Текст книги "Плутониевая зона"

Автор книги: Михаил Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Грабовский М.П
Плутониевая зона

1

6 августа 1945 года.

Внезапно над Хиросимой вспыхнуло солнце поразительной яркости. Люди, случайно смотревшие в этот момент в сторону вспышки, ослепли. Потом на город распространилось жгущее тепло. Первыми приняли на себя этот жар летающие над городом птицы, мгновенно превратившись в безразмерные темные точки. Затем горячий воздух опустился на крыши домов, расплавил черепицу и кристаллы кварца в гранитных плитах. Телефонные столбы превратились в сгоревшие спички. Тысячи людей на улицах, близких к эпицентру взрыва, оставили на стенах домов и тротуарах свои тени-силуэты. У тех, кто находился подальше, сначала вспыхнула одежда. Через долю секунды вздулись руки, лица, животы. Лоскуты кожи сползали вниз, как резиновые лепестки невиданных цветов. Через несколько секунд до людей донесся грохот. Пришла воздушная волна со скоростью 800 километров в час. В радиусе четырех километров все жилые постройки исчезли в кучах дымящегося мусора.

Город превратился в руины с тысячами пламенеющих языков.

Через 16 часов после взрыва президент США Трумэн объявил на весь мир об атомном чудо-оружии.

Листовки с фотографиями разрушенной Хиросимы посыпались на японские города.

«Японскому народу!

Америка призывает Вас прочитать эту листовку как можно внимательнее!

Мы располагаем самым разрушительным из всех когда-либо созданных человеком взрывчатых веществ… Мы только что начали применять это оружие на территории вашей страны.

Если вы еще продолжаете в этом сомневаться, поинтересуйтесь, что стало с Хиросимой после того, как на нее упала одна-единственная атомная бомба… Незамедлительно примите меры к прекращению военного сопротивления. В противном случае мы полны решимости использовать эту бомбу… для быстрого завершения войны. Немедленно покидайте ваши города!».

Немедленной капитуляции Японии не последовало.

9 августа в 10 часов утра американский самолет-разведчик сбросил над городом Нагасаки тысячи листовок, в которых было написано всего два слова: «Час пробил!».

Примерно через час обитель легендарной мадам Баттерфляй, отчаянно любившей американского офицера, была навечно помечена клеймом ядерной смерти. В тот же день Трумэн по радио поделился со всей планетой переполнявшими его чувствами: «…Мы благодарим Бога за то, что бомба появилась у нас, а не у наших противников, и мы молим о том, чтобы Он указал нам, как использовать ее по Его воле и для достижения Его цели…».

Сталин не был противником Трумэна по военной коалиции, но он понял, что бомбы, сброшенные на японские города, показавшие, по словам Трумэна, всему миру величие Америки, были грозным предупреждением и ему.

Он был страшно расстроен тем, что какие-то две атомные бомбы неожиданно могут принизить его личную роль – великого полководца-победителя и мирового законодателя. Рушилась его тайная мечта о распространении социалистической революции на всю континентальную Европу. Мечта эта казалась ему вполне осязаемой и реальной ввиду явного превосходства сухопутных войск на континенте и наличия плацдарма в оккупированных странах. И вот теперь – мечты вдребезги! Ситуация кардинально изменилась.

Несмотря на подавленное состояние духа, Сталин действовал в эти дни ответственно и решительно.

Уже на следующий день после бомбардировки Хиросимы он подписал приказ о наступлении Советской армии на Дальнем Востоке, пренебрежительно проигнорировав доклад маршала Василевского о том, что войска будут готовы к началу операции только во второй половине августа. Ждать нельзя было ни одного дня!

10 августа Сталин вплотную занялся атомной проблемой. Распорядился представить ему технический отчет об атомных бомбардировках и предполагаемую эскизную конструкцию самой бомбы.

Отчет Сталин прочитал бегло, обратив внимание только на конечный показатель: количество жертв – пятая часть от миллиона! Разом, мгновенно! Это впечатляло: быстро и эффективно. Что же касалось самой конструкции, то он без постороннего разъяснения-никак не мог уразуметь, почему точно такую же бомбу нельзя изготовить в срочном порядке на одном из наших оборонных заводов. Раздражение и недоверие к ученым болтунам во главе с Курчатовым нарастало у Сталина по ходу доверительного собеседования с Берия по атомному вопросу:

– Что скажешь, Лаврентий? Все козыри дали этим засранцам в руки. Все необходимые средства, людей, оборудование. Что еще надо?

