Текст книги "Князи в грязи"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Вижу, что не понял. Объясняю заглавными буквами. Этот подарок – проявление твоей любви ко мне или к Оле?

Андрей растерялся. Он не знал ни что ответить, ни почему Маша так спросила. Он вообще в последнее время часто стал терять нить ее мысли. Маша это видела и каждый раз думала о том, что с Иннокентием Семеновичем такого не происходит. Вот уж кто всегда понимал и ее шутки, и ее логические построения.

* * *

Алексей Иванович Горин сразу отметил новый автомобиль с номером 999, запарковавшийся у входа в банк. Но особого значения этому не придал. Значит, появилась у председателя правления новая игрушка. Теперь «Порш». Ну и что из того? Правда, удивило, что на учет он поставил машину, минуя его. Хотя, в конце концов, могут же быть у Гвоздева и свои собственные связи в ГАИ. Тем более, после отказа Горина выполнить поручение шефа тот вполне естественно с лишней просьбой к нему обращаться не станет.

Однако пару дней спустя, просматривая, как всегда по вечерам, записи камер наружного наблюдения, Горин опять увидел тот же «Порш» с тремя девятками. Причем в него садилась Оля, на пассажирское сиденье. У Горина возникли смутные подозрения.

Увеличил изображение. Водитель в темных очках, лица не разглядеть. Но явно не Гвоздев и не кто-то из его водителей. Теперь увеличил изображение номеров. «А 999 МР 77». Вот это да! Суперблатной номер, к тому же «милицейской серии». Такой без его помощи Андрею Петровичу не достать ни в жизнь.

Горин позвонил приятелю в ГАИ Москвы, попросил пробить по компьютеру машину. Кто владелец? Ответ прозвучал весьма настораживающе – машина в компьютерной базе не значится. Нет такого номера! Горин связался со спецотделом ГАИ России. Бывали случаи, когда машины ставились на учет у них и в базу не заносились. Но это касалось либо кого-то из правительства или администрации президента, либо спецслужб. Так оно и оказалось – номер числился за ФСБ. Выдан был на «Волгу», но это ничего не значило. Парни из Конторы перевешивали номера с машины на машину, как хотели и когда хотели. Разумеется, в «интересах службы».

Весь следующий день Горин выяснял, кто сейчас пользуется машиной и что у него за дела с Олей. Девушка вымывала у Алексея Ивановича искреннюю симпатию. Докладывать что-либо Гвоздеву не хотелось, да и рано было. Но владелец «Порша» никак не соотносился с тем, о ком ему говорил сам Гвоздев, – с бедным недотепой, бесперспективным неудачником и что-то там еще.

В конце дня Горин подвел печальный итог: новой информации – ноль! То есть вообще ничего. Даже ребята из ФСО ничем не смогли помочь. На Лубянке вся информация закрыта. Доступ только у директора и его замов. На этот уровень Горин выходов не имел.

Он решил было махнуть на загадочный «Порш» рукой, но осадил сам себя: контакты дочери шефа, а значит, и ее безопасность – часть его профессиональных обязанностей. К ним он привык относиться серьезно. Оставалось только одно – поговорить с самой Олей и попытаться хоть что-то выяснить у нее.

Разговор состоялся на следующий день. Горин попросил Олю заехать в банк после занятий, буквально на пару минут.

Привез Олю все тот же «Порш». Что было хорошо. Через пару минут к нему подъехал патрульный экипаж ДПС проверить документы. Это Горин организовал заранее. Хотя если за «Поршем» стоят ребята из Конторы, то что толку – и документы липовые, и фамилия ненастоящая. Может, и того хуже, у водителя будет «предписание», спецталон, а с ним вообще ничего не посмотришь.

После нескольких минут общих разговоров Горин спросил:

– А что это за водитель у вас, Ольга Андреевна? – тон был шутливый, Горин никогда Олю по имени-отчеству не величал.

– Знакомый. А что?

– Работа наша такая, Оля: знать, что происходит с любимой дочерью нашего шефа, – Горин продолжал улыбаться.

– Не сердитесь, Алексей Иванович, но это вас не касается. Кстати, и папу тоже.

