Текст книги "Школьная вселенная"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

4

За учительским столом сидит Екатерина Сергеевна. На столе стоит кофейник и лежит бублик.

Это новый натюрморт. Ребята рисуют.

Слава сидит на четвёртой парте в третьем ряду, а Стаська – во втором ряду на первой парте.

Славка сидит с Марусей. Её недавно к нему посадили. Маруся совершенно не поддерживает Славку, но её всё-таки посадили. Из педагогических принципов: она должна влиять на Славку положительно. Она ведь уже влияет положительно на своего брата в коляске. Но как только между братьями затевается сражение, Маруся немедленно оказывается на стороне Стаськи.

Симпатизирует – вот и всё. Славка понимает. И Таня Фуфаева симпатизирует Стаське. А могла бы держать нейтралитет, потому что спокойная и выдержанная. Это Клавдия Васильевна так считает, что она спокойная и выдержанная. И вообще самая сознательная в классе.

И Лёлька Горбачёва могла бы держать нейтралитет, и Женя Евдокимова.

А как Стаське не симпатизировать, когда он красуется своим чубом. Причёсывает его или нарочно разворошит и ходит, корчит из себя битника вроде Чернушина из седьмого «В», пока того не выпороли настольной лампой.

Джавад говорит, что он со Стаськи скальп снимет. И волосы долой. Навеки! Если только потом нейлоновые не приделают.

Клавдия Васильевна шум большой затеяла, когда про скальп узнала. Портфели ребят пересмотрела, которые за Славку. Чтобы никаких острых предметов. А то учительница ботаники Нина Игнатьевна велела приносить на уроки ножики и делать в классе срезы древесной коры.

Клавдия Васильевна по этому поводу разговаривала с Ниной Игнатьевной, советовалась. И тогда Нина Игнатьевна сама приготовила срезы.

И на сельхозпрактику в городской парк Нина Игнатьевна временно перестала водить ребят, чтобы не давать им в руки лопаты и грабли.

Сзади Славки и Маруси сидят Ковылкин и Дима. Помогают Славке справляться с Марусей, если она уж очень начинает его воспитывать. Они в Славкиной партии, его люди.

Правда, сзади Ковылкина и Димы сидит Батурин Вадька. Он немедленно заступится за Марусю, потому что принципиальный. Когда идёт к доске отвечать, незаметно стучит Славку по макушке. Макушка у Славки лысая и стучать – одно сплошное удовольствие.

Где же его принципиальность в тот момент? Справедливость?

Вадька говорит – удержаться нет сил.

Что Вадька, Дима иногда стучит и Ковылкин! Им, видите ли, спросить что-нибудь у Славки надо. Так нет, чтобы шёпотом окликнуть, а они по макушке пальцем. Славка однажды с ними чуть не подрался. Но потом подумал, что это будет полная междоусобица: свои со своими.

Ребята сидят, рисуют кофейник с бубликом.

Екатерина Сергеевна вызывает к себе по одному ученику с альбомом и проверяет домашнее задание. Надо было сделать рисунок. Любой. Произвольная композиция.

– Евдокимова Женя, – говорит Екатерина Сергеевна.

Женя поднимается из-за парты и подходит к учительскому столу. Показывает альбом.

Екатерина Сергеевна рассматривает её рисунок.

– Моряк в лодке… Но почему он прозрачный, моряк твой?

Женя молчит.

– А это что на берегу? Камни?

Женя молчит.

– Камни должны быть нарисованы не чёрточками, а в объёме. – Екатерина Сергеевна карандашом рисует на берегу новые камни в объёме. – Поняла?

Женя кивает – она поняла. Женя никогда не скажет лишнего слова.

– Иди на место, – говорит Екатерина Сергеевна и вызывает Искру.

– У меня новый альбом, Екатерина Сергеевна. Рисунок в старом остался.

Искра всегда что-нибудь придумает, выкрутится. Рисунок не сделала и вот придумала, выкрутилась.

– Следующий раз принесёшь.

Екатерина Сергеевна вызвала Диму.

