355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Трофименков » Франция. Убийственный Париж » Текст книги (страница 19)
Франция. Убийственный Париж
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 18:05

Текст книги "Франция. Убийственный Париж"


Автор книги: Михаил Трофименков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Глава 33
Улица Круа Нивер, 25
Тайна Полины Дюбюиссон (1951)

17 марта 1951 года в обычном парижском доме номер 25 по улице Круа Нивер разыгралась обычная парижская трагедия ревности. Двадцатичетырехлетняя Полина Дюбюиссон пришла для решающего объяснения к экс-любовнику Феликсу Байи. Точнее говоря, выследила его. Несколькими днями ранее она, раздобыв револьвер, написала завещание, где говорила об убийстве как о свершившемся факте, и вышла на охоту. Домохозяйка, заметившая оружие, зашла в ее комнату, прочитала завещание и отбила тревожные телеграммы Феликсу и его родителям. Он принял предупреждение всерьез, ночевал у друзей, но вот не уберегся.

Застав Феликса врасплох, Полина вытащила револьвер. Он пытался вырвать у нее оружие. Она убила бывшего любовника тремя выстрелами, затем приставила ствол к виску, однако патрон перекосило. Упорная Полина открыла газ, но тут подоспела полиция.

Они познакомились на подготовительных курсах в Лилле: Полина мечтала стать врачом. Осенью 1949 года Феликс объявил их связь ошибкой и блестяще сдал, в отличие от Полины, экзамены в Сорбонну. Она осталась в Лилле, завела любовника-инженера, с которым встречалась тайно, в Австрии. Узнав в октябре 1950 года о помолвке Феликса, поняла, что все еще любит его, приехала в Париж, провела с ним ночь. А наутро услышала, что он переспал с ней, мстя за унижение, – в Лилле он дважды предлагал ей руку и сердце и дважды получил отказ. Тогда Полина отправилась на поиски револьвера.

Такие драмы всегда вызывают банальный ажиотаж. Зеваки занимали очередь у суда на рассвете, совали приставам сто франков, чтобы попасть в зал. Подсудимую караулили три десятка фотографов, выстроившись, по замечанию современника, «как расстрельный взвод». Он не догадывался, сколь точную метафору нашел для состояния Полины – девушки у расстрельной стенки, – потому что не знал ее тайны.

Надежды публики услышать жаркие подробности оправдались. Она узнала, что Полина вела длинный список любовников, а второе предложение Феликс сделал ей, узнав в подробностях от друга-соперника, что возлюбленная изменяет ему направо и налево. Эти детали показались бы публике не такими пикантными, если бы она знала тайну Полины.

Сюрреалисты привычно заступились за Дюбюиссон в специальном воззвании: еще с 1920-х годов они воспевали девушек-убийц – Жермену Бертон (23) или сестер Папен, служанок, освежевавших своих хозяек, как кроликов – бросавших во имя «безумной любви» вызов обществу, семье, Церкви. Но никто из них не написал поэму о Полине, подобную стихам Элюара о Виолетте Нозьер (28), разве что египетский сюрреалист Жорж Энейн (в его журнале «Дон Кихот» в 1930-х годах сотрудничал Анри Кюриэль (9)) воспел ее «упрямую красоту»: на иные рифмы, чем «кровь» и «любовь», ее история не вдохновляла. Чтобы найти другие, надо было знать ее тайну.

Газеты выставили Полину Дюбюиссон авантюристкой: расчетливой, развратной, эгоистичной. Живым символом катастрофического падения нравов молодежи, совращенной экзистенциализмом, джазом, Голливудом. Отягчающим обстоятельством сочли даже ее попытку самоубийства в разгар процесса. 28 октября 1953 года монахиня – из них состоял персонал женской тюрьмы «Ла Птит Рокетт» – заглянула в глазок ее камеры: Полина вроде бы спала, но ее выдала струйка крови на запястье. Прежде чем на месяц прервать слушания, в суде зачитали письма, которые она написала перед тем, как перерезать вены, адвокату и президенту.

Полина просила родителей Феликса о прощении, сожалела и о том, что сделала, и о том, что ей не хватило достоинства выдержать процесс. «Я отказываюсь не быть судимой, а выставлять себя напоказ перед толпой, разительно напоминающей мне толпу времен революции. Мне подошел бы суд за закрытыми дверями. Я рада обвести вокруг пальца тех, кто готовит декорации для этого спектакля». Полина сравнила зевак с «вязальщицами», тетками, упивавшимися во время якобинского террора массовыми казнями, а в перерывах, чтоб никто не занял их места в «партере», занимавшимися рукоделием. Судья назвал ее спесивой комедианткой. Прокурор объявил симулянткой и, когда пришло время, потребовал ее голову. Суд ограничился пожизненным заключением.

