Текст книги "Школьная вселенная"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

4

Первым перестал скакать Вася Филёнкин. Может быть, потому, что он первым начал. Ноги у него окривели. Болело то место, которое находится пониже хлястика пальто. Голова от солнца болела. Песок на зубах скрипел. Всё время хотелось пить и тошнило от сигар.

Днём в Техасе жарко, ночью – холодно. А спать приходилось на земле.

Спать надо было на открытом месте, потому что домов в Техасе мало и они очень все неблагоустроенные.

И главное, надо было думать о деньгах. Зарабатывать их на себя, на лошадь и на сигары.

Что по сравнению со всем этим быть тигром – чепуха!

Тигром он был в современном городе, где всё есть: водопровод, дома с лифтом и кроватями, в которых можно нормально спать.

Сигаева бандиты ранили в локоть. Не сильно, но всё-таки локоть болел. Может быть, он и сам его ушиб, но говорит, что ранили. На Барышеве оборвалась одежда, растрепались сапоги. Он был голодный. Мечтал съесть что угодно. Вовка Козерог зазевался на железнодорожной станции и чуть не попал под старинный паровоз с огромной трубой. В прошлом веке были такие паровозы. И вообще его разоблачили, что он не Ковбой. Кто-то знающий русский язык прочитал надпись на голове, и Козерога отправили к шерифу. Шериф хотел его арестовать, но Вовке удалось бежать.

Теперь Вовка должен сражаться, кроме бандитов, ещё и с шерифом. Коля Мухин с друзьями потихоньку слез с настоящих лошадей и выступал на стульях. Так было как-то спокойнее. Зрители вначале возмущались, а потом привыкли.

– Надо его найти, – сказал Вася Филёнкин ребятам. – Пускай он сам скачет и стреляет. И всякие штуки делает. И его друзья-ковбои.

– А где найдёшь его теперь?

– На такси уехал, конечно.

– В городе скрывается. От нас от всех!

Игорь-тугодум сказал, что он вообще больше выступать в своём кинотеатре не может – он продал лошадь.

– Как же так? – удивились ребята.

– Она мне надоела, и я её продал зрителям.

– А деньги где? – сейчас же спросил Тема Новиков.

– Проел небось! – выкрикнул голодный Барышев.

– У меня их отняли, – очень грустно ответил Игорь.

– Кто?

– Бандиты. Во второй серии, когда я должен был одного из них убить.

Сигаев тут же начал показывать локоть: вот… его ранили прямо сюда… Пулей или ножом… Болит очень… Выступать он тоже не может.

– А у меня что, – закричал Вася Филёнкин, – ноги железные, что ли? Кривые совсем, И неизвестно, когда теперь выпрямятся.

Коля Мухин, Данилин и Завитков подумали: как хорошо, что они вовремя пересели с лошадей на обыкновенные стулья. А ведь на этих стульях можно постепенно спрыгнуть с экрана – и в зал… к зрителям…

И спрятаться среди них. От бандитов и от всех ковбоев.

А Вася Филёнкин не успокаивался, кричал:

– И песку полный рот у меня… Вот! – И Вася начал выплёвывать песок. Вот! Вот! И сигары я больше курить не могу – тошнит!

– И меня… – сказал мрачный Сигаев. – Тошнит. И денег нет, чтобы обратиться там к врачу. А я раненый. И вообще не известно, где там врач!

– А скоро будут новый фильм про ковбоев показывать, – сказал Тема. – Я слышал.

– Иди ты отсюдова! – закричали в гневе ребята. – Натерпелись! Хватит!

* * *

Киногерой уехал на такси, и как его теперь найдёшь, чтобы заставить вернуться на экран?

Ребята бегали, искали. Но результатов пока никаких – Ковбой не обнаружен. Он, очевидно, тоже не желает больше этой ковбойской жизни. Решил – хватит с него. Правда, ребята видели в городе одного водителя такси: весёлый такой, очень похож на Ковбоя. Но попробуй докажи! Носит форменную фуражку, лысины не видно.

Так что никаких доказательств. Как говорится, концы в воду.

…Вскоре фильм о приключениях Ковбоя с экрана сняли. Пропал не только Ковбой, но начали пропадать и другие герои, все его друзья. Один за одним.