– У тебя небо не в цвете, – сказала Екатерина Сергеевна, разглядывая рисунок Димы. – Проваливается. Взгляни в окно.

Дима взглянул.

– Разве оно такое?

– Какое?

– Не в цвете?

– Что-то есть.

– А у тебя ничего нет.

– Дорисовывать всё до точки – скучно и не современно, – сказал Вовка Зюликов.

Он тоже в своё время считал себя битником и даже создал картину методом поп-искусства (как рисуют где-то в Европе): на большую тряпку прилепил обрывки старых тетрадей, газет, этикетки от консервных банок и просто консервную банку. А бывает, что в Европе возьмут матрац, обольют краской и говорят: картина. Или дверь украсят помидорами.

Вот что такое поп-искусство.

Славка сидел и думал: скоро его вызовут. Очень хорошо. И он устроит нечто вполне современное. Стаська потешался сегодня в классе, что вот какой Славка расцарапанный. Ладно, поглядим ещё.

У Маруси Славка попросил пузырёк с зелёнкой. Она всегда носит зелёнку для брата.

Маруся зелёнку дала: попросил человек раненый, расцарапанный, побеждённый, так сказать, лежачий. А лежачего не бьют.

– Шустиков Станислав, – вызвала Екатерина Сергеевна.

Она близнецов называет полными именами: Стаську – Станиславом, Славку – Вячеславом.

Стаська протянул с первой парты свой альбом.

В классном журнале Стаська записан раньше Славки, потому что считается старшим. И у него все преимущества. А Славка считается младшим, и поэтому у него никаких преимуществ, а одни потери. Кому надо было Средиземное море, кому в Англии что-то ещё, а Славка добивался только равенства и братства!

Екатерина Сергеевна долго разглядывала Стаськин рисунок. Не поняла, для чего нарисован на табуретке вроде бы мальчик и по нему вроде бы ударяют молотком.

Стаська встал с места и разъяснил:

– Это Славка. Его портрет.

– Тогда при чём тут молоток? – Екатерина Сергеевна подозревала, что столкнулась с поп-искусством.

– Это врач стучит по Славке молотком. По ногам и рукам.

– Наверное, не молотком, а молоточком, – сказала Екатерина Сергеевна и обратилась к Славе: – Не такой же он огромный. Правда, Вячеслав?

Но Славка (Вячеслав) не успел ответить, как Стаська (Станислав) перебил его:

– Иголкой ещё кололи. Проверяли, психопат он или нет.

– А тебя не кололи? – Славку даже затрясло от негодования. – И ты психопат!

– Меня не специально, а за компанию.

– Психопат за компанию! – крикнул Джавад. Он заступился за Славку. Его человек.

– Сами вы все психопаты за компанию! – крикнула Таня, хотя спокойная и выдержанная. Она заступилась за Стаську. Потому что она Стаськин человек.

Женя молча кивнула, согласилась. Ещё один Стаськин человек.

– Что такое, дети! Вы оскорбляете друг друга.

Стаська стоял и загораживал кофейник с бубликом. Поэтому с задних рядов закричали, чтобы сел и не загораживал натюрморт.

Искра громче всех кричала, делала вид, что старается, рисует в новом альбоме.

Когда все немного успокоились и снова начали рисовать кофейник с бубликом, Екатерина Сергеевна наконец вызвала к себе Славку:

– Шустиков Вячеслав.

Он уже давно приготовился, ждал. Схватил альбом в одну руку, а другую руку опустил в карман.

Быстро пошёл к учительскому столу. Поравнявшись с первой партой, где сидел брат, выдернул руку из кармана. И не успел Стаська и рта раскрыть, как ему на голову опрокинулся пузырёк зелёнки.

Стаська сидел неподвижный. Это от растерянности. Иначе не объяснишь. По его голове текла зелёнка. И Стаська медленно превращался в нечто зелёное. Человек не человек… Матрац не матрац…

Глаза Екатерины Сергеевны стали совсем большими, потому что их не только увеличивали стёкла «плюс», но и сами глаза у неё ещё увеличились. От необычайной степени удивления. А потом Екатерина Сергеевна подняла на лоб очки: решила – обман зрения.

