Текст книги "Князи в грязи"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

На вопрос, знает ли отец, Оля ответила, что пока рано. «Сейчас рано. Завтра будет поздно. Значит, ночью», – вспомнила услышанную где-то прибаутку Маша.

По дороге в офис Будника Маша поймала себя на мысли о вдруг родившейся ответственности за дочь будущего мужа. Ведь она должна заменить ей мать. Хотя и старше-то всего на шесть лет. У самой Маши детство было нормальное, хоть и бедное, – с мамой, с ее советами. А что у Оли? С пяти лет в чужой семье, с маче хой, которой до нее дела нет. С отцом, который любил на расстоянии. Сквозь свои дела. А теперь вот она, Маша, появилась. Значит, она и даст ей недоданное. Она Олю обидеть не позволит. Все для нее сделает. И это будет правильно. Андрей – для нее самой, а она – для его дочери.

Маша обнаружила, что уже ненавидит Сергея. Это он хочет лишить ее падчерицу счастья. Он хочет с ее помощью решить свои проблемы. Настоящий мужик так поступать не должен. Вечером она с Андреем поговорит!

* * *

Андрей вызвал к себе в кабинет вице-президента банка Алексея Ивановича Горина, как только приехал на работу и просмотрел утреннюю почту и отчет за вчерашний день. Это была привычка, стандарт поведения. На самом деле, отчет он просмотрел формально, документы подписал, практически не читая. В голове была только одна мысль: как спасти Олю?

Рассказ Маши как ножом по сердцу полоснул Андрея. Он тут, понимаешь, свою судьбу с молодой женой устраивает, а его родную дочь, которой и так родительского тепла недомерено сильно, какой-то прыщ хочет увести. Злоба на этого песенника из подворотни смешивалась со злобой на себя самого, на свой эгоизм, на то, что Маша, девчонка, первая заметила изменения в его дочери. В дочери Гвоздева, умного, сильного, всегда побеждающего, точно знающего, что и как в этой жизни делать мужчине.

«Горин будет через пять минут», – доложила секретарша.

«Ладно, подожду». До официального начала рабочего дня оставалось еще полчаса. Секретарша и он сам приходили на работу всегда раньше.

«С Машей мой герой-чекист прокололся. Ладно, это простительно. Но если и с Олей… Выгоню. На хрена он мне, если от него никакого толку», – Андрей заранее злился на Горина. Почему-то этот человек вызывал в нем внутреннее раздражение. Хотя ведь, честно говоря, помогал не раз и выручал из порой почти безнадежных ситуаций. А сколько информации на конкурентов доставал… И все равно раздражал. Независимостью своей, что ли.

* * *

Для всех окружающих Алексей Иванович Горин был отставным полковником СВР. Дослужился до военной пенсии и ушел в коммерцию. Обычная история. На самом же деле Алексей Иванович оставался сотрудником Службы внешней разведки. Считалось, что он находится на выполнении служебного задания, хотя задание-то как раз отсутствовало. Быть под рукой, оставаться готовым сделать то, что прикажет начальство и… уметь молчать. Вот и все. Собственно, всю жизнь он только это и делал – находился под рукой, выполнял задания начальства и молчал.

Правда, случилось ему однажды получить задание не от непосредственного начальства, а от его бывшего командира. Молодого подполковника, чье имя потом узнала вся страна. А на тот момент – сотрудника администрации президента, бывшего работника мэрии Санкт-Петербурга. И было это не приказом, а просьбой.

Очень кому-то там, наверху, хотелось посадить Собчака, бывшего мэра родного города Горина. Собчака спрятали в Военно-медицинской академии. Ну, спрятали и спрятали. А далыпе-то что? Горин знал, что травлю Собчака организовал кто-то очень влиятельный из Службы безопасности президента. Тот, с кем не шутят и кто своего привык добиваться. И можно было на судьбе Собчака уже поставить крест, не вмешайся его бывший подчиненный, тот самый молодой подполковник. Он все и придумал, и организовал. А вот исполнить попросил Горина. Самому ему следовало оставаться в Москве, чтобы координировать всю операцию.