– А вдруг хороший клиент для нашего банка? А вы не сумеете его правильно замаркетировать?

– Вы хотите научить меня приемам обольщения? – Оля улыбнулась.

– Оленька, с вашей внешностью и интеллектом вам никакие специальные приемы не нужны. Ну хотя бы скажите, кто он? Чем занимается, на какие «последние деньги» содержит такой «табун» под капотом?

– Алексей Иванович…

– Оля, я вас прошу, – Горин старался говорить мягко, но убедительно, с нажимом.

Оля не стала упорствовать и рассказала, что знала. А именно то, что прочитала на визитных карточках Александра Меньшикова.

Когда Оля ушла, Горин позвонил гаишникам из экипажа, проверявшего «Порш». Машина на имя Меньшикова. Спецталона не было. Или не предъявлял. Документы, похоже, настоящие.

Проверка через ребят из департамента кадров правительства дала отрицательный результат – никакого советника по фамилии Меньшиков у премьера не числилось. Друзья из Налоговой службы подтвердили ожидаемое – фирма «Ваша еда» в единой базе предприятий-налогоплателыциков отсутствовала.

Все сходилось: Олин ухажер – сотрудник ФСБ, а Оля находится в «разработке». Это уже требовало доклада Гвоздеву. Причем незамедлительно.

* * *

– Ну и связи у тебя, Машенька! – Андрей уважительно покачал головой. – Откуда такое, радость моя?

– О чем ты? Какие связи? – привычку прикидываться «белой овечкой» Маша довела до автоматизма, любая актриса позавидовала бы.

– Мне мой начальник службы безопасности все рассказал. Теперь я понимаю, почему Олька ходит такая влюбленная. Знаю даже, что мальчик из ФСБ. Так что колись, родная!

– Ага, только явка с повинной и деятельное раскаяние… Давай, давай, – Маша спрятала растерянность за заливистым и не очень естественным смехом.

– В мои времена шутили: «Явка с повинной облегчает работу следователя и удлиняет срок». Тебе твой адвокат эту шутку не шутил?

– Нет, он вообще со мной не шутит, – Маша покраснела, вспомнив, как всего пару часов назад, сидя напротив Иннокентия Семеновича за традиционным после-сексуальным кофе, буквально умирала от смеха, поглощая порцию свежих анекдотов.

– А это часом не он все организовал с Олей?

– Андрюш, много будешь знать, скоро состаришься. Ты результатом доволен? К тому же на халяву. Две радости в одном флаконе.

– Дешево хорошо не бывает, – философски заметил Андрей.

– Понял, – Маша частенько говорила о себе в мужском роде, особенно приходя в хулиганское расположение духа. – Намек понял. Отныне я постараюсь стоить тебе подороже. Кстати, у «Bvlgari» бриллиантового сета в каталоге нет?

– Будет, когда ты мне родишь!

Андрей сам не понял, как это сорвалось у него с губ. Раньше тема ребенка никогда не возникала. В Машины планы рожать от Андрея, по крайней мере в ближайшие несколько лет, никак не входило. Сейчас она удивленно смотрела на Андрея.

* * *

Горин пригласил Олю в кафе. Вообще-то у нее на семь вечера была назначена встреча с Сашей, он должен был за ней заехать. Но Горин настаивал, объяснять ничего не стал, однако несколько раз повторил, что очень надо и очень срочно. Оля выбрала кафе по соседству с домом. На восемнадцать ноль-ноль.

Оля чувствовала, что Алексей Иванович друг. Она вообще чувствовала людей. Единственное, в ком она ошибалась – в ухажерах, особенно в тех, кого в перспективе видела своими мужчинами. Пусть в этом вопросе опыт был и невелик, но и с Мишей-аспирантом, и с Сергеем она промахнулась.

Особенную обиду оставил в душе Сергей. Ей-то показалось, что он внутренне сильный, цельный и тонкий человек. А он на поверку оказался слабаком. История с собаками его явно сломала. Ну ладно, в тот вечер он почему-то не захотел приехать к ней. Испугался, застеснялся… Но потом! Уже две недели ни звонка, ни ответа на ее sms. Просто – шмыг в кусты и все. Наверное, решил – «не по Сеньке шапка». А зря. Хотя, мо жет, оно и к лучшему. Ведь теперь у нее есть Саша. И сегодня он останется опять до утра. Она этого хочет и видит, что и он хочет того же. Не вообще секса, а именно с ней. Значит, она ему нужна. Значит, все правильно. И ей приятно быть нужной сильному мужчине.

