Текст книги "Гончаров и похитители"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– А он нам задницы не откусит?

– Не знаю. Он нас пока просто изучает и переваривает увиденное. К какому решению в конце концов он придет, это известно только ему самому.

– Веселенькое дело, мать его так! – озадаченно остановившись, не доходя до забора трех метров, выругался подполковник. – Он же кнопку звонка лапой закрывает. Саня, а может, пальнем по нему из газовика?

– Жалко, красивый пес, да и хозяйке это не понравится.

– Так что же, господин Шагов, мы так и будем стоять, разглядывая эту очаровательную собачью морду?

– Зачем же, можно бросить в окошко камушек, – рассудительно ответил Шагов, поднимая с земли осколочек кирпича. – Главное, не выбить стекло.

– Вам что, делать больше нечего? – гневно отреагировала невесть откуда взявшаяся двадцатилетняя девица. – Что вы себе позволяете, в натуре?

– А ты кто такая? – одобрительно оглядывая ладную фигурку и смазливую рожицу брюнетки, любезно спросил Фокин. – Откуда ты, прелестное дитя?

– От верблюда, живу я здесь, и если вы сейчас же не уберетесь, то я натравлю на вас Зигфрида.

– Значит, этого зверя зовут Зигфрид? – кивнув на барбоса, спросил Фокин. – Ну а ты, как я понимаю, Брунгильда?

– Нет, меня зовут Валентина, – не поняв замысловатого комплимента, простодушно ответила она. – А что вы делаете возле моего дома и кто вы такие?

– Налоговая инспекция, – шаркнув ножкой, ответил Фокин.

– А какого черта налоговая инспекция приперлась к моему дому? Я нигде не работаю, дом мне достался после смерти матери, и я ничем вам не обязана, так что дуйте отсюда, пока штаны целы.

– Нехорошо, Валюшка, так разговаривать со старшими, – укоризненно покачал головой подполковник. – Мы ведь не к тебе пришли. Нас интересует твой хороший товарищ и близкий друг Леонид Луганский.

– А почему вы приехали ко мне? Ищите его дома.

– Искали, но его там нет. Мать предполагает, что он у вас, потому мы и приехали.

– А что вы от него хотите? – насторожилась девица. – Он, как и я, нигде не работает, а значит, взять с него нечего.

– Как это не работает? – ужасно удивился Фокин. – А по нашим данным, очень даже работает. Он ведь трудится на автостоянке. Ночью дежурит по нечетным числам – такую информацию мы получили совсем недавно.

– Полная чушь. Кто и когда вам это сказал?

– Хозяин стоянки Вадим Хачатурович Погосян, – открыв записную книжку, сказал Шагов. – А сообщил он нам об этом первого сентября.

– Он накручивает вам уши, – облегченно засмеялась Радченко. – Ленчик почти каждую ночь проводит со мной, а уж в ночь с тридцать первого августа на первое сентября, это я помню точно, он уехал от меня только под утро.

– А почему вам это так запомнилось?

– По качану, – дерзко ответила девица. – Потому что в ту ночь на нашей улице завалили двух мужиков.

– А кто завалил, ты, что ли? – Не удержавшись, Фокин игриво ущипнул ее за щечку. – Ух ты, какая девочка-вамп! Гроза мужиков и горе их жен. Ну-ка, сознавайся, Валюха, это ты мочканула тех мужичков?

– Ага, как будто бы других развлечений у меня нет! Слава богу, у нас с Ленчиком по ночам есть дела поважнее, – сексапильно и завлекающе рассмеялась разбитная девица. – У моего пацана энергии на двоих хватит. Вам и вдвоем его не догнать.

– А может, попробуем? – тоскливо спросил Фокин.

– Нечего пробовать, с вами и так все ясно, канайте, дедушки, к своим бабушкам.

– Старый конь борозды не испортит, – вдумчиво предположил Фокин.

– Но и глубоко не пашет. С вами все ясно, идите отсюда, старые перезвоны.

– Что из этого следует? – садясь за руль, спросил Фокин.

– То, что мы с вами старые перезвоны, – рассмеялся Шагов.

– Я про другое, – поморщился начальник. – Из этого следует, что Граф говорил нам правду, а значит, к убийству Васьки и Николая он действительно не причастен. Резюме?

