Текст книги "Гончаров и похитители"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Протокол составили?

– Да, они его вместе с протоколом привезли. Но это не самое главное. Он по пьянке или под кайфом начал было бормотать что-то про своих дружков, которые в прошлую субботу, двадцать шестого августа, кого-то замочили, причем повторил это несколько раз.

– A y нас есть какие-нибудь заявления о пропажах применительно к этому дню?

– Есть, но мне кажется, ни одно из них не подходит. Пропали две девки. Ушла из дома и не вернулась старушка, но все это не то. Почему-то мне сдается, что он имел в виду мужика или парня примерно своего возраста.

– Где он сейчас? – прерывая чересчур разговорчивого майора, спросил Фокин.

– У нас. На всякий случай я его в одноместную клетку определил.

– Давай его сюда, только быстро, и протокол захвати.

Не успела за майором закрыться дверь, как в кабинет заглянула секретарша.

– Владимир Васильевич, к вам какой-то Ухин просится, запускать?

– Ухин, говоришь? – фыркнул начальник. – Ухин пусть минут двадцать подождет. – А вот Александра Николаевича попроси зайти.

– Разрешите?

Оттеснив девицу плечом, майор Лысков протолкнул в кабинет начальника высокого костистого парня примерно двадцати пяти лет от роду. Пытаясь держаться уверенно, он отчаянно трусил, и это Фокину сразу же бросилось в глаза. По его помятой физиономии и растрепанной прическе можно было догадаться, что ночь он провел без сна. Довольно дорогой пиджак уныло висел на поникших плечах. Почувствовав это, парень расправил плечи и развязно откинул лацканы.

– Ну что ж ты стоишь, как не родной, – доброжелательно улыбнулся Фокин. – Присаживайся, гражданин Левашов, и будь как дома.

– Почему же гражданин? – садясь на указанный стул, насильно растянул губы Левашов. – Кажется, я не осужденный, а значит, товарищ или господин.

– Да бог с ним, товарищ ты или господин, это теперь никакого значения не имеет. Суть-то одна: ты совершил преступление и будешь осужден за оскорбление работников правоохранительных органов при исполнении ими служебных обязанностей и за умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью. Ты сломал гражданину Краснову переносицу. Статья сто двенадцатая пункт первый. Сколько ему по ней корячиться, Александр Николаевич? – спросил он вошедшего Шагова.

– Если постараться, то можно лишиться свободы на три года, а по второму пункту на все пять – это как дело повернуть.

– А тут и поворачивать не надо, он и без нас уже постарался. Нары себе обеспечил. Но это еще не все. Тут в его досье запротоколировано, что он еще и убийством угрожал. Немного, но тоже на пару годков потянет, как ты считаешь, Левашов?

– Да ерунда все это, товарищ подполковник, по пьянке я...

– Краснову от этого не легче, человек, как минимум, месяц не сможет работать.

– А я ему заплачу, я с ним договорюсь.

– Послушай, Левашов, тебе не пять лет от роду! Протоколы составлены, заявления зарегистрированы, а ты мелешь полнейшую чушь. – Закрывая папку, Фокин словно поставил точку. – Александр Николаевич, кому доверим вести это дело?

– Дело-то пустячное, там и распутывать нечего. Отдадим следователю Свиридовой, пусть все оформит, а через пару дней направим в суд.

– Отлично, суши сухари, Левашов. Александр Николаевич, вели вызвать конвой.

– Да вы что? Не надо, я прошу вас, а с Красновым я договорюсь, обещаю.

– Поздно, батенька, поздно, – усмехнулся Фокин и изучающе уставился в глаза Левашова. – Хотя есть у тебя некоторый шанс, но захочешь ли ты его использовать...

– Что за вопрос, конечно захочу, – приободрился парень. – Что я для этого должен сделать, под какой поезд положить руку?

– Под поезд тебе ложиться не придется, а вот о своих дружках-товарищах, которые в прошлую субботу замочили одного "муфлона", ты нам непременно расскажешь.

– О чем вы? – побелел, а потом пошел красными пятнами Левашов. – Не знаю я, о чем вы говорите! Впервые слышу о каком-то "муфлоне". Вы что-то путаете.

