Текст книги "Школьная вселенная"

Автор книги: Михаил Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

4

Скрипнув тормозами, у подъезда Криогенного корпуса остановилась машина «неотложной помощи». Из неё вылез сухонький старичок, несмотря на жару, в длиннополом плаще и фетровых ботах. В руках у него был термос.

– Спасибо, Федя, – сказал старичок шофёру.

– Не стоит, Казимир Иванович, всё равно по дороге.

Старичок вошёл в корпус, поднялся по лестнице и зашагал по коридору.

Он приветливо улыбался всем встречным, хотя никого в корпусе не знал. Пунченок, когда увидела старика, поражённая застыла с куском кварца, который несла в стеклодувную. Старичок приветствовал и её, помахал термосом. Пунченок в ответ помахала кварцем.

Зав. мастерской Иван Евтеевич вёз уже отремонтированную тележку. Старичок кивнул отдельно Ивану Евтеевичу и отдельно тележке. Так показалось Пунченок. Иван Евтеевич тоже остановился и не смог больше сдвинуться с места.

Старичок тем временем исчез из коридора. И его фетровые боты исчезли, и длиннополый плащ, и термос. Вместо старичка в коридоре появилась инженер Тамара Владимировна. Она взглянула на застывшего Ивана Евтеевича и Пунченок и пошла дальше. Тамара Владимировна решила, что они или уже дышат новым климатом (Митя Нестеров предупредил: «На днях включаю морковный климат»), или Пунченок перестала дразнить Лазуркина и дразнит теперь Ивана Евтеевича.

Лазуркина Пунченок дразнила тем, что подражала его свистку. И бравый солдат, перепуганный, бегал из одного конца здания в другой. И вся его команда тоже бегала.

* * *

– А результат вашей «творческой» ошибки вы знаете! – кричал Громцев, красный от негодования.

Перед Громцевым в широкой блузе и в испачканных краской брюках стоял молодой художник.

– Я хотел дать обобщённый образ юного поколения. Вот мои наброски. – И художник достает из папки эскизы, пытается что-то доказать Громцеву.

– Вам надо было не обобщать, а точно исполнять заказ!

– Я не ремесленник! Ошибка?.. – И вдруг художник перешёл в наступление: – Что вы знаете о современных детях? Будущее начинается сегодня! Мы живём в век открытых дверей! В институтах, в техникумах, в университетах! Да. В почтовых отделениях, в овощных базах. Всюду!

– Не смею больше задерживать. – От негодования Громцев взял в руки очки, но, вспомнив недавнюю оплошность, снова их надел.

– Я уйду. – Художник собрал эскизы в папку и направился к дверям. – Но время нас рассудит! Уже сейчас в первых классах дети изучают алгебру. Доберутся и до физики!

– Ещё один прекрасный и возвышенный… – проворчал Громцев.

– Простите, вы мне? – раздалось с порога.

Громцев удивлённо поднял глаза.

У дверей стоял старичок в плаще и в фетровых ботах. Не дождавшись ответа, он деловито поставил на стол термос, вырвал из блокнота листок и протянул Громцеву:

– Путёвка. Распишитесь.

– В чём?

– В прибытии, – сказал старичок.

– Кого?

– Меня. Казимир Иванович Скребков, методист из районо.

– А-а!.. – Громцев просиял и поднялся навстречу старичку. – Ждём! Ждём! – Он попытался снять с методиста плащ.

– Ни-ни, – замахал руками старичок. – Радикулит. А тут вызов за вызовом. Неспокойное поколение – всё время в движении – и нас, стариков, заставляет двигаться.

– Не говорите, – вздохнул Громцев. – Вот… пробую разобраться, – кивнул он на груду книг, журналов и газет.

– Это всё теории, – сказал Казимир Иванович, доставая из кармана сложенную тетрадку. – А у нас, старых методистов, существует проверенная методика. Не теория, а решительные действия!

– Очень интересно, – кивнул Громцев. – А какие решительные действия?

– Игры.

– Игры?

– Да.

– А во что?

Пришла Марта Петровна с бумагами.