– Надо рыть дальше.

– Вот и рой, у тебя это хорошо получается.

– Владимир Васильевич, а не проехать ли нам заодно и на улицу Кондратия Булавина к Дине Давлятовой? Это недалеко. Что-то она меня беспокоит.

– Хорошая мысль, – разворачивая машину, согласился Фокин. – И главное, своевременная. Может быть, труп того чижика до сих пор купается в холодной ванне.

* * *

Трупа в квартире Давлятовой не было, как не было и самой Давлятовой. Дверь им открыла седенькая, подслеповатая старушка в массивных плюсовых очках. Через их лупы ее глаза казались огромными, да и сама она здорово смахивала на взъерошенную старую сову. Назвалась она Брюхановой.

– А в чем дело, молодые люди? – прошамкала она, с интересом наблюдая, как два породистых мужика обнюхивают ванну. – У меня ничего не течет.

– Пора бы уж, бабуля, – хамовато заржал Фокин. – Двадцать первый век на носу, а ты, наверное, еще в девятнадцатом родилась.

– Господа, вы ведете себя не лучшим образом, – поджала она губы. Соизвольте немедленно извиниться. Между прочим, я родилась в тысяча девятьсот пятнадцатом году, и мне только недавно исполнилось восемьдесят пять лет. Зовут меня Анастасия Александровна, и я не люблю, когда меня называют бабулей, бабусей или бабушкой. Да и внуков у меня нет, несмотря на то что есть взрослая дочь.

– Ух ты! – восхищенно присвистнул Фокин. – Из вас еще отличная невеста получится!

– Да, я недавно познакомилась с приличным человеком, но о свадьбе не может быть и речи. Меньше года назад он похоронил свою жену, и с его стороны было бы по меньшей мере бестактно делать мне предложение.

– Ради бога, извините нас, уважаемая Анастасия Александровна, виновато поклонился Шагов, принимая на себя хамство начальника.

– Вы молоды, и я вас извиняю, но позвольте поинтересоваться, с какой целью вы нюхаете мою ванну? Я приехала только вчера и ванной еще не пользовалась.

– Это хорошо, Анастасия Александровна, – поднимаясь с колен, одобрительно потер руки подполковник. – И я прошу вас не пользоваться ею вплоть до прихода наших криминалистов. Я пошлю их к вам сразу же, как вернусь на службу.

– Хорошо, но все же какова цель вашего визита?

– Знаете, Анастасия Александровна, есть известная поговорка, которая не раз себя оправдала: чем меньше знаешь, тем дольше живешь.

– Нет, молодой человек, позвольте с вами не согласиться. Мы существа мыслящие, а значит, нам дано от Бога всю жизнь до чего-то допытываться и что-то узнавать.

– Возможно, но сейчас мы эту тему опустим, а поговорим о вашей квартирантке Дине Давлятовой.

– А что о ней говорить? Плохо воспитанная девушка дурного поведения. Я очень жалею, что пустила ее на квартиру. Пройдите, пожалуйста, на балкон и посмотрите – там лежит сломанный стул, который я покупала в Ленинграде еще до войны. Это был прекрасный, крепкий стул, и мне его очень жаль. Сломала его Дина или ее многочисленные поклонники, которые, по словам соседей, менялись у нее чуть ли не каждый день. Вы не поверите, но она мне за нанесенный ущерб даже не заплатила, как не заплатила и за целый месяц проживания в моей квартире. Это просто ужасно, что за молодежь нынче пошла, – семеня вслед за сыщиками, убивалась бабулька.

– Да, со стулом она расправилась лихо, – многозначительно глядя на Шагова, оценил поломку стула Фокин. – Анастасия Александровна, мы вам сочувствуем, но хотелось бы по этому поводу задать вам несколько вопросов.

– Если они не будут носить провокационного характера, то я к вашим услугам.

– Отлично, госпожа Брюханова, – закрывая балконную дверь, улыбнулся Фокин, – дело тонкое, но я думаю, что за чашкой чая мы его разрешим.