– Нет, это ты путаешь уют домашнего очага и жирную котлету с тюремной баландой. Впрочем, каждый получает то, что он хочет, или, как говорят папуасы, каждый кует себя по голове. Чикаться с тобой у нас нет времени. Хочешь на зону – пойдешь на зону, хочешь в тюрягу – пойдешь в тюрягу. Постараемся вытянуть тебя на второй пункт, на пять лет, – вставая с места и подходя к двери, закончил разговор Фокин. – Светлана, вызови конвой.

– Не надо, – дрожащей рукой Левашов вытер пот, – не надо. Можно я подумаю?

– Нет, красивый, время для твоих размышлений и анализов кончилось. Поднимайся. За тобой уже пришли.

– Подождите... Я не хочу... Я согласен. Блин, но они же меня убьют.

– Не убьют, если ты им сам об этом не доложишь. Нас здесь трое, за Александра Николаевича я ручаюсь как за себя. А ты поручись сам за себя.

– Блин, но потом же будет суд и меня привлекут как свидетеля.

– Твое имя не будет упоминаться ни в одной бумаге, а свидетелей мы найдем без тебя. На этот счет ты можешь быть спокоен.

– Ладно, – громко выдохнув, решился парень. – В понедельник двадцать восьмого августа, ближе к вечеру, я сидел в баре-кафе "Зеленый змий", сидел один и потихоньку дул пиво, запивая его водкой. Мне было нормально, и компании я не искал. Они подошли и сели за соседний столик. Их было четверо. Двоих я знал. Это был Пастух, в смысле Толик Пастухов, и его подруга Динка. Ее фамилия вроде бы Давлятова. А двух других пацанов я не знал, хотя мне кажется, что я их где-то когда-то видел.

Там у них в кафе стоит кактус или фикус, бог его знает, в общем, такая развесистая зеленая хреновина с большими листьями. Я сидел за ней, поэтому они меня и не заметили. Господи, лучше бы я там не сидел, лучше бы я вообще не ходил в этот трепаный бар. Теперь уже ничего не воротишь. Верно говорят: язык мой – враг мой.

В общем, пришли они какие-то смурные и подавленные, особенно Динка. Как я уже говорил, сели за стол, заказали две бутылки водки, минеральной воды и конфет. И что меня сразу удивило – они почти не разговаривали. Так, иногда перебросятся словом и молчат, а Динка – та вообще рот не раскрывала, сидела и смолила одну сигарету за другой. Так продолжалось минут пятнадцать, а может, и все двадцать. До тех пор, понятно, пока на них не начала действовать водка. Вот тут они немного повеселели, стали подхихикивать и говорить какие-то непонятные вещи. Изъясняться какими-то полунамеками, полуприсказками. Можно сказать, я так ни черта и не понимал, но их поведение меня заинтересовало, и я ждал, чем все это кончится.

После того как они проглотили вторую бутылку и заказали третью, их базар стал громче, откровенней и раскованней. Послушав их минут двадцать, я все понял и ужаснулся. Не знаю, получится ли у меня воспроизвести их треп в точности, но я попробую передать вам ту часть, которую воспринял.

– Да что вы так раскисли? – разливая вторую бутылку, спросил Пастух. Все будет тип-топ. Все тихо, никто ничего не знает.

– Скотина! – сквозь зубы процедила Динка. – Тебе тип-топ, а он у меня дома тухнет.

– Заткнись, сука, – цыкнул Пастух. – А то я тебя рядом с ним положу.

– Да, Толян, лихо ты его завалил. Стул как спичечный коробок рассыпался, – льстиво хихикнул длинный парень в майке.

– Уметь надо, – похвастался Пастух, опрокидывая стакан. – Учитесь, пока я жив.

– Жалко, бабок у него мало оказалось, – со вздохом встрял чернявый парень в спортивном костюме. – Да кабы ж знать...

– Динка, сука, должна была знать, – вдруг обозлился Пастух. – А она вместо того, чтоб проверить его карманы, трахалась с ним, как драная кошка.

– Заткнись, – протолкнув водку в горло, взвизгнула Давлятова.

– Сама заткнись, – поднимаясь со стула, заорал Толик. – Не доводи до греха.

– В чем дело? – подскочил к ним вышибала. – У вас проблемы?

– Извини, братан, все путем, – протягивая ему полтинник, успокоил Пастух. – Попроси официантку, чтоб притащила еще пузырь.

