Текст книги "Стрела Бодимура"

Автор книги: Михаил Рашевский

Соавторы: Владислав Никитин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Включив ночник, я со вздохом плюхнулся в пневмокресло. Никакого желания читать у меня не было, но стремление узнать то, ради чего Сорди хранил у себя все эти тексты, все же перебороло надвигающуюся дремоту, и мой взгляд быстро заскользил по мелким строчкам.

…Осень года свиньи повергла степь в уныние – скончался Великий Хан.

Выполняя его последнюю волю, небольшой отряд кешиктенов под предводительством сотника Меркена отправился в далекий путь к месту родовых кочевий Тимуджина. Там, на горе Бурхан-Хандун, близ усталых вод Керулена и Онона, завещал похоронить себя покойный.

Чингис-Хан умер, как подобает воину, в походе, осаждая столицу тангутов. Правда, ему не удалось разделить радость очередной победы со своей многотысячной армией – смерть настигла его быстро, словно звенящая тангутская стрела. Только и успел он, что передать свою волю своим взрослым сыновьям – Угэдею, Чагадаю, Тулую.

– Я ухожу… Могилу скройте от глаз людей на вечные времена. Праху моему не поклоняйтесь, будьте верны моим заветам. Ведите воинов в битвы и завоюйте весь мир – от края и до края. А моя душа будет с вами. Двух других сыновей не довелось увидеть хану у смертного одра – младший, Кулкан, был еще мал и находился при матери, а самый старший, Джучи, уже ждал отца в заоблачных высотах…

Отряд шел по степи, почти не останавливаясь на долгие часы привала и короткие минуты отдыха. Надо было спешить. Тело Великого Хана источало смрадный запах тления, который не могли перебить даже терпкие ароматы увядающих трав.

Травы в степи было мало. Из рыжих проплешин земли торчали лишь поникшие метелки ковыля-дэрисуна и усохшие стебельки горькой степной полыни. Природа провожала в последний поход героя не цветущим разноцветьем полей, а тусклым однообразием умирающей растительности, и это было символично – сам Чингис-Хан везде и всегда сеял только смерть, чтобы пожинать покорность.

За улусом тайчиутов встречный завывающий ветер заставил нукеров запахнуть халаты поглубже. Быстро темнеющее небо разверзлось мириадами звезд – таких близких и холодных, что казалось, до них можно было дотянуться рукой, но это было лишь обманчивое видение – впрочем, как и все в этом подлунном мире.

Смерть обманула Чингис-Хана. Она подкралась словно лисица, выслеживающая молодого неопытного тарбагана. Великий Хан почувствовал ее дыхание слишком поздно – он так и не успел понять самого главного – того, ради чего он всю жизнь провел в седле воина, попирая копытами своего коня чужедальние страны и бренные человеческие тела. Вера отцов не давала ответа на этот вопрос.

– Что такое жизнь и зачем она нужна? – спросил он у всеведающего даосского монаха Чан-цуя, специально вызванного для беседы из покоренного Самарканда.

– Жизнь – это мутная река, которая, подхватив человека, словно щепку, несет его в море, – рассудительно ответил маленький белобородый китаец. – Люди не в силах противостоять течению, а также не в состоянии постичь замысел того, кто направил поток по руслу…

Монах, конечно же, ошибся. Разве можно было сравнивать его, Чингис-Хана, со щепкой?! Простых смертных – может быть, но только не его, не Покорителя Вселенной!

Ученый муж разочаровал Тимуджина. В лаконичных фразах монаха не было той правды, которой добивался хан. Великий завоеватель все еще чувствовал в себе силу плыть против течения, и поэтому жизнь казалась ему вечной. Старик уехал, а вопросы остались. Даосского монаха в шелковом походном шатре сменил еще не старый священник-мусульманин. Однако его черная, с прожилками седины борода сразу вызвала недоверие к витиеватым речам.

– Правоверные – слуги Аллаха и почитатели Пророка, открывшего пути истины, – поведал Тимуджину казий. – Мухаммед лучом божественного откровения прорезал тьму невежества. Теперь каждый из нас, кто следует к свету, исполняя его мудрые заветы, обретает блаженство, но бредущий во тьму исчезает в бездне навсегда.

