Текст книги "Выше свободы"

Автор книги: Михаил Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

В июле-августе 1901 года Михаил Осипович отдыхал на Рижском взморье, в местечке Майоренгоф (О.А. Фрибес находилась тогда в Костроме). Там, в пансионе баронессы Клейер, он играл в шахматы, занимался "корректурами" 2-го тома "Критических очерков", общался с праздными людьми. Он и писал бы там постоянно, когда бы... бы... бы... бы... Видимо, с не меньшей настойчивостью напрашивался на обстоятельные и откровенные разговоры с ним другой именитый пансионер.

"Если беседы с Толстым, – признается Меньшиков Фрибес в очередном послании, – иногда поднимают во мне едва выносимый порыв хороших, светлых настроений, то беседы с такими честными и сильными либералами, как Кони, возвращают меня к 17-летнему моему возрасту, к чистоте и свежести глубочайшего негодования" 62.

Ольга Александровна тоже знакома с выдающимся русским юристом и общественным деятелем Анатолием Федоровичем Кони, но женское сердце-вещун будто что-то предчувствует, и она не разделяет восторгов Михаила Осиповича относительно счастливого случая. О, как тревожит это, как огорчает... И вот уже Меньшиков, для пущей убедительности, прибегает к новым доводам в письме от 1 августа.

"Напрасно, дружок, вы беспокоитесь о К., – мысленно повторяет он и быстро покрывает бисерным почерком четвертушку бумаги. – Это человек очень большого ума и таланта, добрый и честный. Он необыкновенно интересен. Уж во мне во всяком случае ему нечего искать, а если бы Вы знали, как он ко мне расположен! Куда больше, чем Вы. Он мне говорит такие вещи, такие вещи... "Начала жизни" он приобрел еще до нашего знакомства и говорит, что в восхищении от них. Знаете, что (но это глубочайший секрет) – он сам предлагает мне поехать к Звереву и Шаховскому, чтобы добыть мне разрешение на "Дневник Писателя". Что Вы на это скажете? Зверев его ученик по правоведению, Шаховской с ним очень хорош. Теперь я полон мечты об этом журнальчике"63.

Проходит еще некоторое время, приходит пора покидать пансион. Меньшиков и Кони (Анатолий Федорович уезжал первым) наносят визиты друг другу, тепло прощаются. "Он говорил, – вспоминает Михаил Осипович в промежутке последних курортных деньков, – что считает это лето непотерянным – давняя мечта его познакомиться со мной осуществилась. И как каждый раз говорил о великой задаче, которая мне выпала. Ужасно смешно и неловко, когда говорят в глаза такие вещи" 64.

И впрямь неловко, но отнюдь не смешно читать сегодня эти строки, зная наперед, что академик-правовед А.Ф. Кони в последнее десятилетие своей жизни каким-то образом сумел признать нелегитимную Советскую власть и непонятно как смолчал при трагическом известии из Валдая. В конце 1918 года неизмеримо выше его в нравственном отношении стоял литератор, укрывшийся под псевдонимом Старый Писатель, порицавший М.О. Меньшикова прежде, но признавший, "что он расстрелян не за свои контрреволюционные "дела, которых не было", а за свои нововременские писания". А далее было подчеркнуто: все дело в том, "что он был только писатель и что физическая расправа с мыслью, вообще, отвратительна, ужасна и безумна; что к отвратительности, ужасу и безумию – здесь еще присоединяется глупость, ибо слыханное ли дело, чтобы слона можно было поймать аршином, а идею изловить горшком?" 65

А в начале века либерал Кони был все-таки человеком слова и дела. Рискнем назвать его даже крестным отцом "Писем к ближним" (естественно, относя всю темную изнанку этого родства только к нашумевшему в наше время художественному фильму американца Ф.Копполы).

