Текст книги "Башня Драконьей Кости"
Автор книги: Михаил Высоцкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Только Беар, сидевший там же, не принял в нем участие. Он все это время сидел в углу, обхватив голову сразу шестью руками, и только раз за разом повторял: "я не хочу, чтоб из-за меня гибли люди, я не хочу, чтоб из-за меня гибли люди"… Таким его и нашли.
Были разные суды. Я не принимал в них участия, и без меня хватало обвиняемых и судей. Хоть многих мятежников и казнили, тех, кто не совершал убийств простых людей, и кто искренне покаялся, простили. Может, это и была ошибка, но среди судей как раз было немало тех, кто сам пострадал от произвола "истинных стражей", и если они смогли простить – то кто я такой, чтоб осуждать их решение?
Еще у меня случился разговор с Ахимом. Нет, я его ни в чем не обвинял, потому что он искренне желал добра Латакии, и только из лучших соображений поступил со мной нечестно. Но я все же спросил:
– Ахим, а то, что ты говорил про мои большие перспективы, ты тоже…
– Нет, я тебе не льстил и не обманывал тебя – ты действительно сможешь стать величайшим араршаином в истории Латакии, но не сейчас – пройдут годы, пока это произойдет. Но ты успеешь. У тебя будет долгая жизнь. И счастливая.
По поводу счастья состоялся и короткий, но очень важный разговор с Хомарпом. Один на один. Ширай мне рассказал многое, о чем не посмел упомянуть при Авьен, и, среди прочего, он сказал:
– Моше, я знаю, что вы любите друг друга. Но я знаю, что между вами до сих пор есть недоговоренность. Авьен очень не любит говорить о своей прошлой жизни, о своей семье. Но ты должен знать, что это не потому, что она не доверяет тебе. Поверь, пройдет время – и ты обо всем узнаешь, как, по воле случая, узнал об этом я. В ее жизни не было ничего постыдного, ее род, о котором она предпочитает умалчивать, славен и достоин того, чтоб ты связал с ним свою жизнь. Я знаю, что тебе это безразлично, но это имеет большое значение для твоей даву – если ты хочешь быть с ней, ты всегда должен относиться к ней с достоинством, как к аристократке. Тогда она сама себя убедит, что достойна тебя, и откроет свои тайны. Поверь мне, Моше – я намного старше тебя, я прожил богатую жизнь, и многое в ней повидал. Не отпугни Авьен, и она станет твоя и телом, и душой.
– Спасибо, Хомарп, – ответил я, – я обязательно учту твои слова и последую твоему совету.
Не могли не радовать и другие новости. В которые никто сначала даже не поверил. Потому что такого просто не может быть. Только мы с Гобом и понимали, что происходит на самом деле, да Ахим, наверняка, прочитал это в моей голове. Все остальные диву давались. Как так, только что шла Шаули Емаир, из Хонери выехала свежая подмога, народ боролся со врагами, и тут враги повернулись, и ушли. Все сразу. По всей Латакии. И не просто ушли, а ушли тихо и мирно, не трогая даже тех людей, что попадались им по пути. Ушли к себе домой, через Пограничье, по ту сторону Границы, ни сказав на прощанье ни слова. Бедные партизаны, они только-только привыкли воевать, как уже не с кем – враги решили, что с них хватит, и пошли по домам. Примерно так все это комментировали. Шутливо. Хоть и знали, сколько враги загубили жизней. И человеческих, и своих. А их поведение списали на очередную странность. Мол, "это же враги, что с них возьмешь?" Никто даже не пытался их понять, поставить себя на их место и подумать, что могло заставить их уйти? Как раз тогда, когда начались дожди, и они мы могли одним рывком дойти до Хонери, после чего резать людей по всей Латакии в свое удовольствие.
А мне даже думать не надо было, потому что я просто знал. Мне еще Гоб сказал:
– Ну что, Моше, как настроение? Чувствуешь себя человеком, который от всех бед сразу Латакию спас?
– Гоб, – ответил я, – ты же сам прекрасно знаешь, что не спас еще!
– Я-то знаю, но согласись – Пророчество исполнилось. Конец света действительно отсрочен.
