Текст книги "Франция. Убийственный Париж"

Автор книги: Михаил Трофименков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава 21
Улица Дрюо, 26
Месть мадам Кайо (1914)

В кабинете – головокружительные потолки, на окнах, за которыми закипает вечерний Париж, – шторы. Дама – черное бархатное платье, модный широкий узел на поясе, немыслимое перо на шляпке – стреляет в усача с моноклем. Усач, схватившись за край массивного бюро, не торопится падать: словно ожидая овации, застыл в балетном па. Рисунок на обложке «Ле пти журналь» – что это? Иллюстрация к бульварной пьеске?

Нет, изображение главного происшествия недели. Только в жизни все было намного смешнее.

16 марта 1914 года, в 18 часов главный редактор «Фигаро» Гастон Кальмегг заскочил в редакцию на минуту – между встречами. Газета для состоятельных и консервативных месье находилась в доме номер 26 по улице Дрюо, о солидности которой говорит хотя бы то, что неподалеку, в доме номер 9, расположился аукционный дом Дрюо, не считая множества антикварных, прежде всего филателистических, лавок. Привратник подал Кальметту конверт с визитной карточкой дамы, уже час ожидавшей его. Каль-метг опаздывал на свидание на Елисейских полях, писатель Поль Бурже обещал подвезти. Но, взглянув на карточку, Кальметт развел руками: «У меня визитер». Бурже буркнул: «А когда у вас не бывает визитеров? Я спешу, идемте». Кальметт молча протянул ему карточку. «Вы примете ее?» – изумился писатель. «Я не могу отказать даме».

Дама вошла в кабинет – руки в муфточке. «Вы догадываетесь о цели моего визита?» – «Нет, мадам, садитесь, прошу вас». Это были его предпоследние слова.

Дама не стала садиться. Револьвер в муфточке дождался своего часа. Две пули – в стены, две ранили Кальметта в ноги, полет пятой чудом погасил пухлый бумажник во внутреннем кармане. Шестая – в живот. Всё. Кальметт еще прошептал: «Я выполнял свой долг. Я делал то, что делал, без ненависти». В 1.30 он умрет на операционном столе.

Полицейских она предупредила: «Не прикасайтесь ко мне. Я дама. Я жена министра финансов». Тридцатидевятилетняя Анриетт Кайо действительно – дама до кончиков ногтей: до последней минуты колебалась, чем занять вечер – дамским файф-о-клоком в отеле «Риц» или убийством.

Дамскими были и ее оправдания. Мадам боялась, что дочь узнает из газеты: мама спала с мужем еще до брака. То-то радости девочке узнать, что мама – убийца.

До начала Первой мировой оставалось четыре с половиной месяца.

Поступок Анриетт кажется экстравагантным, но мадам действовала в лоне традиции. У женщин не было права голоса, но было право выстрела. Восприимчивые к прогрессу, они считали мужские дуэли непрактичным и рискованным способом решения конфликтов.

27 ноября 1884 года Жанна, жена Кловиса Юга, коммунара, писателя, депутата-социалиста и друга Огюста Ренуара, тремя выстрелами прикончила журналиста Морена. Он много лет очернял Югов, подрывая карьеру Кловиса. Суд над клеветником перенесли – Жанна взяла дело в свои руки. 23 сентября 1898 года жена депутата Польнье, не застав на рабочем месте редактора социалистической газеты «Ла лантерн» Александра Мийерана, всадила шесть пуль в секретаря редакции.

Пятидесятилетний Жозеф Кайо, четырежды министр финансов, в 1911–1912 годах – премьер, в промежутках между государственными делами трудился в банках. Импульсивного, спесивого сторонника мира во всем мире, социальной справедливости и прогрессивного налогообложения левые признали великим государственным мужем. Он разрешил «Агадирский кризис»: Франция и Германия едва не передрались тогда из-за контроля над Марокко. Правые его ненавидели: «убирайся в Берлин!», «самый ненавистный человек», «могильщик Франции». Переговоры с Берлином он вел за спиной МИДа, скопища некомпетентных болтунов и германофобов. МИД узнал о них, расшифровав переписку Кайо с посредником, прусским авантюристом Ланкеном. Премьер предложил немцам в обмен на признание Марокко зоной французских интересов расплатиться с ними частью Французского Конго. Это стоило ему кресла, ради возвращения в которое он, возглавив партию радикал-социалистов, 2 декабря 1913 года свалил правительство Луи Барту.