– Минуточку. – Казимир Иванович вытащил Громцева из-за стола и поставил посреди комнаты. – Возьмите тот же ваш атом. В центре его, насколько я помню, находится ядро. Это вы, – показал он на Громцева. – А вокруг вращается, насколько я помню, этот… протон.

– Электрон, – подсказала Марта Петровна.

– Чудесно! – быстро согласился Казимир Иванович. – Электроном буду я. – Методист проворно скинул боты и, оставшись в лёгких спортивных тапочках, забегал вокруг изумлённого Громцева. Плащ шелестел, развевался, хлопал его по пяткам.

– Похоже?

– В принципе, – неуверенно ответил Громцев.

– А что это такое, как не излюбленный детьми хоровод! Вы понимаете, в этой древнейшей игре заложена идея круговращения электрона вокруг ядра.

– Мне нравится, – приветливо сказала Марта Петровна.

– А представьте себе, – продолжал Казимир Иванович, – что хоровод сопровождается пением каких-нибудь тематических куплетов. Ну, что-нибудь вроде… «электрончик-электрон, электрон со всех сторон!». Приблизительно, конечно. Сочинил по пути к вам.

– Замечательно! – засмеялась Марта Петровна. – Да, Вадим Павлович?

Громцев откашлялся, потом сказал:

– Оно, конечно, неожиданно несколько, но, впрочем…

– А разрывные цепи! – не унимался Казимир Иванович. – Помните такую игру? Это же готовая формула цепной реакции! А баба сеяла горох?

– Мне хотелось бы только посоветоваться с сотрудниками, – пробормотал Громцев. Он всё ещё стоял посредине комнаты, как ядро.

– Не возражаю! Кстати, чем больше будет народу, тем нагляднее я продемонстрирую методику. – Казимир Иванович надел боты. – Игры, товарищи! И через них – путь к знанию!

– Совершенно с вами согласии, – кивнуло Марта Петровна. – В журнале «Семья и школа», вот здесь, я отметила…

Но Громцев прервал Марту Петровну:

– Позовите сотрудников. И оставьте, пожалуйста, в покое «Семью и школу»!

Может быть, теперь институт Холода не будет засыпан землёй и песком и в нём сохранится водопровод, освещение, сохранятся люди!..

* * *

– В лесу родилась ёлочка!.. А теперь пойдёт снег! Зажгутся разноцветные лампочки. Гирлянды. Выстрелят хлопушки. Снегурочка скажет: «Здравствуйте, дети! Все мы вас любим».

Возбуждённый Казимир Иванович стоял на столе. Вокруг него, взявшись за руки, водили хоровод сотрудники.

– А снег зачем? – спросила Наташа. – И Снегурочка?

– Тематика учреждения. Снег в июне – прекрасная иллюстрация современной науки. – Казимир Иванович соскочил со стола. Он опять был в лёгких спортивных тапочках, но уже без плаща. – Новый год летом – это объясняет, что такое институт Холода. Затем дети закрепляют усвоенные знания. Прошу вас, товарищи. Занимайте места. Действуем согласно плану. – И Казимир Иванович заглянул в свою тетрадку. Громцева подкупило в методисте то, что он работал по строгому плану.

Сотрудники полезли – кто на стул, кто на стол – и образовали амфитеатр.

Громцев отвёл Казимира Ивановича в сторону и сказал, что к словам Снегурочки «Все мы вас любим» надо прибавить: «Вся наша страна». Казимир Иванович согласился и вписал в план.

Пунченок зажимала ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Николай тоже едва удерживал смех, показывал глазами на Митю Нестерова, который, стоя на стуле, невозмутимо жевал сырую морковь. Митю оторвали от климата, и он уничтожал подопытный образец. Иван Евтеевич критически смотрел на столы и стулья под сотрудниками. Он бы хотел отправить столы и стулья к себе в мастерскую, чтобы предварительно их отремонтировать.

– Чёрт знает что! – сказал старший научный сотрудник Ионов, пытаясь вскарабкаться на тумбочку.