Неужели он их всех переманивает работать водителями такси?

…А Тема Новиков получил денежный перевод по почте на один рубль. От кого?

Обратного адреса не было.

Колесо истории, или Сверхпроводимость

У моего друга, кинодраматурга Владимира Ивановича Валуцкого, хранится большая книга в картонной синей обложке (инвентарная или амбарная). В этой книге мы с ним подробно записали путь, пройденный «Колесом истории».

1

КОСМОС В КОЛБЕ…

ТАЙНА АБСОЛЮТНОГО НУЛЯ!..

ПОЧЕМУ МИНУС 273, А НЕ БОЛЬШЕ?..

Это было ярко написано на огромных афишах, которые висели на стенах домов, на заборах, на рекламных тумбах, в витринах книжных магазинов, около входов в метро и в кинотеатры.

«Крио» – холод!..

«Ген» – творю!..

Попробуй не остановись и в изумлении не открой глаза, а потом и рот. Рот, он всегда открывается от изумления, хочешь ты или не хочешь. При конструкции школьника так было задумано, и бесполезно с этим бороться. Вообще со многим бесполезно бороться: со шнурками, чтобы всегда были завязаны, с шапками, чтобы всегда были ровно надеты, с портфелями, чтобы всегда были целыми.

Физика – наука будущего, она ждёт тебя! Обо всём этом, юный друг, ты узнаешь подробнее в корпусе института Холода.

Приходи познакомиться.

Ребята останавливались, читали, открывали рты. Продавцы мороженого пользовались открытыми ртами, подкатывали повозки поближе к афишам. Тем более, в афишах шла речь об институте Холода. Родственное предприятие!

– Юные друзья холода! – кричали продавцы. – Подходите, знакомьтесь!

И юные друзья холода знакомились. Порции мороженого как раз хватало, чтобы прочесть афишу до конца, разглядеть её как следует, обсудить, помечтать возле неё. На афише были нарисованы мальчик и девочка, которые шли счастливые, взявшись за руки. Мальчик и девочка на афише уже не только мечтали, но и действовали.

Зовём пытливых, настойчивых!

ОЛИМПИАДЫ

ФОКУСЫ

ЭКСПЕРИМЕНТЫ.

Одного из читателей афиши поймала за руку мать.

– Ты чего здесь стоишь? – сказала она строго. – Тебе дали переэкзаменовку. Отправляйся домой заниматься!

На бульварах и скверах были забыты сражения в футбол, девочки перестали скакать через верёвочки. Тоже все читали и обсуждали афиши. Каждый старался вспомнить что-нибудь подходящее из своей жизни в отношении холода: кто когда зимой прилип языком к ручке двери, грыз сосульки, пробовал сам лично отремонтировать холодильник или зашить варежку. Дырявая варежка имеет отношение к холоду. А нос? Вот что имеет отношение к холоду. Он самый главный зимой. На этом сошлись многие, тоже из личного опыта.

2

– Что ж, по-моему, должна привлечь.

Перед афишей в коридоре института стоял пожилой человек с круглым лицом, в круглых очках – заместитель директора Вадим Павлович Громцев. Рядом с ним стояли сотрудники, празднично взволнованные, улыбались, шутили. Все в чистых новеньких халатах.

– Как вы просили, Вадим Павлович, – сказала Наташа Сарафанова. – Афиша с огоньком и комсомольским задором.

Громцев с удовольствием прочитывал афишу.

– В лабораториях всё готово, – доложила Тамара Владимировна, инженер. – Стенды, демонстрационные схемы. Освободили места для практических занятий. В мастерской подобрали интересный инструмент.

– Покажем им ещё стеклодувную, если заслужат. Николай здесь?

– Да.

– А наша милая Пунченок?

– Тоже здесь.

Николай – стеклодув. Пунченок – его помощница. Она самая юная в корпусе. Все её звали по фамилии, потому что есть такие удивительные фамилии – Пунченок, Леваненок – звучат будто имена.

– Можно познакомить с искусственным климатом в корпусе, – предложил Ионов, старший научный сотрудник.

– Отчего же, конечно, – кивнул Громцев.

