Текст книги "Плутониевая зона"

Автор книги: Михаил Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

29

На вторую встречу с Шутовым Ширяева шла в подавленном настроении. Но ее тяготил не предстоящий разговор. Она не могла избавиться от собственных сомнений. Перед отъездом Яков был как-то стеснен в чувствах, нерешителен, часто вспоминал о семье. Надежда на личное счастье оборачивалась дополнительной нервотрепкой.

Может быть, действительно остаться в зоне, как предлагает Шутов? Вычеркнуть из памяти арбатские переулки, Крутицкое подворье, Ленинские горы. Начать жизнь заново, с чистого листа. Судьба уж и так надломила хребет. Надо ли выпрямляться? Документы на выезд все еще не готовы. Но теперь Ольга засомневалась: стоит ли жаловаться Шутову на задержку и просить ускорить бюрократическую процедуру? Или молча принять все как неизбежное?

У Шутова, наоборот, было почти праздничное настроение. Вспоминая о наметившейся в Москве всеобщей борьбе с физиками-космополитами, Павел Анатольевич испытывал профессиональное удовлетворение, которое возникает у музыканта, вступающего в общую мелодию точно в такт, одновременно с едва заметным взмахом дирижерской палочки.

– Здравствуйте, Ольга Константиновна! – Шутов двинулся ей навстречу. – Очень, очень рад видеть вас снова. Должен сказать, что вы прекрасно выглядите. Честное слово, прекрасно.

– Спасибо, Павел Анатольевич. Я действительно немного отдохнула за эти дни.

– Очень приятно это слышать, – лицо Шутова светилось сразу всем спектром добрых чувств. – Ну а мы не сидели сложа руки: ордер на вашу однокомнатную квартиру готов. Как говорится – лежит в ожидании печати.

Шутов хлопнул в ладони и в радостном порыве потер их друг о друга: большое дело сделали. Но его отрепетированная за долгие годы улыбка не нашла должного отражения на лице собеседницы. Что-то не так. Жди сюрприза.

– Я вам искренне благодарна, Павел Анатольевич, – довольно сухо отреагировала Ширяева, – я никогда не забуду, что в вашем лице я нашла не просто человека, сочувствующего по долгу службы, но и настоящего, бескорыстного друга.

Павел Анатольевич скромно, по-актерски наклонил голову в ожидании окончания длинного благодарственного предложения, чтобы тут же сказать приготовленное: «Ну что вы, что вы!» – и тепло пожать руку Ширяевой.

– Но я – увы! – вынуждена отказаться. И от квартиры, и от трудового договора.

– Что ж так? – мгновенно вспыхнул Шутов.

– Я, к сожалению, вынуждена покинуть этот… гостеприимный город.

– В чем же причина, позвольте спросить? Ширяева глубоко, искусственно вздохнула:

– Павел Анатольевич, у меня в Москве остался в живых единственный родственник. Моя двоюродная тетя. Она ужасно болеет. И никто, кроме меня, ей не поможет.

– Как это – никто?! – активно завозражал Шутов. – А мы? Мы поможем. Какая болезнь? Адрес? Напишите заявление на мое имя. Мы все устроим.

Павел Анатольевич немного горячился и сбивался с запланированного тона.

– Нет, нет. Не уговаривайте меня, Павел Анатольевич. Тут необходимо мое личное присутствие. Внимание, уход и все такое… Вы же понимаете?

Вежливое лицемерие с обеих сторон продолжалось еще несколько минут. Собеседники топтались на месте. Первым шаг в сторону пришлось сделать Шутову.

– Ольга Константиновна, милая вы моя, – расстроенно поведал он, – вы же знаете, что выезд из нашей засекреченной зоны крайне ограничен. Практически – запрещен.

– Но ведь я освобожденная? – удивилась Ширяева.

– Да, да. Конечно… Но… Это между нами, конфиденциально. У нас есть строгое указание: предоставлять таким, как вы, работу по специальности здесь. На месте. С заключением добровольного трудового договора на несколько лет.

– Я не совсем вас понимаю, Павел Анатольевич, – Ширяева теперь упорно пыталась перейти на сухой официальный тон. – Я свободна в своем выборе или нет?

– Как бы это сказать точнее, чтобы не исказить истинный смысл, – Шутов, прогуливаясь, зашел за спину сидящей перед ним женщины. – И да, и нет. Вы уже не заключенная. Вы освобождены из лагерной зоны. Вы теперь перешли в статус вольнонаемной. Но с проживанием на территории общей зоны.