Лишь один человек – корреспондент «Ле монд» – чувствовал, что за убийством стоит нечто огромное, стыдное, тягостное и страшное. Пытаясь сформулировать свои ощущения, он предположил, что у Полины есть некая тайна. Журналист знал, в чем дело? Вряд ли. Тайну Полины знал лишь ее отец, а он отравился газом, услышав об убийстве Феликса. Сама она о прошлом молчала.

Тайна Полины, дочери отставного полковника из Дюнкерка, заключалась в том, что она родилась не вовремя: ее юность совпала с оккупацией. В четырнадцать лет соседи застали ее в компрометирующей ситуации в сквере с немецким моряком. В 1944 году она нанялась в военный госпиталь и стала любовницей главного врача Ван Доминика – полковника вермахта в три раза старше ее.

Освобождение обернулось для таких, как она, невинных «немецких подстилок» кошмаром. Те, кто благополучно приспособился к оккупации, выставляли напоказ свой патриотизм и безнаказанно давали волю садистским импульсам. Актер Марк Дельниц вспоминал: «Пробил час сведения счетов. Было, конечно, проще выставить напоказ несчастную обритую девушку, чем атаковать танк. Никто не трудился проверять информацию. Бандиты, которым придавали власть трехцветные повязки, грабили квартиры, а их обитатели, парализованные призраком бессудных расправ, не смели протестовать. Наступило время рогоносцев, поссорившихся соседей, обиженных служащих. Было достаточно подать знак одному из многочисленных „комитетов очищения“, которые только и мечтали устроить себе праздник».

Дельниц описал пир победителей в Париже. То, что творилось в провинции, неописуемо. В Дюнкерке «немецких шлюх», включая семнадцатилетнюю Полину, собрали на площади, раздели, разрисовали свастиками, обрили наголо. Затем в штабе «чистильщиков» Полину долго насиловали: наутро ей предстоял расстрел по приговору «народного трибунала». Отец выкрал ее, они бежали из Дюнкерка. В первый же вечер свободы Полина впервые пыталась покончить с собой.

Банальная история: осенью 1944 года насиловали и не таких женщин – не чета девчонке из Дюнкерка. Так, Мирей Бален (1911–1968) – манекенщицу и актрису, партнершу Жана Габена в гангстерской балладе Жюльена Дювивье «Пепе ле Моко» (1936) – «чистильщики» схватили в Ницце, когда она пробиралась в Италию с офицером вермахта, австрийцем Бирлом Десбоком. Бирла с тех пор никто не видел живым, а Бален, лишь единожды появившись на экране, умерла в нищете.

В 1959 году Дюбюиссон освободили за примерное поведение. Полина взяла фамилию Андре – в честь отца – и снова взялась за учебу. Но 2 ноября 1960 года – новый удар: премьера фильма Анри Жоржа Клузо «Истина», вольной интерпретации истории Полины. Героиню Брижит Бардо, сыгравшей тогда свою единственную трагическую роль, звали Доминик Марсо. Феликса – Жильбером Телье (Сами Фрей). Действие развивалось следующим образом. Он был дирижером и ушел от невесты-скрипачки Анны к ее сестре Доминик. Та впервые испытала любовь, но, развращенная сексуальной свободой, изменила ему в отместку за ошибочное подозрение в неверности. Убийство казалось случайностью. Доминик хотела застрелиться – или подкрепить револьвером угрозу самоубийства, – но Жильбер оттолкнул и оскорбил ее.

Тайну Полины фильм замолчал. Муки обритых девушек уже не были табу: в 1959 году вышел фильм Алена Рене «Хиросима, любовь моя», главная героиня которого – жертва, ровесница Дюбюиссон. Но Рене с его безупречной репутацией антифашиста было позволено то, что не мог позволить себе Клузо. Дебютировав во время оккупации на немецкой студии «Континенталь-фильм», он был обвинен в коллаборационизме и подвергся трехлетнему «запрету на профессию».