Наташа Сарафанова улыбнулась.

– Митя Нестеров разрабатывает запах свежей моркови. Говорит, полезно дышать морковью. Новый климат.

Громцев на эту шутку не откликнулся, промолчал. Митя Нестеров всех в корпусе измучил: он управляет климатом.

– Вадим Павлович, вас опять к телефону, – позвала секретарша Марта Петровна.

Громцев прошёл в приёмную и взял трубку.

– Да. Сегодня принимаем. Восьмые и девятые классы… Э-э, нет, Ферапонтов, смену самим растить надо! Олимпиады. Эксперименты. Ну ладно, ладно, – добродушно засмеялся Громцев. – Будут излишки – передадим и к вам в институт. Молодёжь – наше общее дело. Спасибо!

Едва он положил трубку, раздался новый звонок.

– Марта Петровна, выслушивайте поздравления сами. Некогда мне. – И вместе с остальными сотрудниками Громцев направился к дверям. Но ему было приятно, что с самого утра в корпусе не стихают телефонные звонки, не стихают поздравления и пожелания от соседних институтов и лабораторий. Позвонили даже с местного почтового отделения (у них не хватает юных почтальонов) и с местной овощной базы. Митя Нестеров дружит с овощной базой, покупает морковь для опытов с климатом.

– Лекционный материал, – спросил старший научный сотрудник Ионов, – с чего начинать будем? С квантовой механики или с теории сверхпроводимости?

– Я думаю, практика покажет. Да и Главный Криоген, когда вернётся, внесёт поправки. Не сомневаюсь.

Главный Криоген («крио» – холод, «ген» – творю) – это директор института академик Мельников. Сейчас он в командировке.

– А что за шум? – прислушался вдруг Громцев.

Из коридора доносился говор, топот. Явление исключительное, потому что в институте всегда была тишина, как основа научной работы.

Ионов пожал плечами. Тамара Владимировна, инженер, тоже не знала.

Шум нарастал.

Будто поднялась и катилась морская волна!

– Я узнаю, – сказала Наташа.

Но едва она сделала несколько шагов, как дверь с грохотом распахнулась и появился пятившийся от какой-то неведомой силы начальник охраны бравый солдат Лазуркин. «Бравым солдатом» его прозвала Пунченок.

Ей в корпусе всё разрешалось – съезжать на перилах, дразнить Лазуркина, даже спорить с Громцевым.

– Назад! – кричал бравый солдат. – Осади назад!

В коридор хлынул поток ребят.

Они были возбуждены, что-то кричали, перебивая Лазуркина и друг друга.

Ионов и Тамара Владимировна схватились за руки и попытались сдержать ребят. Но куда там!

Их закрутило в водовороте, а потом унесло как соломинки в какую-то лабораторию.

И Наташу тоже как соломинку закрутило и унесло, только не в лабораторию, а в механическую мастерскую.

Громцев оказался прижатым к стене.

– Космос в колбе сегодня показывать будете?

– Почему минус двести семьдесят три, а не больше?

– Какая тайна у нуля?

Ошеломлённый Громцев придерживал на носу круглые очки, растерянно мигал. У него даже рот открылся, совсем как у бывшего школьника.

Пустая тележка колотилась о стену. Двери, которые не выдерживали натиска ребят, продолжали с грохотом распахиваться.

Всё произошло с такой стремительностью, про которую в народе говорят – ахнуть не успел, как на него медведь насел…

– Дети! Кто вас сюда звал?.. А! Марта Петровна! – закричал Громцев, увидев в конце коридора секретаршу. – Предпримите же что-нибудь! Вы меня слышите, Марта Петровна?

– Не могу, Вадим Петрович! Меня уносит! – И секретарша в бессилии подняла руки.

– Дети! Мы вас не звали! – крикнул тогда заместитель директора института, и голос его при этом прозвучал панически.

Вадим Павлович был добрым человеком. Детей он любил. Но в таком количестве он их просто испугался.

Никто Громцева не слушал, как не слушал и Лазуркина и его свистка, которым бравый солдат пытался воспользоваться.

Громцев начал потихоньку пробираться вперёд по стене, цепляясь за притолоки.