Шутов сделал рукой круговой жест, олицетворяющий невидимую зону.

Ширяева молчала с мрачным и решительным видом, готовая к взрыву.

– К тому же… буду с вами откровенен до конца… Мы имеем на вас определенные виды…

– Какие виды? – Ольга не могла уже сдерживать накипающего раздражения, и оттого вопрос получился резким, как выпад.

Павел Анатольевич не стал отвечать сразу. Он прошелся несколько раз по кабинету, глядя себе под ноги, как будто собираясь с мыслями перед решением важной задачи.

– Ольга Константиновна, я буду с вами предельно откровенен. Хотя, честно говоря, мне это нелегко дается. В данный момент.

– Будьте уж так любезны. Сделайте одолжение.

– Мы прекрасно знаем, – продолжал Шутов спокойным, ровным голосом, не обращая внимания на ее вспышку, – в каком нелегком положении вы сейчас находитесь

– Да? В каком же?

– Ну, вы и сами прекрасно знаете. Конечно, четыре месяца – срок еще невелик. Но ведь что-то надо предпринимать уже сейчас.

Ольга мгновенно остыла от своего нарастающего гнева: «Всё знают! Всё».

– А мы хотим вам помочь, – продолжал скрипеть шагами Шутов. – И поможем, поверьте мне. Поможем обрести здесь, в нашем прекрасном городе, законную порядочную семью. У нас есть уже на примете несколько вполне подходящих людей. И по возрасту… и-и… по образованию… и…

– Что вы говорите? Какая предусмотрительность!

– Но мы надеемся, – Шутов не обращал никакого внимания на ее язвительность, – что и вы нам поможете кое в чем.

– Ив чем же, Павел Анатольевич?

– О, это совсем не тягостное бремя. Можно сказать, сущие пустяки.

Шутов сделал паузу. Собрался.

– Нам известно, что в последнее время вы часто встречались с нашими ведущими учеными. И командированными в том числе. Ну, на их литературных посиделках, диспутах об искусстве, архитектуре… И тэ дэ и тэ пэ…

«Вот сволочи! – мелькнуло у Ольги в голове. – Ну-ну, пусть расскажет все, что знает».

– Вы поддерживаете с ними дружеские отношения. И это прекрасно. Да, прекрасно, заверяю вас. Им нужны иногда для равновесия в жизни непроизводственные контакты. И с женщинами особенно. Тем более с такими… тонкими и изысканными, как вы… Это их, как бы это сказать… смягчает, снимает нервное напряжение. Скрадывает вынужденное длительное одиночество. Мы ведь, в конце концов, отвечаем головой за их жизнь, необходимую в данный момент нашей Родине. И нам небезынтересен их досуг, мысли, настроение. Понимаете? Мы их обязаны оберегать от всяких случайностей, а значит, должны знать о них все. Для их же безопасности. Поэтому было бы неплохо, чтобы вы, продолжая с ними встречаться, теперь уже как совершенно свободный человек, делились и с нами своими впечатлениями об этих встречах. Ну и так далее…

Как большие артисты перед театральной публикой, Шутов постепенно в процессе монолога входил в роль. И оттого слова его приобретали выстраданную убедительность.

– Как же вы все это представляете в действительности? – поинтересовалась Ширяева.

– А очень просто. Никаких специальных заданий мы вам давать не собираемся. Боже упаси! Просто вы сами периодически, когда у вас выдается свободная минутка, заходите по-дружески ко мне в кабинет… Нет, лучше кто-нибудь заходит к вам домой, в новую квартиру… И вы беседуете с ним полчасика, за чашечкой чая. Вот, собственно, и все.

– Как же вы, Павел Анатольевич, можете доверять мне, если я была осуждена за антисоветскую агитацию? Вам же известна моя статья?

– Вот и хорошо! – подхватил Шутов. – Очень хорошо. Они – это самое главное – будут больше доверять вам как пострадавшей. С вами они будут более искренни и откровенны. И это очень важно. Партия учит нас судить о людях не только по их делам. Но и по словам, мыслям, общему настрою.

Ширяеву тяготил этот разговор. К тому же с каждой минутой ее все сильнее поташнивало.

– Хорошо, Павел Анатольевич. Я все тщательно обдумаю.