Теперь Полине казалось, что ее узнают на улицах. Она бежала в Марокко, работала в госпитале в Эссауире, собиралась замуж за инженера-нефтяника. Но он разорвал помолвку, когда невеста рассказала ему свою историю. Завещав похоронить себя в безымянной могиле, в июне 1963 года Полина покончила с собой. С пятой попытки, не считая двух миновавших ее смертных приговоров, ей наконец удалось умереть.

P. S. Фильм Клузо едва не стоил жизни Бардо, по иронии судьбы завязавшей на съемках роман с Фреем. Клузо, известный чудовищным обращением с актерами, бил Брижит по лицу и, когда она заливалась слезами, командовал: «Мотор!» А перед сценой самоубийства дал ей таблетки, оказавшиеся мощным снотворным: Бардо казалось, что она взаправду умирает. После съемок, в октябре 1960 года, актриса пыталась покончить с собой.

ПЯТНАДЦАТЫЙ ОКРУГ
Глава 34
Тупик Ронсен, 6-бис
Кровавая Мэг (1908)

Начало «Дела Стенель» словно пародирует завязку первого в мировой литературе детективного рассказа: «Сегодня, часов около трех утра, мирный сон обитателей квартала Сен-Рок был нарушен душераздирающими криками. Следуя один за другим без перерыва, они доносились, по-видимому, с пятого этажа дома на улице Морг…» [16]16
  Перевод Р. Гальпериной. Цит. по: По Э.Полное собрание рассказов. М.: Наука, 1970. С. 291.


[Закрыть]
Разве что в ночь на 31 мая 1908 года двойное убийство произошло не на улице Морг, а в тупике Ронсен. Часов около шести утра мирный сон обитателей квартала Некер был нарушен душераздирающими криками. Из окна четырехэтажной виллы, принадлежавшей пятидесятивосьмилетнему живописцу Адольфу Стенелю, голосил лакей Реми Куйар. Тупичок под сенью платанов окутала загадка, которую мог бы загадать сам Эдгар По, а разгадать – лишь придуманный им великий Дюпен, но Дюпен в штате парижской полиции не числился.

Накануне мадам Эмиль Жапи, мать Маргерит (Мэг) Стенель, то есть теща Адольфа, приехала в Париж проведать детей. Вечером они собирались в «Вер-Ложи», дом, который семья арендовала в Бельвю – пятнадцать минут на авто, – но у мамы разболелись ноги. Решили пораньше и сегодня лечь, а завтра выехать. Мэг уступила маме свою спальню, устроившись в комнате дочери, семнадцатилетней Марты, находившейся в тот день в Бельвю.

В 5.30 Куйар, спускаясь позавтракать, услышал крики Мэг и обнаружил ее притороченной к постели веревками, в высоко задранной ночной рубашке. Оставив мадам в таком виде, он побежал будить месье, но далеко не убежал, споткнувшись в коридоре о труп удушенного Адольфа. Ломая голову, с кем бы посоветоваться, отвязать хозяйку или нет, Куйар поспешил к мадам Жапи: та лежала поперек постели, с лиловым лицом. То ли умерла от испуга, то ли подавилась вставной челюстью: убийцы заткнули ей рот комом ваты. Только тогда Куйар развязал Мэг. Узнав о трагедии, она лишилась чувств.

Хотя всю ночь лил дождь, душегубы не наследили, не было и следов взлома. В выдвинутых ящиках комода никто не рылся. На дело убийцы шли с пустыми руками – веревки они нашли уже в доме. Зато остановили или перевели стрелки настенных часов на 0.10, а маятник спрятали в шляпную картонку. Мэг связали так неумело, что было непонятно, почему она не распуталась сама, зато методично привязали к спинке кровати каждый палец на ее ногах, потеряв чертову уйму драгоценного времени. Уже мертвым жертвам на шеи накинули веревки.

Грех было не заподозрить грубую инсценировку, но никто греха на душу не взял.

Между тем с раннего утра на месте преступления толпились начальник полиции Амар, три высших чина угрозыска, четверо инспекторов. Такое дефиле шишек объяснимо лишь репутацией Мэг. Она привечала в своем салоне и постели весь Париж, в 1899 году в ее объятиях умер президент Фор (17). В лучшем случае Мэг мистическим образом притягивала смерть. В худшем – аукнулась смерть Фора: полиция ходила на цыпочках, чтоб из государственных шкафов не посыпались скелеты.