Вскоре уткнулся очками в афишу, в рисунок – мальчик и девочка, взявшись за руки, идут счастливые. Действуют.

По коридорам корпуса неслись, действовали в точности такие же мальчики и девочки, какими изобразил их художник. Совершенно не ученики старших классов, а ученики совершенно младших классов. Художник напутал! Убить его мало! Здесь вот, прямо в коридоре, дверью. Да и комсомольцы хороши, Наташа Сарафанова, комсорг. «Не беспокойтесь, всё в порядке, как вы просили, Вадим Павлович, с огоньком и комсомольским задором». Задор вон у них, которые штурмуют корпус. Да и он хорош: афиша два дня висит в коридоре перед его носом, а он не обратил внимания. А на рисунке что? «Первый раз в первый класс», что-то в этом роде. А где они, восьмые и девятые классы?

…Площадь перед институтом была заполнена толпой ребят. Тоненькой, но уверенной струйкой толпа беспрерывно лилась в корпус. Очевидно, так же в древние времена полчища гуннов устремлялись в пролом крепостной стены, сокрушая стражу с копьями, перекидные мосты, алхимиков и звездочётов в колпаках, вечные двигатели и пробирки с философским камнем. Переломный период!..

Возле корпуса притормозил «Москвич» с надписью «Радио». Из «Москвича» выглянул репортёр.

– Что случилось, ребята?

– В науку записывают! – ответил Гунн, пробегавший мимо. Он доедал на ходу мороженое.

Репортёр подумал, вылез из машины, схватил магнитофон и побежал вслед за Гунном в пролом крепостной стены. Профессиональное чутьё подсказало репортёру, что здесь сейчас массы творят историю.

В кабинете Громцева собрались все те сотрудники, которым удалось сюда пробиться. Громцев нервно шагал из угла в угол, словно римский центурион, который должен был возглавить битву за независимость.

Слышался ребячий крик, топот и свисток вновь ожившего Лазуркина. Бравый солдат со своим взводом пытался ликвидировать пролом в стене.

– Вадим Павлович! – сказала Марта Петровна, поправляя смятую причёску. – Не останавливайтесь, пожалуйста, под люстрой.

Громцев взглянул на люстру, которая вздрагивала от хода истории, и снова зашагал по комнате.

– Произошла элементарная ошибка по вине художника. Он нарисовал не тех ребят – младших, а не старших, – сказал кто-то из сотрудников. – Мы всё объясним этим, малышам, и расстанемся.

– А если они не уйдут? – спросила комсорг Наташа.

– Афиша есть афиша, – сказал старший научный сотрудник Ионов. – Документ.

– Афиша есть афиша, а дети есть дети, – сказала инженер Тамара Владимировна. После водоворота её халат перестал быть чистым и новым. – Летом их увозят на дачи, в пионерские лагеря. Через неделю их не будет.

– Верно, – согласился Ионов. Его халат тоже перестал быть чистым и новым. – Надо оттянуть время.

Щёлкнул, включился селектор.

– С лестницы удалили, – раздался голос Лазуркина. – Теперь удаляем по коридору к вестибюлю!

– А как лаборатория Главного Криогена? Отстояли? – спросил Громцев.

– Отстояли.

– Потери?

– Сломана одна дверь, одна тележка, опрокинута банка с клеем…

Громцев выключил селектор.

– Нужна система, – снова заговорила Тамара Владимировна. – Будем знать их возможности и наши.

– Их возможности мы уже знаем, – сказал Громцев. – Сверхпроводимость.

– Надо создать среди ребят общественный совет, – предложила Наташа. – Иметь вожаков, старост. Опираться на передовых, сознательных. – Наташа старалась быть серьёзной, но события её веселили и оставаться серьёзной было трудно. Очень хотелось смеяться. В особенности над Лазуркиным и его сообщением о ходе событий. А халат Наташи перестал быть и чистым, и новым, и целым.

– Правильно, – поддержал Наташу Ионов. – Сознательных легко высчитать на машине.

– Запрограммировать на перфокартах, – уже не выдержала и улыбнулась Наташа. Она ещё вспомнила, что Вадим Павлович хотел показать ребятам стеклодувную.