Славка торжествующе глядел на брата. Он знал, что происходящее – не обман зрения.

Даже молчаливая Женя произнесла три лишних слова сразу:

– Вот так ну!

Искра была счастлива. Она обожает скандальные истории и великие повторимые зрелища. Но это зрелище было неповторимым!

Когда Стаську увидела Клавдия Васильевна, которую немедленно вызвали с урока из другого класса, она закричала:

– Устроить всё в такой день! Ведь у них сегодня день рождения! У этих Шустиковых!

Потом глубоко вздохнула и потёрла пальцами виски. Это не помогло ей успокоиться, и она хотела ещё что-то крикнуть. Но тут из ворот пожарного депо выехали пожарные и громко загудели сиреной. То ли они спешили на пожар, то ли опять занимались тренировкой.

5

Учительская комната.

Стоит большой длинный стол, а вокруг него стулья. Стол и стулья предназначены для заседаний педагогического совета.

На столе часто можно увидеть стопочки тетрадей: кто-то из учителей собрал тетради, чтобы проверить их. Лежат дневники. Тоже собрали и будут проверять, делать всякие обидные для учеников записи – кто, чего, когда…

Стоит и телефон. Отводная трубка от него на другом маленьком канцелярском столе, который отгорожен от учительской шкафом. Получился «кабинет». Принадлежит Алексею Петровичу.

В шкафу хранятся папки с личными делами учеников, тематические планы, методики, классные журналы.

На столе у Алексея Петровича табель-календарь, автоматическая ручка-ракета на подставке, пепельница, тоже стопочки тетрадей, потому что Алексей Петрович не только директор школы, но и преподаватель истории.

На острый конец ручки-ракеты завхоз Дарья Ивановна и другие учителя надевают записки – сообщают директору, кто ему звонил и что спрашивал, различные телефонограммы.

Есть в учительской умывальник с полотенцем. Здесь учителя отмывают руки от мела. Без мела нельзя учить учеников – всем известная истина.

Есть ещё настенные часы. Поворачивают специальный диск, на котором размечены секунды. Называются часы электропервичными. Они автоматически включают школьный звонок.

Ребята, когда попадают в учительскую, стоят около часов и смотрят, как поворачивается диск: точно каждую секунду.

Но сегодня ребята сгрудились около умывальника. Это сгрудился пятый «Ю». Не было здесь только Славки. Он куда-то убежал.

Пионервожатая Галя наклонила над умывальником голову Стаськи и намыливала чуб. Руки у Гали были зелёными. Она тёрла голову Стаськи, поливала из крана водой. Стаська негромко стонал, жаловался, что вода холодная и течёт за воротник.

Ковылкин и Дима были в восторге – здорово Славка разделался с братом и его чубом. Как говорится, враг разбит и обращён в бегство. Хотя и неизвестно, где, собственно, победитель? Где Славка? Вроде он сам в бегстве.

Электропервичные часы поворачивали диск, но звонок уже не звенел: уроки закончились. Алексея Петровича в школе не было, поэтому он не мог приобщиться к общей деятельности.

Клавдия Васильевна побежала в химический кабинет: может быть, преподавательница химии из старших классов посоветует, чем смыть зелёнку.

А Екатерина Сергеевна всё ещё никак не могла прийти в себя, и глаза её по-прежнему были гораздо больше, чем просто увеличенные стёклами очков.

Лёлька жевала бублик-натюрморт. Бублик был свежим и вкусным. Даже в такой ответственный момент Лёлька не могла удержаться, чтобы его не съесть. Бублик – учебное пособие, но в суматохе про него все забыли. А Лёлька не забыла. Она никогда ничего не забывает, что касается еды.

Маруся помогала мыть Стаське голову. Она не может себе простить, что Славка так легко её обманул: лежачий, лежачий, а хитрый… вроде Искры. Марусе казалось, что она соучастница в преступлении, потому что дала Славке зелёнку. Поверила, что Славка будет смазывать свои раны-царапины. Кому поверила!

И всё из-за этих педагогических принципов!