Подробностей ее Горин так никогда и не узнал. Ему поручалось на двух машинах «скорой помощи» приехать в Военно-медицинскую академию, забрать Собчака, довести до аэропорта, подъехать к трапу самолета, вылетавшего в Париж, и проследить, чтобы больше никто в самолет не сел и вылету его силовым способом помешать не смог. Другими словами, силовой захват самолета не исключался. И это была самая опасная часть операции. Тот московский подполковник честно предупредил, если что-то сорвется, то рассчитывать Горину на арест и длительный срок слишком оптимистично. Навер няка «положат» при захвате. «Будете отстреливаться, не будете – все равно грохнут». И добавил: «Если клиент улетит, а кто-то из ребят погибнет – семьям будем помогать до старости».

После этой фразы Горин сразу подумал: «Случись что с нами, тебя-то первого уберут. Так что заботиться о семьях будет некому». Но ничего не ответил, понимая другое – тот, кто просил, рисковал больше всех. И рисковал не за деньги, а из чувства долга, как порядочный человек. Такие качества надо ценить.

Технически все организовать оказалось несложно. На подстанции Скорой помощи взяли две машины: показали служебные удостоверения и объяснили, что нужно для спецзадания. Там же переоделись в форму медиков. Из машины, ждавшей в условленном месте, забрали оружие и поехали. Охрану палаты Собчака скрутили, как нечего делать. Ну куда простым ментам, пусть и офицерам, против шести спецназовцев 1-го управления, хоть и бывшего, но КГБ СССР.

Потом пришлось прожить несколько лет на Украине, под другой фамилией.

Потом секретным указом президента Горин получил звание Героя России и повышение до генерал-майора. Еще один секретный указ с его именем появился после удачного задержания одного зарвавшегося олигарха. И вот он, Горин Алексей Иванович, – генерал-лейтенант. Правда, в погонах новых он один только раз и покрасовался – дома, перед зеркалом. Даже жена не видела…

Всегда рядом с Гориным был его друг Владимир. И фамилия у того походила на Алексееву – Борин, и отчества имели одинаковые – Ивановичи. Только Борин был компьютерщиком. Гениальным компьютерщиком. И Героя России он получил тоже по секретному указу. Но не за смелость и ловкость, а исключительно за мозги.

Были у этого олигарха, которого Горин арестовывал, большие проблемы с начальством. Причин Горин не знал, но вроде поговаривали, что он что-то пообещал, а потом обманул. Причем что-то не по бизнесу там или по деньгам, а по политике. Короче говоря, Борина попросили скачать всю информацию из компьютеров этого олигарха. А мужик тот был не простой.

Мало того что информационную защиту его бизнеса блюли лучшие компьютерщики бывшего 2-го управления, матерые контрразведчики, так еще и самые важные сведения хранил он на серверах далеко от России. Подробностей Горин не знал и знать не желал, все равно для него вся эта компьютерная хренотень была что китайская грамота. Но факт тот, что еще до задержания олигарха вся его и бухгалтерия, и переписка, и графики встреч, и номера счетов, словом, все-все-все, что было записано где-либо в электронном виде, лежало в аккуратных папочках на столе у начальства. Хотя на столе – это вряд ли. Папочек набралось столько, что под них, верно, специальную комнату выделили.

Самое забавное, что Борина в лицо знали многие. Очень многие. У него просили автографы на улице, с ним старались сфотографироваться. Такая популярность для кадрового офицера СВР – случай совершенно парадоксальный. Но знали Владимира Борина в другой его ипостаси, как всеми любимого игрока из телевикторины «Что? Где? Когда?». Там его объявляли как «системного оператора Владимира Борина». Разумеется, ни ведущий, ни основатель программы Ворошилов, в любимцах которого много лет ходил Володя, истинного рода деятельности «мозговитого мальчика» не знали. Теперь «мальчику» подвалило к пятидесяти, что никак не мешало ему с прежним азартом играть в элитарном клубе.