Первую жену – брюнетку Берту Гедан – шармер увел у подчиненного. С ней он развелся ради блондинки Анриетт Рэнуар, ранее – мадам Лео Кларетти, с которой имел связь уже три-четыре года. Развод стоил ему двести десять тысяч отступных и ежегодных сто восемьдесят тысяч алиментов. Мадам № 2 по сравнению с № 1 казалась стертой и тихой гусыней.

Одна деталь характеризует Кайо. Примчавшись в участок, куда отвели Анриетт после убийства, он первым делом устроил выволочку караульному, который не отдал ему честь: «Я! Министр! Финансов!» Не обращая внимания на толпу, скандировавшую – «Убийцы!», «Убийцы!» – так грозно, что мадам эвакуировали через потайную дверь в каптерку соседней бакалеи. Зато в тюрьме Сен-Лазар ее ждала платная, пятизвездочная камера, ранее обжитая Мэг Стенель (34).

Кайо довел даже союзников: Аристида Бриана назвал усыпителем. Бриан откликнулся: «плутократ-демагог». Намек на состояние, нажитое Кайо на службе в египетском и аргентинском банках. Кайо проталкивал налог на капитал. Заклятые соратники решили покончить с ним. С одобрения премьера Жоржа Клемансо его жизнь превратилась в ад.

Барту ангажировал друга, пятидесятипятилетнего Кальметта, которому Марсель Пруст «в знак глубокой и сердечной признательности» посвятил «В сторону Свана».

В течение ста пяти дней до гибели Кальметт опубликовал сто десять материалов против Кайо, причем три четверти из них – написал лично.

У редактора газеты для солидных месье, считавших налог на капитал «красным» варварством, был на Кайо не только политический зуб.

Кайо погубила слабость к женщинам по имени Анриетт. Благодаря водевильной истории с двумя серебряными несессерами с инициалами «А. К.» и «А. Б.», одновременно заказанными мужем у одного и того же ювелира, мадам Кайо узнала, что Жозеф изменяет ей с актрисой Анриетт Балло, женой литературного редактора «Фигаро», и учинила той скандал на званом ужине. Дело было как раз в декабре. Балло упала в объятия Кальметта, не простившего Кайо унижения новой любовницы.

Господи… Чистая оперетта.

Номер за номером «Фигаро» венчала шапка «Тайные махинации месье Кайо». Кальметт бил методично, «по площадям». Уличал Кайо в «черном» финансировании своей партии, махинациях с внешним долгом, давлении на суд ради освобождения жулика-финансиста Рошетта. В сговоре с международной олигархией в ущерб Франции, попустительстве Спитцеру, банкиру «израэлитского происхождения», утечках инсайдерской информации.

Информационный киллер публиковал опровержения Кайо, но издевательски просил его «потерпеть двадцать четыре часа» – до нового компромата.

Разбушевавшись, как Фантомас, Кальметт анонсировал 19 января переписку Кайо с немцами. Страшный козырь – измена родине. Кайо испугало другое: немцы узнают, что французы владеют ключом к их дипломатическому коду. Пуанкаре пообещал ему попросить Барту повлиять на Кальметта. Барту повлиял, но Кайо понял: все в заговоре против него.

31 января газета объявила: «Месье Кайо работает на короля Пруссии», его управление госдолгом выгодно немецкой экономике. Назавтра выяснилось: Кайо работает еще и на Италию с Австро-Венгрией.

«Что за таинственной и чудовищной властью обладает этот деловой месье, который, ради своей разорительной политики, в надежде продлить свою мерзостную власть над толпой, покушается на все, что составляет гордость и богатство нации…»

Но Кальметта сгубило не это, а вторжение в личную жизнь Кайо.

9 марта он намекнул: «Наступил решающий момент, когда нельзя отступать ни перед чем, как бы это ни противоречило нашим обычаям, как бы ни предосудительно это было для наших манер и вкусов».