Минуло всего три месяца, а не три пресловутых года, когда ждут обещанного. И М.О. Меньшиков получил верное известие: можно смело возобновлять ходатайство по изданию журнала. А тут подоспела подмога и с названием... Вот что читает О.А. Фрибес поздней осенью 1901 года в новом письме:

"Добренькая, поздравьте меня с решительным шагом: сегодня подал прошение. Ка-ко-во? Надоело томительное сомненье, бездна потянула и я бухнул в нее. Заглавие – "Письма к ближним". Вы думаете, я сам придумал? Нет. Во время самых мучительных колебаний – как назвать, – "Дневник", "Дневник писателя", "Утренний Свет" и пр. – вдруг подают толстое письмо из Москвы от какой-то А. Зацепиной. Она прочла мою статью "Дружеский Союз", восхитилась и пишет мне на нескольких листах о дружбе и между прочим говорит, что необходимо основать журнал "Письма к ближним" – почти совсем по задуманной мной программе. Я счел это за указание свыше и назвал "Письма к ближним". Агапов, секретарь Шаховского, обещал не слишком долго тянуть"66.

Милая А. Зацепина из Москвы, долго ли вспоминали Вы свою пророческую подсказку? много ли думали о будущем России? часто ли верили, что Ваше имя всплывет в конце XX века?.. Ничего не говорят об этом ни устные, ни письменные документы. А сам М.О. Меньшиков все более утверждался в мысли, что "кто-то нездешний" помогает ему "в устройстве "Писем к ближним"".

Мистическая, фатальная сторона дела получает реальное обоснование и приобретает материальное значение в конце декабря 1901 года.

"Бумаги из Главного Управления выдали, – взволнованно делится новостью Михаил Осипович с уже известным нам адресатом, – но с сюрпризом очень неприятным. У меня в прошении было указано, что журнал будет преимущественно из моих статей, а разрешили исключительно из моих статей. Чтобы не вводить в заблуждение публику, пришлось прибавить в объявлении убийственную строчку "без сотрудников". Может быть это и к лучшему"67.

Немедленно приземляя содеянный факт, мы констатируем:

Примечательно, что в такой напряженный момент, Михаил Осипович, несмотря на свою мнительность и плохое настроение, сумел справиться с собой и иронически подписаться в конце письма – "Друх". Не в этом ли маленьком самообладании кроется большое гражданское мужество Меньшикова, которое так ценили: А.П. Чехов, Л.Н. Толстой, В.В. Розанов, И.А. Бунин и многие другие. В конце концов, М.О. Меньшиков сумел и умереть достойно, не прося пощады у палачей и осеняя себя крестным знамением.

Меньшикова "подставили". Но "подставили" Меньшикова, то есть такого человека, возможности которого полностью могла раскрыть именно сила предлагаемых обстоятельств. Да позвольте, не это ли, собственно, и зовут Судьбой?!

Итак, выход в свет "ежемесячного общественно-политического и литературного издания" был обеспечен (цензурное дело: Г. у. п. д. п., I отд., 93 – 1901). С 16 января 1902 года "Письма к ближним" издаются отдельными выпусками, причем заголовок первого письма-статьи сразу определяет важнейшую тему меньшиковского творчества – "О здоровий народном". Установочным следует считать, к примеру, и название одного из разделов второго письма "Всемирный союз" – "Кто ближний мой".

Вопрос о том, все ли "Письма к ближним" публиковались в "Новом Времени" и все ли статьи из "Нового Времени" попали в "Письма к ближним", при беглом сопоставлении, имеет отрицательный ответ. Но досконально разобраться в подобном архисложном процессе – задача серьезного научного исследования.

Принципиальное значение имеет и проблема, непосредственно смыкающаяся с упомянутой выше: как и сколько писал Меньшиков. Л.Н. Толстой, в частности, считавший М.О. Меньшикова "очень даровитым" и признававший, что "он обогатил литературный язык", говорил о нем: "365 статей в год нельзя [писать], нельзя [ничего] нового сказать"68. При этом, разумеется, непременно следует брать в расчет влияние на Льва Николаевича антименьшиковской части его окружения.

