешь… – Но обошел, прижимаясь к стене.

В тот момент, когда я перешагивал через шахту, Люся осветила ее мобильником: из бетонных стен торчали куски ржавой арматуры.

В другом месте предупредила Люся:

– Трясина!..

Над плитами белела шапка пены. В ней что-то шевелилось.

– Здесь тоже нет дна… – сказала Люся.

Естественно, я предпочел обойти и ее. Стена напротив почему-то была выкрашена в предупреждающую желтую зебру. Лука же решил исследовать – присел и погрузил в шапку палец. На этот раз любопытство подвело – его втянуло рывком. Если бы не Люся, он погрузился бы с головой. Мирон живо повернулся на ее возглас:

– Помоги!..

И одним рывком выдернул Луку из ловушки. Вслед за рукой тянулось нечто-то розовое и сопливое. Недолго думая, я размахнулся и ударил по этому нечто ах-пучем. Брызнуло сукровицей. Пахнуло свежими огурцами. Лука ахнул и сел, привалившись к стене туннеля. Кажется, он даже потерял сознание. Его рука стала морковного цвета. Кожа бугрилась и лопалась. Люся, отстранясь, чтобы не выпачкаться, сдернула с него майку и принялась счищать слизь. Он руки несло свежатинкой. Кусок сопливой плоти, который я отрубил, юркнул назад в лужу. Единственное, я разглядел, был он еще и волосатый и имел роговой клювик.

– Это ловушка моллюска, – пояснил Мирон, похлопывая Луку по щекам, чтобы привести его в чувства. – Все нормально, все нормально… – сказал он Луке, который открыл глаза. – Тебе еще повезло, что самого моллюска не было, а втянуло тебя из-за разницы давления, которое создает жидкость. А на руку надо поссать.

Я ему не поверил, ведь я ясно видел, что Луку схватило какое-то существо. Люся все поняла и объяснила шепотом:

– Не пугай… А то он идти не сможет.

Но Лука пошел, правда, после того, как мы с Мироном окропили его руку мочой. По-моему, он даже получил удовольствие. Мало того, последнее приключение наконец-то утвердило его в мысли, что он не на Земле и что здесь вообще никуда нельзя совать нос. По крайней мере, он обмотал обожженную руку майкой и пристроился к Мирону, потому что решил, что только Мирон может его защитить. Мне стало смешно – насколько может быть смешно в такой ситуации – Лука присмирел и выбрал себе покровителя. Я хорошо помнил, что все его журналистские расследования кончались конфузом для какой-либо стороны. То он находил архитектора, проект которого украл какой-то делец и внедрил в марсианском градостроительстве, а потом, когда дело дошло до суда, оказалось, что этот архитектор сам украл этот проект у приятеля; то обнаружил в роддоме младенца, который знал таблицу умножения, и Лука вообразил, что произошло явление реинкарнации и в младенца вселился дух Ньютона, а в результате наткнулся на сумасшедшего отца, который с помощью чипа нано технологий внедрил в сознание сына всю школьную программу высшей математики, дабы ускорить развитие отпрыска, что было запрещено законом лет тридцать назад; ну в том же духе.

Примерно через минут пять Мирон остановился и сказал:

– Пришли.

Путь преграждала стена.

– И что дальше? – нервно спросил Лука, убаюкивая руку.

– Подождем немного, – сказала Люся, поморщившись так, как совсем недавно она морщилась от глупости Акиндина.

– Ты когда пропала, – сказал я, – Пионов всех поставил на уши.

– Я думаю, Акиндин их сообщник. Правда, я ничего не помню.

Я рассказал ей о нашей с ним встрече в цирке.

– Правильно! – сказала она с горечью. – У нас ведь были наводки на него. Поступило какое-то туманное распоряжение следить за помощником комиссара. Но ничего не объяснили. Нас всегда ставят ниже писсуара. Меня везли по Невскому. Где-то в районе Пассажа я очнулась. Смотрю, два жука рядом и ручка двери напротив. Я прыгнула, ударила по ручке ногой и вывалилась. Побежала со всех ног. Но это было начало заварушки. Кто-то врезался в меня. Я упала и обнаружила, что у меня кровоточат коленки. – Она задрала юбку. – И локти болят…

– Все, что болит, отрежем, – пошутил я.

– Я согласна, – храбро ответила она. – Подняться не успела, – а они мне уже руки заламывают.

– Сбежать пробовала?

– Я сидела в камере с хлыстами… – Сжав ладонь в кулак, она показала на стены и потолок. – Стены монолитные. Открывается люк и белый луч забирает сразу нескольких.