– Если бы я могла предложить вам чай, то я бы давно это сделала, но у меня абсолютно ничего не осталось после нашествия этой орды. Вы мне не поверите, но даже куска хлеба в этом доме нет, а пенсию нам дают только десятого числа.

– А как же вы живете? – почесав переносицу, спросил Шагов.

– Как и все интеллигентные люди, – вполне серьезно ответила старуха. Варю кашу и ем хлеб, но Дина уничтожила все запасы круп. Бог ей судья, но нас воспитывали по-другому. Собственно говоря, мне грех жаловаться, у дочери, где я жила последние полгода, я ела все, что захочется. Она "перестроилась", но я этого не одобряю. Уж если в тебе течет дворянская кровь, то ты и должна оставаться дворянкой. Даже нищей, но дворянкой. Наверное, вы меня не поймете...

– Отчего же? – пытаясь прервать старухины рассуждения о чести и перевести разговор в нужное для него русло, спросил Фокин. – Мы вас очень даже понимаем.

– Нет, господа любезные, ничегошеньки вы не понимаете. Чтобы уяснить мою концепцию, нужно прожить долгую жизнь, повстречаться с отъявленными негодяями и добрыми гениями. Только после этого вы поймете, что к чему. Я знаю, что с нечистью вам приходится сталкиваться гораздо чаще, чем с порядочными людьми, но оглядитесь окрест себя, посмотрите, кто правит миром? Взяточники и хапуги. На Руси так испокон века было, но всякий царь, даже самый деспотичный – будь то Грозный, будь то Петр, – угнетая чернь, преумножал богатство отечества.

Нынче чернь, переродившаяся во владык, ради сиюминутной наживы уничтожает все и вся. Им глубоко безразлично, умен ты или нет, порядочен или подл, главное – есть у тебя деньги или их нет. Это аморально в принципе, а на практике и подавно. Страна, отданная на откуп жирующим, нечестным людям, уже не имеет права называться ни империей, ни даже страной. Я глубоко сомневаюсь, что нынешний президент сможет выправить некогда Великую Державу. Начиная от времен Петра нас уважали, а теперь сленговая Америка диктует нам свои условия! Стыдно, господа, не знаю, как вам, а мне стыдно.

– Уважаемая, вы бы прекратили свою агитацию, а то так и до неприятностей недалеко, – дурачась, грозно нахмурил брови Фокин. – И пойдете вы, Анастасия Александровна, этапом в столыпинских вагонах прямехонько к вечной мерзлоте.

– Меня этим стращать поздно, – разозлилась столбовая дворянка и стала как будто бы моложе и красивее. – Это я уже испытала. Мой отец, известный юрист, не выехал из страны, потому что любил Россию. Но страна, возглавляемая Сталиным, не любила его. В тридцать девятом его посадили как врага народа, а потом, через год, немного подумав, пришли и за мной. Подло пришли, господа комиссары, темнотой прикрываясь и возложенными на них обязанностями. А "чтобы делу дать законный вид и толк", с собою взяли понятых. Соседи у меня были, евреи. Многодетные, мы всегда им помогали. Они мне тоже помогли. Написали, что я чуть ли не проводила у нас конспиративные собрания заговорщиков.

– Очень интересно, но, может, хватит о старом, давайте лучше поговорим о вашей квартирантке, – робко попытался прервать поток ее речей Фокин.

– А что, страшно вам стало, товарищи милиционеры? Нет уж, извольте выслушать меня до конца, может быть, в старости вам это пригодится или просто осядет на душе, если, извините, она у вас есть. Сейчас часто пишут и говорят, что зубья сталинской машины перемололи всех подряд, говорят, но уже не понимают смысла сказанного. В сороковом за мной пришли. Их было четверо, а я одна. Сидела на этом самом еще не сломанном стуле и грудью кормила своего шестимесячного сына. Пришли подобные вам в окружении соседей и насильно оторвали моего ребенка от материнского соска. Что может быть страшнее? Когда меня тащили к машине, я думала, что сойду с ума. Не дай вам Бог испытать то, что пережила я.

В Ленинграде был довольно известный актер Михаил Иванович Петров, от него я и родила своего Сашеньку. Откуда ж мне было знать, что за ним давно и направленно следили? Он сильно пил и, естественно, всегда нуждался в деньгах, а посему не был особенно разборчив в своих связях. Он подружился с Вальтером Риттером, который приехал к нам из дружественной Германии по вопросам культуры. Но как потом оказалось, он был шпионом, в чем я глубоко сомневаюсь.