Горин не мог простить Борину только одного: большей его гордостью двумя хрустальными совами, призами за телеигру, чем пятью боевыми орденами. Хотя, с другой стороны, совами можно было похвастаться перед кем угодно, а орденами как-то не принято. К тому же в их группе ордена имели все, а вот хрустальной совы – никто. Но все равно, несерьезно.

Объяснять Горину что-то про компьютеры Борин не любил. То ли унизить друга боялся, то ли самого это не заводило. А вот про «Что? Где? Когда?» говорить мог часами. Один рассказ Алексей Иванович запомнил хорошо. Про интеллектуальное жульничество своего друга.

…Записал как-то раз Володя несколько передач. Вырезал куски, где ведущий задает вопросы. Прогнал через какие-то фонографические программы в своих компьютерах и обнаружил интересную закономерность. Невольно, видимо, подсознательно, ведущий, произнося в вопросе слово, которое является ключевым, где есть намек или подводка к правильному ответу, понижал голос и произносил его быстрее остальных. Выявив эту закономерность, Володя во время игры стал внимательно следить именно за манерой речи ведущего. Результат оказался впечатляющим. Теперь Володина команда брала самые трудные вопросы без труда. Хуже обстояло дело, когда вопросы записывали сами телезрители или корреспонденты передачи. Но все равно, команда уже несколько лет ходила в лидерах…

Придя в банк, который возглавлял Андрей, Горин перетащил туда и Володю Борина. Информационная защита банка – дело нешуточное и относится к сфере деятельности службы безопасности. Поэтому и вопросов к протеже вице-президента не возникло. Твоя зона ответственности – твои люди и работают.

* * *

– Слушаю вас, Андрей Петрович. Доброе утро! – Горин знал характер Гвоздева. Если тот вызывал с раннего утра, это еще не означало, будто что-то случилось. С точки зрения Горина, председатель правления вообще редко отличал серьезное происшествие от мелочи, лишь казавшейся важным событием. В финансах, в вопросах тенденций рынка – да, Гвоздев был специалистом высшего класса. Это даже человек с таким аналитическим складом ума, как Володя Борин, подтверждал. Но в житейских ситуациях, тем более столичных, Гвоздев разбирался очень поверхностно.

– Доброе! Присаживайтесь, Алексей Иванович, – Андрей вышел из-за стола и опустился на стул у приставного столика так, чтобы общаться с собеседником на равных, а не принимать его в качестве хозяина кабинета. Это было в принципе правильно, к тому же Горин видел, как принимают министров президент и премьер. Также демократично, сидя напротив. А у них-то все продумано.

– Спасибо. Вы чем-то взволнованы?

– Не скрою. Да. У меня личные проблемы. Дочь.

– Похищение? Угрозы? – Горин напрягся. Это была та опасность, которую ждали постоянно. Превентивные меры здесь почти не срабатывали. В мозгу гтали быстро мелькать фамилии тех, к кому можно обратиться за помощью. В таком вопросе, это же не коммерция, рассчитывать стоит на всех ребят. Конкуренция ведомств в таких случаях уходит на задний план. Но кто будет правильным человеком, который возьмется за координацию? Наверное, Шубников из антитеррора…

– Нет. Хотя в каком-то смысле, да. Не похищение, но увод.

– ???

– Мою дочь, а ей всего девятнадцать, пытается обольстить один хмырь. Явно ему нужна не она. Он хочет ко мне подобраться. Пожить хорошо захотел.

– Почему вы так решили? – Горин расслабился. Дело представлялось явно бытовым, и ничего серьезного Оле не угрожало. Горин видел несколько раз дочь Гвоздева. Она производила весьма приятное впечатление. Без распальцовки, скромная, вполне симпатичная. В силу служебных обязанностей Алексей Иванович знал, что она учится в медицинском, живет хоть и отдельно, но рядом с отцом. Наркотиками не балуется. Никаких материалов на нее в милиции нет.

– Что решил? Что пытается увести или что хмырь? – Андрея раздражало безразличное спокойствие Горина.

– Что она ему не нужна? Очаровательная девушка, мог ведь и влюбиться.