– Скажу. Отдыхайте, – благосклонно принимая подачку, разрешил вышибала.

– Да, классно ты его уработал, – возвращаясь к своей теме, восхищался парень в майке. – Он только тихонько так, как мышка, пикнул и вверх копытца задрал. От смеха я чуть не описался.

– Я-то его классно уработал, а вот вы, волки драные, два дня его по частям разобрать не можете. Того и гляди, соседи вонь учуют. Подельники хреновы.

– Не завоняет, – успокоил его длинный, – вода-то холодная. У меня мамка в деревне, когда еще не было холодильников, все лето масло в воде держала. Ничего, вкусное. А тут всего-то два дня.

– Козлы вы! Вдвоем не можете сделать то, что мясник устроил бы за пять минут.

– Так ведь тошнит нас, Толян, – пожаловался чернявый. – Как подойдем нормально, воду выпустим – нормально, а как резать или пилить начинаем, так тут же блюем.

– Давайте еще проглотим пузырек, – весело предложил чернявый. – И с собой прихватим. Шары зальем, может, тогда и разрежем.

– Хрен ты тогда себе отрежешь, Бык тупорогий. Сделаем по-другому. Сегодняшней ночью вы вытащите его на пустырь за заводом и там закопаете.

– А ты как же? – криво улыбнулся Бык. – Хочешь сачкануть?

– Я пойду впереди, чтобы вовремя вас предупредить об опасности.

– Я с вами никуда не пойду! – пьяно выкрикнула Динка. – С меня хватит.

– Пойдешь, стерва, – оскалился Пастух. – Еще как пойдешь, и не пойдешь, а побежишь. Хочешь чистенькой остаться? Не получится, горлица.

– А я и так чистенькая. Я и не думала его убивать, и вы это прекрасно знаете.

– Мы-то знаем, но поймет ли прокурор? – сострил длинный. – Ты одна, а нас трое, вот и прикинь, кому он больше поверит.

– Не надо, Кока, не пугай ее прокурором, а ты, Динка, не бойся. До прокурора ты не добежишь. Мы тебя закопаем вместе с твоим дружком.

– Сволочи! – упав лицом на стол, зарыдала Давлятова. – Во что вы меня втянули?!

– Успокойся, делай, как говорят, и все будет нормалек.

– Толян, а что ты там намекал насчет нового источника нашего финансирования? – поинтересовался длинный.

– Кока, всему свое время, надо сначала одно дело до ума довести, а потом уже браться за другое, – назидательно пригрозив пальцем, ощерился Пастух. – Есть у меня один заказ. Вот там-то бабки лежат без намордника. Но всему свое время.

– Правильные вещи говоришь, Толян, только так, и никак иначе.

Видя, что они достаточно опьянели, я хотел незаметно выскользнуть из своего -угла и сделать ноги, но я капитально прокололся. Едва я встал из-за стола, как меня заметила Динка.

– Эй, козлы! – пьяно и истерично расхохоталась она, растрепав свои русые кудри. – Пока вы тут митинговали, вас спокойненько усекли. Смотрите, Костя Левашов. Он сидел под деревом и все слышал. Можете сушить сухари и собираться в дальнюю дорогу.

– Что? – поднимаясь с места, преградил мне путь Пастух. – Паскуда, ты подслушивал? Отвечай, глист вонючий! Ты подслушивал?

– Очнись, Толик, – попытался увернуться я от его скрюченных пальцев убийцы. – Ну о чем ты говоришь? Я даже не видел, как вы пришли.

– Ты мне мозги-то не пудри. Динка правильно блекочет.

– Какое там правильно, – через силу засмеялся я. – Нажралась, как ивановская ткачиха, и несет ерунду. Ты сам-то на нее посмотри, едва сидит, кукла Барби.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, они гнилые, понял? – ощерился он, демонстрируя несколько нелепо торчащих зубов, а потом, намотав мой галстук на кулак, жарко задышал в лицо: – В общем, так, член ишачий, слышал ты наш разговор или нет, теперь в этом никакой разницы нет. Но если ты закозлишь и нас повяжут, то можешь уже сейчас заказывать себе гроб по телефону. Руки у меня длинные, достану с Северного полюса. И в ментовке у меня свои кадры имеются. Одно неосторожное телодвижение – и место в раю тебе обеспечено. Ты меня хорошо понял?