Ту же схему отношения к творчеству Меньшикова, но с гораздо меньшей высоты и в сильно ухудшенном варианте, продемонстрировал явный недоброжелатель Михаила Осиповича под звучным псевдонимом Баян. Было это уже в эмиграции, через несколько лет после смерти М.О. Меньшикова. В своих газетных рассуждениях о нем Баян называет Меньшикова "исключительным явлением русской публицистики", подчеркивает, что явление это "почти феноменальное по технике и дару перевоплощения", но помещает эти определения в такой аморальный и клеветнический контекст, что ахаешь и разводишь руками. Вот так и получается, что "огромная мозговая сила", "машина меньшиковского мозга" сделала его автором "никчемных "писем к ближним"" (?!). И уж совсем непонятно, как тогда "позволяли ему много [в "Новом Времени"]; по 350 строк три раза в "Неделю" и "письмо к ближним" в 700 стр."69

Техническую сторону журналистики (журнализма – по терминологии начала XX века) М.О. Меньшиков, действительно, довел до виртуозности. По утрам, появляясь в редакции "Нового Времени" в Эртелевом переулке, он заходил в приемную и изымал содержимое большущего ящика с надписью "Корреспонденция М.О. Меньшикова". Затем Михаил Осипович шел к рабочему столу, на котором лежала стопка бумаги его излюбленного формата, и принимался за многочасовую работу. Мелким кудрявым почерком быстро покрывал он целые страницы, причем каждая буковка соответствовала типографскому кеглю, и метранпажу не составляло никакого труда смастерить верстку. А.С. Суворин на самом деле платил за эти строки золотом (по многим данным от 50 до 100 тысяч рублей в год), но кому еще в России, положа руку на сердце, мог написать доживающий последние месяцы старик из Франкфурта-на-Майне: "Коли умирать пора, то хочется умереть дома. Новое Время меня тревожит. Кроме Вас да Розанова там читать нечего"70.

Без М.О. Меньшикова невозможно полно и объективно представить себе литературу и историю России в сопредельных областях двух столетий. Никогда, включая и наше время, оперативная работа пера не достигала такого эффективного воздействия на умы и деяния современников, никогда не захватывала столь широкой волной событийный пласт времени. И в роскошной газетной редакции, и в скромном домике в Царском Селе, где Михаил Осипович прожил долгие годы, он снова и снова принимал: рабочих, купцов, священников, дам, генералов, министров... Встать в ряд обращающихся к живоносному источнику русской мысли не сочли зазорным и главы двух русских правительств, пожелавшие познакомиться с Меньшиковым и привлечь его к ответственному государственному делу. Но если Сергей Юльевич Витте просил составить "проект ожидавшегося тогда документа" (царского манифеста 17 октября 1905 года), то Петр Аркадьевич Столыпин, немного позднее, едва ли не умолял взять деньги и возглавить издание общерусской национальной газеты71. Естественно, что в последнем случае Меньшиков отказался от лестного предложения только в пользу "Писем к ближним"...

Первые тома "Писем к ближним", помимо оригинальных статей, включают в себя дополнения и приложения, вроде обзора "Нравственное движение за границей", подборки "Из мыслей Сведенборга", раздела "Из мыслей Мадзини" и т.п. Переводила эти дидактические материалы писательница Лидия Ивановна Веселитская (выступала под псевдонимом В. Микулич), ставшая для Михаила Осиповича прямо-таки добрым гением. На правах истинного друга она соединила в себе неутолимое желание бескорыстной помощи товарищу по цеху с горячим материнским чувством к его сыну от гражданского брака – Якову. Юрист, публицист, офицер Первой мировой войны Я.М. Меньшиков, до самой смерти в Париже в 1953 году, благодарно отдавал должное "милой Лидусе", одинокой и униженной старушке, тихо почившей в родном Царском Селе в неласковое довоенное время.

Но творческая, подвижническая жизнь идет без оглядки на смерть. И дело вовсе не в том, что перманентно "новы все впечатления бытия", а в том, что всегда нужно время для серьезного анализа и верной оценки этих впечатлений. Нагрянувшие злосчастные реалии, в образе войны и революции, четкое осознание Меньшиковым собственного места в этой круговерти вплотную подвели к решающему рубежу: здесь – Родина, там – небытие. Разрушенный мирный порядок внес свои поправки даже во "все оттенки смысла", которые, по словам поэта Н.С. Гумилева, "умное число передает". Как бы по закону обратной связи, Михаил

Осипович отказался от нумерации статей и стал только датировать их.