Понятие «весь Париж» охватывает и правоохранителей. Первый следователь по делу был завсегдатаем салона Мэг. А узнав, кто назначен гособвинителем, Мэг со смехом поделилась с Понсом, директором тюрьмы Сен-Лазар: «Ах, этот позер! Он частенько бывал у меня. Кажется, не сомневался, что все женщины в него влюблены». Когда ей было выгодно, Мэг сдавала друзей и любовников.

Так что у многих имелись еще и личные причины осторожничать.

Если бы заинтересованные стороны вели себя, как принято в обществе, сор остался бы в избе. Но Мэг повела себя дичайшим, непостижимым образом, уже давая первые показания.

Ее разбудил свет фонарика – прямо в лицо. Три гиганта-бородача и рыжая «мегера со ртом, как канализация», приняв Мэг за Марту – ведь она спала в комнате дочери, – допытывались, «где папа прячет деньги». Мегера-фурия рвалась прирезать «Марту», но бандит, похожий на одного из натурщиков Адольфа, заткнул ее: «Мы девчонок не убиваем». Мэг немного побили, очнулась и выплюнула кляп она на заре.

Париж восхищался тем, что тридцатидевятилетняя Мэг выглядела лет на двадцать пять, от силы – на тридцать. Но не до такой же степени молодо, чтобы ее приняли за подростка.

От ее рассказа – «И в этот миг часы пробили ровно полночь» – разило бульварной литературщиной, и не случайно. В доме найдут роман Луи Юльбаша, эпизод из которого Мэг и пересказала. Но поверить в убийц в длинных черных блузах, ах нет, в таких, как у евреев, лапсердаках, а может быть, в сутанах (Мэг путалась в показаниях), было легче, чем в то, что участница убийства не озаботилась вменяемой легендой.

Впрочем, «информационную подготовку» убийства она вела. Незадолго до трагедии комиссар полиции и поэт Эрнест Рейно принял Мэг по просьбе ее мужа: «Знаете ли, ей везде мерещатся грабители». Мадам поведала, что уже две недели грабители еженощно пытаются перелезть через стену виллы в сад: она явственно видела их тени при свете луны. «Если полиция не вмешается, однажды утром нас найдут убитыми в своих постелях!» Рейно, как друг Стенеля, хотя априори и считал Мэг патологической 312 лгуньей, провел расследование. Уполномоченный им инспектор доложил: никаких следов попыток проникновения не обнаружено; перелезть через стену незаметно невозможно, поскольку дом расположен в самом конце тупика; и, наконец, какой вменяемый грабитель пойдет на такое дело при свете луны. Но к расследованию убийства Рейно привлечен не был и историю с ложной тревогой обнародовал годы спустя в своих мемуарах.

Сама реальность тем временем подражала «Арсену Люпену». На станции метро «Этуаль» нашли приглашение на апрельский вернисаж в ателье Стенеля. На нем кто-то записал адрес костюмера с Монмартра, показавшего, что еврейский театр Сен-Дени заказал ему четыре костюма священников-левитов. Три костюма из театра украли 30 мая.

Вот и евреи подъехали. Националисты верили, что Фора убил не минет, а отравили жидомасоны. Теперь, не иначе, хасиды ищут секретное досье на Дрейфуса, доверенное Мэг Фором.

Полиция охотилась на бородачей с рыжими подругами.

Словно недовольная тем, что ей поверили, Мэг начала в ускоренном темпе совершать нелепые, самоубийственные жесты, будто вынуждая следствие сделать что-то, что ему претило.

Уже утром 31 мая, чуть ли не глядя на лежащий на комоде чек на шесть тысяч, полученный накануне в банке, она заявила, что убийцы чек украли. Через пару дней вспомнила о краже дюжины ювелирных украшений. Инспектор составил список: 15 июня – разослал ювелирам, а 23-го – его напечатала «Ле матэн». Тем временем 12 июня Мэг отдала часть «украденных» вещей ювелиру, чтобы тот снял и расплавил их оправы. Выгораживать Мэг ему было незачем, он помчался к Амару.

Взяв каникулярную паузу, Мэг 1 ноября через газету обвинила Амара в том, что тот левитов не ловит. Уязвленный Амар предъявил ей фото, а потом и самого эксцентричного бородача-янки Берлингхэма. Тот носил длинные черные блузы, спал с рыжей актрисой и был замечен у костюмера. Мэг, почти теряя сознание, кивнула: это он. Выяснилось, что 31 мая янки ночевал в отеле в Дижоне, а его рыжая репетировала в Лондоне, но Мэг уже вошла во вкус.