Маруся старается изо всех своих сил.

Вытирает Стаське лицо, чтобы в глаза не попало мыло.

Стаська вдруг заорал:

– Щиплет! – и вырвался из рук Гали и Маруси.

С него посыпалась зелёная пена, ребята едва успели отскочить.

В учительскую пришли учителя пятого «Ю»: Нина Игнатьевна по ботанике и Марта Николаевна по географии.

Они с трудом протолкались в дверях, потому что там тоже стояли ребята из других классов.

Веселились, хохотали.

Учительница географии Марта Николаевна покачала головой:

– Пятый «Ю» будет зелёным. Лесостепь, а не класс.

Нина Игнатьевна подальше обошла умывальник, потому что на ней была светлая кофточка и светлая юбка. А Нина Игнатьевна совершенно не хотела превращаться в лесостепь вместе с пятым «Ю».

Стаську возвратили к умывальнику. Подсунули голову под струю воды.

Галя опять намыливает Стаську. Стаська мотает головой, кричит:

– Горячо!

Прибежала Клавдия Васильевна. С ней лаборантка из химического кабинета.

Глянула на Стаську и засмеялась:

– Кто тебя так?

– Брат родной, – ответила Клавдия Васильевна.

Лаборантка принесла пробирку с каким-то гидратом фталатом:

– Попробуем. Дайте тряпку.

Смочила кусок чистой тряпки составом. Вытерла Стаське лицо. Потом волосы.

– Должна произойти реакция. Нейтрализации.

Лицо посветлело – реакция произошла. А волосы не посветлели – реакции не произошло.

– В такой день… – говорила Клавдия Васильевна. – В день собственного рождения…

Лаборантка продолжала тереть Стаське волосы, подбавляя из пробирки гидрата фталата. Но волосы оставались зелёными: реакции не происходило.

Тётя Ася предложила ещё принести горячей воды, но при этом сказала:

– Только – пороть! – и взмахнула пустым кофейником, будто, настольной лампой. – Приедет отец, и надо потребовать, чтобы он их в конце концов выпорол!

Нина Игнатьевна сказала, глядя на Стаську:

– Его надо остричь.

Зелёный Стаська вырвался из рук лаборантки и кинулся вон из учительской.

* * *

А куда девался Славка, родной брат?

Он решил спрятаться в подвале школы, в мастерской, где занимаются уроками труда.

Единственное, что по-настоящему волновало Славку, это день рождения. Весь класс приглашён в гости! Пироги с музыкой!

В мастерской Славка увидел Виктора Борисовича.

Славка думал, что сейчас никого не будет, но Виктор Борисович был ещё здесь. Разложил вокруг себя классные журналы: подводил итоги к концу учебного года.

– Тебе что, Шустиков?

– Я вот… – замялся Славка, не зная, что придумать. – Пришёл вот.

– Вижу, что пришёл.

– Трудом хочу позаниматься, – сказал вдруг Славка. – Дополнительно.

Виктор Борисович удивлённо переспросил:

– Трудом? Дополнительно?

– Ага.

Чего удивляться? Один из седьмого «В» (не Чернушин, а Панков) занимался дополнительно даже дисциплиной. Дома занимался.

– Попилю какое-нибудь железо или посверлю.

– У вас с братом день рождения, кажется?

– Ага. Будет. Вечером.

Славка старался отвечать невозмутимо, чтобы Виктор Борисович не заподозрил чего-нибудь. Оказаться сейчас наверху в учительской Славке не улыбалось.

Он живо представил себе, как бушует Клавдия Васильевна. Какой расправы требует тётя Ася. А директор? Ещё неизвестно, чего он потребует.

Мама обещала – вечером будут вручены подарки. Намекала на что-то важное.

И вдруг… подарки рухнут! И пироги с музыкой!

Славка поторопился. Определённо. Не хватило выдержки. И мудрости тоже. В борьбе надо проявлять мудрость. Кто-то предупреждал из этих… древних.

А может быть, всё ещё обойдётся?

И не беда, что мудрости не было. Плевать на мудрость!

Славка представил себе Стаську с зелёной головой и не удержался – засмеялся от удовольствия.