– Да, тут ты, пожалуй, прав.
Пророчество действительно исполнилось. Незаметно для нас самих. Причем во многом не так, как все думали – тем самым лучше всего доказав, что "предначертанное", это хорошо, а "свобода воли" все же существует.
Например, строка "подуют ветра с ледяных снежных гор". Все были уверены, что это строка про прошлую, снежную зиму. Но ведь это не так. Ветра, которые подули с снежных гор, были вызваны заклинанием Жана-Але, и принесли не холод, а долгожданный дождь. Ведь именно на горах по ту сторону Границы лежал снег, напоивший Латакию. Это мне Ахим рассказал. И Гоб тоже, они оба, независимо (наверно) друг от друга поняли, что значили эти слова.
А другую строку я понял и сам. "Полезут чудовища черной норы" – ведь она тоже сбылась. Просто я ее неправильно прочитал. И все ее неправильно читали. Если читать правильно, то она, дословно, должна звучать так – "в жизнь людей вмешается вызывающее ужас существо, обитающее в расположенных под уровнем грунта помещениях". Ужасная формулировка. "Расположенное под уровнем грунта помещение" – для всех очевидно, что это "нора", существо, да еще и внушающее ужас – это чудовище, причем оно там явно не одно, а как оно еще может вмешаться, кроме как не "полезть"? Не отправятся же люди к нему на встречу добровольно.
А на самом деле как раз все не так. Или "подземелья создателей" не под уровнем грунта? Или Зверь не может внушить ужас? Я уж не говорю о том, что в жизнь людей, а именно меня и Гоба, а через нас и всех остальных, он точно вмешался. Вот такое вот вышло двойное толкование, а когда я с Гобом поделился, он меня даже похвалил. Сказал, что красиво я придумал.
Но, забыв о "юнце", так до сих пор и не уверен, что под ним был именно я, все же я далеко не "безгрешный", не стоило забывать, что в Предсказании говорилось лишь "отсрочить", а не "избежать" конец. Обычно все это толковали так: конец света по любому неизбежен, если его "отсрочить" сейчас, то он придет через много-много веков, а тогда пусть другие поколения что-нибудь придумывают.
Но мы с Гобом знали – Латакия дала нам отсрочку не на эпохи, не на века, а лишь до конца осени. До дня, о котором судачили разве что местные "астрономы", хотя на самом деле именно в этот день должно решиться, будет жить Латакия и дальше, или же умрет. Прямо сейчас.
Именно тогда, в начале осени, я стал писать свой дневник. Местами последовательно, местами сумбурно – произошло слишком много событий за то время, что я живу в этом мире. Холодные зимы и жаркие лета, нападения врагов и мятеж магистров, мор и путешествие в глубины земли. Теперь все думают, что это в прошлом. Люди вокруг меня радуются жизни, веселятся, полагая, что беды кончились, и дальше все будет хорошо. Пусть и бедный, но урожай будет собран – теплая осень и плодородные земли Латакии дадут возможность перезимовать, а весной начать все с начала. Враги ушли, шираи, те, что остались, вернулись. Ширай Пайач, ставший знаменитым по всей Латакии, как лучший партизанский вожак Шаули Емаир, стал магистром Воинов Пограничья, а ширай Хомарп – магистром Багряной стражи Храма.
Но я знаю, что это спокойствие – затишье перед бурей, и только от меня зависит, выживет ли этот мир, или погибнет, на этот раз окончательно и бесповоротно.