Как бы то ни было, но я угодила в лапы вашего департамента. Сказать, что меня пытали, значит, не сказать ничего. Чекист, к которому меня определили, был комичен и жалок. Не знаю, может быть, это мое субъективное суждение, но я точно помню его крохотное личико и громадный череп олигофрена. Его язык не выговаривал несколько букв, и оттого его речь была смешна и нелепа. Впрочем, он со мной долго-то и не разговаривал, уже во время второго допроса он ударил меня кулаком в грудь, где скопилось молоко. От боли я потеряла сознание. Меня окатили водой и сызнова потребовали признаться, когда и где я передавала немцу фотосъемки секретных объектов.

– Очень, очень интересно вы говорите, – в очередной раз прервал ее подполковник, – только, пожалуйста, поймите нас правильно – в нашем городе происходит по шесть убийств за сутки, одно из них случилось в вашей квартире.

– Что? Вы хотите сказать, что мне пора возвращаться в лагерный барак?

– Нет, просто расскажите о своей квартирантке. Кто она такая, откуда, чем жила и пахла. В общем, все, что вы о ней знаете.

– Господа, а мне повезло – я действительно ничегошеньки про нее не знаю, – торжествуя свою победу, зловредно засмеялась старуха. – Дина Айратовна Давлятова пришла ко мне по объявлению, которое я, дабы улучшить свое материальное положение, расклеила на всех ближайших столбах. Она пришла первой и сразу же мне заплатила за два месяца, хотя я и просила за квартал. Но она была первой, и поэтому я согласилась. Зажав в кулаке эти несчастные бумажки, я была уже не в силах с ними расстаться. Смешно, господа, но я сразу же побежала в магазин и купила себе торт. Потом вернулась домой и, пока она ездила за своими вещами, я его съела. Мне стало нехорошо, но я продолжала его есть, пока меня не вырвало.

– Возможности вашего желудка нас мало интересуют, – довольно жестко заметил Фокин. – Лучше расскажите, кто она такая, откуда и с чем ее едят. Надеюсь, что у вас хватило ума заглянуть в ее паспорт?

– Донельзя распущенная девица, но с первого взгляда я об этом как-то не догадалась. Уже потом мне рассказали соседи. Она из Ульяновска, улица Новая, дом 8, квартира 6. Ну а больше я ничего про нее не знаю. Позавчера, в субботу, она позвонила моей дочери вечером домой и попросила срочно прийти. Катя сразу же приехала сюда и забрала у нее ключи. Катя еще спросила, не должна ли она деньги, но эта плутовка ответила, что мы в расчете. Это некрасиво. Надо же, так поступить с пожилой женщиной, у которой пенсия ниже прожиточного минимума в два раза.

– Это подло, – согласился Фокин. – Когда мы ее отыщем, то непременно об этом напомним. А она не сказала вашей дочери, куда поедет и где думает жить дальше?

– Сказала, но вполне возможно, что солгала. Она сказала, что едет домой в Ульяновск. Екатерине она показалась испуганной, и только теперь я понимаю почему.

– Почему?

– Потому что не такая уж я глупая женщина. Вы обнюхивали ванну, вероятно, потому, что там недавно лежал труп. Обоняние у меня обостренное, и, когда я вернулась домой, меня преследовал этот хорошо известный мне по лагерям запах умершего человека, ну а вы своими действиями только подтвердили и укрепили мое подозрение.

– Ну что же, – обескураженно почесав ухо, признался Фокин, – в таком случае нам от вас скрывать нечего. Действительно, судя по имеющимся у нас данным, в вашей квартире произошло убийство, и ваша квартирантка имела к нему непосредственное отношение. Но эта тема, надеюсь на вашу сознательность, не станет предметом обсуждения с соседскими бабушками под тополем на скамеечке.

– Успокойтесь, молодые люди, – горько усмехнулась заслуженная политкаторжанка, – за время, проведенное мною в лагерях, я научилась держать язык за зубами, а кроме того, я вообще с соседскими женщинами стараюсь общаться как можно реже. Устала я. Думаю, что на этом нам пора расстаться.