– Понял, но я и вправду не знаю, о чем вы там калякали.

– А мне на это наплевать, я тебе все сказал, а теперь думай сам. Все! Крути педали и помни о моих словах. Ты знаешь, я на ветер их не бросаю.

Вот и все, товарищ подполковник, теперь вы понимаете, что мне грозит, если он получит хоть капельку информации обо мне.

– Понимаю, Левашов, и от ранее сказанных слов не отказываюсь. Сейчас тебя незаметно отвезут в вытрезвитель. Мы подгоним порожний "луноход" к запасному выходу, очистим служебный коридор и через него тебя к нему выведем. Вроде бы ты там и ночевал, а оттуда пойдешь домой как ни в чем не бывало. За Краснова не волнуйся, я с ним поговорю лично, а тем более, сам понимаешь, болтать ему об этой истории нет никакого резона. Напугал ты его до чертиков. А банду мы возьмем в течение трех суток, не более. Ты знаешь их домашние адреса?

– Только Динки Давлятовой. Бывал у нее в гостях. Она снимает однокомнатную квартиру по улице Кондратия Булавина, дом 11, первый подъезд, третий этаж, дверь прямо. Номера я не помню.

– Нормально, не заблудимся. Держи свою индульгенцию. – Хмыкнув, Фокин протянул ему несколько скрепленных листов. – Здесь на тебя заявления и протоколы. Можешь порвать, а можешь заказать рамку и повесить на стену под стекло. Александр Николаевич, распорядись вызвать "луноход", но так, чтоб там был один водитель, и, если Лысков еще не ушел, пусть заглянет ко мне на пару минут. Начнем обрубать хвосты.

– Тогда надо уведомить Киселева. Он сегодня дежурил по вытрезвителю.

– Вот и займись лично. Сам видишь, какая ситуация. Будем подключать только проверенных сотрудников, и чем меньше, тем лучше. В общем, действуй. Когда проводишь этого господина, зайди ко мне, надо обговорить детали.

– Уже действую, пойдемте, Левашов, до прибытия транспорта я закрою вас в одной хитрой комнате, где вас никто не увидит.

– Владимир Васильевич! – протискивая голову между дверным косяком и выходящим Шаговым, возмущенно пропищала Светлана. – Этот Ухин совсем обнаглел. Он ненормальный! Рвется к вам, как танк на буфет. Что мне делать?

– Пропустить, – подумав, разрешил Фокин. – Если рвется, значит, совсем нет терпежу. У тебя ведь тоже так бывает.

– Да ну вас, Владимир Васильевич, вечно вы что-нибудь...

– Простите, пожалуйста, – тихонько задвинув стыдливого секретаря в приемную, в кабинет ввалился Ухов и, протопав до середины, смущенно остановился.

– Прощаем, – сдерживая смех, ответил Фокин. – Слушай, Максимилиан, а ты зачем скрывал свое настоящее имя? Оказывается, ты не Ухов, а Ухин, по крайней мере, именно так тебя представила Светлана.

– Какая разница, – переминаясь с ноги на ногу, засопел он. – Что Ухин, что Ухов, все одно и то же. Один орган слуха. Я чего пришел-то...

– Вот и я хотел тебя об этом же спросить. Пришел и почему-то один, без своего Шерлока Холмса. Где он?

– Иваныч в больнице. Ему мозги отшибли и яйца раздавили, ну и еще по пустякам – ключицу сломали и почку отбили.

– Допился, черт неуемный! – досадливо поморщился начальник. – Ты слышишь, Александр Николаевич? – кивнув на Ухова, спросил он вошедшего зама. – Гончаров опять по пьянке в переплет попал. Чуть мозги ему не вышибли!

– Слышу. Жалко мужика. В какой пивнушке его отдубасили? Ему нужна какая-нибудь помощь с нашей стороны?

– Нет, Александр Николаевич, никакой помощи ему не нужно, и Ефимов просил не беспокоить его хотя бы несколько дней. А вы, Владимир Васильевич, напрасно говорите насчет пивнушки. На него напали, когда он охранял дом моего дядьки. Это случилось в ночь с субботы на воскресенье, и поэтому я не мог вам об этом сообщить.