Сейчас я пишу эти строки, и все время вспоминаю те слова, что мне говорил серый. Они стоят в моей памяти, и заставляют меня смотреть на мир другими глазами…"
– Это наша земля, – говорил серый. – Мы жили тут всегда, сколько светило солнце. Это наше солнце. Мы помним его с тех пор, как его сотворили боги. Это наши боги. Мы верим в них с самого рождения той, что вы завете Латакия. Это наша мать. Мы не знали того, что можем уйти раньше срока, мы не знали того, что жизни можно лишить. Так было всегда, а потом пришли вы. Вы называете себя ашба, а тех, кто приходит, шмон, но все ашба потомки шмонов. Вы пришли тут, сначала вас было мало, потом вас становилось все больше. Мы думали, что вы – младшие дети той, что вы зовете Латакия, мы заботились о вас. Вы были немощны, вы не умели жить, вы ничего не знали о мире. Мы учили вас всему. Мы жили вместе с вами, мы помогали вам всем, чем могли, мы рассказывали вам все, что знали сами. Вы забрали у нас все. Вы лишили нас богов, это были наши боги. Вы лишили нас земли, это была наша земля. Вы забрали нашу речь. Но началось все с того, что вы стали забирать наши жизни. Зачем они вам, ашба? Мы всегда были с вами добры, зачем вы начали жечь наши дома? Почему вы убивали нас, всех, вы не жалели никого, а на коже наших младенцев вы писали ваши книги. Зачем, ашба? Что мы сделали вам, что вы назвали нас врагами? Вы начали убивать нас тут, в месте, которое вы назвали Сердцем Латакии. Это и наше сердце. Тут жили наши боги, тут пролилась первая кровь, а потом ее стало много. Очень много. Вы убивали нас повсюду, где могли. Вы стали ядом, который идет из сердца, вы отравили ту, что вы называете Латакия. Зачем вы это сделали, ашба? У тебя нет ответа.
– Мы не понимали, что происходит, – продолжал он. – Мы хотели говорить с вами, мы могли говорить с вами, потому что вы забрали нашу речь, но вы не слушали. Вы убивали тех, кто приходил говорить, а мы не могли вас убивать, потому что мы не знали, что это такое. Мы просили помощи у богов, но боги устали, они ушли, они сказали, что даже для них вы слишком сильны, потому что не верите ни в каких богов. Но боги научили нас убивать. Мы это делали плохо, а вы хорошо. Вы занимали все больше наших земель, вас становилось все больше, но вам все было мало. Почему, ашба? Разве вы не видели, что эта земля гармонична, зачем вы поливали ее нашей кровью? Вы думали, что на крови взойдут лучшие плоды? Но вы не сажали сады. Вы убивали землю, и нас вы тоже убивали. Мы отходили все дальше и дальше, вы шли за нами, вы не могли занять те земли, что мы вам оставили, но все равно шли вперед. Зачем, ашба? Зачем вы отбирали то, что нам не нужно?
– Но тогда мы еще надеялись, – горьким стал голос серого, – надеялись на Чудо, потому что знали, что Чудо родится. Оно рождается всегда. Оно рождается там, где сходится земля и небо, в тот миг, когда солнце и луна сойдутся на небесах. Чудо, это дар, который нам оставили боги, когда покидали нашу землю. Мы верили, что родится Чудо, и тогда вы перестанете нас убивать, и мы станем жить вместе с вами. Мы знали, когда это произойдет, мы ждали этого дня. Но вы украли наше Чудо. Зачем вы это сделали, ашба? Кого вы хотели обмануть? Чудо не знает, в чьих оно руках. Вы воспользовались этим, вы разделили всю землю на две. Зачем вы это сделали, ашба? Земля едина. Вы забрали себе все самое лучшее, и назвали это Латакия, а нам оставили все самое худшее, и никак это не назвали. Зачем, ашба? Вы надеялись, что сможете заставить жить срубленное дерево? Вы лишили нас солнца, вы лишили нас тепла. Вы подарили нам вечную зиму, вечный снег. Наши дети умирали от голода, а вы жили в мире ласкового солнца и теплых зим. Неужели вы думали, что так будет продолжаться вечно, ашба? Что ваша Граница, ваша стена, которая заперла нас в землях вечной зимы, простоит до конца времен? Мы научились есть дерево и пить снег, ашба. Вы думали, что мы замерзнем в тех краях, куда вы нас загнали, но мы выжили. Наши дети видели, что над вашими землями голубое небо и яркое солнце, и они шли в эти земли, потому что это наши земли. Но вы их убивали. Вы всегда их убивали, ашба, даже когда у нас еще не было оружия. Вам всегда было мало, но что вам это принесло?