Но Берия продолжал упорно молчать, то поправляя пенсне, то делая судорожное движение рукой к внутреннему карману, где был приготовлен список потенциальных дублеров научных руководителей атомного проекта.

– А все потому, – продолжал Сталин убежденно, – что плохо контролировали. Доверились… и вот сидим теперь в дерьме… Какую-то урановую бомбу не могли сделать вовремя.

Сталин мягко прошелся по кабинету. Закурил трубку и успокоился.

– Собери их всех. Через два дня. Курчатова и Первухина в первую очередь.

Потом добавил:

– Ванникова тоже пригласи. Надо все обсудить и подготовить постановление ГКО.

Совещание состоялось 13 августа.

Курчатов тщательно готовился к нему, понимая, что оно будет носить отнюдь не столь благодушно-покровительственный характер, как его первая встреча со Сталиным в 1943 году.

Тогда Сталин почти ничего и не спрашивал о сути проблемы. Сам мудро вещал о значении социалистической науки на нынешнем историческом этапе. Теперь же ему, Курчатову, придется отчитываться за конечную безрезультатность прошедших лет. И конечно же, объяснять собравшимся и, прежде всего, лично Сталину принцип действия и поражающие факторы атомного оружия.

Если первая фаза совещания пройдет благополучно и гнев вождя не завершится наказанием или отстранением от научного руководства, необходимо будет кратко доложить о срочных мерах, которые могут ликвидировать отставание от США в ближайшие два-три года.

Все вызванные на совещание собрались в приемной и почти не разговаривали друг с другом. Угрюмо молчали, думая каждый о своем. Наконец, пригласили.

Насупленное лицо Сталина и резкость в движениях и жестах не сулили собравшимся ничего хорошего. Благожелательной беседы не предвиделось.

Пока шла деловая «пристрелка», Игорь Васильевич мучительно корректировал в мыслях технические детали подготовленного накануне ночью отчета.

Вся сложность заключалась в том, как простыми, обыденными словами изложить техническую и научную суть проблемы. Учитывая невысокий естественнонаучный уровень вождя, сделать это было чрезвычайно трудно. Как объяснить Сталину суть цепного деления урана-235 или плутония?

Как представить технические проблемы разделения изотопов урана, избегая по возможности самого слова «изотоп», смысл которого Сталину, по-видимому, совершенно недоступен?

Говорить надо четко и ясно. И, как неоднократно советовал Курчатову Первухин, предельно кратко. Сталин не любил многословия на совещаниях. Но не из-за недостатка времени. Просто он плохо воспринимал длинные логические рассуждения. Уставал от них, забывал исходные базовые аргументы, а потому и плохо понимал необходимость конечных итогов и выводов.

Но опасения Курчатова были напрасны: технического доклада не потребовалось. После краткого сообщения Первухина о результатах атомной бомбардировки японских городов Сталин пригласил Курчатова (остальные потянулись за ними, чуть поотстав) к отдельному журнальному столику, на котором под прикрытием синей ткани был разложен эскизный чертеж атомной бомбы, выполненный в крупном масштабе по описаниям Клауса Фукса. Вероятно, Сталин предварительно знакомился с чертежом и консультировался с кем-то, потому что некоторые детали конструкции он называл совершенно точно. В первый момент это производило впечатление всеобъемлющих знаний Сталина. Однако вопросы, обращенные к Курчатову, были просты и наивны. Сталин никак не мог понять, в чем же особая сложность бомбы.

Курчатов мягко, кратко и доступно попытался объяснить Сталину, что главная сложность – не в конструкции самой бомбы, а в ее начинке.

– Вот в этих заштрихованных мелкой сеткой полусферах, – произнес Курчатов. – Их надо изготовить из специальных материалов. Или из урана-235, или из плутония-239.

Более всего Сталина раздражали цифры, произносимые после названия химических элементов. При своей прекрасной памяти на лица и фамилии, особенно тех, которых надлежало расстрелять в ближайшее время, он никак не мог запомнить эти цифры.

– Ну и в чем же проблема? – резко спросил Сталин, повернув голову и глядя прямо в глаза ученому. Белки у Сталина отливали розовым. В этот миг Курчатову стало страшно. Он с усилием взял себя в руки.