У папы теперь есть Маша. Кроме Маши, ему вообще, кажется, никто не нужен. Через неделю свадьба. Потом они кого-нибудь родят. И про нее папа забудет. Как забыл про Костика. Деньги посылает и знать о сыне ничего не хочет.

А зачем она понадобилась Горину? Неужели он разведал что-нибудь мерзкое про Машу и хочет через нее, через Олю, открыть глаза отцу? Вот этого она точно делать не станет. Когда человек влюблен, он правду не видит, даже если его носом в нее ткнуть. Зато того, кто эту правду ему навязывает, начинает ненавидеть. Нет, эту роль она играть не станет. Да, собственно говоря, какое имеет значение, что там у Маши в прошлом? Ясно, что не Смольный институт для благородных девиц. Зато она сама пробивается по жизни. И самое важное, хорошо относится к папе. Не без выгоды для себя, но все рав но объективно хорошо. Чего стоит одно лишь то, что папа практически перестал пить?!

Да и ей самой Маша хорошая подруга. Хоть и говорят, что любая подруга – это отложенное предательство, но пока Маша – самая ей близкая женщина. Ведь не мама же, она далеко и ей до Оли нет никакого дела. Нет, пускай у Маши с папой все сложится. Оля только «за». Так что Горин зря на нее рассчитывает.

* * *

Горин был на месте.

– Алексей Иванович, я действительно рада вас видеть, но сегодня я немного спешу. Поэтому, если можно, давайте сразу к делу, – Ояя выбрала сугубо серьезный тон, потому что заранее определилась, – она Горину не помощник.

– На свидание опаздываете, юная прелестница? – «К делу, так к делу, – внутренне согласился Горин, – но ведь и по делу можно говорить по-разному. Попробуем начать „легко“».

– Мне можно, я уже взрослая. – В голосе Оли не было вызова, но и продолжать эту тему ее тон никак не призывал.

– Можно. Это точно, Оля. А вы знаете, с кем вы общаетесь?

– Полагаю, да. Простите, Алексей Иванович, но вас… – Оля подбирала выражение помягче, – вас это не должно беспокоить.

– И да, и нет.

– В смысле?

– Понимаете, Оля, ваш отец очень богатый и достаточно влиятельный человек. Поэтому легко предположить, что кто-то по каким-то причинам может искать к нему подходы. Известно, что вас он очень любит. Значит, логично предположить, что кто-то может попытаться найти выход на Андрея Петровича, используя хорошие отношения с вами.

– Другими словами, вы исключаете возможность того, что я сама по себе могу кого-то заинтересовать? – В голосе Оли зазвучали нотки еле сдерживаемого гнева.

– Вовсе нет, я этого не сказал. Просто моя работа, в частности, состоит в том, чтобы подобное если не исключить, то, по крайней мере, предупредить. Вас в первую очередь. А там уж ваше дело, какое решение принимать. Древние говорили – «предупрежден – значит вооружен».

– Алексей Иванович, – Оля взяла себя в руки, – не ходите вокруг да около. Рассказывайте, что вам известно и чего вы опасаетесь.

Горин смотрел на Олю и оценивал, выдержит ли она удар спокойно, не случится ли с ней истерика прямо здесь, не наделает ли она глупостей потом. Но, собственно говоря, выбора-то у него не было. Разговор сразу повернулся таким образом, что говорить придется все. Тогда, возможно, он обретет в ее лице союзницу и они вместе сумеют докопаться до истины.

– Хорошо. Опасаюсь я того, что кто-то пытается подобраться к вашему отцу. Действует подло, без сантиментов. Значит, кому-то это очень нужно. Моя задача, понять – зачем?

– Что вам известно?

Алексей Иванович понял, что мосты сожжены и начал коротко, без комментариев перечислять Оле факты, до которых сумел докопаться за последние несколько дней.