– Анастасия Александровна, ради бога, извините еще раз за принесенное вам беспокойство, – уходя, поклонился Шагов.

– Саша, ты куда? – садясь за руль, удивленно воскликнул Фокин, глядя на удаляющуюся фигуру своего зама. – Что с тобой?

– Через пять минут буду, – махнув рукой, ответил Шагов и скрылся за углом дома.

– Или я сошел с ума, или сдвинулись все окружающие, – подумал Фокин и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза.

Шагов отсутствовал не пять, а минут десять и вернулся, нагруженный двумя полиэтиленовыми пакетами с едой.

– Это ты правильно придумал, – открывая дверцу, одобрительно отметил начальник. – Перекусить нам с тобой совсем не мешает. Что у тебя там есть?

– То, что есть, не про нашу честь, – уворачиваясь от подполковничьих цепких лап, проскользнул в подъезд Шагов.

– Совсем рехнулся! – вслух прокомментировал Фокин, но, почесав макушку, задумчиво возразил сам себе: – А может быть, и нет... Дела! Полтора десятка лет вместе работаем, а он все такой же... Альтруист несчастный... Или наоборот?..

– Это ты в знак благодарности за то, что она назвала нас молодыми людьми, приволок ей харч? – ехидно поинтересовался Фокин, открывая перед подполковником дверцу.

– Ага, – чуть смутившись, ответил Шагов. – С трудом всучил. Не хотела брать, ну хоть ты тресни. Поехали, Владимир Васильевич.

– Послушай, Саша, – трогаясь с места, сказал Фокин, – пока тебя не было, мне в голову пришла замечательная мысль: а не рекомендовать ли тебя попечителем или директором в дом престарелых либо казанских сирот?

– Я не возражаю, – закрывая вопрос, лаконично ответил Шагов.

– Александр Николаевич, если серьезно, то тебе, очевидно, придется съездить в Ульяновск к этой самой фемине Дине Давлятовой. Как ты на это смотришь?

– Я это понял еще тогда, когда зашел в ванную. Поездка в Ульяновск – на сегодня оптимальный вариант. Трясти Пастухова без видимых улик просто не имеет смысла. Он замкнется, а его дружки, Бык и Кока, лягут на дно или вообще уедут из города. Только наличие трупа может заставить Пастухова разговориться. Но где его искать? Об этом нам может поведать только Давлятова. Если верить словам Левашова, только она одна из всей банды Пастуха не одобряла убийство. Думаю, что на нее мы можем сделать ставку.

– Все так, но захочет ли она откровенничать? Не испугается ли мести со стороны Пастухова и его дружков?

– Я уже об этом подумал и, чтобы ее хоть как-то обезопасить, дать хотя бы минимальные гарантии, предлагаю сегодня же установить за Пастуховым наблюдение.

– Черт! Все правильно, но это опасно. Пастух кичился своими связями в милиции. Где гарантия, что его не предупредят, и тем самым мы завалим все дело в самом его начале. В конце концов, не Фокину же торчать под его окнами!

– Есть подходящий вариант, – улыбнулся Шагов. – Не знаю, согласитесь ли вы на него...

– Что за вариант? – притормаживая на светофоре, осведомился Фокин.

– Мне нравится Ухов. Я вообще был ярым противником того, чтобы отпускать его из органов. К вам он относится с достаточным почтением, и я думаю, что если бы вы его попросили...

– То мне бы он не отказал, – останавливаясь у ворот родного присутствия, закончил мысль Фокин. – А что, это неплохая идея. Ты домой заезжать будешь или мне самому вечером позвонить твоей жене?

– Позвоните, возможно, в Ульяновске мне придется задержаться. Мало ли как там сложится, да и вообще нет никакой гарантии, что я найду ее по адресу. Тогда мне нужно будет выходить на ульяновскую милицию, а это уже волокита.