– Проблема в том, товарищ Сталин, что этих материалов в чистом виде не существует в природе.

Сталин удивленно поднял брови.

– Откуда же они взялись у американцев?

Курчатов оторопел. Пауза затянулась. Наконец, он выбросил из головы подготовленные ночью фразы и разразился полнейшим экспромтом:

– Их можно получить только искусственными путями. И все эти пути очень сложны и не изучены наукой досконально.

Сталин молчал и этим подстегнул Курчатова на сбивчивую торопливость:

– Это требует огромных материальных затрат. Строительства нескольких грандиозных заводов. Освоения новых производственных технологий. Требуется увеличить в десятки раз добычу урановой руды. Развернуть новые конструкторские бюро и специальные НИИ. Нужен единый управляющий центр – атомный комиссариат. Товарищ Сталин, нужна грандиозная перестройка всей промышленности…

Курчатов облегченно выдохнул, поскольку успел сказать главное.

Сталин смотрел на него, расширив глаза от глубокого удивления. И только на словах «всей промышленности» прервал его невозмутимым вопросом:

– А почему же вы, товарищ Курчатов, не потребовали у нас вовремя всего того, что нужно было для максимального ускорения работ?

Игорь Васильевич ждал этого вопроса. И все равно он застал его врасплох.

– Столько городов разрушено, товарищ Сталин. Столько людей погибло. Вся страна – на голодном пайке. Всего не хватает…

Такой ответ разъярил Сталина еще больше.

– Дитя не плачет – мать не разумеет, что ему нужно. А в результате?

И вдруг Сталин совершенно успокоился и четко произнес:

– Просите все что угодно. Отказа не будет!

Сталин дал присутствующим пять дней для подготовки постановления ГКО, которое разом решило бы все организационные вопросы. В заключение произнес фразу для истории:

– Создание атомной бомбы – государственная задача № 1.

Ответом было благоговейное молчание, поскольку все понимали: только сейчас, в самом конце совещания, Сталин произнесет то, что он единолично уже решил в предыдущие дни.

– А отвечать за решение этой задачи будет лично товарищ Берия, – и, после короткой паузы, повернувшись в противоположную сторону, – и товарищ Ванников вместе с Курчатовым.

И тихо закончил:

– Я думаю, все присутствующие понимают важность поставленной задачи.

Совещание ГКО под председательством Сталина состоялось 20 августа 1945 года.

2

«Постановление ГОКО № 9887 сс/оп[1]1
  ГОКО – Государственный комитет обороны, некоторое время функционировавший и после окончания войны. Чаще использовалась аббревиатура ГКО.
  СС/ОП – высший гриф секретности служебного документа в СССР: «совершенно секретно, особая папка».


[Закрыть]

О Специальном комитете при ГОКО

г. Москва, Кремль

20 августа 1945 г.

строго секретно

(Особая папка)

Государственный Комитет Обороны ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Образовать при ГОКО Специальный комитет в составе:

1. Берия Л.П. (председатель). 2. Маленков Г.М. 3. Вознесенский Н.А. 4. Ванников Б.Л. 5. Завенягин А.П. 6. Курчатов И.В. 7. Капица П.Л. 8. Махнев В.А. 9. Первухин М.Г.

2. Возложить на Специальный комитет при ГОКО руководство всеми работами по исследованию внутриатомной энергии урана… а также строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы…

4. Для непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями… организовать при СНК СССР Главное управление – «Первое главное управление»… подчинив его Специальному комитету при ГОКО…

10. Утвердить начальником Первого главного управления при СНК СССР и заместителем председателя Специального комитета… т. Ванникова Б.Л. с освобождением его от обязанностей народного комиссара боеприпасов…

11…. Никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГОКО не имеют права вмешиваться в административно-хозяйственную и оперативную деятельность Первого главного управления, его предприятий и учреждений или требовать справок о его работе или работах, выполняемых по заказам Первого главного управления. Вся отчетность по указанным работам направляется только Специальному комитету при ГОКО.

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».

На этом же заседании по предложению Сталина Берия был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел. Однако за ним оставили руководство всей разведывательной работой «по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах».