13 марта – опубликовал письмо к Берте (1901): «ее Жо» хвалился, как ловко провалил налоговую реформу, выступая пылким ее сторонником. Преднамеренно внеся обреченный на заклание законопроект, он провел другие, важные реформы, но предстал двуличным циником. Хотя гораздо циничнее был текст Кальметта: «Впервые за тридцать лет журнализма я публикую частное письмо, интимное письмо, вопреки воле его обладателя, его адресата или его автора. Мое достоинство испытывает от этого истинное страдание…»

Утром 16 марта, упомянув манеру Кайо подчеркивать слова, он дал понять, что не за горами публикация переписки с Анриетт. Вечером – умер.

Злоключения писем Кайо – отдельная песня. Участники трагифарса сами не могли разобраться в их судьбе. Летом 1909 года Берта узнала о сопернице, взломав секретер мужа и обнаружив послания «возлюбленной Рири». Мужу она пообещала вернуть компромат, если тот порвет с гадиной. Кайо составил нотариально заверенное покаяние, забрал переписку и сжег. Но Берта сохранила копии. В 1910 году жена, найдя свежую партию любовных эпистол, предложила развод. Жозеф попросил отсрочки до выборов. Разведясь, снова забрал и сжег корреспонденцию. Но Берта сохранила копии и, очевидно, как бы она это ни отрицала, передала Кальметту.

Кайо костерил соратников-предателей, громыхал кулаком по столу и грозился набить Кальметту морду.

16 марта Анриетт наняла новую кухарку, выбрала в магазине автоматический браунинг, опробовала в подвальном тире – три пули в яблочко, – зарядила и поставила на предохранитель. Зашла в банк, домой, переоделась, оставила письмо мужу – «Я свершу правосудие» – и вызвала такси.

17 марта Кайо ушел в отставку, писатель Шарль Моррас сравнил его с «еврейским предателем Дрейфусом». Никто ему не верил, все возмущались попавшим в газеты изысканным тюремным меню Анриетт и повторяли: мадам Кайо убила не только Кальметта, но и карьеру мужа. Однако хоронить Жозефа было рано.

В мае он, как всегда, победил на выборах в родном Сарте. Местные крестьяне сочли драму бабской блажью. Обменялся на дуэли парой выстрелов с конкурентом и помчался спасать жену. Его стараниями Кальметт предстал «сутенером пера», обворовавшим содержавших его женщин, карьеристом, выгодно женившимся на дочке предыдущего редактора, махинатором, невесть как скопившим огромное состояние, немецким агентом. Депутат Паскаль Секкальди, испортивший бретерством свою адвокатскую карьеру, подогнал «корсиканскую гвардию» громил. Кайо нанял шумно сочувствующих демонстрантов, заполнил зал суда клакой и чуть ли не готовил побег жены. Его подруга Мадлен Гийемар должна была подменить Анриетт, которую умчала бы в Англию яхта герцога Деказеса, друга детства Кайо.

У Кайо, каким бы изгоем он ни казался, повсюду были друзья.

Председатель суда Альбанель, вместо ритуального «Обвиняемая, встаньте», обращался к Анриетт: «Не будете ли вы так любезны встать, мадам?» Жозеф оскорбился, когда адвокат семьи Кальметта назвал его просто «месье», и заставил исправиться: «месье министр».

Правительство сообщило, что, во-первых, никакой переписки с немцами не было, а во-вторых, ее нельзя обнародовать.

Адвокат подмигивал присяжным: ну, вы же знаете этих женщин. И вообще, о чем речь: в смерти Кальметта виноваты доктора и только доктора. Мадам же стреляла шесть раз, потому что не хотела убивать. Так, пугала, но револьвер – такой зверь, раз начал стрелять, не остановишь. Ну и потом, Юг и Польнье оправдали, а Бог троицу любит.

Мадам подтверждала, что хотела напугать Кальметта, иначе бы ее муж убил негодяя сам. Закатывала глаза:

«У меня был такой маленький браунинг»; «Он сам бросился под пули»; «Я не думала, что попала в него»; «Так получилось».