Самым зрелым, самым действенным временем бытования "Писем к ближним" следует считать, пожалуй, период 1907-1913 годов. Ведь только Первая мировая война могла заставить гениального публициста увидеть "оттенки смысла" в навязчивом повторении одного, пусть и ударного, названия различных статей – "Должны победить!". Жанровая особенность "Писем к ближним" при этом, конечно, не пострадала, но – ущербность общественно-политической жизни в военной России стала очевиднее.

Теперь, естественно, нам не обойтись без иллюстрации ранее сказанного. Число и смысл сливаются в одно целое и дают высокое напряжение той вольтовой дуги, которая связывает парящий ум с творящей рукой.

Фрагмент, извлеченный из "Писем к ближним" 1912 года, состоит из двух частей, причем первая показывает постатейную динамику работы М.О. Меньшикова в январе месяце. Итак:

1, 3, 5, 7, 8, 10, 12, 15, 17, 19, 21, 23, 24, 26, 28, 29, 31.

В итоге получается – 17 статей за 31 день (!). И это помимо прочих газетно-журнальных материалов!!

Вторая часть фрагмента хронологически следует за первой, но отдельные февральские статьи интересуют нас по заголовкам и содержанию (с моей краткой аннотацией. – Ю.А.), дабы коснуться своевременной и многообразной тематики "Писем к ближним".

"Китайская граница" (4 февраля).

О геополитике России в связи с революционными событиями в Китае.

"Разрушительный закон" (7 февраля).

По поводу рассмотрения в Государственной Думе законопроекта об уравнении наследственных прав дочерей и сыновей. "Австрийский патриотизм" (9 февраля).

Государственная политика Австро-Венгрии в отличие от нерешительной внешней политики России. "Потеря сил" (11 февраля).

Жизнь и смерть в Японии архиепископа Николая, чья драма была заключена в полном отрыве от родной почвы. "Конституция человечества" (12 февраля).

Нужна ли, полезна ли эволюция старого монархического времени, если его демократизация шла из самых народных низов...

"Берегите казачество" (14 февраля).

Антирусская революция 1905 года оказала страшное влияние на казачество – подорвала его нравственное здоровье72.

"Народное возрождение" (16 февраля).

Открытие первого съезда Всероссийского национального союза и – русская национальная жизнь.

Сильная, остро отточенная меньшиковская мысль в любой проблеме сразу находила суть и дерзко препарировала ее, открывая перед изумленным зрителем неведомые ему доселе тайны и глубины. И более всего, конечно, поражало то, что давно, вчера, сию минуту ты сам думал об этом, а вот так раскрыть, сформулировать и подать почему-то не сумел. Изменить что-то к лучшему в себе и в мире – удел немногих, зато приобщиться к вечному – хочет каждый.

Содержательный диапазон "Писем к ближним" – от меткого слова и афоризма до обобщенного вывода и подробной теории. Хотим мы того или нет, но "Распутица в церкви" (статья от 14 февраля того же 1912 года), фигурально выражаясь, непременно приводит к половодью в России. А проецируя родной исторический опыт на ближайшее будущее, невольно замрешь над январской бутадой 1913 года: "Цивилизацию создало искусство, [а] так называемая наука угрожает погубить ее".

Михаил Осипович Меньшиков – основоположник русского национализма. Он был одним из основателей и учредителей Всероссийского Национального Союза (1908 год), которому дал имя и для которого разработал программу и устав. "В статьях М.О. Меньшикова, печатавшихся в НОВОМ ВРЕМЕНИ, а затем выпускавшихся отдельными ежемесячными сборниками "Письма к ближним", справедливо писал десять лет спустя некто П.О. Леский, – заключается ценное учение о русском национализме. У меня сейчас под рукой нет этих сборников, и я не могу процитировать их, – сетовал он далее с пронзительной эмигрантской тоской и тут же утверждал, – да и в этом нет надобности: кто же из русских интеллигентов не знает вдохновенных произведений Меньшикова, кто не зачитывался ими, кто не захватывался мощью его пера, не восхищался его талантом?"73.