Ей хотелось поскорее прекратить беседу и выйти на свежий воздух.

– Подумайте, – согласился Шутов, – конечно, подумайте. Хотя времени у вас в запасе не так уж много.

Он подозвал ее к столу и попросил подписать расписку о неразглашении предмета разговора. Попрощался вежливо, как и встретил:

– До свидания, Ольга Константиновна. Заходите. Я всегда буду рад вас видеть.

Ольга зашла за угол здания, и ее обильно вырвало чем-то белесым и кислым.

Шутов вызвал ее снова через две недели. Потом еще раз. Тон беседы становился все жестче. Ольга категорически отказалась от сотрудничества.

– Как знаете, – произнес Шутов в последний раз с некоторой угрозой. И проводил до самой двери.

Из воспоминаний O.K. Ширяевой, опубликованных в 1998 году («История советского атомного проекта». Выпуск 1):

«Приехал Зельдович. Решили пройтись по лесу. Неожиданно увидели ярко светящийся гнилой пень. Зрелище потрясающее, маленькое северное сияние. Я брала щепки в руки, и сквозь пальцы сыпались искры. Несколько светящихся кусочков я положила в карман плаща…

Через два дня меня арестовали. Когда, сидя в тюрьме, я вытащила из кармана кусочки гнилого пня, они уже не светились…

Далее наступила более страшная страница моей жизни. Но это было потом. Позже я узнала, что через некоторое время после моего этапирования на Колыму любимую дочь Шутова, красавицу-девушку с длинной золотой косой, убило молнией…».

30

25 сентября 1949 года в газете «Правда» было опубликовано «Сообщение ТАСС в связи с заявлением президента США Трумэна о проведении в СССР атомного взрыва».

«…В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов, – строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог – которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза. Что же касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В.М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета давно уже не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия, и он имеет в своем распоряжении это оружие…».

Текст сообщения был уклончивым и путаным. Из него так и не следовало, например, что 29 августа в СССР было испытано атомное оружие.

Однако в плутониевой зоне заговорили об этом задолго до сообщения ТАСС, почти сразу после испытания. Более того, назывались те работники комбината, которые якобы уже представлены или вот-вот будут представлены к самым высоким наградам: званию Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Это был: Царевский, Славский и Музруков (повторно).

В цехах и лабораториях заводов начали готовить списки кандидатов на награждение и премирование.

Ждали приезда для поздравительных целей самого Берия.

Он приехал 20 октября 1949 года для раздачи улыбок, рукопожатий и поздравлений.

Музруков, Славский, сопровождавшие Берия, знакомили его с лучшими производственниками, представленными к награждению орденами и присвоению званий лауреатов Сталинской премии. Берия тепло здоровался с лаборантами и рабочими, дружески беседовал, благодарил от имени правительства за добросовестный и почетный труд.

Шутов тоже не избежал предполагаемых наград. В последний момент он успел вскочить на подножку уходящего наградного поезда. В июне 1949 года, чувствуя близкий конец первого этапа атомной эпохи, он затеял срочную инвентаризацию архива секретных документов. В результате было обнаружено грубейшее нарушение режима: подозрительная пропажа нескольких секретных документов. Два офицера из службы Шутова были арестованы по подозрению «в расхлябанности и содействии». Это пошло в положительный зачет Шутову. К тому же за три прошедших года не было зарегистрировано ни одного случая утечки секретной информации из плутониевой зоны. Советская режимная служба оказалась на голову выше американской. Шутов гордился этим. И его включили в список награждаемых орденом Трудового Красного Знамени.

Берия выступал на заводах с краткими речами, радужно рисуя перспективы улучшения условий труда и быта. Во время этих бесед некоторые отчаянные головы пробовали жаловаться Берия на неустроенность быта, плохое снабжение продуктами питания и промтоварами.

Берия даже поощрял их. Сам громко возмущался равнодушием руководства комбината к насущным нуждам трудящихся. Свой демократически-либеральный нрав «чуткого» человека и дальновидность «мудрого» руководителя Берия решил закрепить на глазах у всей плутониевой зоны, демонстративно проведя – здесь же и немедленно – выездное заседание Специального комитета по затронутому вопросу.