– А мне пох…ю! – Гвоздев славился тем, что никогда не матерился при подчиненных. Горин знал об этом. Значит, действительно мужик сильно на взводе.

– Расскажите мне о нем то, что знаете. Остальное я добуду сам.

Андрей довольно сбивчиво выложил начальнику службы безопасности то немногое, что успела узнать у Оли и передать ему Маша.

Горин слушал. Сделал несколько пометок в своем блокноте.

– Андрей Петрович! Давайте подведем итог. Мы знаем имя, приблизительно возраст. Мы не знаем фамилию, место работы, адрес, номер телефона. Мы не знаем, кто его родители, чем они занимаются. Вам не кажется, что пока мы ничего не знаем? Вы даже его не видели пи разу. Может, паника напрасна? Может, он вполне приличный парень из хорошей семьи?

– Он бард! Мне этого достаточно.

– Ну, знаете, бардом были и Высоцкий, и Окуджава, и Галич…

– Галич это кто?

– Не важно. Просто хороший поэт. Только больно сильно советскую власть не любил.

– Вот-вот, мне только зятя-диссидента не хватало.

«Значит, слово „диссидент“ он все-таки знает», – улыбнулся про себя Горин.

– Кстати, Андрей Петрович, наш министр иностранных дел Лавров тоже песни сочиняет и под гитару поет. Но от этого ни беднее, ни глупее не стал. И характер у него вполне мужской.

– Что вы меня успокаиваете?! Я понимаю, речь ведь идет не о вашей дочери. Вы можете хотя бы справки о нем навести?

– Разумеется, разумеется. А можно я вам пока одну историю расскажу?

– Если это поможет делу.

– Смотря что считать делом. Но вам, я думаю, поможет. В вашем нынешнем состоянии.

– Ну рассказывайте, – на самом деле Андрею сейчас никакие истории Горина не требовались. Действовать надо, а не истории травить. Но оборвать Горина будет неправильно. Все-таки Андрей обращался к нему с не совсем служебной просьбой.

Горин же решил рассказать Андрею историю своей семьи. Сказал, конечно, что это у знакомых случилось. Но ведь не в том суть. А успокоить Гвоздева Горин решил и для того, чтобы тот сгоряча дров не наломал, и потому, что в принципе Алексей Иванович относился к своему номинальному начальнику хоть и снисходительно, но хорошо. Тот факт, что Гвоздев содержал три детских дома, перевешивал многие недостатки банкира.

История Горина звучала так. В семье профессора Ленинградского университета, химика, лауреата Сталинской премии, росла дочь. Хорошая девочка, чистенькая, аккуратненькая, прекрасно образованная. Студентка ленинградского Института иностранных языков. После войны, когда семья профессора вернулась из эвакуации, появился рядом с девушкой молодой человек. Фронтовик, лейтенант. С двумя орденами и кучей всяких медалей. Парень без профессии, до войны выучиться не успел, он был 23-го года, прямо из школы на фронт ушел. Веселый, влюбленный в жизнь, что с прошедшими войну случалось сплошь да рядом. Играл на баяне, завел голубятню, работать устроился в таксопарк. Учиться не хотел. Ну, словом, никак не пара для профессорской дочки.

Узнав про роман с таким оболтусом, профессор поставил условие – либо дочь должна с этим простолюдином расстаться, либо пускай съезжает с квартиры и забудет папино имя.

Дочь выбрала любимого. Намучилась она, конечно, с ним по жизни прилично. И пил он порой запоями, и денег зарабатывал мало, и даже пару раз на нее руку поднял. Но любила она его всю жизнь, и счастлива этой любовью была так, что ей каждая баба позавидовала бы. И сын у них вырос нормальный.

А вот профессор до самой старости так с дочерью и не общался. И внука своего не видел.

Так что родителям никогда не дано знать, что для их детей хорошо и где их счастье зарыто. На детей давить – себе вредить.

Андрей выслушал историю молча, не перебивая. Ну как объяснить этому солдафону, что у него совсем иная ситуация? Хотя в чем он прав, так это в том, что его Олю силой, угрозами заставить что-то сделать нельзя. Есть только один вариант – она в этом «Сереженьке» должна сама разочароваться.