– Послушай, Ухов, какого черта тянешь кота за хвост? Ты не мог сразу же начать с главного?

– Я так и хотел, но вы меня сбили разговором про уши.

– Опять за свое, уже не смешно! – отодвинувшись от стола, насупился начальник. – Говори коротко и конкретно, что там у него получилось?

– Иваныч засел на чердаке. Примерно в полночь он услышал, как кто-то забрался в дом. Он и пошел разбираться, держа наготове газовый пистолет. Свет они не включали, шмонали впотьмах, но у них был фонарь. Они деньги искали, а попутно гребли все ценные вещи. Гончаров хотел накрыть их с поличным, но маленько прокололся. Откуда ему было знать, что они и в подполье бабки искали, а потом не закрыли лаз. Туда он и грохнулся и потерял сознание. А они этим воспользовались и привязали его к балке. Когда он пришел в себя, они начали его пытать, требуя отдать им деньги. А откуда Иваныч мог знать, где мой дядька хранил свои сбережения? Он ничего не знал и ничего не сказал. Тогда они избили его до полусмерти, погрузили в машину все ценные вещи, подожгли дом и уехали. Хорошо, что я подоспел вовремя, вытащил его из подполья, а тут и пожарные подъехали. Дом удалось спасти.

– Так это горел дом твоего Зобова! Мне же докладывали, а я не придал этому никакого значения. Макс, а он хоть запомнил приметы этих мерзавцев?

– Нет, они орудовали в масках и называли себя по кличкам Граф и Кнут. Мы их с вашими ребятами, с Давыдовым и Сергеевым, вчера захомутали на рынке, когда Кнут и его соседка продавали дядькин ковер. Это нигде не работающие Игнат Уткин и Леонид Луганский.

– Нет, Макс, с тобой можно чокнуться. Ты пятнадцать минут пыхтишь и нечленораздельно ворочаешь языком, портишь мне нервы, а квинтэссенцию выдаешь в самом конце! Ухов, ты или в самом деле валенок, или таковым притворяешься и дурачишь окружающих.

– Никого я не дурачу, мы к вам в кабинет с восьми утра прорваться не можем. А ваша секретарша сиськами дверь закрыла и ни в какую.

– Опять тебя в сторону повело. Где сейчас эти сволочи?

– Возле входа. В машине у Давыдова. Один в багажнике отдыхает, а другой к Денису пристегнут. Мы так сделали, чтобы они между собой договориться не смогли. Мы с ними маленько ночью поговорили, но все равно похищение дяди и убийство Василия с Николаем они отрицают. В поджоге дома и истязании Гончарова они сознались, а дальше ни в какую, как отрезало. Вот тут магнитофонная пленка с их признаниями. С тем, что они ночью нам рассказали, прослушайте.

– Ну и денек сегодня, у меня своих дел по горло... – посмотрев на часы, покачал головой подполковник. – За ночь одного коммерсанта замочили, двух его охранников и еще бухгалтера фирмы... Ладно, тащите их сюда. Да пошевеливайся ты, увалень косолапый, глаза б мои тебя не видели.

Оставшись один, Фокин вставил кассету в диктофон и внимательно прослушал запись.

– Ну что у тебя, Саша? – остановив пленку, повернулся он к Шагову.

– Все сделали. Левашова посадили в "луноход", а с Киселевым и Лысковым говорил лично. Клички Кока и Бык у нас не проходили, то есть имеется один Бык, но сейчас он находится в местах не столь отдаленных и по возрасту нам не подходит. Ему под шестьдесят, осужден по сто второй еще восемь лет тому назад на шестилетний срок, да что-то подзадержался. А вот Пастух оказался фигурой колоритной и узнаваемой. В настоящее время проживает он с матерью, Пастуховой Ириной Васильевной, по адресу улица Сосновая, дом 4. Родился в шестьдесят пятом году, а в восемьдесят пятом осужден по статье сто сорок шесть за разбой по предварительному сговору с группой лиц. Получил восемь лет, которые топтал от звонка до звонка. Вышел на свободу в июле девяносто третьего и после этого практически нигде не работал. В девяносто девятом имел привод в милицию за драку, но каким-то образом отделался десятью сутками. Это пока все, что я знаю, но думаю, что под него надо копать. Брать его сейчас у нас нет никаких оснований – ни трупа, ни заявлений. А просто так он не расколется. Судя по всему, тертая сволочь.