– Товарищи, может, я вообще здесь лишний? – Казимир Иванович сердито потянулся к плащу.

– Успокойтесь, – сказал Громцев. – Сергей Ильич, прошу серьёзнее. Нестеров, прекратите грызть морковь!

– Да. Конечно, – кивнул Митя, почти не обращая внимания на то, что происходило.

– Давайте руку! – Марта Петровна помогла Ионову вскарабкаться на тумбочку.

Иван Евтеевич перевёл критический взгляд со стульев и столов на тумбочку.

С потолка действительно начало сыпаться что-то белое. И хлопушка выстрелила – это громко треснула под Ионовым тумбочка.

– Здравствуйте, дети, – сказала Пунченок.

Митя с новой силой надкусил морковь.

Вадим Павлович опять призвал к порядку:

– Прошу серьёзнее. Нестеров, да прекратите вы грызть морковь!

Пунченок Громцев замечание не сделал: Пунченок разрешается спорить с Громцевым.

Казимир Иванович налил в стакан из термоса кофе и отпил несколько глотков.

– Итак, закрепление усвоенного. – Он взмахнул руками и запел, заглядывая в тетрадку:

 
Замкнутый круг —
Это вокруг
Мчатся ядра электроны… —
 

нестройно подхватил хор:

 
Пусть всегда будут кванты!..
 

– Что здесь происходит? – раздался с порога суровый голос.

В дверях стоял человек в кожаной куртке, вельветовых брюках, седой, стриженный ёжиком. В руках чемодан.

Это был Главный Криоген, академик Александр Степанович Мельников. Он только что вернулся из командировки.

…На столах обрывки бумаг, разбросанные карандаши, стакан с кофе. Лежит морковь – остаток нового климата.

Гудят два настольных вентилятора, выдувают табачный дым в раскрытое окно.

В кабинете никого, кроме Громцева и Мельникова.

– Это чудовищно! – Главный Криоген сердито листает план Казимира Ивановича. – Электрончики, протончики, разрывные цепи… Кто затеял историю с детьми?

Громцев смущённо развёл руками.

– Видите ли, Александр Степанович, сейчас это принято. Дни открытых дверей. А тут ещё ошибка с афишей. Но, говорят, уже в первых классах начали изучать алгебру…

Мельников нетерпеливым движением выхватил из кармана телеграмму и протянул её Громцеву:

– Вот!

В телеграмме было написано:

«Просим ускорить завершение эксперимента «Висмут» тчк Начальник полярной станции Антарктида-3».

– Понимаю, Александр Степанович. Конечно, не к месту затея с детьми и не ко времени. А что же делать? Они завтра опять придут.

– Не пускать!

– А районо?

– Я вас не понимаю, Вадим Павлович! Ну ладно этот методист. Но вы, взрослые, серьёзные люди… Учёные. Не пускать! Или, может быть, корпус за моё отсутствие превращён вашим районо в филиал начальной школы?

Громцев молчал, теребил на носу отремонтированные очки. Ему было стыдно, что он не мог проявить подобной воли и попал в плен к кочевникам.

– Где Тамара Владимировна? У неё последние записи по эксперименту «Висмут». – И при этом Главный Криоген швырнул тетрадку с планами Казимира Ивановича на стол.

Вентиляторы подхватили тетрадку, закружили по комнате и выдули её в окно.

5

Пространство перед корпусом было заполнено ребятами. Никуда они, конечно, не уехали, они все снова были здесь. Даже больше прежнего их пришло, потому что привели друзей и знакомых.

Дверь корпуса открылась, и на пороге появился Лазуркин. Молча и деловито прикрепил кнопками к дверям листок.

– Развивайтесь сами. На дому! Согласно рекомендованному списку литературы.

– Как – на дому? – спросила девочка с косичками, концы которых были защёлкнуты пряжками – маленькие гусиные лапки. А на платье гуси были нарисованы целиком. Тоже маленькие, конечно.

– Сказали, послезавтра начнём! – возмутился паренёк в летней шапке с пластмассовым прозрачным козырьком зелёного цвета.