– Та, что подарила всем жизнь, умирает, ашба, – продолжал серый, – та, что вы зовете Латакия, умирает. Она и так слишком долго жила, разрубленная пополам, но теперь умирает. Зачем вы это сделали, ашба? Разве вы не видите – вы уже лишились всего. А до этого всего лишились мы. Очень скоро она больше не сможет жить, и тогда мы все умрем. Разве этого вы хотели, ашба? Мы лишь хотим ее спасти. Она ждала, она очень долго ждала того, что родится новое Чудо. Там, где оно рождалось всегда – на вершине Башни Драконьей Кости. Вы так не хотели помнить о своем грехе, что забыли о Чуде – а ведь только оно может спасти. Вы спрятали ключ, вы думали, что все об этом забыли. Но мы помним, ашба. Мы пришли, чтоб Чудо принесло свет на эту землю, а вы не пускаете нас. Вы убиваете нас, ашба, вы всегда убивали нас. И мы убиваем вас. Те, кто молод, убивает потому, что голоден. Те, кто стар, убивает потому, что так было всегда. Те, кто глуп, убивает потому, что любит смерть. Те, кто мудр, убивает потому, что иначе вы не дадите нам путь к Чуду. Осталось слишком мало времени, ашба. Неужели вы настолько слепы? Неужели вы не видите приближение конца? Зачем вы пришли сюда, ашба, зачем пролили кровь, зачем вы разрубили ту, что дала нам жизнь? Почему вы ненавидите нас, ашба?
– Вы слепы, – заканчивал он. – Вы слепы, вы не хотите видеть, что земля умирает. Вы не хотите понимать, что ваше творение порочно, и лишь боги дают свет и холод. Вы не были вправе решать, кому жить в земле вечной зимы, вы не вправе были лишать нас солнца. Мы никогда не хотели вас убивать, мы лишь хотели жить. Вы забыли то, что было, ашба? Вы не хотите это помнить? Почему? Нет ответа.
"Серый говорил очень путано. Вроде и речь у него была правильная, и слова понятные, а все равно смысл часто ускользал. Но в общих чертах, как я понял, серые – коренные жители этого мира. А потом здесь начали появляться такие же шмоны, как и я. Почему так происходит – никто так и не узнал, но постепенно шмонов становились все больше, у них рождались дети, которые уже были ашба. То есть рожденные в Латакии. Впрочем, Латакии тогда еще не было. Латакия возникла потом, когда люди воспользовались неким Чудом, подаренным богами серым. Что это за Чудо, и почему оно «рождается», а не «происходит», серый не знал. Или не понял мой вопрос.
Они, серые, ведь действительно другие. Не такие, как мы. У них есть что-то вроде коллективной родовой памяти. То есть события давних времен они не из учебников знают, а помнят. И не могут понять, как мы, ашба, люди, можем это забыть. Я пытался объяснить, но бесполезно. Серый не видел разницы между мною, и теми людьми, что убивали его предков. Теми, что, воспользовавшись Чудом, разделили один мир на два – Латакию, где оставили тучные грунта, богатые дичью леса и рыбой реки, теплые зимы и летнюю прохладу. И безымянный мир серых, где всегда зима, и никогда нет солнца. Этого не может быть ни по каким физическим, или даже магическим, законам, но Чудо – на то оно и Чудо, что может сотворить абсолютно все.
Таким вот разделенным мир жил очень долго, но что-то нарушилось в самих основах мироздания, и подобный мир был обречен – он должен был умереть, вопрос лишь в сроке. Серые, приписывающие Латакии разум, каким-то образом общались с ней непосредственно, и знали, что она, их "мать", пообещала дожить до нового "рождения Чуда", когда все можно будет исправить, переписать заново. Сначала они думали, что и люди это тоже знают, но люди отказались от подобного знания – мало того, что забыли о Чуде, так еще и спрятали ключ от Башни Драконьей Кости, где Чудо рождалось, глубоко в подземном мире, закрыв к нему всякий доступ.