На заседание были приглашены все потенциально виновные «в упущениях и преступном равнодушии». Помимо Музрукова и Славского, присутствовали: секретарь обкома ВКП(б) Белобородое, начальник политотдела комбината Морковин, заместитель директора по рабочему снабжению зоны Смирнов, начальник конторы торгпита Ро-зенталь, помощник Музрукова по быту Овчинников, начальник медсанчасти Мойсейцев и другие руководящие работники.

С вступительным словом «0 жалобах на недостатки в торговле, медицинском и культурно-бытовом обслуживании рабочих и служащих комбината № 817» к собравшимся обратился Берия. Он метал громы и молнии, гневно возмущался, кипел благородным негодованием. Конечно, ни слова – о действительных причинах. Не мог же Лаврентий Павлович говорить о том, что обнищание и разруха, вызванные войной, усугубляются фантастическими затратами всех свободных средств на создание ядерного щита?

«Протокол № 86 заседания

Специального комитета

Комбинат № 817

Строго секретно

(Особая папка)

22 октября 1949 г.

…1. Поручить т. т. Костыгову, Музрукову, Царевскому, Честных и Паничкину в 5-дневный срок проверить имеющиеся сигналы о фактах неудовлетворительного состояния торговли, медицинского и культурно-бытового обслуживания рабочих и служащих комбината № 817 и строительства, принять в оперативном порядке меры по устранению недостатков и привлечению виновных в этих недостатках к ответственности.

Предложения о мерах по решительному улучшению торговли и культурно-бытового обслуживания рабочих и служащих комбината и мерах укрепления руководства этими участками представить в Совет Министров Союза ССР в 7-дневный срок.

2. Обязать Первое главное управление… в месячный срок вновь проверить состояние торговли и культурно-бытового обслуживания рабочих и служащих комбината и о результатах доложить.

Председатель Специального комитета

при Совете Министров СССР Л. Берия».

Сдвиг произошел. По статье «соцкультбыт» финансирование резко возросло.

Так или иначе, благодаря «чуткому» вниманию Берия к нуждам трудящихся плутониевая зона начала прихорашиваться, превратившись через десять лет в образцово-показательный город сияющего социализма. Недаром первое время (до 1953 года) главный проспект города носил почетное имя Берия. Люди, живущие в плутониевой зоне, и сейчас гордятся красотой своего закрытого города Озерска (Че-лябинска-40), называя его жемчужиной Южного Урала, а некоторые – даже Городом Солнца.

Во время пышного празднования 40-летия комбината в 1988 году мужской хор в одинаковых голубых костюмах на сцене Дома Культуры торжественно исполнил на слова местного поэта Померанцева оду любимому городу:

Где раньше ветвистые сосны шумели, Да ветер гулял над просторами вод, И горы Уральские в далях синели – Прекрасный соцгород построил народ.

Проспекты и парки, сады и аллеи, Встают силуэты высотных домов. Он стал нам дороже, он стал нам милее, Родней и прекрасней других городов.

И ни слова в песне о многотысячных жертвах.

31

Никто из воронежской троицы в число награжденных не попал. Впрочем, в наградных списках вообще было очень мало простых рабочих и инженеров. Сталин держал свое слово, данное Курчатову в конце 1945 года: отблагодарить передовых ученых и конструкторов. Их действительно отблагодарили щедро. Денежные премии были огромными по тем временам, на всю оставшуюся жизнь.

Лидия в ноябре 1949 года написала Невольскому короткую записку со словами в самом конце: «Да! Да! Да!».

Через два месяца она получила официальный документ о переводе ее в НИИ-9 на должность младшего научного сотрудника.

Отъезд отмечали в том же комсомольском общежитии скромно и почему-то грустно. Варвара была рада за старшую подругу и несколько раз подряд желала ей большого семейного счастья. Татьяна и Андрей больше молчали.

Решили до отъезда сходить на свидание к Кузнецову, который отбывал срок здесь же в зоне…

Николай Михайлович выглядел осунувшимся, но вел себя при встрече бодро. Даже спел, хотя и без особого выражения, новую частушку про аэроплан. Прощался шумно, долго, со смешочками. Но в самый последний момент как-то по-стариковски всплакнул. Обняв Лидию, прошептал на прощанье: «Благослови тебя Господь!».