Этим постановлением Специальный комитет (СК) был наделен никем и ничем не ограниченными полномочиями. СК фактически был поставлен над правительством (Совнаркомом) и над главными партийными органами (ЦК, Политбюро). Он подчинялся только одному человеку в СССР – Сталину. Этим подчеркивалось и подтверждалось устное заявление Сталина: «Создание атомной бомбы – государственная задача № 1».

Контроль за выполнением этой задачи доверялся Берия, а руководство всеми организационными, проектными, строительными и оперативными вопросами по созданию первой атомной бомбы возлагалось на Героя Социалистического Труда Бориса Львовича Ванникова.

Именно ему, награжденному многочисленными орденами, сидевшему дважды в тюрьме накануне войны и подорвавшему свое здоровье во время войны, пользующемуся особым доверием Сталина за организационный талант и решительную хватку, – именно ему было поручено руководство работами по созданию в СССР новой, всемогущей атомной отрасли промышленности. Борис Львович стал, по существу, первым атомным министром СССР (начальником ПГУ), ему поручалось строительство первых атомных объектов. Через полтора месяца Ванникову удалось сформировать атомный штаб отрасли в составе 406 сотрудников, разместившийся временно в здании НКВД по улице Ново-Рязанская, 8а, недалеко от Казанского вокзала. Ванникову, согласно вышеприведенному постановлению (п. 3), пришлось возглавить также Технический Совет, предназначенный для рассмотрения самых важных научных и технических вопросов и состоящий из маститых академиков.

На первых заседаниях Технического Совета Ванникову приходилось особенно трудно.

«Вчера сидел с физиками и радиохимиками из Радиевого Института. Пока мы говорим на разных языках. Даже точнее, они говорят, а я глазами моргаю: слова будто бы и русские, но слышу их впервые, не мой лексикон…

Мы, инженеры, привыкли все руками потрогать и своими глазами увидеть, в крайнем случае, микроскоп поможет. Но здесь и он бессилен. Атом все равно не разглядишь, а тем более то, что внутри него спрятано. А ведь мы должны на основе этого невидимого и неощутимого заводские агрегаты построить, промышленное производство организовать».

И все-таки Ванников уловил главное: наиболее важное звено в проблеме – получение ядерной начинки для бомбы. Это мог быть уран-235 или плутоний. Следовательно, задачей ПГУ являлось на первом этапе строительство двух промышленных комбинатов. Одного – для разделения изотопов урана и получения делящегося легкого изотопа урана-235. Второго – для получения оружейного плутония.

Еще не была отработана технология новых производств, не существовало даже проектных заданий на строительство этих заводов, но Ванников действовал во фронтовом духе. Его приказ № 032 от 26 декабря 1945 года устанавливал окончательные сроки ввода в действие заводов: сентябрь 1946 года для первого (комбинат № 813) и второй квартал 1947 года для второго (комбинат № 817).

Сроки были абсолютно нереальными. Но Борис Львович не признавал долгой раскачки. Надо выбрать место и начать строительство. А конечные сроки можно потом и подкорректировать. Пусть соревнуются между собой. Какой из комбинатов раньше заработает, такой и будет первая советская атомная бомба: урановой или плутониевой.

Исторически сложилось так, что необъявленное неофициальное соревнование выиграл плутониевый комбинат.

Выбор места для его строительства Ванников поручил своему первому заместителю по ПГУ – Авраамию Павловичу Завенягину…

Авраамий увидел революцию мечтательными юношескими глазами. В 16 лет вступил в партию большевиков и со всем пылом включился в гражданскую бойню на стороне заманчивых светлых идей о всеобщем равенстве и счастье.

После войны пошел учиться. Учитывая организаторский талант Завенягина, ему одновременно со студенческой скамьей предоставили место проректора Горной академии в Москве.

Производственная карьера была феерической. В тридцать два года он руководил магнитогорским металлургическим гигантом. В тридцать шесть – заместитель наркома тяжелой промышленности.

В феврале 1937 года – непредвиденная авария на жизненном «шоссе»: застрелился доведенный до отчаяния Орджоникидзе. Вскоре после этого началась великая чистка кадров в высших промышленных эшелонах. Родной наркомат был разгромлен, и тучи вокруг Завенягина сгущались. Наступил момент, когда он перестал выходить на работу. Закрылся наглухо в своей квартире, ожидая ареста и мучительно пытаясь найти выход из безвыходной ситуации. Он решился на отчаянное покаянное письмо Молотову, которого знал лично, втайне рассчитывая, что оно дойдет и до вождя.