Оля слушала совершенно спокойно. Ни волнения, ни гнева, ни удивления не отражалось на ее лице.

Когда Горин закончил, Оля спросила:

– Это все? Вы мне все рассказали, что знаете?

– Да, все.

– Хорошо. Я поняла, – Оля резко встала из-за стола. – Спасибо за кофе. До свидания.

Горин остался сидеть в растерянности. Либо эта девочка вовсе ничего не поняла, либо она знает то, что Горину неведомо. Но именно в «том» и кроется ключ к разгадке. И тогда она лежит в совсем иной плоскости, нежели та, где копает Горин.

* * *

Оля, выйдя из кафе, сразу позвонила Саше и отменила сегодняшнее свидание.

Нет, расставаться с ним она пока не собиралась. Но встреча требовала подготовки.

Саша очень удивился изменению Олиных планов. Высказал свое разочарование, но голос его звучал спокойно. Возможно, объяснение – папа просил провести вечер с ним – звучало достаточно убедительно.

– Кстати, хочешь с ним познакомиться? – как бы между прочим спросила Оля.

– С удовольствием. – Голос Саши не выражал ни малейшего испуга или удивления.

– Как-нибудь организуем. Все, тогда до завтра.

– Ты к какой паре? Я же по-прежнему твой таксист.

– К первой. Все, Сашенька, мне пора. Целую, – Оля очень старалась, чтобы Саша не почувствовал ту бурю эмоций, что бушевала в ее душе.

* * *

Разговор с Машей состоялся всего лишь через час после того, как Оля рассталась с Гориным. Но сколько всего передумала и пережила Оля за эти шестьдесят минут, описать трудно. Она понимала, что, конечно, Горин ошибается в главном – Сашу используют не для того, чтобы подобраться к папе, а исключительно для того, чтобы она рассталась с Сергеем. Ведь Сергей, по мнению папы, ей точно не пара. А папа привык все делать по-своему. И она для него по-прежнему маленькая глупенькая девочка, судьбой которой можно вертеть по своему усмотрению.

Если Саша – папино средство избавиться от Сергея, то как только станет ясно, что проблема юного музыканта уже неактуальна, Саша исчезнет. Проверить проще пареной репы. Нужно встретиться с Машей.

Разговор ничего не дал. Маша твердо стояла на своем – ни она, ни Андрей никакого отношения к появлению Саши не имеют, с Сашей не знакомы, в Олины дела лезть не намерены.

Маша была очень убедительна. И Оля ей почти поверила. Потому что очень хотелось поверить.

В самом деле, может же случиться такое совпадение. Она понравилась молодому человеку. Да, он работает в ФСБ. Да, все, что он о себе рассказывает, – легенда. Но мало ли, какое задание он выполняет. Она-то здесь при чем? Просто он и ей не имеет права рассказывать правду о себе. Но она ему нравится. Ведь они тоже люди. Тоже могут полюбить. Потом он сам ей все расскажет. А чувства его под линные, настоящие, искренние. В этом он не играет, не врет, не притворяется.

Оля поверила Маше. Да, это просто совпадение. Но вдруг почувствовала: что-то не сходится. Что-то не так… И неожиданно поняла. Маша все время говорила, что ни она, ни Андрей не причастны к появлению Саши. А она-то здесь при чем? Ее Оля вообще не упоминала. Почему вдруг Маша заговорила и о себе? Нет, явно она что-то не договаривала. Хотя… Может, она просто привыкла говорить о себе и о папе как о едином целом?

В любом случае Маша теперь знает, что с Сережей все кончено. Значит, если худшие предположения обоснованны, Саша исчезнет. Вот тогда все и прояснится.

Оля очень расстроилась. Нет, «расстроилась» не то слово. Она была в отчаянии. Если это папины дела, то как смириться с предательством со стороны отца? Если прав Горин – Саша подонок. Хорошо еще, что Сережа исчез сам. А ведь могла и она его оставить ради Саши. Вот тогда было бы совсем лихо. Сегодня узнаешь, что предали тебя, а могла сама стать предательницей. «Не страшно, если вдруг те бя разлюбят, куда страшнее, когда разлюбишь ты», – вспомнились Оле слова знакомой песенки.