– Что же завещал вам Пророк? – с интересом осведомился хан у собеседника.

– Он призвал нас пять раз в день молиться и совершать омовения тела… – охотно откликнулся казий.

– В этом мало смысла, – подумав, рассудил хан. – Молиться нужно по велению сердца, а не по назначению свыше. А если нет нужды, то не следует молиться и вовсе.

– Еще каждому мусульманину надлежит хоть один раз побывать в Мекке и на родине Пророка вознести славу Аллаху, всемилостивейшему и вездесущему… – добавил священник, поглаживая бороду.

Чингис-Хан покачал головой и заметил:

– Для вездесущего бога не должно быть разницы, где молятся люди! Так я полагаю… Ну, что еще заповедал вам Пророк?

– По закону Мухаммеда правоверные должны отдавать братьям четвертую часть доходов от труда, торговли или иного способа обогащения, – сказал казий, – поскольку…

Тут он запнулся,

– …поскольку, приумножая богатства, состоятельный мусульманин обращает в нищету многих, а потому обязан делиться с бедными.

Хан усмехнулся:

– Значит, если человек отбирает у соседа четырех верблюдов и отдает ему одного по заповеди, он совершает благодеяние?

И вновь его постигло разочарование – ответа на сокровенный вопрос он так и не получил. Мусульманский проповедник изложил ему не тайное знание, а лишь наставления и поучения, от которых было мало проку. Ни даосский монах, ни мусульманин не смогли отделить смысл человеческой жизни от божественного провидения.

– Странная у вас вера! – подытожил разговор хан. – Вы возносите свою религию над всеми другими, но я так и не понял, чем она лучше остальных. Вот я не чиню препятствий ни для какой веры и не взимаю со служителей богов дани. Уже только за это мое имя будут прославлять вечно!

Казий потупил взор и тихо произнес:

– Только Аллаху всемогущему и всеведающему известно, чье имя будет прославлено, чье – проклято…

– Значит, меня проклянут? – гневно сверкнул глазами Чингис-Хан. – Говори, не бойся. Даю слово, тебя никто не тронет! Мне нужна только правда!

Священник затравленно огляделся. У самого входа в шатер, рядом со вбитыми в землю тугами из белых конских хвостов, стояли грозные кешиктены, готовые по одному мановению руки переломить хребет любому, на кого укажет доблестный хан. Комок застрял у проповедника в горле.

– Чтобы прославлять, нужны люди. А ты оставляешь за собой только трупы… – пробормотал казий и сжался, готовясь встретить быструю и неотвратимую смерть.

Кровь бросилась в лицо хану. Разве эту правду он желал услышать от чужеземного мудреца?

Пауза затянулась. Наконец Тимуджин обрел присутствие духа – он равнодушно вздохнул и подал голос:

– Я выслушал тебя внимательно и сейчас нахожу, что знания твои мелки, а суждения ложны. Ты берешься судить о людях, но забываешь, что истинный судья – вовсе не ты! Но я не сержусь на тебя. Иди с миром. И запомни: если кто-нибудь через годы забвения узнает о тебе, то только лишь потому, что этот день ты провел у меня в шатре.

Казий покинул его, кланяясь до земли и не смея поднять глаз. Почитатель Корана остался жить, чтобы Великий Хан до самой своей смерти помнил этот разговор…

А теперь вздувшееся смрадное тело, покрытое войлоком, тряслось в повозке.

Из-за седых туч выглянула луна. Впереди показалась одинокая юрта, приткнувшаяся к загону, внутри которого паслось чуть больше десятка вороных жеребцов. Сотник Меркен направил своего притомившегося коня к ней.

На топот копыт из жилища вышел сухой старец в шерстяном халате и уставился на кешиктенов.

– Ты кто, старик? – осведомился у него Меркен, спрыгивая с лошади. – Чьих коней стережешь?

Хозяин юрты с поклоном подал сотнику чашу кумыса.