Зная и принимая правила игры и жизни в этой стране, Завенягин прежде всего признал себя виновным в том, что потерял «бдительность и не рассмотрел, в каком болоте, напичканном вредителями и саботажниками, он работал». Просил предоставить ему возможность доказать на деле свою искреннюю преданность Советской власти, поручить ему любой, самый тяжелый участок работы. Предлагал направить себя на Север, за Полярный круг, где нужно было осваивать для страны новые месторождения, строить города и дороги.

Сталин расслышал голос человека, готового служить верно и, если надо, пожертвовать своей жизнью. 8 апреля 1938 года Завенягин был назначен директором строящегося Норильского комбината.

Построили город быстро, на костях тридцати тысяч заключенных. Авраамий Павлович продемонстрировал железный напор и организаторский талант, не считаясь с вынужденными жертвами. В условиях вечной мерзлоты и девятимесячной зимы по его предложению начали добывать руду открытым, наиболее быстрым и дешевым способом.

Но, несмотря на крутой, авральный стиль работы, Авраамий Павлович снискал уважение среди строителей за свою прямоту и периодически проявляемую человечность, даже заботу о конкретном заключенном.

По ночам читал Пушкина. Мечтал о пышных садах вокруг нового города, который по праву мог носить его имя.

И вот новый поворот в карьере. Завенягина переводят в наркомат внутренних дел для укрепления научно-промышленного сектора. Вскоре он становится заместителем Берия, возглавив важнейшее, 9-е, Главное Управление комиссариата (научное).

С развертыванием работ по атомной проблеме в 1943 году Сталин поручает Завенягину лично возглавить добычу урана и производство графита, необходимых для конструирования в будущем ядерного реактора.

8 декабря 1944 года ГКО принял решение о создании в Средней Азии крупного уранодобывающего предприятия и передаче руководства этими работами из Наркомцветмета в НКВД, его 9-му Управлению. Одновременно было принято решение о создании в рамках этого управления специализированного научно-исследовательского института (НИИ-9) по металлургии урана.

Этому же Управлению подчинялось одно из наиболее мощных строительных объединений в СССР – Главпромстрой, использовавший в качестве бесплатной рабочей силы сотни тысяч заключенных.

В составе управления у Завенягина работали крупнейшие ученые страны – физики, металлурги, геологи.

Завенягин сумел наладить на урановом комбинате № 6 в Средней Азии добычу первых тонн руды. В 1945 году выработка составила 15 тонн, что было совершенно недостаточно даже для запуска экспериментального лабораторного реактора.

В начале мая 1945 года Завенягин с группой ученых-ядерщиков вылетел в поверженный Берлин со специальной миссией: найти припрятанные в Германии запасы урановой руды из Бельгийского Конго и срочно переправить их в СССР. Завенягину удалось решить и эту задачу. В СССР спецсоставом было отправлено более ста тонн урановой руды.

В ПГУ генерал-полковник Завенягин, назначенный первым заместителем Ванникова, принял на себя ответственность за организацию строительства и пуск первых атомных производств. В первую очередь, речь шла о плутониевом комбинате. Атомное направление работ увлекало Авраамия Павловича своей таинственной новизной, ураново-плутониевым подвигом во славу Родины. Он не щадил себя никогда. Его железное здоровье и энергию не подорвали ни полярные метели, ни бессонные ночи, ни круглосуточная работа на износ. Собирая комиссию для поездки на Урал для выбора места строительства плутониевого комбината, Авраамий Павлович не представлял себе, что радиоактивное пламя функционирующего завода очень скоро сожжет до пепла его богатырскую силу, превратив в слабеющего хроника; что ему, награжденному всеми возможными орденами, уже в ранге министра атомной индустрии СССР, придется сложить оружие перед надвигающейся атомной смертью в новогоднюю ночь ровно через десять лет.

Он оправдал доверие Сталина. После смерти Завенягина его жена получила трогательное письмо от бывшего норильского заключенного, скорбящего о кончине железного руководителя норильских лагерей…

Выбор месторасположения плутониевого комбината определялся несколькими факторами.

Стратегический объект надлежало расположить где-то в глубине страны, чтобы сделать его неуязвимым для вражеских бомбардировщиков.

Место должно было быть глухое, необжитое, вдали от случайных посторонних глаз. Лучше всего – в глубине нетронутого леса.