Месье сокрушался: «Она на скамье подсудимых по моей вине»; «Она подарила мне немыслимое счастье»; «Я не смог оградить ее от злобы людской…»

Драматург Анри Бернштейн свидетельствовал о высоких душевных качествах Кальметта. Пацифист Кайо уличил его в давнем уклонении от военной службы.

28 июля Анриетт оправдали.

1 августа – война. О Кайо забыли все, кроме Клемансо, вернувшегося к власти в ноябре 1917 года. Против Кайо он был готов обняться с яростным монархистом Леоном Доде (23), обвинявшим Кайо в «систематическом предательстве».

В самом начале войны Кайо, которому на улицах не давали проходу «королевские молодчики», спровадили – а фактически выслали – в Южную Америку, в 1916-м – в Италию. Но где бы он ни был, вел себя крайне неосторожно: мягко говоря, не фильтровал знакомства. Вокруг него так и вились международные авантюристы, о работе которых на немецкий Генштаб знали, кажется, все, кроме Кайо. Какой-то, прости господи, граф Минотто, «маркиза» Риччи, вор, двоеженец и турецкий агент влияния Поль Боло, именовавший себя Боло Пашой: в 1918 году его расстреляют за шпионаж. Разве что Маты Хари не хватало в этой компании. Тайн никаких Кайо не выдал, поскольку не владел ими, но шла война. 14 января 1918 года его арестовали и дважды судили по смертоносному обвинению: «сотрудничество с врагом». В итоге в феврале 1920 года его приговорили к трем годам, но за «сношения с врагом» и «невольную помощь» немцам – словами, связями и самой своей оппозиционностью.

Карьера Кайо выдержала и это. В Париж он вернулся, когда к власти пришли друзья – «левый картель».

1 января 1925 года его амнистировали, потом реабилитировали. Отдалившись от левых, он еще трижды возглавил министерство финансов, а затем – финансовую комиссию сената, до 1940 года определяя финансовую политику страны, и умер в своем поместье 21 ноября 1944 года.

Мадам окончила школу Лувра и опубликовала (1935) образцовый труд о скульпторе Далу. Последнее свидетельство об Анриетт, умершей 29 января 1943 года, – в дневнике Эрнста Юнгера. 24 сентября 1942 года ему рассказали, что мадам Кайо видели на званом обеде: «Она явилась в длинных красных перчатках, доходивших до локтя» [10]10
  ЮнгерЭ. Излучения. С. 181.


[Закрыть]. К концу жизни ей стал изменять вкус.

P. S. В телефильме Янника Андреи «Дело Кайо» (1985) Жозефа сыграл Марсель Бозуффи, Анриетт – Брижитт Фоссе. Дело Жанны Юг отражено в фильме Жерара Ури «Преступление не окупается» (1962).

Глава 22
Улица Рошешуар, 76
Синяя Борода XX века (1919)

Ночь с 11 на 12 апреля 1919 года инспекторы Белен и Бранденберже провели, чертыхаясь и ворочаясь, на площадке четвертого этажа дома номер 76 по улице Рошешуар. Закон запрещал ночные аресты, а рядом, за дверью, спал с любовницей «зверь», слишком опасный, чтобы упустить его. Едва пробил законный час, они протерли глаза, постучались и спросили месье Люсьена Гийе – под этим именем «зверь» снимал квартиру. Им открыл почти карлик, лысый, но с окладистой черной бородой. Взгляд глаз, глубоко сидевших под удивленно вздернутыми, кустистыми бровями, журналисты окрестят «волчьим», «гипнотическим», «факирским». Невозмутимый, он извинился за то, что, непривычный к ранним пробуждениям, сразу не угостил гостей сигаретой. Сохранил спокойствие и тогда, когда его назвали настоящим именем.

Анри Дезире Ландрю.

Сын кочегара и портнихи, рожденный в Париже 12 апреля 1869 года.

Синяя Борода XX века.

Перекусив после допроса сэндвичем, он уснул сном младенца.

На парламентских выборах 1919 года четыре тысячи человек испортили бюллетени его именем. Звезды кабаре Морис Шевалье и Мистингетт, принцесса Елена Греческая, старейшина «Комеди франсез» Сильвен боролись за места в зале суда с тысячами поклонников, съехавшимися в Версаль на поездах Ландрю, как прозвали их журналисты. Уличные аккордеонисты и шарманщики пели от его имени «Жалобу убийцы».