А может, все еще образуется? Оля выпила таблетку сомнола, две пачки которого она купила для бабульки из «собачьей команды», но так и не успела передать, и уснула. Таблетка снотворного оказалась сильнее девичьих переживаний.

* * *

Машино сообщение Иннокентия Семеновича сильно озадачило. Печально было уже то, что Сашу, пусть и случайно, но так быстро расшифровали. Выходит, легенда, придуманная с его, такого умницы, участием, рассыпалась в прах при первой контратаке. И ведь противником выступала не спецслужба иностранного государства, а одиночка-отставник. Какой-то начальник службы безопасности банка. Конечно, из бывших, со связями. Но это не оправдание. Значит, старые связи слили ему информацию, которая относится к государственной тайне. Все, что делает ФСБ и СВР, – государственная тайна. Получается, что информацию отставник добыл по блату. В этом сегодняшнем бардаке никакой гостайны больше не существует… Развал спецслужб – это начало конца правящего режима. Да, грустно…

Надо срочно отзывать Попова. Собственно, проблема решена. Машина будущая падчерица освободилась от чар барда-неудачника. Это с одной стороны. Но с другой – как отразится на юной девице неожиданное исчезновение «прекрасного принца», тоже не вполне ясно. Тут и до депрессии дело может дойти. Впрочем, это уже не его забота.

Иннокентий Семенович решил сегодня же заехать к Николаю Николаевичу. Попова следует выводить из игры немедленно.

* * *

Прощаясь с Будником, Маша предупредила – до свадьбы, а оставалось еще пять дней, секса у них не будет. Причин несколько. Первая – надо совесть иметь. Перед Андреем, в конце концов, неудобно. Второе – предсвадебная суета просто элементарно не оставляет времени на удовольствия. И третье – ей сегодня было так особенно хорошо, что она хочет пожить с этим ощущением подольше.

Иннокентий Семенович спорить не стал. Причина крылась не в плохом настроении из-за расшифровки Попова, а в новой знакомой. Он начал встречаться с ней несколько дней назад, но девушка успела захватить его. Натуру же свою Иннокентий Семенович знал прекрасно – тяга к новым впечатлениям, новым ощущениям, неизведанным нюансам любовных отношений, вот, что будоражило его эмоции, было его наркотиком, его неизлечимой слабостью и единственным, за что он продолжал ценить жизнь.

* * *

Звонок начальника института застал Сашу Попова за несколько минут до встречи с Олей, – вот-вот она должна выйти из института. Утром Оля была немного задумчива, объяснила, что ее расстроил вчерашний разговор с отцом, но с радостью согласилась после занятий поехать погулять в Битцевский парк.

Начальник института приказал немедленно свернуть всю работу и исчезнуть.

Сослаться на командировку, пару дней продолжить телефонное общение с объектом, а потом «аннигилировать». Вот так и сказал: «аннигилировать». Что означало это слово, Саша не знал, но смысл понял.

Саша сидел в машине, высматривал Олю в толпе выбегающих из второго «меда» будущих эскулапов. Он неожиданно почувствовал щемящую тоску. Эта девочка, такая искренняя, цельная, беззащитная, хоть и полагающая себя чуть ли не всеобщей спасительницей, стала для Саши родной. Ему точно будет ее не хватать. Но это еще полбеды. Она ведь станет по нему тосковать. Наверняка. Саша в этом не сомневался. Ее жалко! Никакого самодовольства, уволенного тщеславия от того, что вскружил голову девчонке, Саша не испытывал. Он всегда полагал, что объектом его работы будут холодные, расчетливые стервы. Таких не жалко. Но к тому, что придется морочить голову доброй и порядочной девочке, он, оказывается, был не готов.

* * *

Пока гуляли в парке, Оля ничего особенного в Сашином поведении не заметила. А вот когда приехали к ней, когда занялись сексом, Оля почувствовала – что-то изменилось. Саша был особенно ласков, особенно страстен и ненасытен. Он был прекрасен. Такого наслаждения Оля еще никогда в жизни не испытывала. А глаза его при этом смотрели печально. Хотя, может, влюбленно? Может, все ее страхи напрасны? Ну, не бывает, не должно так быть, чтобы мужчина любящий, одновременно неистовый и нежный, просто выполнял чей-то приказ. Есть же какие-то вещи, которые нельзя сыграть, нельзя изобразить, даже по «служебной необходимости».