– Тут я с тобой согласен. Пока мы не переговорим с Давлятовой, Пастуха не то что брать, его и трогать не следует. Саша, вернемся к этому вопросу позже. – Заметив вползающего Ухова, полковник приостановил разговор. – Макс, когда ты уже отелишься? Ты же весь какой-то заторможенный.

– Ага, Владимир Васильевич, наверное, это потому, что я не спал две ночи. Тыква плохо у меня варит. И Константин из головы не выходит. Мы привели их. Запускать?

– А какого бы черта мы здесь сидели и ждали? Надо было сразу их заводить.

– Да, но я хотел вам сказать, что Граф курит "Мальборо", а такие же сигареты мы обнаружили наутро в дядькином подвале после его похищения... – И еще – не уверен, нужно ли вам это, но на всякий случай знать об этом вам не помешает.

– Александр Николаевич, ты свидетель. Я его сейчас убью. Он меня достал. Макс, ты можешь сразу сказать то, что хочешь сказать? Или по-прежнему будешь тянуть из меня жилы? Говори, чтоб ты лопнул.

– Когда мы забирали Графа, то он начал кичиться Черновым, имейте это в виду.

– Нашел кем меня пугать, придурок он, а не Граф. Тащи его одного, а второй пусть ждет в приемной, да поскорее, черт бы тебя подрал.

Макс вышел и тут же вернулся, подталкивая в спину Луганского.

– Проходите, гость дорогой! – изучив появившегося на пороге парня, радушно приветствовал его Фокин. – Присаживайтесь. Извините, Граф, но бургундское у меня кончилось. Могу предложить только воду, но зато мы с удовольствием вас выслушаем.

– А я уже все рассказал вашим людям. Добавить мне нечего.

– Обижаешь ты меня, Леня Луганский, – огорченно заметил подполковник. Моим людям рассказал, а мне не хочешь. Нехорошо это, не по-графски. А ты знаешь, что меня волнует сейчас больше всего? Не знаешь! А хочешь скажу?

– Скажите, – равнодушно и опустошенно ответил Луганский.

– А расскажи-ка ты мне, товарищ Граф, откуда и от кого ты получил информацию о том, что дом Зобова в данное время пустует. Скажешь – получишь конфету. Соглашайся, вкусная конфета, а тебе теперь сладкого долго еще ждать придется.

– Скушайте ее сами, – тоскливо усмехнулся Луганский. – А в том, как я получил информацию, нет никакой тайны. Моя любовница, имя ее я называть не буду, живет недалеко от того дома, и она собственными глазами видела тот переполох, что вы учинили, а из последующих разговоров соседей сообразительная девочка уяснила, что хозяин дома куда-то подавался. Об этом она рассказала мне второго сентября рано утром, перед тем как я собрался уезжать от нее домой. Вот вам и вся интрига.

– Да, действительно, ларчик открывается просто, но имя своей пассии ты мне все равно скажи. Просто так, на всякий случай, она ведь рассказала тебе о пустующем доме безо всякой задней мысли? Я правильно тебя понимаю?

– Правильно, но имя ее называть все равно воздержусь.

– Хорошо, перенесем этот вопрос на потом. Ты давно куришь "Мальборо"?

– Давно, а зачем вы про это спрашиваете?

– Хорошие сигареты. У тебя есть с собой?

– Да, удивительно, что ваши дуболомы их у меня не отняли.

– Они не курят. А вот я курю, дай мне одну сигаретку и сам закуривай.

– Спасибо, – протягивая Фокину пачку, немного удивился Граф. – У вас же свои есть.

– Э-э-э, ничего ты не понимаешь. Чужие всегда слаще. Так, значит, ты не знаешь, кто такой Васька, кто дядя Паша, и даже о Зобове впервые слышишь? пододвигая ему пепельницу, спросил как бы между прочим подполковник.

– И взаправду я о них услышал сегодня ночью от ваших людей и еще о каком-то Николае. Ни я, ни Игнат о них ничего не знаем.

– А странно. Ты, наверное, несколько раз в неделю приезжал к своей любовнице, а ничего не знаешь о ее соседях. Согласись, что это странно.