19 ноября она обвинила в убийстве Куйара, в чьем бумажнике нашла – забыв, что эта легенда уже не актуальна, – «краденую» жемчужину. 25 ноября призналась в интервью: «Я подбросила ее, чтобы отвести подозрения, но вам этого не понять». На самом деле убийцей, по ее словам, был барышник Александр Вольф, сын кухарки: «Он вошел <…> я закричала, прибежал муж, Александр его убил. Потом пошел и убил маман. Вернулся и сказал: „Я тебя пощажу из-за дочери, но, если заговоришь, скажу, что ты помогала убивать“. Я потеряла сознание и спрятала драгоценности, чтобы симулировать ограбление». Но Вольф отличался веселым нравом и надолго запомнился хозяевам кафе, где в ночь убийства обмывал сделку.

Изумительное терпение полиции лопнуло: эта нимфоманка – еще и мифоманка. 26 ноября Мэг арестовали по обвинению в убийстве, чего она, похоже, и добивалась. Зачем? Мэг – не мазохистка, тюрьма – не самоцель. Ей был нужен суд.

Зэчки оскорбляли ее, но их мнение не котировалось в свете. Зато директор тюрьмы влюбленно звал ее своей милой, великой жертвой, а персонал – просто Мэг.

На суде – он открылся 3 ноября 1909 года – стала неизбежной огласка ее интимной жизни, но, в конце концов, это был не простой, а великосветский блуд. Франция присвистнула, услышав: «До 1905 года я была так деликатна, что встречалась с любовниками в отелях». После 1905-го ее постоянный, но не единственный друг оплачивал «Вер-Ложи». Мэг нравилось снимать мужчин в метро: о, как кружится голова, проводите меня. Через три дня они заказывали Адольфу портрет, через неделю ехали в Бельвю.

Муж якобы верил в существование Лили: любимой, но невидимой тетушки Мэг. Тетя Лили дарила племяннице деньги и драгоценности. К тете Лили она уезжала в ночное. Летом в Бельвю отдыхала вся семья, но стоило Мэг сообщить, что ее хочет навестить тетушка, семья покорно съезжала. На суде Мэг рассказала, что Лили придумал в качестве алиби и сказал о ней Адольфу один ее друг, который, увы, умер. И вообще, муж не знал о любовниках, потому что они все были его друзьями. В общем, Адольф был то ли сутенером, то ли жиголо жены: его долги достигли пятидесяти двух тысяч, и никто, кроме любовников Мэг, не покупал его картины.

Комиссар Рейно, вопреки профессиональному цинизму, считал Адольфа «достойнейшим человеком на земле», не подозревавшим о распутстве Мэг. Но в 1907 году до него дошли слухи, что художник, получив разоблачительное анонимное письмо, заламывал руки в доме близких друзей: «Что делать, я по тысяче причин не могу развестись с ней!»

Как резонно заметила кухарка Мариэтт: «Был бы рабочим, набил бы ей морду, делов-то, а этот только плакал в кабинете». Друг семьи, мэтр Пэзан, возражал: Адольф плакал, испытывая, как любой художник, творческий кризис. Но по вечерам его ждал стол, украшенный цветами и окруженный друзьями. Мэг «возвращала ему веру в себя», но «после целого дня героических усилий нуждалась в отдохновении», то есть в любовниках.

Конечно, все это увлекательно, но подобная чушь поглотила большую часть процесса. Первая любовь Мэг, лейтенантик, а ныне капитан, назвал ее чистейшим созданием. Спорили, пил ли ее отец, врала ли она учителям, спал ли Адольф с натурщиками.

Мэг прозвали «Сарой Бернар суда присяжных». Да, она эффектно рыдала: «Я оплакиваю свою преступную жизнь, простите, господа присяжные. В тюрьме я раскаялась. Я была не той матерью, в которой нуждалась моя дочь. Сжальтесь надо мной, и пусть матери, которые слышат меня, знают, как я страдаю». Но суд был мелодрамой в меньшей степени, чем комедией абсурда. Мэг выступала в амплуа – но лишь в амплуа – «я у мамы дурочка»: «женская логика» была ее оружием.

«Зачем вы обвиняли невиновных?» – «Но разве это не долг полиции – проверять любую информацию?» – «Из-за вас Куйар провел в тюрьме пять дней!» – «Подумаешь, у нас, в Сен-Лазар, одна девушка месяц сидит за кражу курицы». – «Вы опознали Берлингхэма?» – «Не опознала, а сказала, что он похож на убийцу».

