Текст книги "Башня Драконьей Кости"
Автор книги: Михаил Высоцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Враги обычно нападали стаями, или племенами – так я для себя перевел понятие "дайраха". Это их минимальная боевая единица, но состоит не только из мужчин, а и из женщин с детьми тоже, те всегда стоят в последних рядах и метают из пращей камни. Несколько стай образуют племенной союз, "харайам". Такие союзы опасны в основном тем, что они могут нападать сразу в нескольких местах, но с появлением шмона Аледе харайамов Воины Пограничья больше не боялись. Самое страшное до этого была орда – "батхара" – множество племенных союзов, временно заключивших союз для попытки очередного прорыва Границы. Если в дайраха от ста до тысячи врагов, харайам – от тысячи до десяти тысяч, то во времена нападений батхара враги собирали пятьдесят-сто тысяч, и у любой орды всегда был вождь, который координирует их действия. Самая крупная орда всосала в себя более пятисот племен, в ней было триста тысяч человек, она прорвала Границу и только заманив врагов в ловушку шираям удалось их уничтожить.
Но для того, что пришло ранней зимой, просто не было названия. Враги шли всей своей массой, их были сотни тысяч. Они не думали о тактике или стратегии, а рвались в Латакию любой ценой, не думая о собственных потерях. Кесарр рассказывал страшные картины, как стена была до верха завалена трупами врагов, а они все шли и шли. Лучники даже не смотрели, куда стреляли – любая их стрела всегда попадала в какую-нибудь цель. Враги, казалось, забыли о том, что они смертные, мечтая умереть на мечах удерживающих стену Воинов Пограничья.
Самый тяжелый натиск был именно тут, на других участках Границы силы врагов были на порядки меньше, и там их удается до сих пор сдерживать нескольким тысячам солдат, из которых шираев не больше сотни. Тут же, собрав более двух тысяч шираев, это при том, что их всего в Латакии было не более пяти тысяч, и почти сто тысяч тадапов, Исса не смог удержать стену. Не помогли чудеса героизма, не помогли лютые морозы, не помогли снежные вьюги, когда смертоносные пращи врагов становились бесполезными. То в одном, то в другом месте враги прорывались в Пограничье, устраивая кровавые побоища, и выбивать их по ту сторону становилось все сложнее и сложнее.
Зима, страшные холода, подкрепление не пройдет как минимум до весны – в такой ситуации магистр приказывает отступать. Людей уже тогда попросили покинуть обжитые земли и уходить на запад, остатки же войск укрылись в многочисленных замках, взять которые штурмом на порядки сложнее, чем прорваться сквозь стену. Пограничье встретило врагов опустевшими поселениями, откуда предварительно было вывезено все продовольствие, многочисленными неприступными замками и метровым слоем снега. Все думали, что враги отступят – они никогда не брали в набеги большой запас продовольствия, а двигаться дальше был невозможно. Все Пограничье превратилось в одну широченную, от горизонта до горизонта, белесую равнину, и снег продолжал падать.
Но враги как будто обезумили. Они штурмовали замки, гибли тысячами, но на место погибших откуда-то с востока приходили все новые и новые племена, дайраха. И случилось невероятное – сначала один, потом второй, третий, четвертый замки пали. Никто не знал тогда, что происходит внутри – снег намертво засыпал ворота, и даже если бы кто решил совершить безумие, и отправиться на выручку товарищам – ничего бы не вышло. Теперь каждый был сам за себя, Кесарру и Бинору посчастливилось оказаться в одном замке с Иссой, потому они всегда знали, что делать. Гигант не терял присутствие духа. Солдаты, воодушевленные его примером, держались, и их замок устоял до весны. О том, что происходило в других замках, можно было только догадываться – вспыхивает в полдень красный огонь на башне, значит замок держится, а стоит черный столб дыма – значит замок пал и горит.