Когда огласили смертный приговор, он успел взять у писательницы Колетт автограф. Зачем? Перед кем он собирался хвастаться на том свете знакомством с ней?

В неизменном котелке и английском сюртуке Ландрю казался типичным средним французом: надежным, рассудительным, экономным, галантным, кичащимся манерами и благонравием. Мечта вдовушек: как было не поверить ему, когда он представлялся чиновником МИДа, учителем церковной школы. Его – с 1891 года – жена, дочь прачки и сама прачка, сидела дома, вязала, воспитывала четверых детей. Она знала, что муж находится в розыске за мошенничество, скрывается, и не задавала лишних вопросов. Навещая семью, Ландрю всегда привозил милые, пусть и подержанные, подарки, никогда не задерживал денежные переводы.

Следователи ломали голову, кому Ландрю в своих записях присвоил порядковые номера от одного до семи: не кроется ли в этой шифровке кровавая тайна. Все объяснилось по-бухгалтерски трогательно. Номер первый – мадам Ландрю. Второй – он сам. Номера с третьего по шестой – их дети. Седьмой – Фернанда Серге, любовница, прожившая с Ландрю почти два года. Нумерация требовалась Ландрю, чтобы не забыть о гостинцах ни для кого из своих родных.

Он обладал загадочной сексуальной силой, против которой не могли устоять ни богомольная Луиза-Жозефи-на Жом, десять лет добивавшаяся от Ватикана развода, поскольку муж – экий мерзавец – в первую брачную ночь овладел ею, ни проститутка Мари Терез Маршадье, в тридцать семь лет заведшая свой «отель де пасс» – «отель для перепиха». Серге, считавшая Ландрю отставным силовиком, чуть ли ни контрразведчиком, поэтом и романтиком, потупив глаза, призналась на суде: «Несмотря на свой возраст, он обладал юношеской прытью». Перед казнью он попросил женщину, а если нельзя, то хотя бы модную стрижку – чтобы не разочаровать зрительниц. За четыре года он соблазнил – или, по меньшей мере, встречался с ними – двести восемьдесят три женщины, которым обещал жениться под девяноста шестью псевдонимами. От Дюпона – под этой фамилией, столь банальной, что она означает во Франции «месье Никто», Ландрю снимал виллу – до аристократического Фореста де Бержье и сюрреалистического Тартемпиона дю Кюше.

Десять наложниц, сына первой из них и трех собак последней он убил. Тела, кроме трупиков задушенных собачек, так и не нашли.

«Покажите мне трупы!» – у Ландрю был универсальный ответ на все вопросы.

Просеяв сто кило пепла на загородной вилле «Эрмитаж» (на арендованной им ранее вилле «Лодж» печи не было), следователи извлекли девятьсот девяносто шесть граммов человеческих останков: зубы, фрагменты черепов, костей рук и ног. Проблема в том, что печь была очень невелика: сварить суп еще можно, а вот испепелить трупы… Знаменитый судебно-медицинский эксперт доктор Поль и его ассистенты, задыхаясь от дыма, обливаясь слезами и надрывно кашляя, сумели сжечь в ней расчлененного барана. По их расчетам, избавиться в печи от трупа было возможно за одни сутки.

Сомнения, однако, оставались. Сосед видел, как Ландрю топил в пруду объемистый пакет. Пруд прочесали – безрезультатно. Местный рыбак утешил «фликов»: «Знаете, у наших щук и карпов отменный аппетит». Другой сосед припомнил беседу с Ландрю о том, как выкармливать кур в условиях военного дефицита зерна. Ландрю советовал кормить их мясом. Откуда взять? У него есть знакомый на парижских бойнях, готовый продать мясные ошметки за бесценок.

«Покажите мне трупы!»

А их нет! Куры склевали?!

Чинный буржуа, Ландрю страшился, что его заподозрят в немыслимой пакости – в том, что пропавших женщин он не убил, а продал в аргентинские бордели. Настаивал на чисто деловом характере своих отношений со слабым полом: он просто помогал поиздержавшимся за годы войны дамам распродавать мебель, а воздыхателем притворялся, чтобы завоевать их доверие.