– Когда теперь приходить? – крикнул другой, в такой же летней шапке, только цвет козырька был жёлтым.

Ни у того, ни у другого из ребят шапки ровно надеты не были. Само собой разумеется. Конструкция школьника!

– Хе-хе! – усмехнулся Лазуркин. – Восемь классов кончите и придёте! Не до вас. Академик приехал. Эксперимент начинается. Посторонись! – крикнул он, потому что от подъехавшего грузовика несколько сотрудников тащили к выходу чёрные дымящиеся сосуды с азотом.

Пропустив азот в корпус, Лазуркин посмотрел на небо.

– Погода. Лето. И гулял бы я на вашем месте! – и закрыл дверь.

– Безобразие! – крикнул Гунн. Он опять был с мороженым.

Ребята заволновались, зашумели. Всё пространство перед корпусом заволновалось, зашумело, задвигалось.

– Как же так?

– Нам обещали!

– И в газете было напечатано! И по радио говорили!

Даже маленькие гуси на платье у девочки закричали: «Мы с нею везде ходим, поэтому тоже всё видели и слышали! Вы обещали!» А мальчик с развязанными шнурками на ботинках даже попытался заплакать от обиды. Он очень надеялся стать физиком, ведь физика – наука будущего, она ждёт его!..

Гунн переложил мороженое из правой руки в левую, подскочил к дверям и забарабанил кулаком что было сил.

Дверь распахнулась, и Лазуркин, вынув из кармана свисток, пронзительно засвистел.

Толпа отхлынула, обратилась в бегство. Девочка с гусями убегала первой. А может быть, это не она, а гуси убегали первыми. Мальчик с развязанными шнурками не убегал, потому что, прежде чем убегать, ему надо было завязать шнурки. Он этим и занялся. Хотя понимал, что шнурки развяжутся снова.

А сквозь отступающие ряды к корпусу стремительно шёл старик в развевающемся плаще и в фетровых ботах.

– Без паники! Все за мной!

И ребята послушались неизвестного старика. Для взрослых старик был странным, непонятным, чудаковатым.

Но все эти качества иногда необходимо иметь, чтобы сразу завоевать доверие у ребят, чтобы они пошли, ни о чём не спрашивая. То, что неясно для взрослых, ясно для ребят.

Мальчик с развязанными шнурками с облегчением перестал завязывать шнурки. А двое в летних кепках в ту же минуту оказались рядом со стариком. Зелёный и жёлтый.

Казимир Иванович подошёл к Лазуркину и сказал:

– Посвистели, и хватит. А теперь пустите нас к вашему академику.

– Стыдно, гражданин. Безобразию потворствуете. – И Лазуркин захлопнул дверь.

…К корпусу двигалась организованная начальная школа. Именно организованная, а не какая-нибудь толпа, которая в панике только что удирала от Лазуркина. И причём каждый сам по себе удирал. Со стороны, конечно, противно было смотреть.

А сейчас впереди вышагивал Казимир Иванович. За ним вышагивали ребята, гордые и счастливые своим новым другом. Они верили в его силу и могущество. Ну-ка, Лазуркин, выйди, посвисти и похихикай!.. Теперь ребята сами скажут: «Посторонись!»

Инициатива, впервые проявленная подобным образом в науке. И в таком масштабе. Солидно. Квалифицированно. И очень своевременно.

Казимир Иванович нёс плакат – «Откройте двери молодым!».

Вдруг плакат дрогнул и накренился. Побледнев, Казимир Иванович схватился рукой за поясницу и тихо осел на землю. Ряды смешались, не стало организованной колонны. Ребята испугались за Казимира Ивановича, окружили старика.

– Что с вами?

– Казимир Иванович!

– Плакат! – закричал старик. – Не дайте упасть плакату!

Ребята подхватили плакат. Подняли повыше, чтобы Казимир Иванович видел.

Старик едва слышно простонал:

– Опять радикулит. Звоните в «неотложную помощь».

* * *

Из машины «неотложной помощи» выскочил шофёр Федя и врач.