– Я богол… раб, – произнес он шепеляво беззубым ртом. – Служу нойону Эгерчи-Туяну.

Меркен выпил чашу до дна, вытер рукавом рот.

– Твоих лошадей мы возьмем с собой! – уведомил сторожа предводитель кешиктенов. – Нам нужны свежие кони. Тебе оставим своих. Они ничем не хуже.

– Хозяин будет сердиться, – прошамкал старец в ответ. – Но мне вас не остановить. Ответ будете держать перед Угэдеем. Эгерчи-Туян его приближенный.

Сотник промолчал и отдал сторожу пустую чашу.

Воины по знаку предводителя бросились в загон забирать добычу. Они почти весь день не вылезали из седла и теперь были рады размять затекшие ноги.

– Правду ли говорят в степи, что Великий Хан скончался? – между тем обратился к Меркену старик.

Молодой мужчина помедлил с ответом.

– А тебе какое дело? Ты – раб… – наконец выговорил он, наблюдая, как его нукеры набрасывают седла на норовистых жеребцов.

– Я видел Тимуджина еще мальчиком, – доверчиво признался путнику пожилой соплеменник, но в словах его не было бахвальства, были только усталость и отзвуки воспоминаний. – Мой старший брат служил у Есугея, его отца, конюхом.

Кешиктены, сопя и переругиваясь, уже бойко затягивали подпруги на откормленных боках лошадей. Меркен не стал подгонять нукеров, он только приблизился к загону и напомнил им, чтобы те не забыли положить в седельные мешки побольше хурута.

Между тем старик повел носом и уловил запах мертвечины. Любопытство взяло верх. Он медленно приблизился к покрытому войлоком телу на дощатом настиле, протянул морщинистую руку к изголовью и приподнял полог.

– Прочь, вонючий мангус! – тут же раздалось над его головой.

Это Меркен бросился к нему от коновязи и, схватив за шиворот, отбросил в сторону. Но было поздно. Старик поднялся на колени и, согнувшись в поясе, запричитал:

– О горе! Великий Хан покинул нас! Осиротела степь на века! Кто теперь соберет воинов и поведет их в поход? Кто защитит наши нутуги?

– Замолчи, пес! – прошипел сотник. – Замолчи! И почему твои глаза не ослепли раньше?

В лунном свете блеснуло отточенное лезвие сабли. Седовласая голова раба глухо стукнулась о землю и покатилась к повозке.

Меркен вытер саблю о ворсистый халат богола, очищая ее от крови. Через мгновение он был уже в седле. Отряд, быстро сменив лошадей, выехал на залитую серебристой рябью равнину и продолжил свой путь к берегам Керулена и Онона.

Последний поход Тимуджина близился к концу. Сокрытый от людских глаз прах великого завоевателя должен был найти упокоение вдали от мирской суеты, дабы кануть в вечность. То, что Чингис-Хан даже мертвый отобрал у безвестного раба жизнь, не тяготило никого – ни хмурого Меркена, ни удальцов-кешиктенов, ни самого богола.

Отряд торопливо ушел в ночь и растворился в бескрайних просторах монгольских степей…

Со слипающимися глазами я дочитал весь текст до конца, и едва лист гермофолля выпал из рук, как сон мгновенно затуманил мое сознание. Время перестало существовать в своем прежнем обличье, пространство сузилось до размеров игольного ушка. Вместе с тем, проваливаясь в небытие, понимание чего-то важного искрой промелькнуло у меня в голове. Промелькнуло и потухло, как след от болида на фоне темного ночного неба…

ГЛАВА 12
Захват

– Кед, пора вставать!

Я разлепил глаза – в полной боевой выкладке у пневмокресла стоял рослый абориген и что-то жевал. Мархун? Откуда он здесь? Как он попал на станцию?

– Поднимайся, Кед! – опять громко произнес туземец. – Надо идти к скалам!

Только тут до меня дошло, что передо мной Вадимыч.

– Ладно, сейчас… – пробормотал я, поднимаясь из кресла и потягиваясь.