На ночь Саша не остался. Объяснил, что рано утром, поскольку Оле в институт нужно только к третьей паре, он хочет успеть заехать в офис. Там накопились вопросы, требующие его личного и немедленного вмешательства. Еще пошутил – Олина машина будет готова через четыре дня, из них два выходных, но за это время его фирма успеет обанкротиться… Посмеялись.

У двери его поцелуй был особенно долгим.

Он так и не решился ничего сказать, глядя Оле в глаза. Лучше через час позвонит по телефону. Приказ есть приказ.

* * *

Положив телефонную трубку, Оля почувствовала полное опустошение. Значит, все правда. Значит, Саша – подстава. Теперь, когда Маша или отец через Машу узнали, что Сережи больше в ее жизни нет, теперь Сашу «отзывают». Какая, к черту, командировка! Уж за дуру-то ее зачем держать?

Но как мог отец так поступить? Она же не вещь, в конце-то концов.

Стало невыносимо больно. Невыносимо! Зачем все это? За что?

И вдруг Оля успокоилась. Решение пришло неожиданно, но оказалось таким очевидным и простым, что она даже испытала, нет, не облегчение, она испытала радость. Все просто!

Оля села за компьютер и быстро стала печатать. Слова лились легко, мысли выстраивались четко – все было очевидным. Но – очень обидно.

«Папа! Итак, я поняла, что события последних недель, произошедшие со мной, – твоих рук дело. Не важно, как я узнала. Теперь и не важно то, что я пережила… Важен итог, важен результат. Ты сам научил меня этому. Не думаю, что ты не предусмотрел такого исхода, ведь ты просчитываешь все на много шагов вперед. И этому тоже научил меня ты, спасибо за это. Но я не дам тебе оправдаться… Хотя ты учил меня всегда давать человеку шанс. Ты учил меня не судить, не зная всех обстоятельств дела. Думаю, что я знаю все обстоятельства… Я не дам тебе возможности привести свои аргументы. Я не дам тебе возможности запудрить мне мозги. Баста! Ты учил действовать. Действовать с холодным умом, трезво, расчетливо, хладнокровно. Я прилежная ученица, ты знаешь. И в твоем случае все будет именно так. У меня не будет сердца, как не было его у тебя, когда ты решил все за меня, решил „подкорректировать“ ошибку, отобрав у меня право любить, ошибаться, заблуждаться… А может, это было лучшее из моих заблуждений? В любом случае это была бы МОЯ ошибка, МОЕ заблуждение, МОЯ любовь. Нуда прочь эмоции! И этому ты тоже меня научил. Не тот ли это случай, когда ученик превзошел своего учителя?

Я верила тебе безоговорочно. Ты заслужил мое доверие. С самого раннего детства ты приучил меня ко многим вещам – ты доказывал мне каждую мелочь, а не утверждал… Ты убеждал меня в том, чего нельзя было доказать. Ты логически обосновывал все для меня, весь этот мир… Я – твое детище. Не только дочь. Ты очень многое в меня вложил. Ты воспитал СУПЕРЖЕНЩИНУ. И я до сих пор не могу поверить, что МЫ лоханулись, папочка. Ты – в том, что подстроил всю эту ситуацию. Я – в том, что повелась. Третьего человека не берем в расчет – он просто профессионально сделал то, что должен был сделать. Его ждет приз. Хотя с него особый спрос… Его собственный спрос с самого себя…

Я могу простить тебе все, что угодно, на все жизни вперед. И прощаю, пойми. Дело не в этом. Жизнь справедлива – этому ты тоже научил меня. Согласно твоей логике все, что с нами происходит в жизни, – справедливо по определению. Потому что то, что мы будем делать с тем, что дает и преподносит нам жизнь, зависит от нас. И этот твой урок я тоже заучила наизусть. Так что не обессудь.