– Эх, Казимир Иванович, – сказал Федя, помогая врачу усадить старика в машину. – Вот они, ваши вызовы. Всегда одним и тем же кончаются.

И врач сказал:

– Бегаете как мальчик. Запру вас дома на ключ.

Казимир Иванович смущённо улыбнулся. Перед врачом он так же отступал, как ребята перед Лазуркиным. И старался он сейчас для них, для своих новых друзей, чтобы они успокоились. О себе не думал.

Машина тронулась.

– Дети! – крикнул старик, и на какое-то мгновение в окне мелькнула его рука. – Идите в редакцию газеты! В радиокомитет! Идите! Я ещё… – Но тут врач поднял в машине стекло, и ничего уже не стало слышно.

Ребята растерянно глядели вслед удаляющейся машине. Выскочил Лазуркин со свистком, и опять, пожалуй, могло бы возникнуть неорганизованное отступление. Так на ребят подействовала болезнь Казимира Ивановича. Он им был совершенно необходим. И они не стыдились в этом признаться. Они его полюбили.

Над головами ребят плакат теперь покачивался печально. Он был написан крупным неровным почерком с неожиданными хвостиками и завитками, как и всё то, что было написано в школьной тетрадке, которую вентиляторы выдули в окно. В неожиданных хвостиках и завитках был и весь неожиданный Казимир Иванович, его характер и его поступки. Как не полюбить такого человека, да ещё ребятам, когда их характеры и поступки тоже ещё все в неожиданных хвостиках и завитках. И когда ребят тоже ещё надо запирать дома на ключ.

6

– Тема уже отзвучала, – говорил старший редактор в радиокомитете. – Понимаете? И вообще программа забита на месяц вперёд. Пойдут диспуты: «Всё про Машу», «Кладовые Урала», «Возраст находки три тысячи лет», «Дети и эстрада». Ирму Сохадзе знаете? Совсем маленькая, а прекрасно поёт на эстраде. Так что приходите через месяц.

– Но это же скандал! – воскликнул Казимир Иванович. Он был, как всегда, в плаще и в ботах. Только плащ вместо пояса был перевязан шерстяным платком.

Как только Федя привёз Казимира Ивановича домой и врач оказал первую помощь, старик обвязался шерстяным платком и тут же убежал из дому. Незаметно, конечно. Чтобы врач и Федя не видели.

– Приглашают детей! – негодовал старик. – И потом этих же детей, с вашего молчаливого согласия, – на улицу!

В комнату вошёл сотрудник. На нём была надета сумка с репортёрским магнитофоном, на ладони он подбрасывал ключи от автомобиля.

– Володя, что такое программа вещания? И потом, это твой репортаж об институте Холода?

– Я вас слушаю, – сказал Володя, садясь напротив Казимира Ивановича.

– Вы дали передачу… – снова начал Казимир Иванович.

– Да. Это был мой репортаж.

– О раннем запуске. Так, кажется. В газете – «Вторая молодость»… У вас – «Ранний запуск».

– Да. «Ранний запуск в науку».

– А их выгнали! – Казимир Иванович нервно подскочил на месте. Потом схватился за перевязанный платком бок.

– Я разделяю ваш справедливый гнев, – кивнул Володя. – Но, как во всяком учреждении, у нас имеется план. И мы просто физически не имеем возможности…

– Дети должны остаться на улице? – перебил его Казимир Иванович.

– Это вы напрасно. Передача принесла свою неоценимую пользу. – Володя достал из угла большой бумажный мешок с надписью: «Институт Холода». – Отклики, смотрите!

Выбрал наугад письмо:

– Из Воронежа. «Прослушали передачу об институте Холода. Приняли решение организовать общество юных друзей института при Холодильнике № 6». Или вот из Новосибирска. «Поздравляем самых младших коллег с приходом в науку. Учащиеся физико-математической школы». Поздравления от юных пожарников из Семипалатинска. От юных друзей милиции из Одессы. Вот из ГДР письмо. От юных друзей пограничников!

Глаза Казимира Ивановича вдруг заблестели алчным огоньком.

– Дайте!

– Письмо из ГДР?