– Ничего странного я тут не вижу, потому как обычно приезжал к ней поздно вечером или даже ночью. Да и вообще, зачем мне нужны ее соседи? На кой черт они мне сдались?!

– Это ты правильно говоришь, – сочувственно кивнул начальник. – На кой черт Графу какой-то червяк-овощевод! Однако залез ты почему-то именно в его дом. Просто удивительно, отчего ты выбрал именно этот объект. Чем он тебе понравился? Не знаешь? А я хорошо знаю! Хочешь скажу?

– Говорите, – кисло согласился Луганский.

– А потому, Граф, ты полез в дом Зобова, что хотел найти там несметные денежные залежи. Но откуда ты это знал? Вроде бы плакат там не висит. А полез ты туда потому, что у тебя была верная наколка и шепнула тебе об этом твоя таинственная любовница. Вот и получается, что знать мы ее имя просто обязаны, поскольку она является соучастницей. Ты покурил, вот и отлично, а твой окурок, с твоего позволения, я оставлю на память. Не возражаешь?

– Мне-то что! – изумленно вскинул брови парень.

– Не удивляйся, Леня, – перехватил его взгляд Фокин. – Я окурки коллекционирую, а знаешь зачем? Ни за что не догадаешься.

– Почему же не догадаюсь, ребенку понятно, – возразил Луганский. – Для идентификации, только не понимаю – зачем? Я и без этого уже признался. Я был в том доме, и, вероятно, там можно обнаружить мои окурки. Что дальше? Мы вывезли оттуда несколько ценных вещей и дорогую одежду. Чего вам еще надо?

– Это ты, братец мой, сознался только в двух преступлениях, а за тобой тянется целый шлейф. Не надо лепить удивленную харю и делать прозрачный цвет лица. Здесь сидят не дураки. Мы же вас вычислили, и тут нет никаких случайностей. Окурки от сигарет, которые вы изволили курить, мы нашли в том же подвале, где вы мучили нашего сотрудника, но только двумя днями раньше, а именно тогда, когда пропал Зобов. Ты, парень, уж если начал колоться, так колись до конца.

– Мне некуда больше колоться. Все, что я знал, я вам уже рассказал.

– Граф, наверное, тебе вновь не помешает немного пообщаться наедине с товарищем Уховым? Я могу устроить вам эту встречу.

– Не надо. Мне кажется, что у него необоснованно жесткая методика.

– А другой методой вас, ваше сиятельство, не проймешь.

Мягко прозуммерил аппарат без диска.

– Ну что там еще? – поднимая трубку внутреннего телефона, с неудовольствием спросил Фокин. – Какого рожна и кому от меня надо?

– Владимир Васильевич, – встревоженно прощебетала секретарша, – вас мэр просит.

– Ну если мэр, то давай... Нормально, спасибо, Николай Владимирович... Исключительно вашими молитвами... Да, он как раз у меня... Нет, при всем уважении к вам... Состав преступления налицо... Нет, ничего поделать я не могу... Спасибо, что меня понимаете... К сожалению, нет... Заранее запланированное убийство... Пока не знаю, но есть все основания предполагать, что на нем висит три трупа... Да-да, то самое дело... А кроме всего прочего, поджог дома и физические пытки нашего сотрудника... Я в курсе... Удивляюсь, что он сам мне не позвонил... Господи, да мы с ним на один горшок садились... Ради бога, пусть звонит, но изменить я ничего не могу, да и не хочу... Прокурору?.. Да, вот сейчас побеседую и передам дело в прокуратуру... Нет, Николай Владимирович, уж коль решилась, так решилась... А отчего же он сам не позвонит? Это несколько подловатенько использовать вас в качестве тарана. Нет, а как бы вы поступили на моем месте?.. А это можно... Это я люблю... Да куда мы денемся?.. Договорились, в воскресенье в восемнадцать ноль-ноль. Все, Светланка, – переключившись на секретаря, объявил Фокин. – Меня нет, уехал в Самару, соедини только в том случае, если будет звонить Чернов. Ох, он у меня и получит, – обращаясь к Шагову, пообещал подполковник. – Сукин кот, сам звонить бздит, так решил мэра подставить.

– Странно, Чернов мужик принципиальный, – поглаживая столешницу, удивился зам. – Я не понимаю, что у него может быть общего с преступниками. Вы не подскажете нам, Луганский?