«Покажите мне трупы!»

В детстве Ландрю мечтал стать священником, пел в церковном хоре. В армии дослужился до сержанта. В делах был не слишком удачлив, работал бухгалтером, продавцом, механиком, в 1900 году открыл фабрику мопедов. Историки до сих пор спорят, существовали ли мопеды марки «Ландрю», разорился ли Ландрю на их производстве или, собрав деньги с заказчиков, просто смылся.

Ленин назвал анархистов «взбесившимися от ужасов капитализма мелкими буржуа». В 1901 году взбесился Ландрю. Устроился на работу курьером и первым делом украл служебный велосипед: с велосипедами у него явно был связан какой-то комплекс, в котором не разобрался бы и Фрейд. В 1904 году получил два года за мошенничество, в 1905-м – еще тринадцать месяцев, в 1906-м – еще три года, а в 1910 году – снова три года за кражу десяти тысяч франков у вдовушки, с которой познакомился по брачному объявлению. Отец его от отчаяния повесился в Булонском лесу. Законы были жестоки: когда летом 1914 года Ландрю продал за двадцать тысяч чужой гараж и скрылся, его заочно приговорили к четырем годам тюрьмы и пожизненной ссылке в тропический ад Гвианы.

Он понял: бизнес успешен, когда нет свидетелей. Свой смертельный бизнес он открыл в 1914 году.

Ландрю действовал по одной схеме. Помещал в нескольких центральных и провинциальных газетах стандартное объявление. «М. 47 лет, доход 4000 франков плюс сбережения, собирается уехать в живописную колонию со здоровым климатом, желает познакомиться для женитьбы с дамой люб. возраста, пусть и скромного достатка, но одинокой и согласной последовать за ним. Серьезное предложение. Агентства и посредников просят не беспокоиться».

Сотни дам откликались. Он отвечал столь же неизменным текстом: «Я желал бы продолжительного счастья, чувств, способных его обеспечить. Я достаточно независим, чтобы сразу же заявить вам, что, с моей стороны, финансовое благосостояние не играет никакой роли в выборе невесты».

Самые интересные предложения Ландрю заносил в картотеку, присваивая дамам кодовые имена. Работал без устали, в иной день встречался с семью претендентками. Новое убийство начинал готовить, когда предыдущая жертва еще наслаждалась жизнью. Единственная роскошь, которую позволял себе труженик Ландрю, – выращивал в Гамбе любимые розы. За решеткой Ландрю писал о своей милой вилле – так себе, кстати, вилла: кирпичный сарай – трогательные стихи и умолял следователя: «Мне совершенно необходимы воздух, простор, а здесь меня обрекают на медленную смерть. <…> Я взываю к вашей справедливости, к вашей человечности, прошу: выпустите меня, я поеду в деревню, в свой домик в Гамбе, если это возможно, и даю слово чести оставаться в вашем распоряжении».

Иногда Ландрю «снимал» женщин на улице, как восемнадцатилетнюю Андре-Анн Бабелье. Зачем он убил ее – без гроша за душой – загадка. Вообще-то, он предпочитал вдов – возраст и внешность значения не имели – со сбережениями. Засыпал их цветами, дарил обручальные кольца, знакомился с родственниками, от которых затем ненавязчиво отдалял избранницу, и сводил с ума в постели. Жертвы, согласные ехать с ним на край света, поручали жениху продать свою обстановку и доверяли сбережения.

На уик-энд они отправлялись с ним именно что на край света, негаданно близкий – в изолированный загородный дом: сначала на виллу «Лодж» в Вернуйе, затем – «Эрмитаж» в Гамбе. Оттуда он возвращался по понедельникам в одиночестве – снять по доверенности деньги со счетов, развезти мебель невесты по магазинам или отправить в один из двух арендованных им под склады гаражей в Клиши. Убив одиннадцать человек, Ландрю заработал всего тридцать пять тысяч шестьсот сорок два франка и пятьдесят сантимов, не побрезговав продать вставную челюсть одной из жертв. Беда в том, что среди них встречались обманщицы, старавшиеся заинтересовать жениха сказками о своих якобы крупных сбережениях.