– Нет. Весь мешок.

– Берите. – И Володя передал мешок Казимиру Ивановичу – С такими откликами можете действовать через общественность. И добьётесь своего.

– Добьюсь! – решительно сказал Казимир Иванович.

Володя проводил старика до дверей.

– Кстати, у меня в коридоре пионер сидит. Тоже пришёл насчёт института Холода. Он вам поможет нести мешок. Эй, мальчик! Помоги дедушке!

– Казимир Иванович! – удивлённо привстал Гунн. На этот раз он был ещё без мороженого. – Мы пришли в радиокомитет. Я уполномоченный от всех.

– А я уже здесь, – хитро засмеялся старик.

– Ух, ребята обрадуются! – радостно воскликнул Гунн. – Вас не заперли на ключ, не сумели?

– Нет.

– Красота!

– А в газете вы были? – спросил Казимир Иванович.

– Были.

– Что сказали?

– Сказали, что тема уже… как это…

– Отзвучала небось.

– Да. Отзвучала, и что…

– И что у них план забит на месяц вперёд. Пойдут заметки – «Всё про Васю», «Кладовые Сахалина», «Экспонаты возвратились в музей».

– А вы откуда знаете? Вы и там уже были? – удивился Гунн.

Казимир Иванович в ответ опять хитро засмеялся.

…В будке телефона-автомата Казимир Иванович набрал номер.

– Держись, академик! – хитро подмигнул он Гунну.

Только что был больной – и уже здоровый. Плащ вместо пояса перевязан шерстяным платком, и всё. Не ушёл, не уехал, не пропал без вести!.. Тут как тут. Конструкция его такая. Ребята в нём не ошиблись.

А ребята никогда не ошибаются.

– Марта Петровна? – бодро сказал Казимир Иванович в телефон. – Достопочтенная Марта Петровна, будьте так любезны, соедините меня с вашим Мельниковым. То есть как нельзя? Почему? Эксперимент? Дайте тогда его домашний телефон. Что?..

Казимир Иванович слушал растерянно.

– Нет, он нужен лично. Через месяц? И здесь через месяц. Везде через месяц. Нет, это поздно. Здоровье? Ничего. Уже здоров. Извините.

Казимир Иванович повесил трубку.

– Плохи дела. Академик не выходит из корпуса. И ест там и спит. Никого не принимает. Важный эксперимент.

Казимир Иванович и Гунн медленно пошли вдоль бульвара. Старик ни за что не хотел отдавать мешок и нёс его лично. Тогда Гунн купил себе мороженое, криоген за одиннадцать копеек. Съел кусочек, потом ещё – юный друг холода, всё правильно.

– Как же теперь быть? – спросил Гунн.

Казимир Иванович помолчал, потом сказал:

– Мудрость гласит: «Если гора не идёт к человеку…», то мы сами пойдём к горе…

– К какой горе?

– К той, которая повыше. К горе Науки. И спросим… Да, а как у него спросишь? К телефону не подходит, дома не живёт. Где он теперь?

– Всё равно полезем, – бодро сказал Гунн.

– Определённо, полезем. В институт Холода. А где остальные ребята?

– Будут тайно ждать около метро за корпусом.

Гунн и Казимир Иванович поравнялись с двумя пенсионерами, сидевшими на скамейке.

– Слыхал? – тревожно шепнул один пенсионер другому.

– Слыхал. Подозрительный старикашка. Одет как-то странно.

– И с мешком.

– Да.

– Баптист.

– Такие ребят и затягивают. Видел на прошлой неделе по телевизору?

– А как же. Купил мальчишке мороженое, а потом мальчишка и в школу перестал ходить.

– А этот… который хотел окна в институте сфотографировать… и забор…

– Ты про что, Макар Терентьевич?

– А ты про что, Василий Семёнович?

– Я про «Чёрные души».

– А я про «Ставку резидента» в трёх сериях.

– Яблоко от яблони недалеко падает.

Когда Макар Терентьевич и Василий Семёнович подняли головы и глянули вдоль бульвара, старика с мешком и мальчика с мороженым не было.