Весна пришла в эти края несколько раньше, чем в Хонери. Как только снег подтаял до того уровня, чтоб сквозь него могли пробиться кони шираев, Исса перешел из защиты в наступление. Используя свои преимущества в скорости и маневренности, отряд Иссы метался от одного замка к другому, помогая снять осаду врагов и пополняясь свежими силами. Хотя какие они были свежие… Вся зима в безвылазной осаде, непрекращающиеся штурмы, угроза близкого голода – Воинам Пограничья нужно было срочное подкрепление. С приходом весны враги усилили свой напор, и было очевидно, что как только стает снег – они ринуться прочь из Пограничья, в сердце Латакии, где остановить их уже будет невозможно.
Но чаще замки Пограничья встречали Иссу не новыми силами, а обгоревшими руинами и обглоданными костями бывших защитников. По словам Кесарра, это было ужасно. Тут, возле Границы, замки стояли плотно, только в этой районе их было почти пять десятков, но только семнадцати удалось пережить эту зиму. Более трех десятков неприступных твердынь, взять которые о этого враги и мечтать не могли, были уничтожены. От того войска, которое укрылось по крепостям в начале зимы, осталось не больше трети. Фактически не осталось шаинов и аршаинов, они всегда держались сплоченно и как раз остались в тех замках, уцелеть которым не посчастливилось.
Не радовали даже огромные потери врагов – все Пограничье было завалено их телами, но живых от этого, казалось, меньше не становиться. И они не собирались сидеть сложа руки. Первый шок от наглых действий всадников на могучих конях, а всадников этих у Иссы было немногим больше тысячи, прошел. И началась жесточайшая мясорубка, которая шла одновременно и повсюду. Полем боя было все Пограничье, штурмы врагами замков, ответные вылазки гарнизонов, рассекающие вражеские ряды быстрые рейды магистра Воинов Пограничья, который оказывался всегда в нужное время и нужном месте. Зимой погиб шмон Аледе, не от вражеских рук – от старости, не выдержал лютых морозов, отказало сердце. Но его помощь уже была не нужна, чтоб увидеть врага не было необходимости его искать. Враги были повсюду.
Именно в те дни Исса затребовал всю возможную помощь – а письмо его было столь коротким потому, что писать не было ни одной свободной минуты. Враги рвались на запад, в человеческие земли – их всегда тянуло тепло человеческих тел – и удержать их тут надо было любой ценой. Шираям это удалось. Сколь бы не была примитивна тактика врагов, они знали древнюю воинскую мудрость – никогда нельзя оставлять у себя в тылу вооруженные до зубов и не захваченные вражеские бастионы. Потому они не оставляли попыток взять штурмом последние семнадцать замков, тем более там оставались лишь гарнизонные воины и ополчение тадапов, а все шираи и аршаины, самые опасные противники, были с Иссой.
Сам же магистр совершил очередное, как тогда казалось, безумие, разбив пополам и без того малые силы – теперь пятьсот конников должны были любой ценой останавливать тех врагов, которые все же бросятся в глубь Латакии, а пятьсот – перехватывать "обозы" с продовольствием, пребывающие с той стороны Границы.
Для врагов это было вообще в новинку. Раньше они никогда не заботились о том, что еду тоже надо брать с собой, предпочитая добывать ее на месте. Но ледяная земля в опустевшем Пограничье поставила их перед выбором. Или отступить, или умереть от голода, или придумать и организовать обозные поставки продовольствия. Враги выбрали третье, но они еще даже весной не поняли, что обозы – одно из самых слабых мест любой армии. Потому что они не были армией. Грандиознейшая из всех орд, их орда, ведомая боевым безумием, пошла в атаку в самое неблагоприятное время, ранней зимой, и теперь поплатилась за свою ошибку.
Именно так рассуждал Кесарр, когда рассказывал мне свою историю, и тогда я с ним был согласен. Он ничего не мог рассказать про действия отряда Иссы – потому что сам попал в другой, и Бинор тоже. Им тоже было нелегко, чем теплее становилось, тем больше врагов бросали бессмысленные штурмы оставшихся замков и рвались на запад, туда, где богатые земли и много вкусных людей. Именно отряд Кесарра, а как-то так получилось, что именно этот ширай его возглавил, встретил первый отряд подошедшей подмоги – триста шираев и восемь тысяч тадапов, все, что смог собрать за столь короткое время Багряный Храм, первым откликнувшийся на мольбу о помощи своего магистра. Но тогда и эти силы показались огромными – тем более новые воины были свежи, не измотаны утомительной зимней компанией. С их помощью врагов еще не удавалось теснить, но появились хоть какие-то шансы на благоприятный исход.
Потом приходили другие. Шираи, зимовавшие в своих замках, приводили по десять-сто человек. Другие по пол тысячи, тысяче – но больше всего, естественно, прислал Хонери. От негласной столицы и ждали этого, но жест этот по достоинству не оценили. Тут никто даже и помыслить не мог, что какие-то "мелкие проблемы" на севере и юге Латакии могут сравняться с крупнейшим нашествием врагов за всю историю Пограничья.
Совместными усилиями, в кровопролитных боях врагов, ослабленных от голода, удалось отбросить к самой стене. Но разгрома не произошло. Враги, ослепленные безумием, не желали признавать своего поражения и отступать на другую сторону Границы. Они до сих пор держались. Более того, иногда им удавалось достаточно крупными силами, которые в иное, спокойное время и сами бы назывались харайам или даже батхара, удавалось вырваться из окружения, но пока все такие прорывы удалось догнать и остановить. Последний, один из самых крупных, мы с Гобом как раз и застали. Ширай Кесарр и аршаин Бинор как раз и отвечали за то, чтоб отсекать подобные попытки. Они бы и в этот раз справились, но без тени зависти признали – без меня жертвы были бы в десятки раз больше.
– А где араршаин Жан-Але? – спросил я. – Вы ни разу о нем не упоминали за это время?
За этим, в общем-то простым вопросом, повисло тяжелое молчание.
– С ним что-то случилось? – тревожно переспросил я, вспоминая, как в нашу последнюю встречу маг жаловался, что становится слишком стар.
– О нет, с араршаином, наверно, все в порядке, – поникши, грустно ответил Бинор, и, видя мое непонимание, уточнил. – Он бросил нас еще в начале зимы, как только узнал от шмона Аледе о грядущем вторжении. Он покинул нас, когда его помощь была нужнее всего, взвалив всю ношу на плечи магистра Иссы. Когда шираи умирали, и у простых аршаинов, как я, не хватало сил, чтоб излечить их тела, Жана-Але тут не было. И даже сам магистр Исса всегда гневится, когда ему задают вопрос о бывшем друге и соратнике.
– Но куда он мог уехать? – непонимающе, переспросил я.
Мое понимание того, что за человек Жан-Але, не позволяло допустить, что он мог просто бросить доверившихся ему людей в самые сложные времена.
– В этом-то все и дело, – продолжил Бинор, – когда он улетал, то сказал, что ему надо срочно в Багряный Храм, лишь в библиотеке которого можно найти ответы на все вопросы. Но когда весной приехали Багряные стражи Храма, мы узнали, что араршаин там так и не показался. Куда он делся – не знает никто.
А вот это уже действительно было странно. Жан-Але, способный под орех разделать даже Беара, не мог попасть в какую-то ловушку, тем более, когда он куда-то спешил, то всегда пользовался собственными крыльями. Вообще, он был единственным крылатым человеком, которого я встречал в Латакии. Тут попадались всякие люди, с щупальцами вместо ног и с клешнями вместо пальцев; с двумя, четырьмя и даже шестью руками; ростом от полу метра до трех с половиной – но крылатый был всего один, Жан-Але. Я видел, что разговор о араршаине моим собеседникам неприятен. Они не обвиняли его прямо в своих бедах, но подсознательно винили в том, что он скрывался неизвестно где, пока они рисковали своей жизнью за Латакию.
– Хорошо, что ты приехал, – сказал тогда ширай. – Ты очень сильный аршаин, твоя помощь нам будет очень кстати. Когда ты сможешь вернуться в строй?
Это был интересный вопрос. Только после него я наконец окинул взором свои внутренние резервы, чтоб оценить, сколько же сил забрало мое заклинание. И ужаснулся. Нет, конечно, я был далеко не опустошен – но одно волшебство отняло почти треть того запаса, что я по крохам копил все это время. Это была в магическом эквиваленте огромная величина, которую я использовал совершенно бездарно. Но я не стал показывать свое огорчение. Если кто что-то и заметил, то разве что Гоб. Он вообще очень внимательный. Иногда умеет часами стоять без звука, как будто его и нет, а потом оказывается, что он не только все внимательно слушал, а и заметил мелочи, другими опущенные. И анализирует он тоже хорошо. В мире, где у каждого человека своя собственная мимика, связанная с особенностями строения лица, по нему тяжело что-то прочитать. А Гоб умеет. Посмотрит иногда на какую-то злобную физиономию, три красных глаза огнем горят, из хобота пар идет, и замечает: "да это он шутит, по лицу видно, совершенно несерьезный тип!" Только такой, как Гоб, и мог заметить, какую горечь от напрасных трат драгоценной силы я испытал.
– Я уже готов, – ответил я, и, на всякий случай, предупредил. – Повторить еще такое раз заклинание вряд ли смогу, а так – полностью к вашим услугам. Можем хоть сегодня отправляться, тем более я уже давно мечтал Иссу повидать.
– А вот это не получиться, – огорчил меня Кесарр, – сейчас Иссы с войсками нет.
– А где он? – удивился я.
– Он четверо суток назад, когда уже стало понятно, что сдержать врагов мы сами сможем, – продолжал ширай, – в Хонери уехал. Там какие-то проблемы, нужно срочно его вмешательство. Я не знаю точно, если хочешь, можешь с теми, кто приехал оттуда, поговорить. Они привезли письмо, где магистра Иссу просят при первой же возможности приехать. От лица Совета Латакии письмо, не серьезное, но он почему-то прислушался, оставил на заместителя войска, а сам ускакал прочь.
– Письмо? От Совета Латаки? – переспросил я. – Но этого не может быть! Я точно знаю, что Иссу никто срочно в Хонери не вызывал…
– Я не знаю, – пожал плечами Кесарр, – это он мне так сказал.
Так продолжалась моя черта невезения. Хомарп и Авьен уехали в неизвестном направлении, Жан-Але пропал, с Иссой разминулся. Если бы не блуждал, а сразу догадался проводника взять, то еще тут его бы застал. Хотя, Гоб прав – тогда бы я с ним не встретился. Ведь я как раз и "нашел" его лишь потому, что меня далеко в сторону занесло.
– Жалко, – сказал я, но отступать уже было поздно – не мог же я сказать, что без Иссы мне тут нечего делать, и я уезжаю прочь его догонять. – Ладно, поехали смотреть, чем я вам с врагами могу помочь.
Мы собрались и поехали. Я сначала думал для Гоба еще одного коня попросить, а он не захотел. Сказал, что ему и так хорошо, вот и ехали мы вдвоем на одной лошади, под удивленные взгляды окружающих. Зато можно было спокойно поговорить, не опасаясь, что нас кто-то другой услышит.
– Как я понимаю, своих "знакомых" ты тут не нашел?
– Нашел, но не тех, кого искал, – откровенно признался я.
– А хорошие у тебя знакомые! Магистр Воинов Пограничья и араршаин – Моше, а ведь ты далеко не так прост, как сразу мне подумалось. Что-то в тебе не так, да вот никак не могу понять, что именно. Вот был бы ты шмоном, тогда да, все бы сразу на свои места стало…
– А почему я не могу быть шмоном? – удивился я.
– Так если ты шмон – где твоя даву? Шмон и даву, паря, по определению неразлучны, мог бы и сам до этого додуматься.
– Эх, знал бы я сам, где она сейчас… – горько заметил я.
Гоб сразу понял, что за этими словами стоит. Понял, и не отстал от меня до тех пор, пока я ему всю свою историю не рассказал. В самых общих чертах. Ехать нам несколько часов было, так что в детали я не вдавался. Например, про то, как я свою силу добывал, ничего не сказал. И про карту. А когда я закончил, Гоб только и смог сказать:
– Ну, Моше, ты даешь…
И замолчал. Это, наверно, был первый и единственный случай на моей памяти, когда он не нашел, что сказать. Так, молча, мы и доехали с гоблином до позиций окруженных врагов.
Только тут я смог их, наконец, рассмотреть. Правда, пока мертвых. В прошлый раз я их уничтожил, но при этом у меня в памяти никаких воспоминаний не осталось. "Враг", некое общее слово, некий абстрактный образ. Мне почему-то всегда казалось, что это какие-то чудовища. Хотя куда уж страшнее некоторых моих знакомых ашба, людей, из этого мира… О врагах всегда говорили просто, "дарлах", что и значит "враг". Как будто всем должно быть очевидно, что под этим понятием скрывается. Мы же тоже, когда говорим "солнце", не уточняем, что это желтая звезда, которая светит с неба. Все и так понимают, что это такое.
Но все оказалось намного банальнее и прозаичнее.
Враги были серые. То есть конечно, их можно описать очень подробно, в деталях. Но слово "серые" подходит к ним лучше всего. Серая, абсолютно невыразительная внешность. Серый цвет кожи. Серые шкуры, даже кровь не красная, а какая-то темно-серая, почти черная. Все враги были абсолютно одинаковые: высокие, худые, нескладные фигуры, с большой головой и длинными руками. Одинаковые лица, лишенные волосяного покрова, те же нос, рот, три глаза, один из которых располагался посреди лба. Длинные, утонченные, даже аристократические пальцы на руках. Одинаковое оружие – примитивные каменные топоры, деревянные копья, пращи. Все, естественно, тоже серое.
Теперь, когда я смог их рассмотреть вблизи, враги совершенно не казались страшными. Если забыть о сером цвете, то в них, по крайней мере внешне, было больше человеческого, чем у многих моих местных знакомых. Враги оказались не чудовищами, не адскими монстрами, а обычными примитивными дикарями. Только, по капризу эволюции, серого цвета.
– Это и есть страшные враги? Угроза всей Латакии? – тихо произнес я, но Гоб меня расслышал.
– Сразу видно шмона. Ты не обманывайся их внешностью, паря. Враги хитры и коварны, сильны, как дюжина коней, и выносливы, как горный гархар.[5]
[Закрыть] И пусть их оружие тебя тоже не вводит в заблуждения, топоры из камня ундрок способны рубить любой металл. Продажа трофейного ундрока всегда была одной из основных статей заработка служивших в пограничье тадапов и многие из них после службы становились состоятельными людьми. Ты, Моше, наверно думаешь, почему бы с врагами не договориться, если они так на нас похожи? Не ты один такой умный, такие речи раньше часто звучали – да вот только не хотят враги с нами говорить. Для них уничтожение Латакии едва ли не смысл всей жизни, хоть точно никто не знает – в плен враги не сдаются, и сколько их не пытай – ни слова не скажут.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил я.
– Да так, шел как-то по лесу, птица на плече села и нашептала, – неопределенно отмахнулся Гоб.
Гоб вообще такой. Он мне хоть и друг, но никогда не признается, откуда что-то узнал. А знает он много. Уже было немало случаев убедиться, что не спрошу – на все ответит. А как начнет ухмыляться в ответ, так сразу все желание продолжать расспросы пропадает. У него клыки хоть и гнилые, но острые. И когти такие, что лучше не рисковать.
А потом мы добрались до основных сил. Честно говоря, я представлял себе окружение врагов немного по другому. Мне виделось, что те стоят, прижавшись, у стены, а шираи с тадапами и гвардией их добивают. В реальности все оказалось совсем не так. "Окружение" чисто условное, до самой Границы еще почти пять километров было, где горели тысячи и тысячи вражеских костров. А тут горели наши костры. Хоть все воины и были в доспехах и с оружием, никакой стены копий, упирающийся в последних из врагов, как я это себе воображал, и близко не имелось. Тем более, какое же это "окружение", если враги спокойно могли в любой момент отступить за стену, или с той стороны им могло прийти подкрепление? Позиция была скорее патовая – шираи не могли разбить противников или отбросить их по ту сторону Границы, у тех же не хватало сил прорваться через наш кордон в Латакию. Война была еще не выиграна, прорыв не остановлен. Серые просто копили силы, чтоб одним ударом разгромить наше войско, последнее, что отделяло их от долгожданного вторжения в Латакию.
Как правильно заметил Гоб, не я один такой умный. Ситуацию все прекрасно понимали, но поделать ничего не могли. Добить врагов сил не хватит, подкрепление ждать неоткуда. Значит "делай, что должен, и будь, что будет". Этот девиз, наверно, "изобретали" заново все, кому не лень. Древние индусы в эпосе "Махабхарата" вложили их в уста Кришне, древнегреческое учение стоиков избрало эти слова своим девизом, их же приписывают древнеримскому писателю Катону, эти самые слова были лозунгом короля Артура, средневековых французских рыцарей, а иногда с их авторством связывают Конан Дойля и даже Льва Толстого. Вот и стояло войско Латакии, убеждая само себя, что это оно окружило врагов и лишь ждет удобного случая их добить, а не наоборот.
К этому времени даже название для нашествия уже придумали, "ширай батхара", что примерно можно перевести как "главная орда", "высшая орда", "орда орд". А вот суждено ли ему будет прижиться, зависело от того, уцелеет ли хоть кто-то из тех, кто тогда "сторожил" многосоттысячную вражескую орду. В принципе военная история утверждает, что максимальный размер античных армий превышал десять тысяч воинов. Тумены и легионы сводились к этой цифре, все что выше – преувеличение летописцев. При средневековом уровне большим войском невозможно было управлять и надежно его снабжать. Если пехоты можно и добавить, то лошади элементарно съедят всю траву. Однако враги не знали военной истории, у них не было лошадей, а потому они и не постеснялись напасть всей своей массой.
Так что дела обстояли далеко не так благополучно, как могло показаться из рассказа Кесарра и Бинора.
К нам навстречу выехал очередной ширай-богатырь, среднего для шираев двухметрового роста, иссиня-черного цвета кожи и с иглами ощетинившегося дикобраза вместо волос.
– Это ширай Пайач, – шепнул мне подъехавший Кесарр, – правая рука магистра Иссы. Теперь он координирует все наши действия, пока магистр в отъезде.
– Ширай Кесарр, аршаин Бинор, кого вы привели? Почему оставлен пост, с чем связано нарушение моего приказа держать дальний рубеж? – спросил Пайач спокойным голосом, в котором чувствовалась властность и прямая угроза.
– Это аршаин Моше, – представил меня Бинор.
– И его шут Гоб, – представил сам себя Гоб.
– Аршаин, это хорошо, – в голосе Пайача угроза сменилась удовлетворением. – Гоб, это плохо.
– Почему плохо? – невольно вырвалось у меня.
– Потому что там, где появляется этот бродячий музыкант, у которого тысяча имен, и ни одного собственного, всегда случаются неприятности. Но это не имеет значения. Потому что если его угораздило тут появиться, то избавиться от него все равно не выйдет, – туманно ответил ширай.
– И я тоже рад тебя видеть, Пайач, – соскочив с коня, Гоб отдал шутливый поклон.
– Аршаин Моше, – не обращая больше внимания на гоблина, ширай обратился ко мне, – насколько велика твоя сила? В чем твоя стихия? Чем ты нам можешь помочь?
Вопросы были какие-то общие, но я не обманулся. Это было не пустое любопытство, а потребность командира в полной информации, чтоб оптимально использовать мои возможности. Я встречал таких людей, как Пайач. Они – идеальные командиры, для которых не существует отдельных людей, а лишь солдаты с теми или иными физическими возможностями, которых оптимально там-то и так-то. Я как-то познакомился с одним лейтенантом армии обороны Израиля. На гражданке – милый человек, из Днепропетровска в начале девяностых иммигрировал, можно с ним и о искусстве, и о литературе поговорить, и даже о политике. А на службе настоящая машина. Враги перестают быть людьми, становятся целями, гражданские просто исчезают, подчиненные – роботы, которые лишены права думать и обязаны исполнять любой его приказ. Пайач тоже был таким – таких людей взгляд выдает, не пустой, не жестокий, а беспредельно-холодный. Как будто не в глаза живого человека, а в объектив камеры киборга смотришь.
– Он одним заклинанием уничтожил весь харайам, что мы пытались остановить, – вместо меня ответил Кесарр.
– Это правда? – переспросил меня Пайач, прекрасно понимая, что Кесарр не мог солгать.
– Да, – признался я, – но это заклинание отняло у меня слишком много сил. Сейчас я на такое не способен. Однако я думаю, что смогу быть полезным по многим направлениям – мой учитель никогда не ограничивался одним типом магии, и я достаточно свободно владею всем ее арсеналом.
Между прочим, чистая правда. Ахим всегда говорил: "когда аршаин утверждает, что он не может сотворить заклинание, потому что он специализируется по другим, то значит он просто слишком глуп". Я увидел, как при моих словах удивился Бинор. Для него, наверно, это было вроде откровения. Он даже предположить не мог, что "заклятый приятель" Ахим Растерзал может не только чудаков, пожелавших магию изучать, собирать со всего мира, а и реально обучить магии. Хотя на самом деле, конечно, Ахим ничему не учил. Он просто философствовал, и до меня только потом доходило, что иногда его общие мысли ни о чем давали мне больше, чем конкретные наставления аршаинов Ли или Мало Поела.
– Это плохо. Значит, тебе предстоит стать "полезным по многим направлениям". Поехали, я введу тебя в курс дела и объясню будущие обязанности.
Тогда я еще не понимал, почему "плохо". Но очень быстро понял. Это для меня плохо. Если обычный шаин-лекарь приписан к той или иной части, боевой аршаин знает свою позицию в строю, то мне приходилось быть там, где я нужен. Прорываются враги? Прикрывай огненными шарами. Прорыв окончен? Лечи раненных. Следи за погодой, помогай магию доспехов шираев обновить, а то и просто показывай солдатам фокусы, чтоб боевой дух поднять. Хоть и не надолго, но мне предстояло стать настоящим универсальным магом в условиях боевых действий. Но тогда я этого еще не знал. Пока мы ехали к войскам, я спросил Гоба:
– А откуда Пайач знает тебя?
– Да так, довелось как-то пару раз ему жизнь спасти… – отмахнулся Гоб, как будто спасение жизни ширая, это какое-то ежедневное мероприятие, как утренняя гимнастика или сон.
– А чего же он тогда про неприятности говорит, с тобой связанные? – все же попытался добраться до истины я.
– Да я и не знаю. У Пайача вообще фантазия богатая. Когда он над пропастью висел, а я его за руку удерживал, то он меня ходячей неприятностью не называл. Может потому, что это я его невольно в пропасть сбросил…
– Ты? А зачем? – удивленно воскликнул я, ширай, к счастью, не услышал.
– Да невольно как-то вышло. Мы на узкой горной тропе встретились, а он почему-то решил, что я уступлю ему дорогу… Я же говорю – богатая у него фантазия! И музыку он мою не любит. Не знаю, почему. Это еще с той зимы повелось, как мы три месяца вынуждены были в горной пещере укрываться, лавиной горной засыпанной. Весны ждали. А там такая акустика была, такое эхо! Я не мог не насладиться сладкими звуками музыки!
Бедный Пайач… Я себе хорошо представил, три месяца, бок о бок, с музицирующим Гобом… Я бы после этого его не "ходячей неприятностью", а более нехорошими словами назвал.
– Что же вы в горах делали? – спросил я.
– Гархаров приручали.
Тогда я еще не понял, что это значит. Но запомнил. Потом разузнал – так как считается, что гархара приручить невозможно, то выражение "гархаров приручали" следует понимать, как "луну с неба доставали" или "море ложкой вычерпывали". Когда человеку говорят, "гархара приручи!", то это значит "сделай невозможное". А еще позже я узнал, что Пайач с Гобом действительно во время своего похода в горы занимались тем, что приручали гархаров. И Гоб не отшучивался, а ответил чистую правду, только так, чтоб ему не поверили. Такой вот мне достался друг.
А потом мы ездили по войскам, и Пайач рассказывал мне, что здесь и как, и что от меня требуется. Долго рассказывал. Лично. У них тут были с аршаинами большие проблемы. Невоеннообязанные, маги не очень любили воевать, а потому помощь добровольно пришедшего аршаина была очень кстати. Вот и занимался мною временный руководитель всего этого бедлама лично.
Тогда я много нового узнал. Например, оказывается, все доспехи шираев зачарованы. Их зачаровывают при ковке, чтоб прочными были, и от магии защищали, а чем больше их рубят, тем слабее становятся чары. Сами по себе они сотни лет могут храниться, а стоит шираю в гущу схватки сунуться, а шираи никогда в стороне не стоят, так сразу чары износятся. Специалистов по из "зарядке" среди аршаинов мало, это редкое умение. И когда на вопрос Пайача "умею ли я", я ответил, что "без проблем!", он заметно повеселел.
Действительно, без проблем. Я никогда ничем подобным не занимался, в школе Ахима даже предмета такого, по зачарованным артефактам, не было. Пару раз, вскользь, упоминали, что можно, якобы, заклинания на какие-то вещи наложить, может даже держаться будут. Но Ахим научил меня главному – верить в свои силы. Ритуал вторичен, самым сильным магом на земле может стать любой человек, если он достаточно умен и предприимчив, чтоб как я, организовать компанию по "скупке душ". Главное – я верю, что я это могу, подхожу к доспехам, желаю, чтоб их защита восстановилась, и она восстанавливается. Сил, конечно, много вытягивает, много больше, чем "правильный" ритуал, как это другие аршаины делают. Зато намного быстрее.
А что до расходов силы – тут я очень быстро смекнул, что умирающие солдаты – благодатный материал для некроманта. То есть тех, кого можно было спасти, я спасал по мере своих сил, а с безнадежными просто беседовал. Меня многие знали, тут почти половина войска из Хонери пришла. Вот и просили, кто "последний привет" жене и детям передать, кто более прагматично, о семье позаботится. Иные вообще просили сделать так, чтоб на их могиле дерево вечнозеленое цвело. Были даже такие, которые, умирая, просили "врагов разбить", чтоб их смерть была не напрасной. Я честно обещал выполнить все их последние желания, вот они и давали мне некромантическую мощь своей смерти.
А умирали многие. Это когда мы приехали, было недолгое затишье. Потом я убедился, что враги отнюдь не сидят спокойно в "окружении", а каждый день пробуют его, обламывают зубы, но не сдаются. Моя помощь требовалась постоянно, а еще меня берегли, как какое-то сокровище. В первые ряды не пускали, всегда прикрывали несколько шираев, чтоб, не дай 36 богов, случайная праща камнем мою драгоценную голову не разбила. Собственно говоря, я и сам был не против – я Латакию уже успел полюбить, как новую свою родину, но умирать за нее пока не собирался.
Слухи обо мне ширились самые разные. То есть в основном правдивые, что я – один из богатейших людей Латакии, сколотивший свое состояние за несколько месяцев. Что я – один из самых сильных магов. Что я член Совета Латакии, что при мне всегда пребывает "лютый дикарь", следящий со своими ятаганами, чтоб с моей головы ни один волос не упал. Последнее уже не совсем правда, Гоб тогда действительно возле меня шатался, но следить за моими волосами – последнее, о чем он думал. Поэтическая натура, Гоб в те дни говорил только о двух вещах – о музыке, когда рядом был Пайач, и о том, как лучше всего врагов рубить, когда рядом были другие. Иногда такие перлы выдавал, что они мигом по всему войску расходились.