– Хорошая история. Намек понял. Ну, давайте посмотрим, что это за фрукт, а там и решать будем, что делать, – примирительно заключил Андрей.

– Разумно. Мне понадобится несколько дней.

* * *

План, выработанный тандемом Горин-Борин, отличался примитивностью и потому легкостью и быстротой исполнения. Друзей из соответствующего отдела ФСБ просим выделить на пару дней «наружную», отслеживаем Олю, выходим на Сергея, выясняем установочные данные через участкового, пробиваем по базам данных МВД и Наркоконтроля. На всякий случай проверяем по компьютеру ФСБ, хотя там его точно нет, и картина ясна. Володя предложил для успокоения совести «послушать» парня несколько дней. Вдруг у него другая пассия есть. Тогда достаточно будет Оле показать расшифровку их «мурлыканий», и проблема отпадет сама собой. Горин, хотя и не любил незаконные методы, вынужден был признать, что друг прав. Согласился.

Через четыре дня результаты, если это можно было назвать результатами, были готовы. Парень чист по всем направлениям. Ни у кого ничего на него нет. Единственное, что вызвало легкое смущение, – почему он не служил в армии. Но быстро установили: у него реальные проблемы с позвоночником, так что даже «белый билет», оказывается, он получил легально.

Про отца ничего не известно, мать беженка-армянка, домработница. Квартиру снимают. Правда, маме иногда при ходят переводы, а в девяностые кто-то присылал деньги из-за границы, но это, видимо, армянская диаспора – у них принято друг другу помогать. Во всяком случае, тогда ее контрразведка проверяла – чиста.

* * *

Андрей выслушал доклад Горина внешне без эмоций. Хотя желваки на скулах ходили сильно, что не ускользнуло от внимания Алексея Ивановича.

– Понял. Я хочу, чтобы вы его подставили, – Андрей сказал это походя, будто просил подвинуть к нему пепельницу.

– На чем? И за что? – Горин почувствовал, что начинается злиться. Это с ним редко случалось. Многолетний опыт работы в экстремальных ситуациях давно приучил его не волноваться и держать себя в руках.

– Например, на наркотиках.

– Андрей Петрович! Во-первых, мы с вами не в ОПГ. Во-вторых, парень ни в чем перед вами не провинился. В-третьих, я такими вещами в принципе не занимаюсь. В-четвертых, помните: «никогда не делай никому того, что бы ты не хотел, чтобы сделали тебе».

– Алексей Иванович! Я не нуждаюсь в проповедях. Мне нужно, чтобы мою дочь оставили в покое. По-моему, вполне нормальное отцовское желание.

– Не уверен. Боюсь, вы не поняли смысл моего рассказа про ленинградского профессора.

– Да все я понял. Но я живу своей головой и своей жизнью. Короче говоря, вы отказываетесь?

– Считайте, что так.

– Тогда, боюсь, нам будет трудно дальше вместе работать.

– Андрей Петрович, не надо меня пугать. Никогда не надо. Тем более что вы не правы и поймете это очень скоро. Извините, я пойду. Пока вы лишнего не наговорили.

* * *

Оля заметила за собой странную особенность – после каждой встречи с Сергеем она, придя домой, заглядывала в дневник и перечитывала записи времен ее влюбленности в Мишу. Все происходило по-другому. И это было хорошо. Но вот сегодня она расстроилась.

Сережа в первый раз пришел к ней домой. Она его пригласила под тем соусом, что на улице дождь, а кино ей надоело.

Себе-то зачем врать, она надеялась, что Сережа хоть сегодня, здесь, поймет, что она уже не против. Ей хотелось его ласк, хотелось доставить ему удовольствие. Хотелось получить его самой. А она была уверена, что это будет именно удовольствие. Ей уже столько раз снилось, как он нежно ласкает ее, как он овладевает ею. И во сне это было очень приятно.

Но Сергей выпил чаю, осмотрел квартиру, расстроенно сказал: «Богато!» – и быстро засобирался домой.

Оля так и не поняла, что его расстроило.