Тело безудержно ныло – вчерашняя экспедиция в Мертвый город отняла очень много сил. Если бы на базе давали отгулы, то я обязательно прописал бы себе постельный режим, чтобы хоть немного отлежаться. Но события последних дней полностью перечеркнули все планы на отдых.

– Еду возьмем сухим пайком, – уведомил меня Аскольд, указывая на объемистый пластиковый мешок с неимоверным количеством деликатесов. Как человек практичный Вадимыч позаботился о хлебе насущном.

– Не на пикник собрался… – раздраженно заметил я.

Однако Кричевский пропустил замечание мимо ушей. Увидев у моих ног лист гермофолля, он поднял его, пробежал глазами по заглавию и ухмыльнулся:

– Освежаешь в памяти раннее Средневековье? Зачем тебе это?

Вадимыч явно недооценивал документ. Вчера перед сном меня посетила сногсшибательная идея, и я не отказал себе в удовольствии поделиться ею с приятелем:

– Знаешь, мне кажется, я догадываюсь, почему Сорди скачивал все эти тексты из Информатория. Наверное, клоны что-то замышляют против землян! Я имею в виду – в глобальном масштабе! «Народы моря», Чингис-Хан, Александр Македонский, прозванный арабами Искандером Двурогим… Тебе это о чем-нибудь говорит?

Кричевский понял все с полуслова.

– Любопытно… Очень любопытно. Все они пытались завоевать мир и немало преуспели в этом. Ты это хочешь сказать?

– Именно! Во всяком случае, у агента-андроида подобран довольно специфичный материал. Только представь, что клоны решили пойти по стопам завоевателей и покорить Землю. Армады космических кораблей, бои за родную планету – за каждый город, за каждый дом… А в итоге многомиллионные жертвы и полная разруха. Как тебе такая перспектива?

– По-моему, ты делаешь слишком смелые выводы, – поморщился Вадимыч. – Думаю, интерес андроида к истории землян имеет более простое, рациональное объяснение. А открытая агрессия вряд ли входит в планы клонов.

– Спорить не будем! – оборвал я сомнения приятеля. – Но в отчет Большому Совету эту версию включить необходимо.

– Делай как знаешь, – покладисто согласился Аскольд, и мы двинулись к выходу из станции.

В ангаре Вадимыч покосился на черный пластиковый пакет, в котором покоился труп Сорди. Это сразу придало Кричевскому озабоченный вид – он забросил на заднее сиденье вездехода винчестер и мешок с продуктами, после чего с кислой физиономией повернулся ко мне:

– Что-то у меня с утра предчувствие нехорошее, Кед. Чую, неведомого похитителя Марион нам так просто не взять…

– Не дрейфь, – приободрил я друга. – Кабиров нас в обиду не даст, пришлет подкрепление.

Кричевский молча полез в вездеход.

Я же напоследок сунулся к стеллажам, чтобы прихватить с собой несколько капсул с нитрамином и еще парочку детонаторов. Однако, осмотрев спецконтейнер, я вскоре должен был признать, что все запасы взрывчатки исчезли. Их будто корова языком слизала. Сразу возник резонный вопрос – куда они могли подеваться?

– Ты скоро? – раздался из кабины голос Вадимыча.

– Взрывчатка пропала… – проговорил я, обращаясь больше к самому себе, нежели к приятелю.

Тут действительно было чему удивиться. Еще вчера утром перед полетом в скалы с целью поиска таинственной пещеры я самолично вытащил из спецконтейнера несколько, капсул с нитрамином. Сейчас там не было ничего. Совершенно пустой ящик!

Вадимыч быстро нашел этому факту разумное объяснение:

– По крайней мере теперь мы знаем, зачем убийца напал на станцию. Выходит, он приходил сюда за взрывчаткой! Эх, надо было тебе сразу все проверить, Кед…

Едкое замечание друга покоробило меня. Конечно, все мы мудры задним умом! А мне раньше даже в голову не приходило, что визит таинственного незнакомца мог быть связан с поисками содержимого спецконтейнера. Разве можно влезть в шкуру преступника и просчитать все его возможные действия, если не знаешь, с кем тебе приходится иметь дело?

Однако теперь картина произошедшего в то злополучное утро была мне совершенно ясна. Убийца Мархуна проник в ангар с целью разжиться взрывчаткой. Там его за этим занятием обнаружил андроид Сорди и попытался воспрепятствовать краже. И все-таки борьбы не получилось – изощренным ударом вор сначала переломил клону основание черепа, после чего безжизненное тело впихнул в шкаф-купе. Затем он вошел в помещение станции, связал Сардельку, расколошматил Информаторий и устроил засаду, выставив для меня в качестве приманки обездвиженную девушку. Вернувшись из каньона, я как последний идиот купился на его незамысловатый трюк и бросился помогать Марион. Естественно, подкрасться сзади и сунуть мне под ребро шокер незнакомцу труда не составило. Я впал в каталептический парабиоз, а нападавший, захватив Сардельку и вездеход, подался в горы. Все проще пареной репы! Только зачем ему понадобился нитрамин, да еще в таком огромном количестве?

Сев за штурвал, я, злой как черт, вывел вездеход из ангара и резко взмыл вверх. От непривычной перегрузки в ушах завибрировали барабанные перепонки, но это были пустяки по сравнению с тем, что неожиданно пришло мне на ум. Ведь теперь личность загадочного хранителя пещеры, безжалостного убийцы аборигена и клона, коварного похитителя девушки стала понемногу проглядывать сквозь пелену тайны. На такое был способен, пожалуй, лишь один человек…

Вызвав по экстренному коду Кабирова, я вежливо осведомился у него:

– Камиль Янович, скажите, останки космодесантника Прокса были найдены после его гибели?

Шеф ответил не сразу.

– Видите ли, Владислав, это сложный вопрос. Дело в том, что Леон нарушил инструкцию и самостоятельно изменил маршрут движения. Непрерывная телетрансляция с его личной камеры прекратилась в тот момент, когда он углубился в каньон. По истечении контрольного времени по его следам была выслана поисковая группа, которая достаточно быстро обнаружила принадлежащий ему квантомет на краю глубокой расщелины. Провалился ли он в нее или сознательно спустился по отлогой стене вниз – выяснить не удалось. Десантники предприняли попытку телезондажа обнаруженной в скалах щели и зафиксировали на ее дне целую груду черепов и костей. Вероятно, это был какой-то древний могильник или даже, возможно, алтарь для человеческих жертвоприношений. Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Внизу раздался мощный взрыв, и расщелина оказалась завалена обломками скальной породы. Позже комиссия пришла к выводу, что это взорвался скопившийся в закрытых полостях гремучий газ, ведь для подсветки поисковой группой использовались дуговые галогенные рефлекторы. Видимо, при ударе о стену произошла разгерметизация корпуса одного из приборов. Короче, останков Прокса не нашли… Но скорее всего они покоятся на дне расщелины в северных отрогах скалистых гор,

Я поблагодарил Кабирова за разъяснения и отключил канал связи.

Вадимыч, хмуро глядя исподлобья, тут же задал мне вопрос:

– Чем вызван твой интерес к Проксу, Кед? Официальная версия его гибели тебя не устраивает?

– Просто ты не знал Сорди… – ответил я, сосредоточенно изучая открывшуюся перед нами панораму каньона. – А он парень был нехилый. К тому же ему были известны боевые способы самозащиты. Однажды, когда я его шлеп… ну, впрочем, это не важно… Так вот, расправиться с ним мог человек, который бы превосходил его не столько в силе, сколько в навыках контактных единоборств. А это – либо представитель органов правопорядка, либо космодесантник. Терциум нон датур! Третьего не дано. Ну, посуди сам, а почему бы Проксу не выжить, тем более что его останки обнаружены не были? Допустим, он сорвался в пропасть, получил серьезную черепно-мозговую травму, потерял память. Возможно, потом он каким-то образом выбрался из расщелины. Только представь себе его положение! Чужая планета, чужое небо, и никого вокруг. Кошмар! Да еще постоянные вопросы в голове – кто он такой, где находится, почему он здесь? Короче, парень мог попросту свихнуться…

– Что ж, логично, – отозвался Аскольд. – И где ты собираешься его искать?

На этот счет у меня уже созрела одна идея.

– Сейчас все увидишь сам…

Я утопил педаль тяги до упора и направил машину на север в горы. К моему маневру Кричевский отнесся на удивление легко – он выдавил из себя всего лишь парочку нецензурных междометий и вжался в кресло, стараясь не клацать челюстью.

Внизу обозначился каньон – застарелый багровый рубец на теле планеты. Вдали, где горные кручи постепенно переходили в легкую холмистость, блеснула серебристая полоска одного из шести озер.

Везделет, постепенно снижаясь, вышел на параболическую траекторию.

Скалистая гряда оборвалась внезапно – перед нами раскинулась безжизненная равнина. До самого горизонта на сухой выжженной почве обозначилась протоптанная снуксами тропа, но самих животных нигде видно не было.

Гигантский валун, формой напоминающий пирамиду, я приметил сразу. В этом безликом творении цефаридян ничего не казалось необычным. Однако Прокса такая мимикрия не ввела в заблуждение – по каким-то особым приметам он догадался, что перед ним не просто каменная глыба, а космический корабль, принадлежавший последним представителям давно исчезнувшей цивилизации. Или, может быть, у него просто сработала интуиция.

– Вот он! – крикнул я Вадимычу, тыча пальцем вниз.

– Кто? – настороженно вращая глазами, вопросил приятель.

– Оставленный цефаридянами космический корабль… Полагаю, это жилище Прокса.

Позеленевший от воздушных кульбитов Кричевский уставился на гигантский валун, местами поросший мхом и занесенный песчаным крошевом.

– Намереваешься провести разведку, Кед? – полюбопытствовал приятель у меня после беглого осмотра диковинного звездолета. – Не опасно?

– Все может быть… – рассеянно констатировал я и направил машину прямо к подножию пирамиды.

Захватив оружие, мы молча вылезли из кабины. Вадимыч на прощание тоскливо взглянул на мешок со сластями и, вздохнув, потопал за мной.

А во мне вдруг проснулся азарт охотника. В груди волнительно затрепыхалось сердце, несмотря на предписание Наблюдателям в любой ситуации сохранять хладнокровие и рассудительность. Но, в конце концов, я не робот! Сдерживать свои эмоции, абстрактно рассуждая об убийце в уютной кают-компании, – это одно, а идти навстречу смертельной опасности – совсем другое. Не исключено, что мы с Кричевским уже на мушке у спятившего космодесантника. Ведь профессионал никогда не дает застать себя врасплох. Это вырабатывается годами тренировок и образом жизни, это настолько входит в плоть и кровь, что доводится до полного автоматизма. Ну а в этом случае даже потеря памяти и невозможность самоидентификации не помешают Проксу сделать из нас бифштекс, если наше вторжение придется ему не по душе.

Меняя скорость и маршрут продвижения, я перебежками бросился к матовой сероватой стене пирамиды.

Сзади все время слышалось сопение – это Кричевский старался не отстать от меня. Амуниция на его худощавом теле бряцала, как у курсанта-первогодка, но теперь было поздно делать ему внушение. Главное – добраться до спасительной стены и отдышаться.

На зигзагообразные маневры ушло не более десятка секунд.

– Где вход? – просипел над самым ухом Вадимыч, едва я остановился.

– Наверное, где-то здесь, с южной стороны… – не оборачиваясь, предположил я. – Отсюда наиболее короткий путь до каньона. Вероятно, цефаридяне развернули корабль своим основным терминалом к скалам.

– Похоже на то, – после некоторого раздумья согласился Кричевский и несколько раз стукнул увесистым кулаком по монолитному основанию корабля.

В ответ раздался глухой отзвук с металлическим оттенком. Он промчался мимо наших ушей, достиг оконечности каньона в сотне-другой метров от нас, вернулся назад и еще раз хлопнул по ушам.

– Тише! – взмолился я. – Спугнем добычу…

Вадимыч вздохнул и сел, прислонившись к стене спиной.

– Внутрь нам не попасть, – со знанием дела заметил он. – Где тут вход? Абсолютно ровная поверхность без всякого намека на люки и дверцы. Может быть, дождемся Прокса здесь?

Мне вовсе не хотелось выпускать инициативу из своих рук. Ждать космодесантника снаружи – наверняка загубить миссию в зародыше. Ведь если Прокс где-нибудь и чувствует себя в безопасности, так это внутри корабля, а не на открытом пространстве. Значит, разумнее было захватить убийцу там, где он меньше всего этого ожидал. В его логове.

– Ничего… Прорвемся! – заверил я Кричевского. Но как обнаружить вход?

Можно было, конечно, попытаться решить эту проблему самому, а можно было еще раз побеспокоить Кабирова. Я выбрал второе.

Шеф вышел на связь, не скрывая некоторого раздражения:

– Что у вас там, Кедров?

– Я намереваюсь проникнуть в корабль цефаридян. Не исключено, что Марион Божович находится внутри. Мне нужно знать, где вход.

Слава богу, Камиль Янович не стал выяснять у меня подробности.

– Вход, Владислав, именно там, где вы стоите… Только воспользоваться им можно будет лишь ночью, когда светило зайдет за горизонт и температура поверхности планеты спадет на десяток градусов. Видимо, особая чувствительность цефаридян к прямому электромагнитному излучению вынудила их блокировать терминал на светлое время суток…

До захода было еще далеко – не менее десяти часов. Проклятие! Неужели придется здесь торчать целый день? Такая перспектива меня не устраивала.

Я бегом кинулся к везделету, открыл техсекцию, отсоединил от редуктора шланги и вытащил на свет божий баллон со сжиженным азотом. Вот он, голубчик! Не мешкая, с металлическим цилиндром на плече я вернулся к пирамиде. Вадимыч молча поднялся.

– Направь струю прямо на торец корабля! – бросил я ему. – Может быть, удастся охладить цоколь и дезактивировать датчики…

– Если таковые имеются… – усомнился Кричевский, но послушно принял из моих рук баллон.

Через минуту пары азота окутали основание звездолета и скрыли из виду моего друга.

Стоя наперевес с квантометом, я все это время держал на прицеле пирамиду и прилегающее к ней пространство. Появись Прокс в этот момент, он не застал бы нас врасплох.

Из-за белоснежной завесы на секунду появилась голова Аскольда.

– Поливай цоколь, поливай! – крикнул я приятелю, дабы оказать ему моральную поддержку.

В ответ раздалось невнятное ворчание и слабое шипение жидкого азота.

Наконец громкий возглас Аскольда вывел меня из состояния томительного ожидания:

– Получилось, Влад! Получилось! Раскрылась коробочка…

Я тут же нырнул в самую гущу молочно-белого тумана. Действительно, сквозь клубящиеся пары азота в основании пирамиды проглядывал черный прямоугольный провал. Из него несло прохладой деревенского погреба и резким запахом озона.

Неужели в самом деле сработало?

– Прикрывай арьергард! – приказал я Кричевскому и, не задерживаясь у входа, кинулся внутрь корабля.

Уже через десяток шагов мною овладело беспокойство. Не напряжение, а именно беспокойство. Дискомфорт, короче говоря.

В Мертвом городе я чувствовал себя более уверенно – несомненно, его творцы были по духу близки землянам, ведь даже эстетических разногласий он у меня не вызывал. И если предположить, что подземный городок соорудили Предтечи как перевалочный пункт на Великом Пути, то сделали они это соразмерно с представлениями землян об архитектуре и эргономике. А внутри звездолета цефаридян я ощутил себя… ну, как бы это сказать… рыбой, выброшенной на сушу.

Первое, что сразу пришлось мне не по вкусу, – это невесомость моего тела. Нет, я не плыл, как астронавт в безвоздушном пространстве, наоборот, я топал по упругой тверди пола, но впечатление было такое, будто все мои восемьдесят килограммов испарились в одночасье. А потерять ощущение собственного тела – вещь не из приятных, доложу я вам.

Как-то в Карвеловской академии решили коварные тьюторы проверить мою психику на толерантность к сенсорной депривации. Это значит посмотреть, как я отреагирую на сенсорный голод. Велели они мне надеть специальный скафандр, именуемый саркофагом, засунули в рот миниатюрный загубник с подводом воздуха и поместили в бассейн с водой. Вокруг – тьма кромешная и безмолвие, как в колумбарии. Да еще температура окружающей среды соответствует до сотой доли градуса температуре моего бренного тела. Пока я себя чувствовал, было еще ничего, но через какое-то время я обнаружил, что с организмом помимо моей воли стали происходить странные изменения. Лишившись всех доступных мне чувств, кроме мельтешения мыслей в голове, я со страхом пришел к выводу, что ноги, руки, а также все, что между ними, и самое главное, голова – перестали для меня существовать. Вот вроде были и вдруг нету! Не ощущая себя, я к тому же потерял чувство реальности. Время заскользило в такт моим мыслям, то проваливаясь в бездну, то сжимаясь до малюсенькой точки. Я попытался бороться с самим собой – стал костерить себя на чем свет стоит, отсчитывать секунды, прислушиваясь к ритму своего сердца. Безрезультатно! Неведомый мир свалился на меня и поглотил целиком. Уже скоро (а может быть, не скоро – откуда мне было знать?) в пустоте осталось лишь спутанное сознание. Оно то награждало меня телом размером со всю Вселенную, то закупоривала в бутылку, словно провинившегося джинна. Оно носило меня по бушующему океану и срывало со скал в пропасть. Потом пришел черед кошмаров. Кажется, я даже стал бредить. Когда же меня вытащили из «саркофага», то оказалось, что я провел в заточении всего-то часа три. А мне показалось, что я там пребывал чуть ли не вечность…

Вот и сейчас, словно бесплотный дух, я шествовал по затемненному ходу. Несколько раз я споткнулся, не обнаружив под собой ног. Но, стиснув зубы, все-таки продолжил движение вперед.

Поначалу у меня не было возможности хорошенько оглядеться. Тем более что на меня неожиданно навалились слуховые галлюцинации – едва я приспособился к отсутствию привычной чувствительности тела, как в голове вдруг что-то зашелестело, замурлыкало, запело на неизвестный мне лад. В этой какофонии звуков не было ничего привычного – абсолютно хаотичный набор шумов. Почему же я решил, что это были галлюцинации? Наверное, потому, что здесь некому и нечему было шелестеть, мурлыкать и петь. Вокруг меня таилась сумрачная пустота – только аркообразный ход с плоским упругим полом. И полное отсутствие каких-либо элементов жизнеобеспечения или технической оснастки. На какой-то миг мне показалось, что это даже не ход, созданный, чтобы по нему передвигались, а просто вентиляционная шахта.

Я забирался все дальше и выше. Слава богу, мой вестибулярный аппарат не пострадал, хотя в голове все еще что-то шумело, бурлило, потрескивало. Ход, довольно вместительный, вел меня вперед, как бы по спирали. Назад я не оборачивался – почему-то был уверен, что Вадимыч идет следом и надежно прикрывает мои тылы.

Неожиданно звуки исчезли, все смолкло. Я с трудом сглотнул вязкую слюну и остановился.

Почти тут же из-за поворота вылетели два белобрысых пацана на лыжах, с лыжными палками в руках, в каких-то нелепых одеждах вроде шубеек или полушубков из натурального меха – я с испугу едва не нажал на гашетку квантомета. Мальчишки звонко засмеялись и, совсем не замечая меня, заскользили в мою сторону. К такому развитию событий я оказался не готов. Нелепость всего происходящего поразила меня – ну, как здесь могли очутиться эти малолетки? Почему они на лыжах? Я замер, прижавшись к стене, зажмурил глаза и через какое-то мгновение открыл их вновь. Видение не исчезло.

Парочка мальчуганов прошмыгнула мимо меня и скрылась за спиной.

– Ты видел? – спросил я Вадимыча, не оборачиваясь.

– Да… – пропыхтел сзади Кричевский. – Я даже узнал одного…

– В самом деле? – промямлил я.