– Ты что? – спросил Виктор Борисович. Он Доставал из ящика напильник и металлическую заготовку. – Становись к тискам – вот и будешь трудиться.

– Задвижка?

– Навеска. А что мы делали на прошлом занятии?

– На прошлом?

– Да.

– Совки. Нет, скобки.

– Совки или скобки?

– Сверлили что-то. Нет, хотел сказать – пилили.

– А всё-таки пилили или сверлили?

Славка испугался – двойку закатает. Надо же было удрать с прошлого занятия! И куда-то бездарно удрал с Вовкой Зюликовым. Чуть ли не в ларёк пить воду и разглядывать на афишах эстрадных певиц. Подрисовывать им бороды и усы.

– Мы повторяли устройство дрели, Шустиков.

– Правильно… Дрели, – быстро согласился Славка.

Виктор Борисович среди прочих журналов нашёл журнал пятого «Ю».

– Шустиков, ты поступил разумно, что явился на дополнительный урок. Займёшься навеской, а потом ответишь устройство дрели. И о совках и скобках выясним вопрос.

– У меня день рождения, – окончательно испугался Славка. – Вы же сами сказали.

– Получишь приличную оценку, и будет тебе подарок от меня. – Виктор Борисович открыл журнал.

– А если двойку?

– Это огорчит твоих близких и меня в том числе.

«Да, – подумал Славка. – Близкие уже огорчены».

Славка прислушался… В коридоре тихо. Лишь бы Виктор Борисович не поднялся в учительскую. Заправил в тиски навеску и взял напильник.

«Н-да, товарищ ученик, – сказала бы учительница географии Марта Николаевна, – странно у вас начинается день рождения».

* * *

По улице идёт человек в большом почтовом конверте на голове. Конверт надет как шапка.

Это Стаська. Он идёт в конверте, чтобы никто не видел его зелёной головы.

Стаська спешит, и он знает куда: есть только одно место, где ему могут помочь.

Екатерина Сергеевна посоветовала. Она добрая и всегда посоветует что-нибудь доброе, не то что Нина Игнатьевна: срез коры, срез чуба – для неё безразлично. А для Стаськи вовсе не безразлично.

Где тогда его преимущество?

Дунул ветер, и у Стаськи с головы улетел конверт. Стаська кинулся догонять. Конверт погнало ветром прямо на перекрёсток.

Стаська бежит между троллейбусами и автобусами. Грузовиками и такси. Сверкает зелёной головой. Надо скорее догнать конверт. А то посыплются насмешки. Он уже хлебнул горя, пока шёл без конверта.

Стаська выскочил на тот самый перекрёсток, на котором они со Славкой дрались, когда вывалились из «пикапа». Вдруг заметил того самого милиционера…

Этого ещё не хватало!

Милиционер приготовился было свистеть, но Стаська успел схватить конверт, надеть на голову и скрыться за троллейбусом.

Вот так день рождения! Ничего себе денёк. Не соскучишься!

С братом он как-нибудь рассчитается. И с его дружками-приятелями.

Наступит его час. Пробьёт его час. Или как правильно будет – Стаська даже запутался, – чей час должен пробить? Его час или их час? Славкин и его дружков? В общем, неважно.

Стаська шагает по тротуару и читает вывески и объявления: пирожки, котлеты, фотоателье.

Не то.

Перчатки, соки, книги. Кулинарные изделия, комплексные обеды, выставка-распродажа колбасных изделий. Всё не то, что ему надо.

Месячник распродажи пуговиц.

Стаська остановился. Смешно. Целый месяц можно покупать пуговицы. После сражений в классе всегда летят пуговицы. Такие месячники просто необходимы.

Стаська натолкнулся на Лёльку. Лёлька покупала в палатке эскимо.

– Стасик! – закричала Лёлька. – Твой портфель в школе остался.

Стаська махнул рукой. Ему было не до портфеля и не до Лёльки. Но Лёлька шла уже сзади.

– А на день рождения приходить? – Она развернула эскимо и откусила первый кусочек. От удовольствия зажмурилась.