Открыла дневник. Вот она, старая запись:

«Любовь – как обед: женщина сначала подает холодное, потом горячее… Но мужчина, как ребенок: хочет начать сразу со сладкого. И если ему это позволить, он быстро потеряет аппетит».

Тогда, с Мишей, она выписала эту фразу из какой-то книги. Ее расстраивала его конкретность и однобокая направленность. Впрочем, фраза оказалась пророческой, аппетит Миша действительно быстро потерял.

Сережа – совсем другой. Но если в начале их романа Оле это нравилось, то теперь она стала терзаться сомнениями. А все ли с ней в порядке? А с ним? Может, у него проблемы? А может, он в ней видит только друга?

С кем посоветоваться? С Машей. Правда, Оля догадывалась, что та скажет: «Пошли его к черту и заведи себе нормального мужика!» Да, Маша – реалистка. Для каждого дела у нее припасено практическое решение. Простое и четкое. Но Оля же не хочет «вообще» мужика. Она хочет Сергея!

А может, он еще девственник и не знает, с чего начать?

* * *

Разговор с Иннокентием Семеновичем Маша, как всегда, начала в душе. Затевать серьезную беседу, пока тот не получит свое, было бессмысленно. Маша и не затевала. Она достаточно давно ни о чем его не просила, да и сегодня собиралась решать не свои проблемы, а Олины. А это совсем иное дело.

– Медвежонок! Я хотела с тобой об Андрее поговорить.

– Это тебе постель навеяла?

– Я серьезно. Там с дочерью, с Олей, проблемы.

– Помогать дочери будущего мужа собственной любовницы – святая обязанность честного мужчины! – Иннокентий Семенович находился в прекрасном расположении духа. Что Маше было на руку.

Сели пить кофе. Иннокентий Семенович обожал дом варить кофе в турке, каждый раз призывая Машу оценить разницу между его произведением и ресторанным эспрессо.

* * *

Маша изложила суть проблемы. В ее понимании речь шла о неравном браке – не такого мужа Андрей хотел для своей дочери. Иннокентий Семенович произнес непонятное слово «мезальянс», но Маша ии стала уточнять, что это значит.

– Ты можешь что-нибудь придумать?

– Маш, а твой брак с Андреем равный?

– Ой, только не начинай. Он в отличие от тебя на мне хочет жениться. А для любой женщины это самый дорогой подарок.

– Не заводись. Женись я на тебе, ты станешь самой несчастной женщиной на свете.

– Это точно. Кобель.

– Я не в этом смысле.

– А у тебя есть другие смыслы? – Маша обозлилась. Ее уже начала доставать постоянная ревность адвоката к Андрею. Ну, в самом деле, взял бы сам и женился, чем гундосить постоянно!

– Ладно. В чем задача – отбить ему охоту подходить к ней близко или, наоборот, охладить девочку?

– Лучше и то, и другое. Но второе важнее. Девочка у нас серьезная, она привыкла принимать решения сама. Переубедить ее невозможно.

– А и не надо переубеждать. Клин клином вышибают.

– Как это?

Зазвонил мобильник Иннокентия Семеновича. Он посмотрел на экран, кивнул головой, нажал кнопку приема. И сразу вторую – громкой связи.

– Иннокентий Семенович. Это я, Борис!

– Здравствуй, Боря.

– Докладываю, нашел. Сидим беседуем.

– Ну, и как? Он все понял?

– Понял, понял. Я вот думаю, может, убить его прямо сейчас, на хрен.

– Нет, убивать не надо. Лучше машину у него забери.

– Так ведь… Так ведь это незаконно, Иннокентий Семенович!

– Ну, не забирай. Объяснил все и уходи. Он сам придет.

Будник отключил связь и выразительно посмотрел на Машу.

– Поняла?

– Он шутил, надеюсь?

– Нет, девочка. То-то и страшно, что нет. Этот парень много времени провел в «Горячих точках». Для него убить – нормально. Понятно. Обычно. А вот машину забрать – незаконно. Он законы уважает.