Знаешь, папа, я всегда была чем-то, кем-то вроде суперсолдата: я была всегда и ко всему готова. Ты сделал меня такой. И вот этот час настал. Я готова ко всему. Я прошла все испытания, которые были уготованы мне тобой… Пройду ли это? Ты учил сжигать корабли. Не оставлять для себя лазейки про запас… Ты даже говорил: „Не попробую, а СМОГУ, дочь!“ Ты учил меня правильно ставить задачи, не пробовать! Иначе шансы на пробу могут оказаться существеннее, чем шансы на победу. Ты программировал меня на победу, всегда. Проигрыш мог быть только в одном случае: когда победить просто невозможно. А невозможно победить, это я сегодня поняла, когда тебя предают те, кому ты безоговорочно верил…

P.S. Мы никогда с тобой не прощались. Ты научил меня ни при каких обстоятельствах не нарушать наши традиции. Я и в этом останусь безупречна. Бесконечно люблю тебя и уважаю.

P.P.S. Маме, если она еще помнит, что у нее была дочь, объясни что-нибудь сам. Люблю тебя. Прощай!»

Оля взяла с принтера текст, запечатала в конверт, надписала – «Моему папе» и положила его на пол у входной двери.

Решение было принято. Сейчас главное – не дать себе времени засомневаться.

Оля высыпала в ладонь все таблетки сомнола, которые так и не дошли до бабульки, бросила их в рот, решительно запила водой, почему-то на всякий случай перекрестилась, задернула занавески и легла в постель. Все, теперь надо только немного подождать. И боль пройдет. Ее боль. Те, кому станет больно, не думали об этой ее боли. Так почему она должна думать о них?..

Легкость, забытье, дрема стали обволакивать Олино сознание. Боль начала отступать…

* * *

Карина в очередной раз тяжело вздохнула, опять покачала головой, снова вздохнула и… заплакала. Она долго не могла добиться от Сережи объяснения, что происходит. Поначалу он рассказывал ей об Оле каждый день. Она, как мать, радовалась первой настоящей любви сына, счастлива была, что девушку он вы брал достойную, добрую. А в последние недели – ни слова про Олю. То, что Сережа полюбил ее, а не просто увлекся, Карина поняла по его стихам.

Обычай делиться с мамой всем написанным не нарушался уже много лет. И стихи, посвященные Оле, не стали исключением. Светлые, восторженные стихи… В них Сережа не гнался за столь дорогим ему Смыслом, в них жили чувства, эмоции, радость. Любовь.

Сейчас Сережа, наконец, обо всем рассказал. И Карина плакала. Плакала от злобности этого мира, от трогательности Сережиной заботы о ее благополучии, от страха за его судьбу. Плакала, потому что сын в конце концов сам заплакал. Но Карина привыкла если не бороться, то хотя бы сопротивляться обстоятельствам. И еще она точно знала, что поступать надо всегда правильно. Жизнь, она по большей части все-таки справедлива. В отличие от людей жизнь вознаграждает тех, кто живет правильно. Пусть даже не совсем праведно, но правильно. И еще. Сережа – мужчина, он должен, обязан, способен бороться за свою любовь.

– Позвони ей! Позвони прямо сейчас!

– А если они говорили серьезно? Если они и вправду?.. – Сережа не мог обозначить свои страхи одним словом. – Если они действительно… Они способны.

– Твоя фамилия Тер-Минасов. Это княжеская фамилия. Понимаешь, княжеская! И это древняя фамилия, которую носили благородные, смелые люди.

– Я же не за себя боюсь, мама!

– Понимаю. Уверена в этом. Но… Ты подумай, как мне жить дальше, зачем мне жить дальше, если из-за меня ты предашь свою любовь? Ее любовь? Ты хочешь, чтобы я жила и мучилась? Пусть лучше мне ноги-руки переломают, это заживет, а душа моя как заживет? Позвони. Прошу, ради меня позвони!

– Ладно, мамочка, ладно. Только не волнуйся так. Завтра позвоню. Честное слово…

– Сейчас позвони. Сейчас. Вот прямо сейчас возьми телефон и позвони. А я мешать не буду. Я на кухню уйду. Я только хочу услышать, как ты ей «здравствуй» скажешь!