– Приходить. – Он хотел поскорее отделаться от Лёльки.

– А на дне рождения ты будешь в этом конверте? Где ты его взял?

– На почте купил. Некогда мне. Понимаешь? – И Стаська прибавил шагу. Но и Лёлька прибавила шагу.

– Ты опять в битники записался?

– Отстань!

Возле бакалеи Стаська и Лёлька увидели детскую коляску. В коляске лежал измазанный зелёнкой Марусин брат. Стаську передёрнуло: Марусиного брата он сейчас просто видеть не мог.

Лёлька вошла в бакалею, чтобы узнать, что там, может быть вкусное, покупает Маруся. А Стаська отправился дальше. Наконец он увидел то, что искал, – химчистка.

Робко открыл двери и вошёл.

У прилавка стояла очередь с узелками, сумками и чемоданами. Стаська спросил, кто в очереди последний. Ему сказали.

Очередь продвигалась медленно. Из сумок, узелков и чемоданов люди доставали кофты, свитера, пиджаки, брюки. Сдавали приёмщице в чистку.

Кто-то достал ковёр. Ничего, приняли.

Стаська внимательно прислушивался, о каких пятнах говорят. Что здесь выводят, а что не выводят.

Сливочное масло выводят, а подсолнечное не выводят. Красную тушь выводят, а чернила не выводят. И кофе не выводят, и пиво не выводят, и мастику. А чай выводят.

Худой и высокий дядька в шляпе доказывал, что мокрая чистка лучше сухой. А другой дядька, с баулом, говорил, что наоборот – сухая чистка лучше мокрой. Потому что в сухой чистке вещи лучше гладят.

Стаська стоял и думал: а что это за чистка, в которую он пришёл, – мокрая или сухая? И вообще ему в какую – мокрую или сухую?

Дядька с баулом, когда наступила его очередь, раскрыл баул и вытащил одеяло. Приняли, как и ковёр. Ничего не сказали.

А худой и высокий дядька сдал шляпу: снял её с головы, и всё.

Стаську это взбодрило. С головы сдают шляпу, а он покажет голову.

Мимо окна химчистки прошли Лёлька и Маруся. Лёлька что-то жевала из бакалейных товаров. Маруся катила коляску с братом. Стаська присел на пол, чтобы они его не заметили.

Приёмщица наклонилась через прилавок, спрашивает:

– Гражданин, у вас что?

– У меня вот, – поднялся Стаська, снял с головы конверт. Смущаясь, вытянул шею и повертел головой. – У меня голова… Пятно на голове…

Приёмщица потрогала волосы.

– Чернила?

– Зелёнка.

– Это всё равно что чернила.

– А у вас какая чистка – мокрая или сухая?

– Тебя не спасёт ни мокрая и ни сухая. В парикмахерскую надо.

– Что? Наголо? – завопил Стаська, схватил конверт и выбежал на улицу.

* * *

В школе по коридору крадётся Славка. Он крадётся в свой класс, чтобы забрать портфель.

Все как будто бы разошлись. Но Славка соблюдает осторожность: человек никогда не гарантирован от непредвиденных встреч. Такова жизнь.

Славка пробирается от укрытия к укрытию перебежками. Так обычно пробираются опоздавшие. Они тоже не любят непредвиденные встречи – с учителями или с Алексеем Петровичем.

Славка благополучно добрался до третьего этажа. Повременил. Огляделся. Ему показалось – мелькнула вдалеке тень. Тоже вроде кто-то пробирается.

Славка вскочил в класс, подбежал к своей парте. Вытащил портфель и начал укладывать тетради, учебники, альбом для рисования.

Вдруг дверь класса скрипнула и открылась.

Славка спрятался под парту. Может быть, это нянечка. Может быть, дед Валерий.

В класс вошёл Стаська. На голове – почтовый конверт. Славка затаился, перестал дышать. Сидит размышляет: что теперь будет? Для чего здесь Стаська? Вот уж встреча непредвиденная!..

Стаська подошёл к своей парте, вытащил портфель. Значит, тоже за вещами. Соберёт их и уйдёт.