Лидия торопилась за счастьем. Когда же совсем уж собралась выезжать и подала заявление в отдел кадров, вдруг почувствовала себя неважно. Сходила в медсанчасть на всякий случай. Гуськова, ознакомившись с фиксированными дозами облучения Лидии, которые оказались весьма незначительными и не могли представлять серьезную опасность для здоровья, высказала неофициальное гипотетическое предположение о влиянии на самочувствие Лидии внутреннего облучения плутонием. Об этом влиянии тогда не было ничего толком известно. Да никто этот фактор и не учитывал, и официально никак не регистрировал. Диагноз Гуськова так и не поставила, но рекомендовала обследоваться в Москве в Институте биофизики и при необходимости встать на постоянный учет.

Лидия не успела увидеть плутониевую зону в разукрашенном виде: уехала в 1950 году. Жизнь со старомодным профессором можно было бы считать вполне счастливой, если б не постоянное недомогание Лидии, название которого врачи никак не могли определить при ее отъезде. Через три года она успешно защитила в НИИ-9 кандидатскую диссертацию.

В Институте биофизики состояла на учете, периодически обследовалась.

За эти годы радиационная медицина добилась некоторых успехов, особенно в оценке внутреннего облучения.

Были разработаны методики определения радионуклидов в биосубстратах. Получили подтверждение предположения врачей из медсанотдела № 71 о высокой агрессивности трития и ужасной токсичности плутония. Первым врачом, заподозрившим внутреннее облучение плутонием у работников объекта «В», был врач-рентгенолог А.А. Мишачев.

Позже стали известны сравнительные данные о содержании плутония в организмах у людей, проживающих в европейских странах и в плутониевой зоне. Превышение оказалось разительным: в 50 раз!

Еще страшнее была картина внутреннего поражения у тех, кто в 1949-51 годах работал непосредственно на объектах «Б» и «В».

Дозиметрические обследования рабочих мест, проведенные на этих объектах, показали, что концентрация плутония в воздухе превышала предельно допустимые официальные нормы в сотни тысяч раз.

Плутоний, попав в легкие, остается там навсегда. Его невозможно вывести из организма. Он облучает человека изнутри постоянно, из года в год, накапливая интегральную дозу облучения. В конце концов человеческие легкие не выдерживают.

Медицинский термин для такого занесенного внутрь плутония – инкорпорированный плутоний. Определились и с названием болезни: плутониевый пневмосклероз. Бытовое название – радиоактивный рак легких.

Медики МСО-71 первыми увидели крупным планом последствия плутониевого аврала.

Для женщин-врачей, лаборантов, нянечек, для всего обслуживающего персонала медсанчасти все больные ХЛБ (хронической лучевой болезнью) были родными братьями и сестрами, которым они практически ничем не могли помочь. Разве что профилактическими осмотрами и настойчивыми рекомендациями руководству объектов о выводе больных из опасных условий работы в более чистые. Первой, в 1953 году, в возрасте 30 лет умерла от плутониевого пневмосклеро-за инженер объекта «В» Громова. Лидия умерла в 1956 году.

Татьяна с Андреем избежали катастрофической участи. Уехали из Озерска уже после ухода на пенсию в конце 70-х годов. Уехали доживать в деревню, в Смоленскую область.

Варвара оказалась долгожителем зоны. Она продолжала работать лаборантом на объекте «Б» и после оформления пенсии, почти до самой перестройки.

Вернулась в Москву, в маленькую однокомнатную квартирку, доставшуюся ей после смерти тетки, в одном из Крутицких переулков. Ходит сейчас с палочкой. Отваживается раз в неделю ездить на рынок за дешевыми овощами. В метро и автобусе пожилые люди уступают ей место, видя ее трясущиеся руки. Читать уже не позволяют глаза. Но любимого Лотарева иногда вспоминает на память.

С Кузнецовым Варвара давно потеряла связь. Пока он был в заключении, встречались, хоть и не очень часто. Николай Михайлович трудился и вел себя добросовестно, даже примерно, надеясь на досрочное освобождение. В душе мечтал о возвращении в свою забитую когда-то давно маленькую комнатушку в московской коммунальной квартире. Предполагал, конечно, что ее давно освоили многодетные соседи, но все-таки надеялся. Николай Михайлович не знал, что выселение из плутониевой зоны бывших заключенных невозможно. Зэков оберегали в зоне от малейших контактов с государственными атомными секретами. Их никогда не использовали, например, на аварийных работах внутри производственных зданий, даже когда сложная радиационная обстановка насущно требовала поочередного использования большого количества людей.