Но в то же время – не очень далеко от какого-нибудь приличного индустриального центра, железной дороги и высоковольтной линии передач.

Особые требования предъявлялись к источникам водоснабжения, поскольку для охлаждения только атомного реактора необходимо примерно такое же количество прохладной речной или озерной воды, как для снабжения города со стотысячным населением. В то же время необходимо было иметь в непосредственной близости открытую гидросеть для возможного слива многотонных радиоактивных отходов производства. Более всего подходил, по мнению специалистов и военных, район Урала.

Туда-то и направился Завенягин на рекогносцировку. Некоторые здешние места он хорошо знал – в 1937 году баллотировался в депутаты Верховного Совета от Кыштымского округа. Это – в 80 километрах от Челябинска. Еще тогда, объезжая здешние поселки и деревни, Авраамий Павлович был поражен дивной красотой этих заброшенных мест. Дикий лес, бесконечные розовые ряды сосновых стволов. Пение невидимых птиц, не боящихся никаких охотников. Кругом многочисленные – большие и малые – озера с прозрачной водой, хрустальные речушки. А вдалеке, где-то за желто-зеленой массой леса, порой просвечивают синие, сизые, сиреневые отроги Уральского хребта.

В 19 веке в этом районе существовали небольшие металлургические заводики, принадлежавшие барону Меллеру-Закомельскому, дальнему родственнику семьи Романовых.

Перед первой мировой войной заводы управлялись некоей американской фирмой, директором которой был Герберт Гувер, будущий президент США, тепло вспоминавший потом в своих мемуарах о способных русских инженерах и талантливых умельцах-самоучках, вместе с которыми ему довелось развивать в этих местах добычу и выплавку меди.

В качестве источника водоснабжения было выбрано красивейшее озеро Кызыл-Таш с акваторией в 17 квадратных километров. Из озера вытекала река Теча, впадающая далее в Исеть. На берегу Течи ютилось несколько полуразрушенных деревенек, жителей которых можно было без всяких хлопот переселить в другие районы Челябинской области.

В намеченной зоне с периметром в несколько десятков километров было вполне достаточно места для размещения трех первоочередных заводов: атомного реактора для наработки плутония, радиохимического завода по выделению плутония из облученного в реакторе урана и металлургического производства для окончательной очистки плутония от примесей и изготовления из него атомной взрывчатки.

Хватало места и для размещения будущих строителей (десять-двенадцать лагерей), и для жилого поселка вольнонаемных, инженеров и рабочих.

Одним словом, комиссия приняла решение единогласно

«Протокол № 9 заседания Специального комитета

при Совнаркоме СССР

г. Москва, Кремль

30 ноября 1945 г.

(Особая папка)

Хранить наравне с шифром

Сов. секретно

…II. 1. Принять предложение т. т. Ванникова Б.Л., Курчатова И.В., Завенягина А. П. и Борисова Н.А. о строительстве завода № 817 на площадке «Т» (Южный берег оз. Кызыл-Таш Челябинской обл.)…

Председатель Специального комитета

при СНК СССР Л. Берия».

Протоколом № 17 заседания СК от 25 марта 1946 года подтверждался ранее установленный срок ввода в действие завода № 817 – II квартал 1947 г.

Патоличеву и Завенягину поручалось этим же протоколом подготовить предложения «о переселении из зоны строительства жителей в другие районы Челябинской области».

Протоколом № 18 СК от 2 апреля 1946 года директором строящегося завода № 817 был назначен Петр Тимофеевич Быстрое. Через год он должен был закончить строительство комбината, состоявшего из трех промышленных гигантов, для которых в этот момент не существовало не только проектов, но даже проектных заданий.

Быстрое был обречен на заклание. И он сам понимал это прекрасно. Лишь бы пронесло и не расстреляли через год!

24 апреля 1946 года на заседании научно-технического совета ПГУ был принят генеральный план комбината, предложенный проектной организацией ГСПИ-11. В нем было определено расположение: реактора и двух других заводов, системы для проточного охлаждения воды, места для жилого поселка и размещения лагерей заключенных-строителей. Общее научное руководство и контроль за разработкой проектов и промышленных конструкций возлагался на Курчатова.

Однако главной действующей фигурой на начальном этапе строительства плутониевой зоны было 9 управление НКВД.