– Странно всё-таки.

– Н-да.

– О Криогенном корпусе говорили.

– Старик мальчика навёл на этот разговор.

– А мальчик наведёт его на корпус.

– По недомыслию, вполне возможно.

Пенсионеры, не сговариваясь, поднялись со скамейки и решительными шагами направились в сторону института Холода. Макар Терентьевич впереди, Василий Семёнович поотстал, он оглядывался, искал что-нибудь ещё подозрительное в двух или в трёх сериях.

Теперь мода – читатель сам должен додумывать книгу, а зритель додумывать фильм или пьесу. И читатели и зрители сидят на бульварах и додумывают.

…Пенсионеры разговаривали с Лазуркиным у входа в корпус. Тяжело дышали от возбуждения и оттого, что им удалось додумать. Василий Семёнович вытирал лицо и шею платком, а Макар Терентьевич обмахивался краем расстёгнутого пиджака.

– Испугали вы меня… – протянул Лазуркин. – Баптист, значит? Шпион, значит? В корпус, сказал, залезу?

Лазуркин неожиданно закатился громким смехом.

– Телезрители! – Он вытирал слёзы, хлопал себя по коленям. – Да известен мне этот старик. Очень даже хорошо. По играм специалист. От районо. Последнюю игру тут устроил, маршировал с ребятами. Плакат носил, чтобы я им двери открыл.

– Как знаешь, Лазуркин, – сказали пенсионеры. – Мы предупредили. Двери ты ему не открыл, он обманом залезет и украдёт академика. Не зря с мешком ходит.

И пенсионеры повернулись и пошли.

Обиделись.

– Мой взвод на доске Почета висит! – крикнул им вслед Лазуркин.

Он опять начал смеяться и хлопать себя по коленям. Бравый солдат. А тем временем за его спиной в корпус проскочили Казимир Иванович и ребята (сверхпроводимость!..): Гунн, девочка с косичками, концы которых были защёлкнуты пряжками, двое в летних шапках и, конечно, тот… с развязанными шнурками в ботинках. Он по-прежнему не сомневался, что физика ждёт его.

Казимир Иванович незаметно снял с доски связку запасных ключей.

Вот почему до сих пор его не могут запереть дома.

Связку ключей отдал Гунну. Гунн крепко зажал в руке: зазвенят – выдадут всех. И главное, чтобы не уронить.

А Лазуркин смеялся и хлопал себя по коленям: додумывать ничего не хотел.

Гунн шёл первым. В коридоре горели неяркие лампочки и было полутемно. За ним – остальные ребята. И, конечно, гуси на платье у девочки, они тоже шли, пробирались, вытянули шеи.

Последним пробирался Казимир Иванович с мешком.

– Назад, – вдруг прошептал Гунн. Но было уже поздно.

Гигантскими прыжками мчался человек, держа над головой большие шары – «Гелий». Шары помогали человеку так высоко подпрыгивать, и поэтому он единым духом перемахнул через ребят и Казимира Ивановича. Девочка с пряжками в косах тихонько взвизгнула от страха и присела. Мальчик, которого особенно ждала физика, быстро наклонился и опять безуспешно занялся шнурками. Летние шапки, даже от страха, закрыли глаза и ударились головами о стену. Возможно, это отомстила им тележка. Пришлось снять шапки и потереть головы руками. Зелёную и жёлтую.

Не успели ребята опомниться, как откуда-то из глубины донеслось низкое, тревожное гудение. В окнах задрожали стёкла, над дверями лабораторий замигали лампочки. Под потолком коридора прокатилась по подвесному рельсу металлическая люлька, наполненная дымящимися колбами с азотом. И вновь наступила тишина.

– Может, лучше завтра придём? – неуверенно сказала девочка. Она опять присела, только не взвизгнула.

– Нас заклеймят позором, – сказал Гунн. Он имел в виду остальные массы, которые ждали у станции метро.

– Да. Конечно, – поддержал его Казимир Иванович. – Всех заклеймят, и меня с вами.

– И меня, – сказал мальчик со шнурками.