– Вьетнамский синдром? – неожиданно для себя вспомнила Маша где-то вычитанное выражение, вроде к этому случаю подходившее.

– Ого! – адвокат поднял бровь. – Ну, типа того.

– Так что с Олей делать будем? Только умоляю, не пошличай. Это все-таки моя будущая дочь!

– Як скажете, мамку, як скажете. Ладно. Подумаю.

* * *

Перед Иннокентием Семеновичем встала новая цель: как можно крепче привязать к себе Машу. Он прекрасно понимал, что, став женой Андрея, она тут же утратит необходимость в любовнике-наставнике. Но вот если их повяжет общая тайна, затрагивающая интересы семьи Андрея (не добрачный секс, что, в конце концов, дело простительное), то никуда Маша от него не денется. А идея, как помочь отцу юной дочери, адвокату пришла сразу. Профессиональная память подсказала.

В разведке, да, кстати, и не только в ней, для компрометации замужних жен щин, для получения от них нужной информации уже многие годы использовались «самцы» или «женихи». Разница прослеживалась только в названии, суть от этого не менялась.

Все обыватели хорошо знали, что Мата Хари была не первой и далеко не последней разведчицей, пользовавшейся своей женской привлекательностью. Но в последние десятилетия феминизм, а на другом фланге элит гомосексуализм вывели на авансцену красивых мужчин. Оказалось, что для разведки они даже важнее и полезнее красивых женщин.

В Краснознаменном институте уже не один год набирали специальную группу «женихов». Ребята туда попадали из самых разных слоев общества. Критериев было лишь два – внешние данные и интеллектуальные способности. Причем последние имели преимущество перед ростом, фигурой и чертами лица.

Ребят из этой группы готовили по особой программе. Часов на обычные «шпионские» дисциплины – рукопашный бой, шифрование, уход от наружного наблюдения и прочее – отводилось значи тельно меньше, чем полагалось по стандартному расписанию.

Зато им читали курсы мировой истории, литературы, истории культуры. В Русском музее и Музее имени Пушкина, в Эрмитаже, Третьяковке они становились завсегдатаями.

Лучшие стилисты прививали им вкус. Курс «столового этикета» совмещался в учебном плане с общими основами экономики. Они изучали биржу, банковское дело, политологию. Актерское мастерство и сценическую речь вели преподаватели театральных институтов. Писать ребят учил профессор журфака МГУ.

Киношный Джеймс Бонд по сравнению с выпускниками этой спецгруппы выглядел просто «мальчиком».

Забавно, что никто из массы «приходящих» преподавателей даже не догадывался, с кем они работают и каким целям послужит их наука.

Вот среди этих «самцов-соблазнителей» Иннокентий Семенович и решил подобрать человека, способного быстро и эффективно переключить на себя женские страсти Ольги Гвоздевой. Как Маша ее назвала? «Моей будущей дочери»?

Начальствовал в институте тот самый Николай Николаевич, теперь уже генерал-полковник, который давным-давно круто изменил жизнь самого Будника.

Адвокат по-прежнему обращался к Николаю Николаевичу по имени-отчеству, но уже много лет на «ты». Ну а «старший товарищ» по привычке говорил разменявшему «полтинник» Буднику – Иннокентий. Мало что вменилось за тридцать лет…

Просьба Иннокентия показалась Николаю Николаевичу вполне уместной и разумной. g чем-то даже интересной, появлялась возможность проверить в деле, но в безопасных условиях, одного из выпускников. Обычно их посылали на людные курорты, на кинофестивали, где можно было проверить на практике успешность освоения материала. Однако на данном полигоне оказалось трудно установить явного победителя. Дамы на «ярмарках тщеславия» частенько ве ли себя так, будто не «женихи», а они сами прошли специальный курс подготовки…

Ветераны разведки остановили свой выбор на Александре Попове.