Попался он так. Родные двух женщин, знавшие, где жил жених, написали тревожные письма мэру Гамбе. Тот свел их вместе, сопоставил их истории, похожие как две капли воды, и обратился в полицию. Дом Ландрю быстро вычислили, соседи припомнили странный дым и неприятный запах. Тем временем подруга одной из жертв столкнулась на улице Риволи с бородачом, известным ей как «инженер Фремье», жених пропавшей. Ландрю выходил из магазина «Фаянсовый лев», где приобрел сервиз за триста франков – жадина, похоже, действительно влюбился – для их с Серге гнездышка. Хозяин магазина знал адрес клиента: остальное – дело техники.

Ландрю ни в чем не признался, но суду его признания и не требовались. Образцовый буржуа вел и хранил подробную отчетность: адреса съемных квартир, свои псевдонимы, рандеву, переезды. Сто десять досье на перспективных клиенток. Отдельный список убитых. Записывал до сантима расходы: от стоимости многочисленных наборов пил до милостыни, которую с «невестой» раздал в соборе Сакре-Кер. Потрясают записи о последних поездках с жертвами в Гамбе: «Один билет туда и обратно – 3,85; один билет в один конец – 2,40».

Впрочем, в архиве Ландрю не нашлось упоминаний о покупке патронов – оружие у него было, и стрелял он, кажется, отменно – или ядов: так и не известно, как именно он убивал. Не мог же он, хранивший даже свидетельство о рождении одной из жертв, выписанное для свадьбы, уничтожить эти счета!

Жертвы проявляли доверчивость на грани гипноза. Тридцатидевятилетняя Жанна Мари Кюше прибежала к сестре в слезах, найдя в вещах жениха письма от жены и детей, документы на имя Ландрю, брачную переписку с другими дамами. Назавтра же Ландрю вернул ее доверие и увез в Гамбе. Пятидесятидвухлетняя Мари Анжелик Гиллен увидела в замочную скважину запертой комнаты ворох женской одежды – Ландрю объяснил, что это память о покойной маме. И, не откладывая дело в долгий ящик, тоже увез ее в Гамбе.

Да, жертвы были исключительными идиотками. Но их идиотизм был органичен для своей эпохи и казался скорее нормой. Французская империя утвердилась от Гибралтара до Тонкина. Служба в колониях превратилась из авантюры в синекуру. Буржуазки грезили о рае под пальмами, где слуги будут называть их госпожами, а они сами чувствовать себя королевами. Как правило, они не видели ничего, кроме своего городка, в лучшем случае курорта на водах, куда выезжали с покойным мужем. А Ландрю представлялся то инженером из Туниса, то владельцем гаража из Джибути. При этом он был, мягко говоря, слаб в географии: даме, родившейся в Буэнос-Айресе, присвоил кодовое имя Бразилия.

Но на фоне жертв он выглядел мудрецом. Так, Мари-Анжелик Гиллен, верившую, что жених ждет назначения консулом в Мельбурн, Ландрю навестил во взятом напрокат камзоле маркиза времен Людовика XV: «Я зашел поздороваться с вами по пути в английское посольство». Бедняжка Гиллен и ее соседи искренне верили, что дипломаты так и ходят по улицам – в чулках и напудренных париках.

Но расцвести бизнес Ландрю мог только на фоне мировой войны. Государство, истребившее полтора миллиона своих мужчин и юношей на бойнях Соммы и Вердена, превратило страну в бабье царство, а лысого клоуна – в заманчивого жениха. Если родственников невест беспокоили отсрочки свадьбы, он говорил, что родом из оккупированных немцами областей и необходимые документы достать невозможно.

Верноподданные газетчики зададутся вопросом: а не немецкий ли он шпион?

На суде он чертил в блокноте зарисовки участников процесса. Иногда они виделись ему какими-то перепончатыми тварями, но это не галлюцинации безумца, а гротеск, далеко не бездарный.

В диалоге с прокурором Ландрю блистал черным юмором.

«Вы, кажется, всегда искали женского общества?» – «Я никогда не имел противоестественных склонностей. Если моим знакомым дамам есть в чем меня упрекнуть, пусть подают в суд». – «Как вы убивали их?» – «Я уже ответил на этот вопрос». – «И что вы ответили?» – «Что мне нечего ответить». – «Если в зале будут повторяться смешки, я прикажу всем разойтись по домам». – «Со своей стороны, я ничего не имею против».