Стаська собрал было уже портфель, как вдруг поглядел в сторону парты брата.

Увидит или не увидит? В лице Стаськи что-то переменилось, и он вдруг начал красться.

«Увидел», – подумал Славка. Но он ошибся: брат, соблюдая осторожность, крался к его портфелю.

Славка на четвереньках кинулся из класса в коридор.

Стаська вначале растерялся, но потом тоже кинулся в коридор.

Славка помчался вниз, в подвал. Где же прятаться, если не в мастерской?.. Стаська гнался по пятам. Славка вбежал в мастерскую. И Стаська ворвался в мастерскую.

Дверь за ними захлопнулась…

* * *

Около школы на скамейке сидит дед Валерий. Он, как всегда, в валенках на «молнии», хотя солнце светит по-летнему. И, как пишут в диктантах школьники, «на небе ни облачка».

К деду подсел Виктор Борисович: он вышел за спичками, чтобы прикурить сигарету. И вообще чтобы немного передохнуть от мастерской и классных журналов.

У деда Валерия оставалась одна лишь коляска: остальных младенцев матери уже разобрали. В коляске висел игрушечный попугай. Он привлекал внимание воробьев. Они летали низко и разглядывали попугая.

Подъехал знакомый автомобиль. За рулём Шустиков-папа. Рядом с ним сидел директор школы, а между ними Трамвайчик.

Шустиков-папа и Алексей Петрович вышли из машины. Вслед за ними выпрыгнул Трамвайчик.

Воробьи перестали разглядывать попугая и начали разглядывать Трамвайчика. Такой собаки в переулке ещё не было. Трамвайчик вынужден был на них даже гавкнуть.

Это он гавкнул впервые за весь день. Он не сторонник гавканья. Он любит тихо предаваться размышлениям над жизнью.

А сегодня было над чем поразмыслить: для него начиналась новая жизнь.

Алексей Петрович поздоровался с дедом Валерием и Виктором Борисовичем. Он был в отличном расположении духа – ничего ещё не знал.

На крыльцо вышла тётя Ася. Как только увидела директора и отца близнецов, начала рассказывать, что случилось.

Она показала зелёные пятна, которые остались у неё на руках. Хотела показать пятна, которые остались даже на школе.

Отец слушает, и лицо его становится всё печальнее и печальнее. Он достал сигарету и закурил.

– Где они сейчас?

Тётя Ася пожимает плечами: она не знает.

И дед Валерий не знал: ребята входят в школу и выходят из неё по многу раз. И никак не упомнишь, кто остался ещё в школе, а кто ушёл совсем.

Виктор Борисович сказал, что у него дополнительно занимался Слава.

– Не занимался, а прятался, – опять заговорила тётя Ася. – Об этих близнецов все нервы испортишь. Клавдия Васильевна об них совершенно испортила нервы. И вот теперь руки. – И тётя Ася опять показала свои руки.

– Для меня тоже было странным, что он явился дополнительно заниматься трудом, – задумчиво проговорил Виктор Борисович.

Дед Валерий пытался ещё вспомнить, что Стаська вроде бы возвращался в школу, а может, он и путает. На голове у Стаськи что-то странное было, но не зелёное.

Директор, Виктор Борисович и отец близнецов молча курили. Наконец директор сказал отцу, чтобы он спокойно продолжал работать и не волновался. Всё будет в порядке и в отношении сыновей и дня рождения. В этом заинтересованы сами близнецы. Директор кое с кем договорится и подготовит всему классу одну воспитательную меру. На этот раз, кажется, достаточно энергичную.

В машину погрузили пустую посуду, Шустиков-папа сел за руль, посадил Трамвайчика, и они уехали.

Алексей Петрович пошёл наверх, в учительскую, в свой кабинет. Тётя Ася пошла вслед за директором, она всё-таки хотела показать ему пятна на школе. Виктор Борисович остался на крыльце. Поговорил ещё немного с дедом Валерием об окончании учебного года, об отчётности, которая кого угодно измучает.

В коляске заплакал ребёнок.