– «Запрограммировать»! – крикнул Громцев. – Вас, извините, надо было запрограммировать, чтобы не писали ерунды в афише! Тайна абсолютного нуля! Больше – меньше! А где чёрным по белому, что приглашаются восьмые и девятые классы? А рисунок?

– Да… рисунок… – сказала Тамара Владимировна.

– Может, проверим у них отметки? – предложил кто-то из сотрудников. – Отсеем?

– Они нас, кажется, отсеют.

– Но мы их, кажется, захватили в плен.

– А вам не кажется, что они нас захватили в плен?

– Кажется, но не хотелось бы.

Громцев стоял молчаливый. Проблема, с которой он встретился, была для него неожиданной и непонятной. Он упал с горы и теперь не может определить, где верх, где низ. Так часто бывает во сне. А тут не во сне, а наяву. И что обидно – в самом центре современного города и в самом центре современного века.

Какой тут сон!

– Вадим Павлович, – сказала Марта Петровна, – вы встали под люстру.

Вадим Павлович поглядел на люстру. Но было удивительно тихо – ни топота, ни голосов. И люстра больше не вздрагивала.

– Нам, кажется, повезло, – сказал опять кто-то из сотрудников. – Они сели на клей.

Громцев включил селектор:

– Лазуркин, где ты?

– Тут я! – раздался бодрый голос Лазуркина. – Детей вернули на исходные, Вадим Павлович. В вестибюль!

– Как они?

– Сломан один фанерный ящик, зонтик, опрокинута ваза с цветами. Будете с ними говорить?

– Буду.

Громцев подошёл к двери, осторожно открыл, выглянул. Потом все двинулись по коридору.

Шли молча.

Даже Наташа помалкивала, комсомольский вожак: слишком нервно был настроен Вадим Павлович.

Заведующий механической мастерской Иван Евтеевич катил по коридору тележку к себе в мастерскую. Тележка была погнута.

Стеклодув Николай и его помощница Пунченок снимали с полок различного цвета сосуды и колбы.

Митя Нестеров очищал от мусора отверстия вентиляции, проверял исправность климата.

В вестибюле стояли ребята.

Громцев вышел на балюстраду. Она была построена вверху, между колоннами. Для какой надобности, неизвестно.

Может быть, впервые и понадобилась для разговора с массами.

– Дорогие дети! – сказал Громцев. – Все мы вас любим, вся наша страна…

– А почему не пускают? – раздались голоса.

И толпа задвигалась, зароптала, готовая вновь подняться морской волной. Лазуркин начал судорожно оглядываться, искать свой взвод.

Кое-кто из сотрудников спрятался за колонны балюстрады: как говорится, не ровён час…

Сверхпроводимость!

– Где олимпиада?

– Когда фокусы будут?

Это возмущался опоздавший Гунн с недоеденным ещё мороженым.

– …но, к несчастью, – продолжал Громцев, силясь перекричать Гунна с недоеденным ещё мороженым, – и не по нашей вине произошло недоразумение! Произошла ошибка! Мы…

Перед Громцевым из толпы появился микрофон. Он высоко покачивался на длинной палке. Громцев от удивления умолк, даже очки снял.

– Что это?

– Пресса, Вадим Павлович, – зашептал сзади Ионов. – И вон ещё…

Громцев увидел нацеленные на него фотообъективы. Под балюстрадой стоял репортёр с микрофоном, привязанным к половой щётке. Шнур от микрофона был подключён к портативному магнитофону. Катушки на магнитофоне вращались – происходила запись.

– Сейчас лучше не надо, Вадим Павлович, – снова зашептал Ионов. – Потом разберёмся. Сейчас только поприветствуйте, скажите – пусть приходят завтра… послезавтра. А мы что-нибудь придумаем.

– Да, да, – зашептала Марта Петровна, выглядывая из-за колонны. – Конечно, придумаем.

Громцев оглядел притихшее собрание, раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но только безнадёжно махнул рукой. В ту же секунду ослепительно вспыхнули репортёрские «блицы». Громцев от неожиданности уронил вниз с балюстрады очки, и они рассыпались у ног репортёра со щёткой на мелкие кусочки.