* * *

В семнадцать часов по ульяновскому времени Шагов миновал знаменитый мост и городскую черту родины великого реформатора Российской империи. Хорошо известными ему переулками он выехал на нужную улицу и остановился напротив дома, маркированного цифрой "8". Подойдя к первому подъезду кирпичной хрущевки, он присел на полусгнившую скамейку и не торопясь закурил, в очередной раз прокручивая предстоящий разговор, если таковой вообще состоится. Солнце вышло к полудню и за это время достаточно хорошо прогрело воздух. Хоть ты лопни, но ему не хотелось вставать с насиженного места и влезать в очередное грязное болото, но...

Отбросив окурок и прополоскав минералкой горло, он решительно отодвинул ветви плакучей ивы и вошел в подъезд. К его великому удивлению, дверь открыли после первого звонка.

– Кто вам нужен? – тяжело дыша, спросила полная женщина с характерным восточным разрезом глаз.

– Извините за беспокойство, но я бы хотел видеть Дину Давлятову.

– Наверное, вы имеете в виду Данию Давлятову, – через силу улыбнувшись, поправила женщина. – Заходите, сейчас я вам ее позову. Она неважно себя чувствует, кого-то ждет, может быть, и вас...

– Нет, мама, этого человека я вижу впервые, – выходя из боковой комнатки и оправляя халатик, возразила довольно симпатичная девица с черными полукружьями глаз, из чего Шагов заключил, что он на верном пути. – Кто вы такой и что вам от меня нужно?

– Зовут меня Александр Николаевич Шагов. Еще раз прошу прощения за доставленное беспокойство, – вежливо обратился он к женщине. – Я думаю, будет лучше, если я поговорю с вашей дочерью наедине.

– Кому будет лучше? – вызывающе спросила Дания.

– И вам, и мне, и вашей маме.

– Вы откуда? – нахмурив лоб, спросила девица.

– Из Тольятти, но не волнуйтесь, я пришел с добрыми намерениями.

– У Анатолия не может быть добрых намерений, как и добрых друзей.

– А почему вы решили, что я от Анатолия?

– Тогда все понятно, – скривив мордашку и прикусив губу, отреагировала Дания. – Мама, сходите в магазин, кажется, у нас кончился хлеб. Покажите ваши документы, – закрывая за матерью дверь, потребовала она.

– Пожалуйста, – протянув открытое удостоверение, успокоил ее подполковник.

– Спасибо, мне все ясно, – бесцветно отозвалась Дания. – Значит, меня посадят?

– Этого я вам сказать не могу, потому как я не прокурор, не судья и даже не ваш следователь. Все будет зависеть от того, что и как вы мне расскажете.

– А как я могу поступить иначе? У меня только два выбора: либо молчать, либо говорить правду, иного выхода я просто не вижу. Я бы давно и сама к вам пришла, но боялась Толика, потому и сбежала из вашего города.

– Мы сделаем все возможное, чтобы обезопасить вашу жизнь, а если к тому будут предпосылки, то и выступить на суде в вашу защиту. Сейчас же я прошу от вас только одного – как можно подробней и объективней рассказать мне об известном вам преступлении.

Девка всплакнула, пожевала уголок воротника и наконец предложила подполковнику пройти в ее комнату. Мельком ее осмотрев, Шагов сел в единственное приспособленное для этого кресло. В маленькой комнатке стояла кровать, трюмо и обшарпанное, хорошего, наверное, звучания пианино "Красный Октябрь".

Соединив стройные ноги, Дания уселась напротив, на угол кровати, и вопрошающе посмотрела на подполковника:

– Что я вам должна рассказать?

– Все, – понятно и просто ответил Шагов.

– Сразу так не могу решиться, – сдвинув колени, робко ответила Давлятова. – Вы разрешите выпить мне рюмку спирта?

– Вы еще не арестована, да и ордера у меня нет, поэтому делайте все, что считаете нужным, но только прошу вас – соблюдайте меру, это в ваших интересах.

– Я знаю, – вытаскивая из-под трюмо початую бутылку медицинского спирта, ответила Дания. – Я не алкоголичка, но мне плохо. С того самого дня, как убили Валентина, я пью постоянно. Мне предлагали уколоться, но я вовремя опомнилась и посчитала, что лучше уж так, чем становиться наркоманкой...