В уличном фольклоре, бульварной прессе, подсознании эпохи Ландрю, несмотря на ужас его преступлений, как-то органично стал водевильным, комическим героем. «Ландрю – образцовый глава семейства. Он считал, что место женщины у домашнего очага», – немыслимо представить, чтобы такие шуточки отпускали в 1945 году по поводу доктора Петио (38).

И только человеконенавистник Селин, почуяв в деяниях Ландрю запредельный холодок, воскликнет: «Бонно (45) – всегда! Ландрю – никогда!»

Прокурор в сердцах посоветовал Ландрю не корчить из себя «Чаплина преступлений», не догадываясь, что в этих словах заключено пророчество: Чарли Чаплин снимет на основе дела Ландрю «Месье Верду» (1947).

В уста своего антигероя Чаплин вложил слова, достойные трибуна: «Одно убийство делает человека злодеем <—> Миллионы убийств делают из него героя <…> Обеспечить успех может только организация <…> Разве у нас не готовят всевозможные орудия массового истребления людей? Разве у нас не разносят на куски ничего не подозревающих женщин и детей, проделывая это сугубо научными способами?»

Милитаризм, конечно, омерзителен, но это не повод распиливать вдовушек на куски. Я полагаю, что праведный гражданский гнев не был тем чувством, которое подвигло Чаплина на экранизацию дела Ландрю. Скорее, впервые скинув маску бедняжки-бродяги, возможно не внушавшую самому Чаплину ничего, кроме отвращения, он дал волю своей мизантропии. Если бы Чаплин не стал Чарли, он мог бы – кто знает – стать Верду-Ландрю.

Великий адвокат Венсен де Моро-Жиаффери, взявшийся за дело бесплатно, едва не спас Ландрю. Обращаясь к присяжным, воскликнул: «Нет, ваша убежденность некрепка! А если я скажу вам: „Взгляните на эту дверь!

Они там, в прихожей, они сейчас войдут, те, кого Ландрю якобы убил, они появятся сейчас… Дверь откроется…“»

В его голосе была такая сила, что все, задержав дыхание, повернулись к дверям. Он продолжил: «Видите, вы на самом деле не уверены в его виновности!» Но через секунду все осознали, что лишь один человек в зале на дверь даже не взглянул. Ландрю знал: «они» не войдут никогда.

На рассвете 25 февраля 1922 года заместитель генерального прокурора Беген разбудил Ландрю. Тот удивился: «Месье, я не имею чести вас знать. Не соблаговолите ли представиться?» Беген представился: «Мужайтесь, Ландрю». – «Мужаться? Вы оскорбили меня! Невиновным не требуется мужества. Им достаточно чувства своей невиновности». – «Вы желаете что-нибудь заявить?» – «Я считаю ваш вопрос оскорбительным, поскольку я невиновен».

Адвокат умолял: «Ландрю, через несколько минут вы умрете, прошу вас, скажите мне правду». – «Мэтр, свою тайну я унесу с собой. Она будет моим багажом».

Традиционную последнюю сигарету и стаканчик рома Ландрю отверг: «Вы же знаете, что я никогда не был ни питухом, ни курильщиком… И потом, это вредно для здоровья».

Печь из Гамбе приобрел на аукционе музей Гревен. А Моро-Жиаффери, предложив в 1945 году восьмидесятилетнему маршалу Петэну, главе режима Виши, защищать его от обвинений в измене родине, услышал в ответ: «Я вам что – Ландрю?»

P. S. Не успела голова Ландрю скатиться с плеч, как в Германии Ханс Отто снял «Ландрю, Синяя Борода из Парижа» (1922). Помимо «Месье Верду» (1947) Чаплина ему также посвящены фильм Клода Шаброля по сценарию Франсуазы Саган «Ландрю» (1963) с Шарлем Деннером в главной роли, телефильм Пьера Бутрона «Дэзирэ Ландрю» (2005) с Патриком Тимситом, аргентинский телефильм «Расчетливый мужчина: приключения Ландрю» (1962).