Судья возмутился словами Мэг «Все мы знаем, на что идет суД, чтобы вынудить к признанию». «Такого никогда не бывает, мадам». – «Да сплошь и рядом». – «Я не позволяю вам такие речи». – «Я знаю, о чем говорю, я была интимной подругой следователя».

Клоунада или скудоумие? По-моему, хитрая стратегия: обвинение не заметило, как Мэг перехватила контроль над процессом. Точно так же, находясь на свободе, она подчинила себе следствие, вынуждая метаться от одного ложного следа к другому. Да, она привела следствие в бешенство, но взбесившееся следствие плохо работает, не ищет убийцу, а воюет с неугомонной стервой.

Не пытаясь придать своим показаниям хоть какую-то логику, Мэг играла словами, дезорганизовывала и ставила суд в тупик, отрицала то, что говорила минутой ранее, заставляла тратить время на абсурдные препирательства. Она не путалась в показаниях, а запутывала. Когда зашла речь о драгоценностях, вдруг вспомнила о существовании их дубликатов. Обсуждение важнейшего эпизода увенчало ее очередное: «Сжальтесь!»

Запутались и свидетели: даже в таком незатейливом вопросе, как именно Мэг была связана и кто ее развязал. Кухарка, которой пристало ненавидеть Мэг, забыла все существенные детали, зато сообщила, что они с хозяйкой простили друг друга и расцеловались.

Окончательно Мэг добила суд, решившись наконец сказать всю правду об убийцах: знайте, это были огромные бородачи-левиты. Сказка про белого бычка. Вдобавок нашелся свидетель, видевший, как в 0.45 31 мая из дома Стенелей вышли четверо мужчин с большими сумками – хоть и безбородые, но в сопровождении рыжей девушки.

Суд так и не установил главное – зачем было Мэг убивать мужа и мать. Жалкая мамина рента не покрыла бы долги Адольфа. Ненависть к мужу? Смешно: ну как такого ненавидеть. Планировала ли Мэг новый брак? «Нет, то есть да, но не скоро». Эта версия развеялась, когда суд увидел ее последнего постоянного любовника: лысый, пятидесятилетний, с брюшком промышленник из Арденн.

14 ноября Мэг оправдали. Я думаю, она пошла ва-банк, провоцируя арест, чтобы лишить ею же дезориентированное следствие возможности и времени проработать обвинение. А дважды за одно преступление не судят.

Она, если и не участвовала в убийстве, то знала и покрывала убийц. Возможно, покрывала из страха. Популярна версия, что той ночью она вызвала богатого любовника, чтобы попросить у него в долг. Поняв, что в обмен на деньги он ничего не получит, тот взъярился. На шум прибежал муж. Мэг не потеряла самообладания и позвонила другому любовнику, на сей раз высокопоставленному, который помог ей с инсценировкой.

Кандидатуры на роль убийцы экзотичны. Русский «боярин». Член британской королевской семьи: забавно, что и Джеком Потрошителем многие считают некого Виндзора. Министр, вскоре сошедший с ума.

Мэг уехала в Англию, в 1917 году вышла замуж за барона Роберта Брука Кэмпбелла Скарлетт-Эбингера, влюбившегося в нее в ходе процесса, а в 1920-м овдовела. 18 июля 1954 года восьмидесятишестилетняя Мэг, прозванная Кровавой Вдовой и принятая в Букингемском дворце, умерла в уютном доме на морском курорте Сассекса.

Кухарка Мариэтт Вольф сделала небольшую карьеру в театре.

Здание Сената в Париже украшает бронзовая статуя обнаженной «Музы у источника», для которой маститому скульптору Жану Батисту Югу позировала Мэг. Политики верили, что, если погладить ее левую грудь, им улыбнется удача.

Но кому трагедия принесла удачу, так это тупику Ронсен. Скульптор Альфред Буше еще в 1900 году построил там тридцать ателье из материалов, оставшихся после строительства павильонов Всемирной выставки. Но в начале века их занимали забытые ныне персонажи. А потом – началось. Здесь обосновались гении модернизма Константин Бранкузи, Макс Эрнст, Ив Танги, Ники де Сен-Фаль. Счастлив бедный академист Адольф Стенель, что не увидел их работы.

P. S. Эдуард Молинаро снял телефильм «Кровавая Вдова» (1983).


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю