Текст книги "Тринадцатый караван"
Автор книги: Михаил Лоскутов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
РАССКАЗЫ О ПУСТЫНЕ И ДОРОГАХ
Белый слон
Старый Хаджими был хромой, потому что слон наступил ему на ногу. Это был плохой слон, который не умел осторожно ходить по улицам. Так рассказывал Хаджими. Может быть, это и не так, но там это вполне могло случиться.
У нас слоны не наступают на ноги потому, что и слонов у нас не так уж много. Это было в городе Карачи, далеко на берегу Аравийского моря, в Индии.
Это было давно, лет семьдесят тому назад. Теперь уже давно и слона того нету, да и старого Хаджими уже нету. Но Мумин, его внук, живет в ауле Балучи, недалеко от Кушки. Здесь от него я и услышал всю эту историю.
Жил он на высоком холме со своим дедом Хаджими, а холм этот стоял в Афганистане, по ту сторону границы. Жили они там вместе с другими людьми одного из племен белуджей.
Белуджи эти очень интересный и живописный народ. Они носят халаты, ружья и длинные ножи, головы их обмотаны большими, длинными чалмами, концы которых свешиваются, точно полотенца. Когда они скачут на конях, эти концы мотаются по ветру.
Они очень любят скакать на конях, стрелять из ружей, петь песни. У них много песен. Но очень мало коней, и скакать многим не на чем. Даже своей страны у них нет.
У афганцев есть Афганистан, у иранцев – Иран, у туркменов – Туркменистан. А белуджи разбросаны по разным странам. Есть местность Белуджистан в Индии, но принадлежит она англичанам, и там белуджей живет меньше всего. Больше всего их в других местах Индии и еще в Иране и Афганистане. Они не признают границ и живут по всему Востоку. Многие из них переходят с места на место, как цыгане. Они живут в шатрах, среди гор и под городами. Некоторые из них имеют своих верблюдов, коз и овец – они их пасут в диких горах и на чужих лугах.
Но у старого Хаджими с Мумином не было и верблюдов с овцами. У них была собака Аи, один ветхий шатер, котел и медный кувшин. Хаджими был старый, хромой. Он не мог даже добыть себе где-нибудь коня или хотя бы козу.
Поэтому он был пастухом у Риза-Кули. Он жил в шатре с Мумином и собакой. Он сторожил скот Риза-Кули и рассказывал Мумину свои бесконечные истории и сказки. Они были бы плохими белуджами, если бы не любили хорошую сказку.
Так вот про слона, который отдавил ногу старому Хаджими.
– Это было давно. Очень, да. Очень давно. Да,– так говорил Хаджими. Он говорил так медленно и тягуче потому, что в это время дремал, чесал голову под чалмой и еще жевал табачный порошок.– Да...– говорил он и доставал табакерку из тыквы.– Очень давно...– говорил он и вынимал из тыквы горсть табаку.– Мы жили тогда на нашей святой земле...– Тут он отправлял табак под язык, и Мумин теперь должен был ждать, пока его язык освободится для рассказа.– Да, на нашей святой земле белуджей...
Но Мумин не мог ждать! Хаджими был стар, а Мумин был молод. Он хотел бы жить тоже очень давно и тоже на земле белуджей. Мумин смотрел в ту сторону, где должна быть эта земля. Там верблюд чесал бок о каменный уступ. За верблюдом ходили овцы. Еще ниже была долина и дремал афганский поселок – никакой земли белуджей!
– Ну, дальше! – говорил Мумин и теребил старого Хаджими за рукав.
– Да. Слон был большой, а я маленький. На нем ехал важный чиновник по улице. Да, он наступил мне на ногу...
Все это Мумин давно уже слыхал. Но ему было интересно знать, что дальше.
– Ты убил этого слона? – восклицал он, сверкая глазами и кусая ногти от нетерпения и мыслей; ему уже было завидно, что ему, Мумину, слон не наступил на ногу, что он не хромой и что он не может никому об этом рассказать.
– Да, убил слона. Да! Да! – Тут старик переставал дремать и тоже начинал сверкать глазами.
– Да, но прошлый раз ты рассказывал, что слона не убивал, а убил чиновника?..– сдерживая дыхание, осторожно спрашивал Мумин.
Старик останавливал глаза и яростно выплевывал табак на землю.
– И слона и чиновника! – восклицал он и хлопал себя по лбу.– Да, да! Я вспоминаю – я убил того и другого!
Он вынимал даже из-за пояса нож и показывал, как он убивал им слона,– он уже твердо верил, что он его убивал именно этим ножом. Мумин тоже верил – ему хотелось только, чтобы он тоже убивал слона. Мечтательно он оглядывался по сторонам – никаких слонов под рукой не было.
У него не было слонов, не было родной земли белуджей, ничего не было – даже отца с матерью. Правда, у него был такой замечательный дедушка, который мог убивать слонов и чиновников.
– Ты был очень сильным? – спрашивал Мумин.
– Да, очень,– говорил дед, успокаиваясь. Он лез за тыквой с табаком.
– Очень, очень, да, да. Очень...– бормотал он, жуя. табак и раскачиваясь на корточках, пока Мумин рисовал себе множество картин, вызванных в голове рассказами деда.
– Ну а тебе ничего за это не сделали? – спрашивал Мумин.
– За что?
– Ну, вот за слона, что ты убил.
– Какого слона?—удивленно спрашивал дед. Он на минуту открывал свои слезящиеся глаза и снова закрывал их. Он уже дремал и ничего не помнил.
Мумин махал на него рукой и, вскочив на ноги, легкой походкой белуджа шел с холма к шатрам своих соплеменников. Собака Аи молча вскакивала и, виляя хвостом, бежала за ним.
Утро вставало над шатрами, легкий дымок, перемешанный с туманом, поднимался от пепла костров. Последние сновидения уходили из волшебных замков, сделанных из старых тряпок и консервных ящиков, из ям, в которых спали белуджи, согревая друг друга тощими своими телами.
Шумный и говорливый народ белуджей вставал и собирался толпами и уже кричал и размахивал руками. Одни вскакивали на коней и ехали вниз, в долину, другие пешком тоже спускались по дороге к поселку.
Они шли пестрой толпой, смеясь и сверкая глазами, подведенными сурьмой. Они были в чалмах, свешивающихся на плечи, в широких халатах, босиком, с орлиными бровями и белоснежными зубами – гордый и нищий народ белуджей.
Они спешили: солнце стояло высоко, а мир был велик. Его нужно было обойти, посмотреть, многое повидать и послушать. Один базар в поселке чего стоил! О, это великое дело – базар! Много тут дел для белуджа.
Они рассыпались по улицам, шли в толпу, заглядывали в чайханы.
Некоторые – те, которые имели коней,– скакали верхом из одного конца города в другой и обратно. Они хмурили брови и подхлестывали коней, мчась галопом,– пусть все знают, какие они важные, эти белуджи, и как много у них дел в этом мире.
Другие шли, продираясь сквозь базарную толпу, строго рассматривая товары. Они раглядывали козу, и ощупывали шерсть, и пробовали на язык табак, и смотрели лошадям в зубы – пусть знают, что у белуджей тоже есть дела на базаре.
– Балучи пришли! Балучи! – кричали некоторые купцы из лавок.– Следите за своим товаром покрепче.
Но белуджи проходили мимо, презрительно сплевывая через зубы: пусть знают все, что белуджи не слушают всякий вздор, который мелют досужие языки.
– Балучи! Вот балучи! – говорили матери маленьким детям.– Они положат тебя в мешок и унесут в горы.
Маленький Мумин тоже шагал по городу. Он тоже был в огромной чалме и с ножом за поясом. Он воображал себя очень храбрым воином. Он сидел перед навесом чайханы и смотрел на проходящих. Его собака лежала, свернувшись калачиком, у его ног и дремала и сквозь дрему иногда хватала зубами блох на своем животе и грозно рычала. Она тоже что-нибудь из себя воображала. Белуджская собака не может не воображать.
«Она считает, что она барс»,– подумал про нее Мумин, оглядывая своих соседей.
Рядом с ним сидел толстый человек с чашкой в руках.
Он открывал огромный рот и клал в него сперва куски сушеной дыни, потом вливал туда горячий чай.
Мумин смотрел ему в рот и восхищался – это был огромный рот, необыкновенный рот, в нем могли бы уместиться два медных кувшина. «Когда я буду богатым, я буду есть сушеную дыню и запивать чаем»,– подумал он. Но он сегодня утром ничего не ел, поэтому отвел глаза от толстого человека и стал смотреть в другую сторону.
В другой стороне стоял человек и держал в руке большой кусок теста. Он держал тесто за кончик и крутил его в воздухе – тесто вытягивалось и превращалось в колбасу. Тогда человек начинал вращать тестяную колбасу вокруг себя, и она вытягивалась еще тоньше. Человек делал лапшу.
«Нет, я буду делать лапшу и есть ее»,– подумал тут же Мумин, увлекшись этой процедурой. Но тут слюна наполнила ему рот, и, чтобы не видеть ни лапши, ни дыни, он стал смотреть на другую сторону улицы.
– Послушай, балучи! – сказал вдруг толстый афганец с большим ртом.– Ты, наверно, хочешь сушеной дыни?
– Хочу, да,– сказал Мумин, обрадовавшись.
– Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе кусочек?
– Очень хочу.
– Ха-ха! – сказал толстый, вытирая губы.– Я так и думал. Видишь, какой я умный человек! Я все вижу. Только я тебе ничего не дам. Зачем мне отдавать тебе дыню, когда я могу ее съесть сам, а?
К вечеру они возвращались на свои холмы, шлепая босыми ногами по дороге. Пышные и грязные их чалмы группами белели над лугами, как старая вата.
Они были усталы, но веселы.
Они несли за собой все, что послал им мир за день: рассказы и песни, арбузы и куски хлеба, тыквенные семена и медные монеты, разбитую кастрюлю, странные тряпки, не имеющие никакого значения.
Их перегоняли конные; они еще продолжали гарцевать как безумные.
– Э-э-эй! Э-э-эй! Дорогу! – орали они пронзительными голосами, выворачивая белки глаз и размахивая руками и тряпками, думая, что они разбойники, и воины, и важные чиновники сразу, что они едут в поход завоевывать святую землю белуджей, о которой все они слышали от предков.
Но пешие со смехом и шутками стегали по крупам их лошадей, и те отскакивали в сторону и мчались дальше, пока их всадники, поскакав между шалашей, не изнемогали и, слезая с коней, тихо присаживались у костров рядом с товарищами.
Сюда они сносили все подарки дня, все, что удалось достать правдами и неправдами: выманить, выпросить или просто взять в городе. Только песни и всякие истории они ни у кого не выпрашивали. Они не были бы белуджами, если бы у них не было своих рассказов.
– Я был в городе,– сказал один белудж, подбрасывая палку в костер.– Там шел один человек. О, очень необыкновенный человек... У него был смешной нос, такой длинный и смешной нос...– Он задумчиво посмотрел вокруг себя.
Пламя освещало окружающих: они сидели вокруг костра на корточках, спокойные и непроницаемые. «О,– подумал белудж,– как бы им сказать, до чего был этот нос смешной и длинный, чтобы они поняли».
– Он был такой, как эта палка,– сказал он.
– Как эта палка? – спросил другой, отламывая кусочек ветки.
– Нет! О! Как эта, как эта вот палка,– сказал белудж и выбрал самую длинную палку.
– Да, бывают такие носы. Да, я видел такой нос,– заговорили белуджи, не выказывая удивления.
– Я был в Герате, там у всех такие носы,– заявил один из белуджей.
– Нет, это был совсем особенный и смешной нос! – заговорил первый белудж, вскакивая и горячась.– Там собрался народ на базаре, и все щупали нос. А он брал две афгани за это с каждого. И я тоже заплатил две афгани и щупал. А один купец повесил даже на его нос большую гирю, и все смотрели...
Мумин сначала подумал: почему не у него такой нос, на который можно вешать гири? Но когда он услышал, будто белудж заплатил две афгани, то понял, что тот врет. Он встал и отправился к другому костру.
У других костров тоже сидели белуджи. Они кипятили супы и чаи в котлах и чайниках. Белые и черные шатры колебались за их спинами в зареве костров. Не мигая смотрели они в огонь и на окружающие холмы; там сейчас жили-страшные и чудесные тени воображения.
У костров говорили неторопливым и громким шепотом: о думах предков, о чудовищах с двумя головами, о тиграх, о святой Мекке, о земле белуджей, о городах далеких и замечательных, какие в них толстые стены и богатые дворцы, как много живет там людей и как дешевы там замечательные товары.
Поздно ночью Мумин пришел к шатру деда. Тот спал, укрывшись мешком и сунув босые ноги в горячую золу. Аи, увидев Муцина, ударила три раза хвостом по земле и снова уткнула голову в лапы.
– Ну что, ты принес чего-нибудь поесть? спросил дед, открывая глаза.
– Нет,– сказал Мумин.– Но вот слушай: я видел человека с длинным носом...
– Что? Да, нос, да. А?..– забормотал дед и снова уткнулся в тряпки.
Мумин отвернулся от деда и посмотрел на небо. Звезды мерцали на черном небе, показывая разные дороги. Одна дорога, как говорил дед, вела в землю белуджей, другая – направо, в Иран, третья – налево, в страну высоких гор... Мумин еще раз посмотрел на звезды и подумал, как, должно быть, холодно было бы идти босиком по этим дорогам. Тут же была дорога в Мекку, дед говорил, будто и туда он ходил поклоняться святому камню, но, наверно, врал: как он мог, хромой, ходить в Мекку?
– А сколько дней нужно идти в Мекку? – спросил Мумин.
– В Мекку? – приподнялся на минуту старик, воодушевленный разговором о Мекке.– Да, в Мекку. Сто дней и сто ночей нужно идти в Мекку. Там черный камень Кааба. А кормят там пловом... Да, пловом и дынным медом, это раз...– Тут дед совсем воодушевился и потянулся за жевательным табаком.
В это время собака зарычала во сне, отвечая далекому лаю городских псов. И на холмах белуджей тоже начали тихо, сквозь сон, переговариваться собаки.
«Должно быть, городские собаки ругают наших, белуджских»,– подумал Мумин и посмотрел на деда; тот уже лег, свернувшись калачиком.
– А ты сегодня опять ничего не ел, дед? – спросил Мумин.
Толстый и скупой Риза-Кули стал давать пастухам все меньше еды. Последний раз он дал всего лишь пять сухих лепешек на неделю, и они уже их позавчера съели.
– В Мекке? – спросил дед, опять вскакивая.– Ел, ел! О, я ел в Мекке! Да, плов, дынный мед, потом...
– Нет, сегодня?
– Да, да, нет, нет, не ел,– зашамкал дед и повернулся на другой бок.– Ты ничего не принес из города?
– Знаешь, что я придумал? – спросил Мумин и начал тормошить старика.– Вот что я придумал: ты сильный, ты слона убил. Я тоже сильный...
– Да, да, я слона убил! – сказал дед, подымаясь и довольно ударив себя кулаком в грудь.
– Мы пойдем завтра к Риза-Кули и скажем, что пусть дает нам больше лепешек. И не одних лепешек. Пусть дает нам кулеш. И суп с лапшой.
– Да, да,– заговорил дед, окончательно проснувшись.– И дынный мед. Я люблю мед. Я скажу: старый Хаджими очень, очень любит дынный мед. Он всю жизнь пас твоих овец. Да!
Они сидели друг против друга, сверкая глазами и предвкушая, как они пойдут завтра к Риза-Кули. Наконец они легли. Мумин посмотрел на шатры племени. Среди низких и дырявых палаток и ящиков возвышался большой шатер Риза-Кули. Он был сделан из бараньих шкур и войлока. Мумин представил себе, как там сейчас тепло. На сундуках и койках спят четыре жены Риза-Кули. Посредине на перине лежит толстый Риза-Кули, широко открыв рот, и храпит. Его чалма осторожно повешена на гвоздик в стене шатра. Там же висит его цветной пояс. А с ним вместе – мешочек с землей. Это святая земля из страны, откуда они все когда-то вышли.
«Да, они все когда-то вышли из этой страны,– подумал Мумин.– И это неважно, что один вышел толстый, а другой тонкий и хромой. У Хаджими тоже такая чалма и даже есть тоже такой же мешочек с землей из страны белуджей. Так почему же Риза-Кули такой скверный, что все остальные его так не любят?»
– Вот что,– сказал Мумин, трогая деда за руку.– А если он откажется, мы его просто убьем. И все.
– Да, это, пожалуй, верно. Убьем совсем,– согласился старик.
Так они и порешили. Решив так, они окончательно легли и заснули.
Утром Мумин разбудил старика и попросил его вставать поскорее. Мумину нужно было поспеть в город, а перед этим еще нужно поговорить с Риза-Кули, потом еще убить его и еще много дел совершить за день.
– Да, да,– сказал старик, доставая дрожащими руками тыкву с табаком.– Да, вот что. Мы не пойдем к нему сегодня. Подождем еще немножко. А?
Мумин очень рассердился.
– Нет, нет, посмотрим – может, он еще станет лучше, этот Риза-Кули,– сказал старик.
Тогда Мумин ушел в город. Белуджи опять шли по базарам и улицам, веселые и важные, как бомбейские принцы, забыв, что ночью им было холодно. С ними шагал Мумин. Он опять увидел в чайхане толстого афганца. Тот опять ел сушеную дыню. Мумин не посмотрел на него и прошел мимо. Два полуголых человека строили дом. Один сидел наверху, на стене, другой лепил внизу круглые лепешки из глины. Он подбрасывал их вверх, не поднимая головы, а его верхний товарищ подхватывал их и прилаживал куда следует. Делали они это так быстро и ловко, что Мумин замедлил шаг.
– Эй, балучи, куда идешь? – крикнул верхний. «Куда я иду?» – подумал Мумин.
– Я иду далеко,– сказал он.– Я иду в страну белуджей.
– О! А где же твоя лошадь?
– Он ее съел,– сказал нижний.– Известно. Он ее съел, потому что балучи всегда голодные.
Они засмеялись. Потом один из них сказал Мумину, хлопнув его по плечу:
– Ну ладно, на, балучи, тебе лепешку. Съешь, а то ты не дойдешь до своей земли, ты очень худой.
Мумин взял лепешку и пошел дальше.
«Хорошие люди,– подумал он.– Я не буду их убивать. Пусть строят дом. Я тоже буду строить дома».
Он свернул в узкую улицу, где находились торговцы тюбетейками. Потом он прошел ряды одеяльщиков и попал в еще более узкую улицу.
Тут находились лавки портных, стекольщиков, лудильщиков, делателей бурдюков, колесников, починщиков арб, кузнецов и парикмахеров.
Парикмахеры сидели прямо на улице и брили всех желающих прохожих. Они мочили их бороды водой и, вы-терев большой нож о фартук и поплевав на лезвие, сдирали ножом усы и бороды.
На улице стоял страшный шум: кричали ослы, которых подковывали, звенело железо и еще кричали люди из лавочек. Улица была такая узкая, что люди разговаривали через нее друг с другом. Мумин сел на камешек и вытер концами чалмы пот с лица. Он здесь никому не мешал, потому что у каждого было свое дело.
– Ай, Пешавер! Ай, Пешавер! Ай, какой город этот Пешавер! – говорил толстый иранец, которого брил парикмахер.
Он кричал «ай!» и качал головой и морщился, и, наверно, не оттого, что такой город Пешавер, а оттого, что ему было больно.
– Да вы, господин, наверно, всё видели на свете,– почтительно говорил парикмахер, удерживая его за нос, потому что хотел больше заработать.– И Кабул, и Тегеран, и Стамбул, а?
– Что Кабул, что Тегеран!..– сказал иранец.– Ай, Пешавер, ай, ай, ай...
– Автомобилей, наверно, много? – крикнул портной, задерживая иголку в зубах и глядя на толстого.
– А больше, чем ослов в нашем несчастном, проклятом городе, а? – сказал стекольщик.
– Автомобили, автомобили! – закричал вдруг шор-ник, высовываясь из своей лавочки.– Когда была коронация Амманулы-хана, в Кабуле ехало двадцать пять автомобилей и за ними двенадцать слонов и потом двести верблюдов! Я сам видел!
Все они переговаривались, крича друг другу через улицу, сколько слонов и автомобилей шло при коронации, и какой был Кабул, и какие там полицейские, и аэропланы, и пожарные, и телефон.
– Ваш Кабул...– сказал толстый иранец.– Вот Пешавер, ай, ай...
– Да, Пешавер, наверно, куда лучше! – вежливо согласился парикмахер, хватая иранца за нос.– Не крутите, господин, головой...
– А то ты отрежешь ему язык, Махомед,– сказал усатый и хмурый лудильщик, который до сих пор молчал. Он был весь черный от сажи, усы его висели книзу, потом был черный нос, потом оловянные очки, а глаза были еще выше.
– Вот Ашхабад еще, говорят, тоже. Чудеса!—сказал парикмахер.– Я слыхал – строят дома выше этого дерева. А улицы политы жидким камнем. А посреди улицы стоит человек – понимаешь – советский полиций, милиций, но совсем другой полиций – такой же человек, как мы, но только очень много знает. Он стоит посередине, а кругом идут караваны, идут всякие люди – и туркмен, и иран, и афган, и такой вот балучи, и он отдает им всем честь. Да, отдает им честь, а потом посмотрит на звезды и показывает рукой каждому – кому куда дорога. Говорят, он был раньше самый большой караванчи, проводник, и знает все дороги по звездам...
– Ай, советский город нехороший город, зачем ты так говоришь! – недовольно закачал головой толстый иранец.– Я там был, продавал шерсть, плохо продавал.
– Что, там гнилую шерсть не берут? – сказал шорник. – Зачем гнилую шерсть! – совсем рассердился толстый.– Аллаха забыли, все забыли...
– Значит, без аллаха живут? – спросил парикмахер.– Ай, ай, не крутите головой, господин!
– Отрежь ему язык! Отрежь ему язык, Махомед,– опять сказал молчаливый лудильщик парикмахеру.
Но тут заговорили все: шорник, портной, стекольщик, другой портной. Все говорили о земле, на которой были Советы.
– Советы! Советы! – кричал толстый, подпрыгивая на скамейке.– Они мне говорят! Что такое Советы?!
– Советы – это вот я Советы,– сказал лудильщик.– Это вот Махомед, и шорник, и вот тот балучи – Советы. Я пастух, а ты хозяин. Я пошел и отрезал тебе язык. Вот и все, очень просто.
Но, наверно, совсем это было не так просто, потому что Мумин ничего не понял, а остальные стали кричать еще больше.
«Одному только лудильщику все понятно. Нужно будет как-нибудь спросить у него»,– подумал Мумин и отправился домой.
– Мумин,– сказал старый Хаджими,– я сегодня совсем больной человек. На тебе мою палку, ты сегодня будешь пастух.
Старик потянулся за тыквой с табаком, но потом махнул рукой, лег и закрыл глаза.
– Хорошо. Да. Я пастух. Я большой настоящий пастух,– сказал Мумин и взял длинный посох старика. Он даже закряхтел, как дед, и, позвав собаку, отправился на холмы.
Потом он вернулся и взял у деда из-за пояса мешочек с землей из страны белуджей. Он привесил его к своему поясу и отправился на холмы.
– Нет, это еще не все,– сказал он, опять вернулся и взял дедову тыкву с табаком.
– Я теперь чабан. Ты меня не называй больше Мумином,– сказал он собаке.
Он сунул в рот горсть табаку. Табак был горький и противный. Мумин начал плеваться. Он взял горсть табаку и дал 'пожевать собаке. Собаке табак тоже не понравился. Мумин подошел к стаду.
Отсюда было видно очень много земли, но больше всего она состояла из холмов. Холмы были такие рыжие и скучные, что от них тошнило, как от жевательного табака. Даже собака посмотрела вокруг себя и зевнула.
«Направо на холмы не гоняй, там земля афганов, они прогонят,– говорил дед.– На левые холмы тоже не гоняй, там не наши белуджи, отнимут скот и угонят в горы».
«А где же наша земля? – подумал Мумин.– Да, она в мешочке за поясом. Как мало у нас осталось земли!»
Верблюды смотрели на Мумина. Они были облезлые, как деревья с обглоданной корой. Овцы стояли толпой и смотрели вниз на дорогу. По дороге двигались люди.
– Я погоню вас вниз к дороге,– сказал Мумин овцам и верблюдам.– Вы паситесь, а я буду смотреть, что там делается...
Он стал гнать овец и верблюдов вниз, но они не хотели туда идти и начали разбегаться от него в стороны.
– Как хотите,– сказал тогда Мумин.– Я пойду один. Я вам сказал, что там интереснее.
Он спустился с холмов и уселся у дороги. Мимо него шли и ехали разные люди. Тут афганцы и иранцы, туркмены и хозары. Одни ехали направо – в город, другие налево. Там, недалеко отсюда, начиналась страна, о которой вчера говорили на базаре: Советы.
Вдруг он увидел одного белуджа. Тот ехал верхом на коне; за плечами у него было ружье, в руке он держал чемодан, а голова его была покрыта красной фуражкой, а поверх фуражки была намотана чалма. Он ехал со стороны Советов. Белудж размахивал чемоданом и пел.
Он пел странную песню.
Мумин вытаращил глаза и чуть не умер от удивления и зависти. Он никогда не видел белуджей в красных фуражках. Наверно, это белудж со стороны Советов. Мумин давно уже слышал, что туда перебралось много их родственников, в страну Туркменистан. Многие из них ездили туда и обратно. Но рассказывали они об этой стране так много удивительного, что никто не знал, хорошо это или плохо.
– Здравствуй, товарищ мальчик! – сказал белудж, поравнявшись с Мумином.– Салам алейкум! Как живешь с тех пор, как ты появился на свет?
– Очень плохо,– сказал Мумин.– У меня разбежались верблюды. Я не умею строить дома из глины. И я не был в Пешавере.
– Это ничего,– сказал белудж.– Я тоже не был в Пешавере.
– Но ты был в Кушке и в Ашхабаде,– сказал Мумин.– Скажи мне, как проехать, чтобы посмотреть на ту землю? А где ты взял такую фуражку?
– Эту фуражку мне подарил старший милиционер товарищ Курбанов. Он сказал – я тоже буду милиционером. Если не веришь, спроси в Тахта-базаре товарища Кур-банова, тебе каждый скажет. А идти нужно мимо старой мечети, потом мазар-кладбище, потом стоит дерево карагач, потом последний аул, потом будка. В будке солдаты живут, ты осторожнее.
И, ударив лошадь чемоданом, белудж ускакал.
Шел Мумин долго. Он прошел старую мечеть, стоящую в стороне от дороги. На развалинах мечети сидели черные орлы. Они злобно посмотрели на Мумина, потом опять принялись клевать что-то.
«Наверно, умер человек голодный. Должно быть, белудж»,– подумал Мумин.
Потом он прошел мазар. Потом увидел дерево карагач, большое и круглое, как шапка туркмена. Наконец он вошел в последний аул.
– Балучи! Балучи! – закричали ребятишки.– Смотри, твоя собака сейчас развалится.
Мумин оглянулся на собаку. Она шла за ним, опустив голову и хвост.
За аулом дорога совсем опустела.
Мумин подошел к будке. Дверь будки была открыта, на двери висели штаны. На крыльце сидел человек без штанов, в рубашке с блестящими пуговицами.
– Ты куда? – строго спросил он.
– Я посмотреть...– сказал Мумин.
– На, посмотри, сказал солдат и показал Мумину кулак.
Кулак был большой и волосатый. Мумин посмотрел на него и повернул обратно.
Зайдя за холмы, он свернул с дороги и пошел в холмы по траве. Далеко обогнув будку стороною, он спустился в долину. Перед ним текла маленькая, узенькая речка. Это была река Кушка, и на той стороне была страна Туркменистан.
В речке ходили красные коровы.
На том берегу сидел мальчик в большой бараньей шапке и болтал ногами в воде.
Мумин спустился к реке, сел напротив мальчика и начал его разглядывать. Это был молодой туркмен, как и все туркмены, которых он видел. Он был немного побольше Мумина. Он тоже начал разглядывать Мумина. Это Мумину не понравилось.
– Ты что глядишь? – крикнул он по-туркменски, так как знал слова этих людей, среди которых они с дедом жили.
– Ничего,– отвечал мальчик.– А ты что, разве запретишь мне смотреть?! Я на своей стороне.
Это было верно. Мумин помолчал.
– Это твои коровы? – спросил он мальчика.
– Нет, это колхоз.
– Как? – переспросил Мумин.
– Колхоз.
– Значит, не твои.
– Нет, мои. Я тоже колхоз,– ответил мальчик.
Они помолчали. Потом мальчик с той стороны спросил:
– А ты тоже колхоз?
– Да,– ответил Мумин.– У меня тоже много коров, И верблюдов.
– Ты врешь,– ответил мальчик.– У вас нет колхоза. У вас солдаты, баи и ханы. А у вас есть заседание правления?
– Нет,– сознался Мумин.
– Ну, вот видишь. И у вас, наверно, нету радио? Мумин смутился: он даже не знал такого слова.
Он осмотрел себя, палку, собаку, ножик, мешочек у пояса.
– Вот! – закричал он.– У нас есть земля. Земля белуджей! О!
– Покажи, сколько же у вас земли.
Мумин поднял мешочек. Мальчик вдруг упал на спину и захохотал. Он взялся за бока и хохотал так, что даже коровы оглянулись на него, а Аи подняла уши. Но мальчик, к удивлению Мумина, продолжал хохотать.
– Земля! – крикнул наконец он.– Ха-ха! Сколько же вы на ней сеете картошки, а? Посмотри, сколько у нас земли! Смотри вон туда, за холмы, и туда, к заставе, за тот лес – все наша земля.
Он встал и показал рукою вокруг себя. Мумин тоже встал.
– А я тебя зарежу,– сказал он и вынул нож. Мальчик перестал смеяться.
– Ну, не зарежешь,– сказал он.– Я на заставе скажу, и тебя возьмут. А если зарежешь, то наши объявят вам войну. Вот и все.
Мумин молча повернулся и пошел обратно.
«Вот плохо,– подумал он,– ничего у нас с дедом нету. И овцы не наши. И заседания правления нету. Только одна собака...»
Послушайте, мой дорогой конь!
Пожалуйста, предлагаю ехать скорее:
Я еду на заседание правления,
Я радио. Я колхоз. Я тоже буду старшим
милиционером!..—
так пел Мумин, возвращаясь назад.
Он даже не заметил, что пошел обратно по дороге, забыл обогнуть будку с солдатами. Вспомнил он, когда уже очутился возле самой будки и солдат без штанов смотрел на него, выпучив глаза.
– Как? – переспросил он, прислушиваясь к пению.– Куда ты едешь? На чем же ты едешь – не на собаке ли, герой, а? Господин начальник, посмотрите-ка, какой здесь негодяй! Я ему не велел туда ходить, а он обошел кругом.
Господин начальник вышел в расстегнутой куртке. У него были еще более вытаращенные глаза и еще более блестящие пуговицы.
– Ты кто? – спросил он.
«Кто? – подумал Мумин.– Я – Мумин. Человек. Я убил слона. Нет, правда, этого мало...»
– Я – колхоз! – гордо сказал он.
Оба солдата еще шире вытаращили глаза. Потом оба они, как по команде, вдруг схватились за бока и захохотали. Мумин повернулся, чтобы пойти.
– Подожди-ка, я еще намну тебе бока,– сказал начальник и двинулся к нему.
Но Мумин не хотел, чтобы ему намяли бока. Поэтому он побежал. Он бегал быстро, как горная коза, поэтому его никто не догнал, и скоро он был в ауле.
– Эй, балучи, откуда ты спешишь? – кричали ему. Он сказал было, что он милиционер и что он из страны, где Советы, но в ответ ему тоже стали хохотать. Мумину стало очень обидно.
– Почему мне никто никогда не верит? – спросил он собаку.– Хорошо, я им докажу, что это правда.
Но собака ничего не ответила и даже не вильнула хвостом. Она очень устала и хотела есть...
Тогда Мумин ускорил шаг.
«Наши белуджи мне поверят»,– подумал он.
Когда он вернулся на свои холмы, был вечер. Белуджи сидели на земле большим кругом и устраивали бой перепелов. Два перепела-петуха с подрезанными крыльями стояли один против другого и дрались. Белуджи кричали все сразу, вскакивали, хлопая себя по коленкам.
Они хохотали. Они стонали и выли от восторга. Мумин растолкал народ и тоже сел в круг: в это время один петух гнался за другим по кругу, и все хохотали.
– А! Он бежит, как конь! Как барс! Как купец, как мулла, как судья на извозчике!– кричали они.
Это было так интересно, что Мумин забыл на минуту все свои приключения и смотрел на перепелов. Но один из них победил другого, и их обоих унесли. Однако народ продолжал сидеть в кругу, обсуждая и переживая зрелище.
Тут Мумин вспомнил, что он должен стать старшим милиционером.
– Ай, хорошо на том берегу! – сказал он небрежно.– Радио. Стоит милиционер, всем людям дорогу показывает...
Он все хотел, чтобы его спросили, был ли он в той стране, и тогда он рассказал бы, как он долго там ездил. Но его никто даже не спросил об этом.
– Да, хорошо, я был,– ответил один.
– О! Хорошая страна, и я был,– сказал другой. Тут все забыли перепелов и заговорили о Туркменистане.