А теперь настал срок – Латакия билась в предсмертных судорогах, Чудо должно было вот-вот прийти, а люди все так же не думали об этом. Хоть и было Предсказание – обращение Латакии людям, в котором она предупреждала о грядущих бедах и умоляла помочь. Тогда серые решили сами прийти сюда – вместо обычных набегов, куда шла "неразумная молодежь, мечтающая лишь о мести и сытное еде", в ширай батхара, орду орд, собрались все серые, что еще остались на этом свете. Они пошли через человеческие земли, погибая и умирая, чтоб добыть ключ (за это отвечал именно мой собеседник, как я понял – их вождь, который как раз и был за ключом послан), успеть дойти до Башни, после чего правильно использовать новорожденное Чудо, исцелив свою мать-Латакию.
А мы, люди, им в этом мешали, тем самым обрекая и себя, и их, и весь этот мир.
Такой вот грустный рассказ. Но я не мог разрешить серым исполнить свой план, потому что в их понимании "правильный, исцеленный мир" – это мир, в котором не было место людям, а все было так, как в старые добрые времена – одни лишь серые, и больше никого. Пришлось пообещать, что я возьму на себя святой долг спасения мира.
"Пообещать", это очень мягко сказано. Серый не воспринимал мои логические аргументы, потому что "вы, ашба, всегда лжете", ему ничего не сказал висящий у меня на груди ключ, "вы, ашба, всегда воруете чужое". Однако нашелся все же железный аргумент, против которого он не нашелся, что возразить. Вернее не железный, а картонный – та самая пятая карта "Отца Лжи" (до сих пор не знаю, почему она имеет такое странное название). Она произвела на серого не меньшее влияние, чем на зверя – он тут же назвал меня "тридцать седьмым богом", от него эту глупую кличку Гоб и взял, извинился перед "старшим сыном Латакии" за "случайность", едва не приведшую к моей гибели.
Все обвинения во лжи, воровстве и убийствах были забыты – раз я приемный бог, то имею право творить то, что захочу. Мало того, он поделился со мной всеми секретами Башни Драконьей Кости, четко объяснил, когда именно родится Чудо и как до него добираться. И вообще согласился, что раз уж за дело взялись боги, они, серые, могут и подождать. По ту сторону Границы. Так уж и быть, не убивая больше людей, хоть те того и заслужили. Я не знал, как серый собирается исполнять свое обещание, но он заверил, что все будет в порядке – они уйдут в свою вечную зиму, в конце концов ждали там столько веков, почему бы еще дюжину дюжин дней не подождать.
На том мы и разошлись. Причем серый даже свой жезл назад не потребовал, сказав, что он мне в Башне Драконьей Кости обязательно пригодится. Серый свою часть обещания выполнил – враги покинули Латакию, а скоро должна прийти моя очередь выполнять обещание. Местные аршаины, в том числе, неплохие астрономы – они могли с точностью до секунды сказать, когда именно произойдет полное затмение солнца. А именно за время затмения, случающегося тут раз в несколько тысяч лет, рождалось Чудо, и к этому моменту я должен был уже до него добраться.
Теперь я пишу последние строки дневника. Прошлое уже закончилось. Латакия пережила судороги, теперь она дышала ровно, но это был предсмертный покой, и каждый вдох, каждый удар сердца мог оказаться последним.
Но пока мы живы. И гости как раз собираются. Приехал старик Норр, он наконец-то оставил свои дела на сыновей, хоть не все из них смогли пережить это лето. Стучат молотками рабочие под руководством Ярстепа, Бэхэмм Гэлл руководит последними закупками. Пайач, Кесарр и Хомарп говорят о политике, Бинор с Ахимом, старые друзья, говорят о своем, о магическом, Гоб музицирует. Авьен уже несколько часов белое платье примеряет, все ее какие-то мелочи не устраивают. Ну еще бы. Такой день, как сегодня, только один раз в жизни бывает, и моя черноволосая красавица, настоящая кошка с острыми клыками, и таким же характером, хочет быть самой красивой на празднике. Нашем празднике".
Пост скриптум.
– Ну что, Моше, готов? – спросил Гоб. – Я, конечно, понимаю, нацеловаться на прощание – это очень важно, раньше вы это седлать никак не могли, но может все же пора?
– Ты абсолютно бессердечный человек! – отрезал Ахим. – Может быть они в последний раз в жизни целуются! Неужели у тебя совсем нет никаких чувств, а?
– Почему же, полно! Чувство голода, чувство такта, чувство…
– Все, Гоб, – наконец оторвался Моше от губ своей жены, – мы можем идти.
– Угораздило же вам пожениться! Авьен, ну скажи, что мне теперь с твоим мужем делать? – продолжать гнуть свою линию Гоб. – Он ведь не себе под ноги будет смотреть, не по сторонам, а на твой портрет, что на шею себе повесил! Спасай с такими мир…
– Да брось ты, Гоб, сам прекрасно понимаешь, что это не так. Ахим, Авьен – до встречи!
– Моше, мы будем молиться за тебя тридцати шести богам! Удачи тебе! – попрощался аршаин.
– Любимый… Возвращайся… Обязательно возвращайся… Я буду тебя ждать.
– Конечно вернусь, глупенькая. Два раза нас с тобой судьба уже сводила? Сводила. Значит и в третий раз обязательно сведет.
С этими словами, сопровождаемыми фирменной ухмылкой Гоба, Моше вставил ключ в ворота Башни Драконьей Кости. Те распахнулись, и новобрачный шмон араршаин Моше, а вслед за ним и его приятель и вечный спутник Гоб, скрылись внутри. Там, откуда, по преданиям, еще никто не возвращался.
Луна скрыла самый край местного солнца.
"Башня Драконьей Кости… С нее началась вся эта история, на ней же ей суждено закончится. Именно эта башня потрясла меня на рубашке гадальных карт, что переправили меня в Латакию, своим внешним величием, но изнутри она была еще стократ красивее.
– Вау! – только и сказал тогда я.
Невольно само вырвалось. Другими словами эту красоту и не описать – тут как будто не работали законы геометрии, и изнутри башня казалась еще больше, чем снаружи. Конечно, это была иллюзия. Такое впечатление складывалось от огромного количества зеркал. Только тут они не кружили голову, не сбивали с толку, как в подземельях создателей, а создавали иллюзию огромных пространств. Подобрать же слова для того, чем была заполнена башня, я не мог. Нет таких слов. Почти мрамор, только еще торжественнее, почти хрусталь, только еще больше переливов, почти статуи, только неотличимые от живых. Ну и свет. Я боялся, что в Башне будет темно, мы даже несколько факелов с собой прихватили, но они не понадобились. Все пространство внутри было освещено теплым светом, источника которого я так и не нашел.
Вообще чувствовалось, что и Башню, и подземелья создавали одни и те же руки. Это – подарок тридцати шести богов серым, то – их собственная "гробница", где боги отдыхают от дел земных.
– Бедняги, – отвлек меня Гоб от возвышенных мыслей.
– Кто? – не понял я.
– Да они все, – Гоб обвел рукой многочисленные статуи, – я бы не хотел так вот, целую вечность, простоять. Скучно.
Только тут до меня дошло, что "статуи" неотличимы от живых людей как раз потому, что это и есть люди. Не мертвые – застывшие. На века. Странное оцепенение застало их в самых разных позах. Кто-то делал шаг, кто-то бился с невидимым противником, кто-то от страха закрыл руками лицо, а одна, очень похожая на Авьен, девушка стояла, скрестив руки за спиной и мечтательно наблюдая что-то вдали. У нее даже улыбка на лице была, когда она окаменела. Навечно. А ведь у нее, наверняка, был парень, или муж. Может он тоже был среди статуй, тут же, в двух шагах, а может умер тысячу лет назад, так и не дождавшись ушедшей в башню любимой.
Подобные мысли моментально освежили мою голову. И я видел уже не одну лишь красоту неописуемую, а и смертельную опасность на каждом шагу, ловушки, через которые еще надо пройти. Крепче сжав взятый у серого магический посох, я смело пошел в сторону ведущей наверх винтовой лестницы. Гоб шел за моей спиной, на всякий случай, для надежности, ступая в точности по моим следам. Дабы лишний раз не рисковать.
Лестница казалось бесконечной. Ничего удивительного в этом нет, учитывая высоту башни. Причем то и дело на ступенях попадались застывшие люди – одни бежали в ужасе вниз, другие радостно шли наверх, третьи отдыхали, присев на ступеньки. Нам то и дело приходилось их обходить, и если бы искателей лучшей доли в башне было раза в два больше – то совсем бы туго было. А потом я увидел призрак.
– Гоб, ты видишь ее? – спросил я.
– Нет, – ответил мой приятель. – Кстати, ее – это кого?
– Белую прозрачную женщину в длинном балахоне, которая стоит на ступенях выше и смотрит в нашу сторону.
– Только смотрит?
– Пока да. А вот теперь уже нет – теперь она начала спускаться, не отводя от тебя глаз, – продолжал комментировать действия призрака я.
– Именно от меня? – уточнил Гоб
– Да, на меня она только посмотрела, и сразу же отвернулась. Гоб, что делаем? Стоим, спускаемся, идем вперед?
– Ты – что хочешь, а я, пожалуй, спущусь.
– Я с тобой.
Так, без паники, мы начали осторожно отступать, но призрак шел по нашим следам. Явно не с самыми добрыми намерениями. А главное – я совершенно не понимал, что это значит. Серый ничего не рассказывал про подобных эфирных существ, представляют ли они опасность, а если да – то как с ними бороться.
– Стой, Гоб, – сказал я, – она остановилась. Стоит, не двигается. Повернулась, пошла вверх. Все, скрылась. Будем опять пробовать?
– Ты запомнил, на какой ступени она остановилась?
– Да.
– Тогда пошли, проверим…
Проверили – ситуация повторилась. Призрачная женщина не спускалась ниже определенной ступени, но каждый раз, стоило нам подняться, бросалась навстречу. Гобу. Тогда мы решили выяснить, почему так – и экспериментальным путем было установлено, что призрак не обращает внимание на того, у кого при себе магический посох. Хотели пройти "паровозиком", держась вдвоем за один посох, но не вышло. Призрак нашу хитрость раскусил – тогда попробовали другой метод, более рисковый. Поднимаясь наверх, мы перебрасывали друг другу "палочку", призрачная женщина металась от меня к Гобу, от Гоба ко мне, но посох летал быстрее, и догнать нас она так и не смогла. А потом, ровно через один разворот винтовой лестницы, призрак оставил нас в покое, и какое-то время опять было спокойно.
– Гоб, – спросил я, – как ты думаешь, кто это была такая?
– Призрачная женщина в балахоне, ты же сам мне это сказал, – пожал плечами Гоб.
– Но что она могла с нами сделать?
– Что угодно. Например, ничего. Или убить. Или превратить в статуи. Или сжать в своих объятьях и перенести сразу наверх. Тебе высказать все варианты?
– Понял, больше глупые вопросы задавать не буду.
Действительно, какая разница, что она могла с нами сделать, если ничего не сделала?
Через несколько разворотов лестницы, когда мы, по моим прикидкам, уже были на высоте где-то двадцатого этажа, то есть прошли не больше четверти башни, лестница закончилась, и мы оказались в огромном, совершенно пустом зале. В нем не было ничего, кроме стен, пола и, возможно, потолка. Точно сказать я не мог, слишком уж высоко он был. Даже статуй не было, они на лестнице закончились. Ну и, естественно, никакого способа подняться выше тоже не предвиделось.
Но в этот раз ничего страшного, потому что серый мне в свое время сказал: "башню подарили боги, наши боги, ашба, и только те, кто верит в наших богов, может вознестись в башне наверх. Просто верит, ашба, другого не надо – закроет глаза, и поверит". Сказка, конечно. Как на американских долларах, "in god we trust", на бога мы надеемся или богу мы доверяем. Но вся Латакия – сказка, а потому я только и спросил:
– Ну что, Гоб, готов?
– Всегда! – ответил мой приятель.
Вы, как дети, взялись за руки, закрыли глаза, и я мысленно сказал: "тридцать шесть богов, я, ваш сводный брат, верю в вас – помогите мне". И в тот же миг я почувствовал, что мои ноги больше не касаются земли. Хотя ощущения полета тоже не было. Как тогда, в подземелье, мы летели, не чувствуя этого. Я так думаю. Ведь на то и доверие богов, чтоб не подвергать их действия сомнению, и стоило нам открыть глаза, как полет тут же бы прекратился, мы бы упали и разбились. Так сказал серый, и ни я, ни Гоб не собирались проверять правдивость его слов. И только когда под нашими ногами вновь появилась твердая земля, я осмотрелся по сторонам.
