Текст книги "Башня Драконьей Кости"
Автор книги: Михаил Высоцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Нет, Гоб, боюсь, без тебя я не справлюсь.
– А я и не сомневался в этом, держись покрепче, и смотри, гитару мне новую не сломай!
Гоб очень дорожил этим музыкальным инструментом, утверждая, что он превзошел даже свой прошлый шедевр. Мне было тяжело сказать, как по мне, так звучание было тем же самым. Но у меня слух не идеальный, могу и ошибаться. Что я совершенно не понимал – зачем мой приятель сюда гитару прихватил? Привалы мы не планировали, а играть перед ловушками… Один раз помогло, но ведь "музыкальные" ловушки не так уж и часто встречаются.
Так что мне пришлось несколько потеснить музыкальный инструмент, пристраиваясь за спиной Гоба. Для надежности, я даже примотал себя к нему веревкой. Как только гоблин убедился, что я устроился, так сразу же и полез.
Тут же я придумал новую кличку Гобу – "человек-паук". Действительно, он не поднимался по лестнице, он взбегал, едва ли не прыгая с перекладины на перекладину. Ни высоты под нами не боялся, ни того, что рука или нога соскользнет. Да еще и мотивчик себе под нос напевал. Я хотел было вообще в шутку предложить, чтоб он еще и флейту в зубы взял, но вовремя одумался. С Гоба станется, решит лишний раз свою удаль показать, а мне потом падай.
Причем, когда мы поднялись, мой приятель даже не запыхался – все такой же свежий и бодрый, когтем в глазу ковыряет. Гнилые зубы демонстрирует. И даже не замечает, что вокруг змеи, одни лишь змеи, и все они в нашу сторону смотрят. И ничего доброго от них ждать не приходится.
– Гоб, – не двигаясь с места сказал я, – сохраняй хладнокровие – ты их не видишь, но вокруг нас змеи. Они нас изучают, и, я боюсь, вот-вот набросятся…
– Эти-то? – спросил Гоб, ухватив одну из змей за шею и уставившись ей глаза в глаза.
– Так ты что, их видишь?
– Конечно вижу, я на таких в свое время в пустыне насмотрелся! Там гадюшник редкий, каких только тварей повидать не довелось – бывали и такие. Между прочим, самые безопасные!
– То есть мы можем не боятся их укусов? Они не смертельные?
– Почему же? Долгая, мучительная смерть – у них на языке сплошной яд. Но мы не "можем не боятся", мы "должны не боятся" – эти твари прекрасно чувствуют чужой страх, и только тех, кто их боится, и кусает. Да, зверь? – спросил он у змеи, которую держал в руке. – Думаешь, я боюсь тебя? Э, не, красавица ты моя, это ты меня боишься! Знаешь, сколько таких, как ты, я за свою жизнь зарубил? У вас такой вкусное мясо, хочешь стать мясом, красавица? Я это могу быстро устроить!
Змея в руках Гоба заволновалась, и я уж было подумал, что сейчас его укусит, но нет. Она вырывалась всеми силами прочь, и только мой приятель ее отпустил – тут же забилась в самую кучу товарок, подальше от столь опасного гоблина.
– Гоб, она как будто тебя поняла!
– Конечно поняла! Слов они не понимают, но что у человека на уме – прекрасно, дай время, и я этих хищниц в домашних зверьков превращу! Они же такие трусливые…
Я поверил Гобу. И не боялся. Когда мы шли по лестнице, а под ногами у нас ползали в огромном количестве ядовитые змеи. Совсем не боялся. Только, на всякий случай, попросил Гоба с его саблями подстраховывать – кто их знает, вдруг и среди змей бешенные встречаются.
А потом мы подошли к воротам. Огромным, запертым воротам, намного более торжественным, чем те, через которую мы зашли в башню. И все ворота были в узорах. Странных, не человеческих узорах, примитивных, но прекрасных. Это были картины из жизни, только не людей, а серых и богов. Уже знакомые мне примитивные, детские изображения тридцати шести богов на этот раз были не нарисованы отдельно, а были частью пейзажа, органично вписываясь в жизнь, в быт серых. Такую же примитивную жизнь, где не знали ни огня, ни колеса, не приручали домашних животных, а жили дикими общинами прямо на природе. Под мудрым руководством богов.