…Одна дверь, одна тележка, один фанерный ящик, один зонтик, одна ваза с цветами, одна банка с клеем и ещё одни… очки.

3

С первой полосы газеты Громцева приветствует Громцев поднятой рукой (это как раз когда он безнадёжно махнул рукой). Под фотографией заголовок заметки: «Вторая молодость института Холода». Вадим Павлович сложил газету и тяжело задумался. Он был в круглых очках с новыми стёклами, дужки перевязаны изолентой, отремонтированы.

В задумчивости он просидел ещё несколько минут, снял трубку и набрал номер телефона.

– Ферапонтов, у нас действительно образовались… излишки. Можем на днях передать вашему институту… Нет? Вы же просили… А-а, уже слышали.

Вадим Павлович нажал на рычаг, подумал и снова набрал номер.

– Почтовое отделение? У нас действительно образовались излишки. А-а, уже слышали… Извините.

Нажал на рычаг, подумал и снова набрал номер.

– Районо? Громцев говорит. Да, из Криогенного корпуса. И вы в курсе? Так нельзя ли их как-нибудь… а? Фокус какой-нибудь сделать!.. Методиста пришлёте? – Громцев вздохнул. – Если ничего другого не можете предложить, давайте методиста. Присылайте. А может, они скоро в пионерские лагеря уедут или на дачи? Теперь не уедут, не надеяться? Да, пытливые и настойчивые, так мы и написали.

Открылась дверь, и вошла Марта Петровна. Она несла кипу книг и подшивок.

– Литературу я подобрала. На первое время хватит.

– Что это ещё такое?

– Как – что? Педагогика! Ушинский, Макаренко, заслуженная учительница Боярская. Журнал «Семья и школа». Здесь я кое-что подчеркнула. И вообще, – сказала Марта Петровна с энтузиазмом, – я и не догадывалась, что это так увлекательно.

– Что увлекательно?

– Проблемы воспитания! Мир прекрасного и возвышенного.

Громцев промолчал.

– Вы тоже думаете, они уже навсегда с нами?

– Кто?

– Дети.

– Они, конечно, причиняют неудобства, но тогда бы они не были детьми. Их любопытство не простое праздное, как может показаться на первый взгляд, а, впрочем, в «Семье и школе»… – Марта Петровна открыла журнал и приготовилась читать.

Зазвонил телефон.

Громцев замахал руками.

– Меня нет. Ушёл! Уехал! Пропал без вести!..

Марта Петровна взяла трубку.

– Согласны? На что согласны? Излишки? А у нас никаких излишков нет, – сказала она, не замечая отчаянных жестов Громцева, который просил её передать ему трубку. – Никаких излишков! – повторила Марта Петровна твёрдо. – Он вам звонить не мог. Он ушёл, уехал, пропал без вести.

Громцев тяжело опустил голову на «Семью и школу», и его круглое лицо совсем расплюснулось.

– Что с вами? – забеспокоилась Марта Петровна.

Громцев не шевелился.

…Колесо истории неумолимо двигалось вперёд, словно каток по свежему асфальту.

В школьном учебнике для младших классов в главе «Раскопки» написано: «Постепенно от земли и песка освободились массивные каменные стены большого двухэтажного здания. Сосуды различной формы и величины в беспорядке лежали на полу. Некоторые из них были украшены узорами. Всюду валялись черепки, куски глины, незаконченные сосуды со следами пальцев древнего мастера. В верхнем этаже нашли бронзовые мечи и кинжалы. Плоские камни с надписями и чертежами. Люди, которые жили в этом здании, пользовались водопроводом, освещением, занимались наукой. Но им приходилось часто защищаться от диких кочевников и прочих врагов. Так, по раскопкам, учёные узнали, что здесь была когда-то жизнь».

Всё правильно написано. И относится это не только к древнему дворцу где-то в пустыне. Кызылкум, а к институту Холода. Таким он скоро будет и в самом центре современного города, современного века, потому что в институт Холода ворвалась начальная школа.

Потом будут откапывать, постепенно освобождать от земли и песка и узнают, что здесь была когда-то жизнь. И что люди пользовались водопроводом, освещением, занимались наукой.