Сережа набрал Олин номер. Он столько раз хотел это сделать за последние две недели! Боялся… Не за себя, за маму. А теперь, когда именно она и настояла на звонке, Сергей почувствовал, что больше ничего не боится. Только потерять Олю. С остальным он справится.

Трубку Оля не брала. Сережа перезвонил еще раз. Ответа не было.

* * *

– Ты чего такой задумчивый? Я тебе новый коктейль придумала, а ты даже не заметил. – Маша составляла очередной, пятый по счету, вариант рассадки гостей за свадебными столами.

– Заметил. Спасибо, – Андрей почувствовал неловкость от своего невнимания к невесте. – Знаешь, извини меня, но я что-то за Олю волнуюсь. Ведь Саша рано или поздно исчезнет. Переживать она будет реально сильно. Да, она боец, она терпеть умеет, но тут… Это ведь дела сердечные. А не учебные.

– Такова наша женская доля, – отшутилась Маша. Ее сейчас волновало только то, что зал опять получался «кривой». Здесь только деловые и нужные люди, а здесь – ее друзья-подруги. Значит, единого общения не сложится. То есть пока все хорошо не выпьют, будет скучно.

– Может, сходишь сейчас к ней? Ну, поболтаешь полчасика. Может, настроение ее почувствуешь, может, поддержишь как-нибудь там, по-женски, – Андрей вопросительно смотрел на полуобнаженную Машу. Она сидела, поджав одну ногу под себя и сосредоточенно занимаясь делом, которое завтра его секретарша решит на компьютере за пять минут.

Маша перехватила взгляд будущего мужа и, театрально надув губки, заметила:

– Раньше я в таком виде вызывала у тебя иные эмоции.

– Ой, Машунь, перестань. Все нормально. Просто на сердце неспокойно. Сходи к ней. Я прошу.

– Ладно, позвони, предупреди.

– Нет. Не надо, чтобы инициатива моей была. Надо, чтобы ты сама, вот так запросто, перед сном забежала. Пощебетать.

Маша недовольно фыркнула, но отложила свои графики-рисунки, быстро нырнула в джинсы, натянула футболку и пошла к двери.

– Спасибо, солнышко! – крикнул вдогонку Андрей.

* * *

Саша Попов сидел в баре. И пил. Один. Какие-то девицы пытались привлечь его внимание. Он не реагировал. Одна, посмелее, попыталась с ним заговорить. Он ее грубо отшил.

Саша пил и думал. О скотстве. О скотстве жизни вообще. О скотстве своего начальства. О рабском угодничестве, захватившем сознание людей. Ну зачем начальнику института надо было так выслуживаться перед этим Будником?!

Думал об Оле. Такой настоящей, по сравнению со всеми, кого он знал раньше.

О своей собственной скотской работе – манипулировать самым святым женским чувством – любовью.

Заказал еще. Официант взглянул на него с сомнением. «Неси! Неси! Не бзди!» – подбодрил Саша.

Завтра он Оле позвонит. Нет, нельзя. Узнают, вышибут из института.

B конце концов, что он ее-то жалеет? Благополучная дочка преуспевающего папаши. Еще кого-нибудь полюбит. А вот ему каково? Он ведь, кажется, вправду ее полюбил. По-настоящему. Но ему нельзя. Он, как проститутка, не вправе любить своих клиентов.

А он и есть проститутка. Или, как это правильно, – проститут. Проститут на службе государства.

Какого, на хрен, государства? Это Будник государство? Какие-то свои там темные делишки обстряпывает, а он совестью должен расплачиваться? Сволочи!

Саша заказал еще.

* * *

Только сейчас Маша по-настоящему прочувствовала всю глубину своей усталости, страха, растерянности…

Еще полтора часа назад мир казался прекрасным, все складывалось великолепно. Через два дня свадьба, о которой год назад она и мечтать-то не могла. Новая жизнь. И все рухнуло. Все ужасно. Какой-то дурной сон.

Когда она вошла в Олину квартиру, благо ключи захватила, думала, ее нет дома. Ни звуков телевизора, ни света. Порадовалась за девочку – ночует у своего парня. Решила оставить ей какую-нибудь веселую записочку и пойти успокоить Андрея. Зажгла свет в прихожей и увидела конверт: «Моему папе».