Мне почему-то одной этой картины хватило, чтоб понять, что произошло. Серые слишком сильно зависели от богов. Они не умели сами думать, принимать решения, всегда ожидая, что боги за них все сделают. И когда боги устали, ушли на покой, они призвали в этот мир шмонов, представителей других миров, надеясь, что мы научим серых думать самих. И самих принимать решения. Так и вышло, пусть и невероятно кровавым способом. Неприспособленные серые, вытесненные из мира более живыми, активными людьми, вынуждены были сами приспосабливаться к новым условиям, и теперь они уже стали такими, какими стали. Латакия и ее боги добились, чего хотели. Серые, родные дети, ашба, дети приемные, выросли, и им больше не нужна была помощь и руководство мудрых родителей-богов. Но какой же крови, каких жертв это стоило…
Это было не знание, не гениальная догадка. Просто я подумал, что так все и произошло, и Гоб тоже так подумал. А если два человека одновременно приходят к одной и той же мысли, то это озарение, а потому так оно, скорее всего, и было.
– Ну что, Моше, открывай! – усмехнувшись, сказал Гоб, и я толкнул ворота.
Им не нужен был ключ – ворота распахнулись моментально и беззвучно, пропустив нас к последней лестнице, которая и вывела на площадку сверху башни. Совсем небольшую, открытую, без загадочного освещения. Мы стояли под открытым небом, на котором луна уже почти скрыла солнце – остался лишь самый краюшек. А это значит, что в башне мы провели намного больше времени, чем задумывали – местное затмение длилось больше восьми часов, хоть по моему внутреннему времени и казалось, что мы добрались сюда намного быстрее.
Но сейчас нас интересовало не солнце, все равно, по словам серого, "Чудо родится не раньше, чем исчезнет солнечный свет". А загадочный столик посреди площадки – ничем внешне не примечательный, покрытый толстым слоем какой-то серой пыли. Однако, за неимением других объектов, было ясно, что именно на этом каменном столике Чудо и родится. Осталось лишь подождать, а потом, как-нибудь, попробовать Чудом исправить то, что совершили когда-то люди…
Легко сказать. Когда я попробовал подойти к столику, вокруг моих ног вспыхнули искры, и меня как будто током ударило. Не сильно. И оттолкнуло прочь. Я не сдавался, сделал еще несколько попыток, попытался магическим жезлом отводить эти искры – бесполезно. Единственное, чего смог добиться – искры под ногами больше не били меня током, но отталкивали по прежнему. А Гоб только стоял в стороне, и улыбался, наблюдая за моими безрезультатными попытками. А потом, едва ли не впервые на моей памяти, сам первым высказал свое мнение:
– Ну что, Моше, видать, не даром в Предсказании говорилось про "святого и безгрешного юнца" – поспешил ты на Авьен женится, не мог уже немного подождать…
– Да, это бы все равно ничего не решило, – отмахнулся я, – если действительно так, то какой же я святой? И безгрешный? Гоб, ты уверен, что именно по этому я не могу пройти? Но ведь тогда все пропало… Мы же не можем спускаться вниз и искать по всей Латакии этого юнца, остались считанные минуты, пока родится Чудо, и…
– Эх, молодежь-молодежь, всему вас приходится учить!
Зевнув и расправив плечи, не ставшие от этого менее сгорбленными, кривоногий гоблин своей неповторимой перекачивающейся походкой отправился в сторону каменного стола, и его, в отличие от меня, уже ничто не останавливало.
– Ты? Святой и безгрешный? – не выдержал я.
– А ты как думал? – без тени сомнений в голосе ответил мой приятель, внимательно изучая со всех сторон столик. – Я же тебе много раз говорил, что я – самый лучший, самый умный, самый самый, ну чем тебе не святой? А ты еще сомневался! Ладно, кидай свою палку, будем чуда ждать!
И мы ждали чуда. Гоб и я.
Когда от диска солнца остался лишь узкий серп, вокруг потемнело, а на столе стало происходить нечто загадочное. Хоть никакого ветра и не было, пыль, на которую я до этого и внимания особого не обратил, начала вихриться. Она поднялась над столом светящейся воронкой, закружилась все быстрее, быстрее, пока не превратилось в некое пятно, вновь опустившееся на каменный стол. И остановилось. Только теперь это была не пыль, а средних размеров белый шарик, чуть крупнее мяча для большого тенниса. Светящийся.
Не только я, Гоб тоже, видать, удивился – такого поврота событий мы не ожидали. Что делать с этим мячом – одни боги знают, ну мой приятель и взял его в руки, осматривая со всех сторон и выискивая подсказки.
– Ты что-то чувствуешь, Гоб? – спросил я.
– Да ничего. Булыжник, как булыжник – на Чудо не сильно смахивает.
И как только он это сказал, солнце окончательно скрылась, мир укутала тьма, и только мячик в руках Гоба сверкал все ярче, и ярче. А потом, когда Гоб его коснулся магическим посохом серого, просто так, взял, да и треснул. До меня наконец дошло, что никакой это был не мячик, и не булыжник, а обычное яйцо. Возникшее из пепла. Яйцо феникса. Иначе не скажешь.
Тем временем и феникс появился. Милый, маленький феникс, похожий на утенка, сверкающий столь ярко, что его свет, казалось, должно было быть видно по всей Латакии. Только этот свет, почему-то, совершенно не резал глаза, а только радовал божественной своей чистотой.
– Вот чудо-то какое! – невольно вырвалось у меня, и я осознал, что это и есть Чудо. Которое наконец родилось.
– Что ты чувствуешь, Гоб? – повторно задал я свой вопрос.
– Я не могу это описать словами, просто…
А потом все исчезло, и остался только голос. Голоса".
– Что ты чувствуешь, Гоб?
– Я чувствую тебя, и я чувствую его – и ты его тоже чувствуешь.
– Да, я чувствую его. Что ты хочешь, Гоб?
– А что он может дать?
– Он может дать все. Он – Чудо, он – дар богов, он рождается для того, чтоб сотворить невозможное. Ты можешь пожелать, и он исполнит. Любое твое желание, он не добрый, и не злой – он Чудо, а чудеса не бывают добрыми и злыми. Что ты желаешь, Гоб?
– Я желаю… Я многое желаю. Я желаю, чтоб я родился таким же, как все, а не подобным уродцем. Я желаю, чтоб мне никогда не пришлось взять в руки оружие, чтоб музыка была моим оружием, потому что лишь творить есть счастье. Я желаю… У меня очень много желаний. Но я ведь могу пожелать только что-то одно, да?
– Да, Чудо может исполнить лишь одно желание. Абсолютно любое, но только одно. Это твой выбор. Ты должен сделать этот выбор, твоя душа, но помни – Чудо исполняет лишь искреннее желание. Сделай свой выбор. Время уходит, Чудо должно обрести свободу. Что ты решил, Гоб?
– Я решил… Да, я решил. Чудо. Я знаю, ты можешь вернуть старые времена – но это будет плохо. Ты можешь оставить все, как есть, но это будет еще хуже. Прошлое не вернуть, настоящее не остановить – так подари же будущее. Сделай так, чтоб не стало больше никаких Границ, чтоб вновь мир был един, как было ему предначертано изначально!
– Твое желание искренне, Гоб. Оно будет исполнено.
"Я так тогда и не понял, кто с кем говорил. Вроде бы я с Гобом, это были наши голоса, но не наши слова. Я просто не мог такое сказать, это моими устами говорило нечто. Или все же я. Не знаю. И Гоб говорит, что это были не его слова – он бы никогда не произнес про желания «быть таким, как все» и «заниматься музыкой». Правда признал, что подсознательно об этом иногда думает, но чтоб потратить Чудо на такие мелочи… «Никогда!!!» – вот так, с тремя восклицательными знаками, заверил мой приятель.
Но это было потом. А в тот миг, как Чудо нам пообещало исполнить желание Гоба, феникс взлетел. Он уже был не утенком – а белой чайкой, потом лебедем, огромным золотистым альбатросом, драконом, крылья которого закрыли пол неба. Феникс рос и рос, кругами поднимаясь в небеса над Башней Драконьей Кости, его сияние становилось все ярче, а потом он запел. Это была песня без звуков, песня самого прекрасного существа, что только может существовать. Она звучала прямо в голове, и даже Гоб никогда не пытался воспроизвести ее, потому что это было бы святотатством по отношению к подобному божественному мотиву.
Когда же Феникс допел свою лебединую песню, он вспыхнул сверхновой звездой, превратившись в пепел. Его прах был развеян по всему миру, чтоб вновь, за века и тысячелетия, собраться тут, на вершине Башни Драконьей Кости. И через тысячи лет подарить миру новое чудо. Какое оно будет – это уже зависит не от нас.
И тут выглянуло солнце.
Мы с Гобом еще долго сидели на вершине башни. Смотрели на мир. Новый мир, где не стало сказочной Латакии, границы и вечно ледяных земель серых. Этот, новорожденный мир, что-то потерял, но что-то и приобрел. Из него ушли некоторые краски, чуть-чуть разбавленные серостью, уже никогда не будет столь зеленых листьев и золотых крон деревьев, зимой будут морозы, а летом будут случаться засухи. Людям и серым придется учится заново уживаться друг с другом, им дан второй шанс, и от всех, от нас с Гобом тоже, зависело, сможем ли мы его использовать. Но все это тоже будет потом. Потому что пока, символично, над миром загоралось солнце, а там, внизу, меня ждала единственная любовь моей жизни.
Предсказание исполнилось окончательно, и исчезло со стен Башни Драконьей Кости. А его место заняло другое. Его еще предстояло изучать и расшифровывать грядущим поколениям, но это уже совсем другая история".