Мы с Гобом стояли на балконе, опоясывающим тот самый зал, в который только что вышли, и где-то глубоко-глубоко смутно виднелось пятно винтовой лестницы, по которой мы поднимались.
– Веселый аттракцион! – радостно заметил Гоб.
– Это точно! – подтвердил я. – Как ты думаешь, если я сейчас спрыгну, закрою глаза и попрошу богов о помощи, что произойдет?
– Произойдет большое пятно на полу с закрытыми глазами, – пожал плечами Гоб. – Только ты, если так делать решишь, все же предупреди – я постараюсь эту твою палку поймать, мне она еще наверху пригодится.
– Да ну тебя, Гоб, даже пошутить нельзя…
Впрочем, я не обижался на своего приятеля – действительно, нельзя "проверять" богов, потому что они помогают лишь тем, кто в них верит, а не тем, кто хочет их использовать в своих интересах.
Подъем продолжился. Только мы уже шли не по винтовой лестнице, а по целому "лабиринту" лестниц. Очень странному лабиринту – казалось, что нет никакой разницы, какой выбрать путь, потому что они все постоянно сходились, и заплутать тут мог бы разве что человек, не отличающий верх от низа. Но на самом деле это было не так, и каждый раз, на каждой лестничной площадке, мы стояли перед выбором, куда пойти.
Но была одна подсказка. Серый тогда мне сказал: "следуй за величием богов", и только тут я догадался, что это значит. Возле каждой лестницы стояла статуя одного из тридцати шести богов, а если нет – то была на полу, или стене, или на одной из первых ступеней, картинка с его изображением. Причем боги эти были самые разные, но я догадался, что надо сначала выбрать лестницу с самым слабым из них (им считался эрэц Гол-Ватао, "Мелкий Проказник", бог шалости и детских игр), потом вторым по силе, и так далее, пока не дойдем до последнего бога, не имеющего собственного имени – "Магической Смерти". Причем я их последовательность не помнил, хоть и знал, что есть более слабые и более сильные боги, но тут выручил Гоб. Он помнил всех богов наизусть, так что через лабиринт лестниц мы пробрались очень быстро. И, только оказавшись сверху, увидели, что лестница на самом деле была только одна. А всех остальных не было, они исчезли, оказавшись "твердым миражом", с которым даже мое зрение не могло ничего поделать. Так что стоило нам сделать пару шагов по не той, что надо, лестнице – и летели бы мы сейчас в пропасть.
– Не устал, Моше? – спросил у меня мой приятель.
– Да вообще-то подустал, – честно признался я, еще не понимая, к чему он клонит, – а что? Все равно нас останавливаться некогда, времени и так мало осталось…
– Да вот думаю, поднимешься ли?
Пока я смотрел вниз и думал о опасностях, что мы избежали, Гоб уже успел заметить следующее испытание. Самое глупое. Испытание на грубую физическую силу и выносливость, ничего общего не имеющее ни с верой, ни со знаниями и хитростью. Мы опять оказались в пустом зале, таком же высоком, как и прошлый, в котором изворачивалась спираль. Это очень сложно объяснить словами. Больше всего спираль походила на творение какого-то постмодернистского архитектора, и именно по ней нам предстояло подняться.
Точнее под ней. Вешняя и боковые части спирали были гладкими и примыкали к стенам, в нижней же части были своеобразные "ступеньки" – как обычно у пожарных лестниц, только те идут вертикально вверх, эти же шли под отрицательным углом. Этакая помесь пожарной лестницы и рукохода, да еще и все время изворачивающаяся, плюс между отдельными перекладинами был почти метр. Конечно, для силачей-гигантов, вроде Иссы или Беара, это было бы даже не испытанием, а детской забавой, они бы смогли на руках одних подняться. Особенно Беар, у него этих рук целых шесть штук. Легко бы тут было и серым. Высокие, худые, с длинными ловкими руками, чем-то напоминающие змей в своей изворотливости, они бы за миг наверх взлетели. Но мне было даже страшно подумать, как я буду по такому подниматься.