Дед Валерий встал с крыльца и подошёл к нему. Погремел коробком со спичками. Потом чирикнул и даже хрюкнул.

Виктор Борисович громко смеялся и, кажется, забыл об отчётности.

Игрушечный попугай завертелся от восторга и перевернулся вверх ногами.

Коляска успокоилась, перестала плакать.

Из магазина вернулась молодая женщина с покупками. Сложила всё в коляску, кивнула ласково деду Валерию и покатила коляску домой. Среди прочих свёртков выделялась коробка с пирожными.

– Что-то много нынче пирожных наблюдается, – сказал дед, возвращаясь на крыльцо школы. – Не иначе, к празднику Шустиковых куплены.

* * *

Стаська и Славка стоят в мастерской и размахивают автоматическими ручками. Перед ними раскрытый классный журнал.

– Теперь всем твоим конец! – кричит Стаська.

– И твоим!

– И тебе самому!

– И тебе самому тоже!

По коридору подвала кто-то идёт.

Братья замолкают, чувствуют опасность.

Шаги ближе и ближе.

Стаська отскакивает от классного журнала. И Славка отскакивает от журнала.

В мастерскую входит Виктор Борисович. Он поражён.

Не верит своим глазам.

– Опять здесь?! И оба?

– Да, – говорит Славка и напряжённо смотрит то на классный журнал, то на брата.

– Что, теперь ты пришёл позаниматься трудом? – спросил Виктор Борисович Стаську.

– Я? Трудом?..

– Дополнительно, а?

– Я за ним пришёл, – нашёлся Стаська.

– За ним? А почему на голове конверт?

– Письмо писать будем… бабушке или дедушке. – Теперь Славка нашёлся.

– Понимаю. И ручки приготовили.

– Да.

– А я слышал, вы обливаетесь зелёнкой по случаю дня рождения. Дерётесь.

– Разве мы сейчас дерёмся? – притворно удивился Стаська. – Мы сейчас не дерёмся. – Стаська продолжает напряжённо смотреть на классный журнал, потому что Виктор Борисович взял его в руки.

Славка тоже не отрываясь смотрит то на Виктора Борисовича, то на классный журнал. Сию минуту Виктор Борисович всё увидит!

Но Виктор Борисович, не глядя, захлопнул журнал и положил его вместе с другими журналами.

– Мне кажется, вы свободны. Письмо бабушке или дедушке не обязательно писать в слесарной мастерской.

– Конечно, – с облегчением ответил Славка.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Стаська.

– Только что приезжал ваш отец с каким-то Трамвайчиком.

Но близнецы были словно парализованные и ни на что не откликались.

– Я тоже пойду, – сказал Славка. – Портфель забрать надо.

– И я заберу портфель.

– Невероятно. Занимаетесь дополнительно трудом, письмо пишете. Невероятно!

– Угу, – буркнули братья Шустиковы.

Виктор Борисович, Стаська и Славка вместе пошли наверх. Виктор Борисович нёс классные журналы.

Дойдя до учительской, он кивнул братьям и исчез в дверях.

Братья остались стоять. Может быть, впервые за многие годы они стояли рядом тихо и мирно.

Стаська наклонился и хотел заглянуть в замочную скважину. Ему мешал конверт. Тогда в скважину заглянул Славка.

– Кладёт журналы в шкаф. И наш тоже.

– Надо украсть. И выбросить. Вроде потерялся.

– Украдёшь… Запер шкаф на ключ. – И вдруг Славка отскочил от скважины. – Там Алексей Петрович!

Стаська повернул конверт поперёк головы и тоже заглянул в замочную скважину. Потом приложил к скважине ухо.

– По телефону разговаривает. О нас с тобой.

– Бежим отсюда!

– Погоди. И о пожарной команде что-то. «Товарищ лейтенант, говорит, энергичная мера… товарищ лейтенант…»

– Бежим! – теребил брата Славка.

– А о каком трамвае говорил Виктор Борисович? – вспомнил вдруг Стаська.

– Не знаю. Здесь нет трамваев.

Братья помчались на третий этаж, чтобы наконец забрать портфели и удрать из школы.