– Нет, догадывайтесь сами, – уже смирившись со своей судьбой, равнодушно ответил Граф. – Можно мне выкурить еще сигарету?

– Можно, дорогой, но только раньше ты нам расскажешь, каким макаром вы завалили Ваську, Николая и куда дели Романа Николаевича Зобова.

– Послушайте, начальник, кажется, я не похож ни на лгуна, ни на махрового урку, то, что было, я вам рассказал и могу это повторить в подробностях.

– Это ты повторишь следователю. Кстати говоря, я тебе, наверное, забыл сказать о том, что чистосердечное признание вину не умаляет, но существенно смягчает наказание.

– Я это знаю, гражданин начальник, – уставившись в пол, ответил Луганский. – Но и вы, наконец, поймите меня правильно и поверьте – мы не имеем даже представления о том, кто такие Васька и Николай. Я понимаю, что вы вновь можете отдать нас в лапы вашего сатрапа Ухова, и, наверное, под его воздействием я скажу, что это я убил названных вами людей, но ведь от этого истина не станет вам ближе и понятней.

– Красиво говоришь, стервец, я даже немного тебе поверил, но факты штука упрямая, и они складываются не в твою пользу.

– Я понимаю, но если вы хотите найти действительного убийцу, то ставку на нас вам лучше не делать. Вы сейчас думаете, что я взял половину вины лишь с той целью, чтобы отмыться от основной части ваших подозрений, и это естественно, но к моему счастью и вашему сожалению, это не так. Мы с Игнатом в самом деле не знаем даже, как выглядят убитые кем-то субъекты.

– Где ты находился в ночь с четверга на пятницу в тот день, когда был похищен Зобов и убиты двое мужиков? Почему ты не хочешь назвать имя своей сожительницы?

– Не хотел, да, видно, придется. Валентина Радченко живет пятью домами дальше, по тому же ряду, где стоит дом Зобова. Можете передать от меня поклон. Именно у нее я провел время до шести часов утра.

– Граф Луганский, ты либо чертовски умен, либо просто дурак, – почесав макушку, вынес решение Фокин. – Ты же сам себя закапываешь. Ты знаешь, когда были убиты Васька и Николай?

– Уже знаю, в ночь с четверга на пятницу, и догадываюсь, что в это же время пропал хозяин дома, который мы обчистили. Я прекрасно понимаю, что говорить это я, по идее, не должен, но в данной ситуации, когда на моей шее затягивается петля, мне не остается ничего иного, как говорить правду.

– Что ты на это скажешь? – повернувшись к Шагову, спросил Фокин.

– Пока ничего, надо подумать.

– И потрогать Валентину Радченко.

– Может быть, – кивнул оперативник. – Но с другой стороны, ее показания могут исказить картину, потому как она лицо заинтересованное.

– Вот на этом-то мы и сыграем, – приняв какое-то, известное только ему одному решение, ухмыльнулся Фокин. – Граф, а твоя маман в каких отношениях с Валентиной?

– Да ни в каких, они попросту друг друга не знают.

– Так уж совсем и не знают? – усомнился подполковник.

– Как вам сказать, вообще-то мама знает, кто такая Валентина Радченко, и даже ее адрес она на всякий случай записала, но встречаться им не доводилось.

– Замечательно! Поехали, Александр Николаевич?

– Вообще-то дел у меня выше крыши, но на час вырваться можно, вопрос только в том, застанем ли мы ее дома?

– Можете не сомневаться, – подал голос Луганский. – Она нигде не работает и если не умотала в парикмахерскую, то сейчас смотрит видак или просто играет со своей собачкой.

* * *

Валентина не играла с собачкой, собачка весело бегала по двору, но, завидев выходящих из машины Фокина и Шагова, прыжками бросилась к ограде и, свесив морду с полутораметрового забора, выжидающе уставилась на пришельцев.

– Ни хрена себе собачка! – присвистнув, охнул Фокин. – Николаич, да это же натуральный бронетранспортер. Что за порода?

– Впервые вижу, – не разделяя эмоциональных начальничьих чувств, равнодушно ответил Шагов. – Вероятнее всего, смесь сенбернара, мастифа и волкодава. Мощный гибрид.