Солдат привлекали – они иногда переоблучались. Но заболевание секретной лучевой болезнью какого-нибудь зэка считалось крайне нежелательным.

Впрочем, режим секретности уравнял судьбу многих солдат-репатриантов (т. е. подлежащих увольнению) и освобождаемых заключенных. И тех, и других нежелательно было отпускать на вольную волю во избежание безалаберного и бесконтрольного разглашения ими государственных атомных секретов.

Выход из этого щекотливого положения был найден Специальным комитетом как раз накануне ареста Кузнецова.

«Протокол № 77 заседания Специального комитета

при Совете Министров СССР

г. Москва, Кремль

23 мая 1949 года

Строго секретно

(Особая папка)

…V. О мероприятиях по усилению режима на объектах № 817, 813, 814 и 550

Поручить Абакумову [глава МГБ – MS.] (созыв), Круглову [глава МВД – М.Г.]… в 5-ти дневный срок переработать представленный по данному вопросу проект в следующем направлении:

1. Для обеспечения сохранения секретности основных строек Первого главного управления считать целесообразным вывезти бывших заключенных, солдат-репатриантов и спецпоселенцев… со строительства комбината № 817, КБ-11 и заводов № 813 и № 814 [заводы по разделению изотопов урана. – М.Г.] в Дальстрой МВД СССР для работы в Дальстрое в качестве вольнонаемных, заключив с ними договора (трудовые соглашения) сроком на два-три года.

2. Обязать МВД СССР обеспечить в Дальстрое для указанных категорий заключенных, репатриантов и спецпоселенцев нормальные условия работы и бытового обслуживания, существующие для других вольнонаемных работников Дальстроя, но поселить их компактно, исключив возможность общения с другими контингентами людей, работающих на предприятиях Дальстроя.

3. От каждого бывшего заключенного-репатрианта и спецпоселенца, переводимого в Дальстрой, взять подписку об ответственности по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, составляющих государственную тайну»…

Председатель Специального комитета

при Совете Министров СССР Л. Берия».

В соответствии с этим решением освобожденные заключенные, солдаты-репатрианты и спецпоселенцы начиная с 1949 года вывозились из плутониевой зоны на свободное поселение в Магаданскую область. Сначала на 2–3 года. Потом – по продлении трудового соглашения. А еще позже – на всю жизнь.

Варвара изредка переписывалась с Кузнецовым. Но в 1979 году он перестал отвечать на ее письма: наверное, умер.

Легендарный врач плутониевой зоны Ангелина Гуськова – ныне академик, работает в Москве в Институте биофизики. Изредка ее можно видеть – седую и гордую – на семинарах по истории советского атомного проекта, которые ежемесячно проводятся в Институте истории техники и естествознания РАН.

Через сердце и руки этой женщины за минувшие 50 лет прошли смертельно облученные жертвы нашей атомной индустрии.

Что касается реки Течи, то в нее уже давно не сбрасываются растворы, содержащие радионуклиды. Однако в илистом дне и сейчас содержится много сравнительно долгоживущих нуклидов, стронция и цезия. Содержание их за счет распада уменьшилось всего в два раза.

К 1960 году жители 19 наиболее загрязненных пунктов были отселены в отдаленные от реки местности.

В качестве еще одной защитной меры часть поймы была огорожена колючей проволокой, чтобы оставшиеся жители не могли использовать воду из реки для хозяйственных целей. Драма обитателей реки продолжается долгие десятилетия. К 2000 году остались еще не переселенными четыре населенных пункта (8 тыс. чел.) в Челябинской области и пятнадцать (14 тыс. чел.) – в Курганской области.

Денег у правительства совсем нет. Да и у миллиардеров-олигархов, владеющих газом и нефтью, скупающих утопающие в зелени виллы на берегах теплых морей, тоже не хватает спонсорских средств для помощи неизвестным жителям Урала. Глядя на демократический профиль нынешнего российского государства, в котором имена Сохиной и Гуськовой менее рельефны, чем Алсу или Земфиры, Ванников, наверное, произнес бы свою любимую фразу: «И-иех, ребята!».

Забыл про Ширяеву. Ольга Константиновна жива. Проживает в Москве. В последние годы увлеклась сочинением басен, где действующими лицами являются наши общеизвестные политические лидеры. Очень хочет, чтобы кто-то помог издать эти басни, хотя бы очень маленьким тиражом.