* * *

Саша вырос в семье цирковых артистов. Кочевое детство, смена школ, жизнь за кулисами, все это наложило свой отпечаток на парня. Благодаря акробатике, к которой родители приобщили Сашу с трех лет, и генам (папа и мама мальчика были оба немаленького роста) к шестнадцати годам он смотрелся моделью для скульптора. Четвертинка цыганской крови подарила ему смуглую кожу и копну черных вьющихся волос. Армянские предки отца наделили большими карими глазами с задумчиво-печальным взглядом. Славянские корни, половина от мамы, половина от папы, проросли статностью, задорным характером и легким нравом. Парень был оптимистом и по поводу своего будущего особо не заморачивался.

Лет с десяти его потянуло к работе фокусника. Но это профессия фамильная.

Самому изобретать новые чудеса трудно, а наследство мальчику не светило.

Поскольку почти всеми цирковыми профессиями Саша в большей или меньшей степени владел, то в цирковом училище (а где же еще!) Саша стал учиться на клоуна. Но не «рыжего», а клоуна-интеллектуала. В его багаже к третьему курсу помимо традиционного набора «приколов» и фокусов имелся особый стиль общения с залом. Репризы он сочинял сам, что вызывало одобрение преподавателей. Сашины номера отличались свободой импровизации, хорошем, тонким чувством юмора, неожиданностью поворотов и вызывали искренний смех на показах даже у тех, кто, казалось бы, в цирковой жизни все повидал.

Саша так никогда и не узнал, когда и где на него обратили внимание люди из СВР. Как-то после занятий подошел человек и предложил пойти в кафе – посидеть, поговорить.

Он не стал ходить вокруг да около. Сразу объяснил, что предлагает оставить училище и перейти в другой институт. Рассказал, в чем суть и прелести будущей работы. Больше всего Сашу потрясла гарантия военной пенсии. Вот уж чего он для себя и иногда не планировал, так это обеспеченной старости. Саша задумался. В детстве он зачитывался книгами про разведчиков, любимым героем кино был Штирлиц. Перспектива заниматься похожим делом, ездить за границу, жить, по крайней мере, для виду, на широкую ногу, изображая из себя суперудачного мачо, не оставила равнодушным восемнадцатилетнего юношу.

Немаловажным обстоятельством было и то, что висевшая на носу служба в армии отпадала сама собой.

Человеку понравился Сашин вопрос – какая профессия будет записана в его дипломе? Обычно об этом никто не спрашивал. Пришлось объяснить, что этот институт дипломов не выдает. Даже предметы в расписании стоят там не по названиям, а под номерами. Первая пара – предмет номер три, вторая пара – предмет номер шесть, третья – предмет номер один. И так далее.

– А какой диплом ты бы хотел?

– Режиссерского факультета театрального института!

– Хорошо. Это мы сделаем, – добродушно улыбнулся человек. – Но только имей в виду, чтобы в какой-нибудь ситуации не попасть в глупое положение, поучиться режиссерскому делу тебе придется.

– Где?

– У нас, разумеется.

– Ну, вы даете! – Саша был потрясен таким легким способом реализации самой заветной мечты.

– А мы вообще контора серьезная, – самодовольно улыбнулся человек.

– Я согласен у вас учиться!

– Пока ты можешь быть согласен только пройти тесты. И при условии, что ты здесь и сейчас подписываешь расписку о неразглашении каких-либо сведений как о нашем разговоре, так и обо всем, что тебя ждет впереди.

– Не вопрос!

– Нет, вопрос. Ты должен понимать, что уже… – человек посмотрел на часы, – уже полчаса, как ты стал носителем государственной тайны. А ее разглашение – это уголовная статья. Причем серьезная.

То, что он теперь «носитель государственной тайны», еще больше вдохновило юношу, и он с радостью подписал документ.

* * *

Когда Иннокентий Семенович объяснил слушателю пятого курса Краснознаменного института Александру Попову смысл задания, тот несколько смутился. Это была уже не тренировка. И потом, что-то настораживало Сашу в нравственном плане. Здесь не было ни врага, ни интересов России. Саша понимал, что ему предстоит работать не ради своей страны, любовь к которой ему прививали последние четыре года, а ради чьих-то личных интересов. С другой стороны, отвадить девушку от парня-наркомана, а именно так преподнес ситуацию Иннокентий Семенович, – дело святое. Саша согласился.