– Лично я не вижу никакой разницы, – с сожалением глядя, как красивая девица заглатывает, почти не морщась, спиртягу, заметил Шагов. – Не стоит убивать себя раньше времени, вы еще молоды и, как знать, вполне возможно, что суд вам назначит условный срок. У меня мало времени, и я бы хотел дотемна вернуться домой. Предлагаю построить наш разговор как доверительную беседу, и я буду расценивать ее как чистосердечное признание, о чем не забуду доложить контролирующим меня органам.

– Спасибо, – заедая алкоголь шоколадом, сдавленно ответила Давлятова. Я сейчас...

Все началось в пятницу, двадцать пятого августа. Я работала в вашем городе по продаже автозапчастей. А если говорить проще, то элементарной продавщицей в магазине "ВАЗ+Сервис". Это по Обводной дороге почти в черте города.

Покупателей не было, как вы сами понимаете, таких магазинчиков у нас расплодилось, как карпов в пруду. Я скучала, читая какой-то детектив со странным названием "Смерть убить нельзя". Вторая продавщица, Нина Кутузова, сидела неподалеку и смотрела телевизор.

Парень вошел стремительно и быстро, как человек, у которого мало времени. Наши глаза встретились и не смогли оторваться.

– Я приехал покупать тачку. Меня зовут Валя Иванов. Помоги мне, в вашем городе я никого не знаю. Ты сегодня можешь со мной встретиться? – сразу перешел он на "ты".

– Да, – глупой овцой ответила я. – Мы закрываемся в восемь, и я буду вас ждать.

У меня был любовник, за которым вы, скорее всего, и охотитесь – Толик Пастухов, я всегда его боялась и боюсь до сих пор, но почему-то в тот момент я думала про него меньше всего. А если говорить честно, то он порядком мне надоел.

В назначенное время я вышла из магазина и была приятно удивлена. Валентин Иванов сидел в своей машине – старой, потрепанной "копейке" – и ждал меня.

– Ты чего это? – девочкой задурачилась я. – Делать больше нечего? А ну канай отсюда. Тоже мне, кавалер нашелся! Дуй, чтоб и запаха твоего здесь не было! – заметив подъезжающего Толика, выкрикнула я.

– Как знаешь, телка, – ответил он и резко развернулся. – Жди, я приеду.

Страшась за него, да и за себя, я села в машину Толика.

– Чего он от тебя хотел? – предчувствуя поживу, благожелательно спросил Пастух.

– А то ты не знаешь, что от меня хотят мужики! – равнодушно ответила я, не собираясь подставлять парня под удар.

– А номерки-то у него оренбургские, – обгоняя машину Валентина, заметил он. – Издалека он к тебе ехал. Может быть, объяснишь?

– Объясню, – резко ответила я, чтобы развеять его ревностные подозрения. – Он сюда приехал за машиной и просил меня ему посодействовать. Останови тачку и езжай. Мне еще нужно попасть в парикмахерскую.

– Чтобы сделать на лобке "сэссон", – непристойно сострил Пастух и остановил машину у тумбы возле моей парикмахерской. – Коза ты трепаная, тебя подождать?

– Спасибо, но с таксистом мне будет гораздо приятнее, – выпрыгивая из машины, не осталась я в долгу. – Езжай по своим делам и в ближайшую неделю меня не доставай.

Откуда мне было знать, как оно все обернется?

В парикмахерской я сделала маникюр, успокоилась, и та тревога, что у меня возникла в машине Пастуха, понемногу испарилась.

Когда я вышла из салона, для меня было сущей неожиданностью увидеть там Валентина. Покуривая сигаретку, он сыпал голубям семечки и, улыбаясь, смотрел на меня.

– "Я любуюсь тобой, как мадонной Рафаэлевой!" – Поднявшись с лавки, он двинулся мне навстречу. – Какая ты красивая, наверное, казанская татарка.

– Ульяновская, – поправляя его, засмеялась я. – А ты что, так и будешь следовать за мной по пятам?

– Ага. Ты мне понравилась с первого взгляда, и как знать, может быть, сегодня к вечеру я сделаю тебе предложение. Разумеется, если ты не замужем. Того хлюста на "Ниве" во внимание я не беру.

– У Пастухова "Нива" белого цвета? – оживился подполковник.

– Да, – удивилась Дания, – но почему вы об этом спрашиваете?