– И тебя, – кивнул Казимир Иванович. – Раз всех.

– Да. Я как все. – Мальчик боялся, что о нём здесь случайно забудут.

Когда ребята прежде были в корпусе, он не выглядел таким устрашающим, может быть, потому, что это было днём и в корпусе не работали все лаборатории. А может быть, потому, что они были тогда более легкомысленными и безответственными, не вступили ещё в борьбу с самим Главным Криогеном. И колесо истории не поднялось ещё так высоко, как теперь, – на гору Науки!.. А ведь когда падаешь с горы, долго не знаешь, где верх, где низ.

Преодолев страх и сомнения и завязав в конце концов шнурки, двинулись вперёд. Они должны выполнить свой долг, и потом – с ними Казимир Иванович, который говорит, что они вовсе не трусливые, а просто менее храбрые сегодня, чем в прошлый раз. Приятно, когда называют менее храбрым, а не трусливым. Можно быть всё менее и менее храбрым, а трусливым – никогда. Значит, убегая неорганизованно, они тоже не были трусливыми, а – менее храбрыми.

За поворотом коридора возник яркий свет. Слышался гул тяжёлой машины. Ребята увидели, как поднимался и опускался большой сверкающий поршень, весь в проводах и медных трубках. Он сжимал газ гелий, превращал его в жидкость сверхнизкой температуры. «Крио» – холод, «ген» – творю. Лаборатория эта называлась Ожижительной.

На мостике, похожем на капитанский, стояли Громцев и Тамара Владимировна. Наблюдали за приборами. Сбоку от машины были светящиеся экраны, и на них вспыхивали изгибались красные змейки электрических разрядов. Внизу, за маленькой деревянной конторкой, сидела Марта Петровна и вписывала данные с приборов, которые ей диктовала Тамара Владимировна, в толстую клеёнчатую тетрадь.

– Прибавьте напряжение, Наташа.

– Где Ионов?

– Пошёл на вычислительный звонить.

– Николай, я уже ничего не соображаю, – сказала Пунченок. – У нас с кварцевой нитью вариант тридцать шестой или тридцать седьмой?

– Тридцать шестой.

– Часов до двух просидим.

– Наташа, вы прибавили напряжение?

– Да, Тамара Владимировна. – Наташа была в резиновом фартуке и в резиновых перчатках.

Ребята и Казимир Иванович прокрались мимо дверей Ожижительной и наткнулись на Ионова.

– А-а… вы ещё здесь? – рассеянно спросил Ионов.

– Мы… – Гунн оглянулся на Казимира Ивановича. – Да.

– Как здоровье? – обратился Ионов к Казимиру Ивановичу.

– Здоровье?.. Э-э… улучшается.

– Ну-ну. – Ионов дружелюбно похлопал Казимира Ивановича по плечу.

– Странно, – пробормотал Казимир Иванович. Ионов озадачил даже его.

А потом откуда-то из боковой двери на них наскочил Митя Нестеров.

– Привет!

– Привет! – ответили ребята.

И Митя тут же скрылся в другой боковой двери.

– Никто нам не удивляется, – сказала летняя шапка с жёлтым козырьком.

– Может, правда лучше завтра придём? – сказала летняя шапка с зелёным козырьком.

– Это теперь, когда мы совсем у цели! – воскликнул Гунн. Он всегда и всюду опаздывал. А сегодня он не опоздал и не хотел ни от чего отказываться. И потом, у него в руках ключи.

– И я шнурки завязал, – сказал мальчик со шнурками. – Почти завязал.

– Подождите. – Казимир Иванович приложил ладонь к уху, прислушался к голосам в Ожижительной.

– Просчитали? – спрашивал Громцев.

– Нет. Через полчаса будет готово, – отвечал Ионов.

– Главный Криоген у себя?

– Отдыхает.

За дверью послышались шаги. Казимир Иванович схватил мешок и побежал вверх по лестнице. Ребята – за ним. Гуси пощипывали девочку, чтобы не отставала. Они сегодня были менее храбрыми, чем в прошлый раз.