– Да так, просто мелькали какие-то ассоциации. Впрочем, к нашему делу они могут и не относиться. И что же дальше?

– Красивый был парень Валентин. Пастух, который взял меня насильно, ему и в подметки не годился. Я его знала чуть больше суток, но этого мне вполне хватило, чтобы понять, что он настоящий мужик. Ночь пролетела удивительным сном. Валька подарил мне настоящую сказку. Но, как это всегда бывает, сказка кончается, а начинается жизненная проза. Под утро, часов в пять, в дверь позвонил Пастухов и потребовал, чтобы я немедленно ему открыла.

Валька тоже услышал звонок и, предупредив, что у него много денег, попросил никого в дом не впускать.

Притворившись, что дома никого нет, мы затихли, как мыши, и в таком состоянии просидели больше часа, пока его наглый стук не прекратился. Это было в субботу, а автомобильные рынки в основном работают по воскресеньям. Вот мы и решили весь день пробыть дома, а наутро ехать за подержанным автомобилем, потому что, как оказалось, на новую тачку денег Валентин не сумеет наскрести.

Наверное, мы бы так и пробыли дома весь день, но в обед, подавая на стол, я обнаружила, что у меня нет даже крошки хлеба. Около часа я провела возле окна, наблюдая, не болтается ли возле подъезда Толик со своими дружками Кокой и Быком, иначе говоря, Сергеем Кокоревым и Михаилом Быковским. Не обнаружив их видимого присутствия, я решилась и выскользнула из дому, предупредив Валентина, чтобы он никому не открывал дверь.

Безо всяких приключений я дошла до булочной и, купив батон хлеба, вернулась домой. Все было тихо и спокойно, Пастуха и его дружков нигде не было видно. Облегченно вздохнув, я достала ключи и открыла дверь. То, что произошло потом, я и сейчас не понимаю. Сзади меня ударили по затылку и зашвырнули в квартиру.

– Так-то оно будет лучше. – Мерзко улыбаясь, Пастух тщательно закрыл все дверные засовы. – А ты, стерва, в гости нас пускать не хотела! Но мы люди не гордые, правда, Бычара? Сами пришли.

– Что здесь происходит? – встревоженный шумом, спросил Валентин, выходя из комнаты. – Объясните, в чем дело.

– А дело в том, господин из Оренбурга, что мы пришли к тебе в гости, оскалился Пастухов, незаметно подавая какие-то знаки Быковскому. – А эта шлюха не захотела нас впускать, вот и пришлось применить к ней силу.

– Я вас не знаю и не хочу знать, – прижимаясь к стене, побледнел мой гость. – Вам лучше покинуть этот дом.

– Это так-то ты встречаешь гостей, пришедших к тебе с выпивкой? подходя к Валентину вплотную, пакостно захихикал он. – Не хорошо, брат. А мы-то хотели с тобой немного выпить, по-хорошему, по-дружески, я верно говорю, Кока?

– Истину глаголишь, – услужливо поддакнул тот. – Мы и водочки принесли, и закусона целый мешок, а ты нами, значит, брезгуешь.

– Брезгует он, Кока, – обиженно прогундел Пастухов. – Моей шлюхой он не брезгует, а нашими харчами брезгует. Ну что, пацан, будешь с нами пить за знакомство, или мы нашу общую подругу под кодляк пропустим?

– Убирайтесь отсюда, добром прошу. Поднявшись с пола, я попыталась подойти ко входной двери и позвать на помощь соседей.

– А тебя никто не спрашивает, – заслоняя дверь, Пастух отвесил мне пощечину. – И твоего согласия никто не требует. Бычара, сдерни-ка с нее пеньюар. Если ее новый кобель не хочет с нами выпить, так пускай хотя бы полюбуется, как мы ее разделаем на троих. Может быть, потом он станет сговорчивей.

– Это мы могем. – Подойдя ко мне сзади, Бык резким взмахом ножа вспорол на мне юбку и нижнее белье. Невольно я вскрикнула.

– Подождите, остановитесь, – не выдержав, заступился за меня Валентин. – Остановитесь. Вы же не звери! Хорошо, я выпью с вами, если вам уж так приспичило.