Меньшиков считал, что национализм совершенно научно не изучен и притом – никем не изучается. В будущем, резонно полагал он, такой непростительный недогляд непременно скажется на жизни народов самым трагическим образом. Ведь в основе любого национализма лежит инстинкт самосохранения нации, а сами нации – богатство человечества. "Все русские люди с честью и совестью, – убежденно писал Михаил Осипович, – сознательные или несознательные националисты. Они, как порядочные Немцы, Англичане, Французы, Поляки, Финны, Евреи, несут в своей душе наследственный завет служения своему племени, своему народу. Иначе и не может быть, если говорить о людях вполне здоровых, не поврежденных духом. Отдельная личность – лишь звено в бесконечной цепи рода, и все призвание этого звена – не разрываться, удерживать в себе полную передачу жизни из прошлого в будущее".

Чужую родовую одежду, сказали бы мы, Меньшиков легко примерял на себя, но пользовался в быту только домашними заготовками. "Я очень люблю родной народ, – часто повторял он, – и желаю ему быть лучшим на свете. Но для этого надо не быть оптимистом, не довольствоваться тем, что есть, а брать отовсюду лучшее, что создал родной наш сверхчеловек – человеческий род"74.

Добровольных и вынужденных критиков М.О. Меньшикова либерально-демократическая инерция прямо от национализма обязательно выносила к пресловутому еврейскому вопросу. Так было всегда, но – не всегда было так. От детской "религиозной симпатии к еврейству" Меньшиков пришел к философским спорам с ветхозаветными евреями, испытал грустное чувство непонимания и недоумения и только потом тяжко обрушился на бунтарей-отщепенцев, впавших в ненавистный для него "соблазн социализма". Правда, разумеется, у каждого своя, но ведь Россия не двоилась и не троилась, и потерять ее, единственную, было никак нельзя. В ожесточенной, но все-таки – словесной схватке, к великому сожалению, последнюю, свинцовую точку поставил восемнадцатилетний уголовник Дэвидсон. Никто, кажется, сегодня не знает его полного имени и дальнейшей судьбы, никому, кажется, это не нужно. Оно и понятно, ведь такое родство, например, и по крови и по духу, было абсолютно чуждо мандельштамовскому "еврейскому генералу" Юлию Матвеевичу, постоянно читавшему "Новое Время" и называвшему М.О. Меньшикова не иначе, как "умная голова"75.

"Судите писателя за удостоверенные процессом преступления слова, но как же казнить его душу самосудом такого же, как он, человека из публики, случайно получившего право карать или миловать?" – пророчески заявил Меньшиков 27 августа 1915 года в связи с новым законом о цензуре76.

В годы Первой мировой войны русская цензура немало попортила крови русскому писателю. М.О. Меньшиков, в своих письмах к О.А. Фрибес, постоянно жалуется на то, что его "взяли под предварительную цензуру", просит обратить внимание "на беспорядки в экспедиции "Писем к ближним"", предполагает, что статьи его "застревают где-нибудь в перлюстрации"... Государственная Дума слала по этому поводу запрос в правительство, видный депутат с трибуны осуждал свирепство цензуры над Меньшиковым, сам Михаил Осипович подавал на нее в суд, но – все напрасно. "Не знаю что делать, сокрушенно вздыхал пострадавший в очередном письме из Валдая. – Не пригласить ли херувима вырвать грешный мой язык, и празднословный, и лукавый? Не вложить ли в рот жало мудрыя змеи. Ей Богу, не знаю. Посоветуйте"77.

Сложившаяся обстановка, однако, не могла повредить международному авторитету М.О. Меньшикова, если вообще не способствовала ему (по методу от противного). Летом 1915 года он был единственным из русских журналистов, приглашенных на всемирный конгресс печати в Сан-Франциско. А в начале сентября 1917 года, через частную международную контору, Меньшикова приглашали в Америку с циклом лекций о тогдашнем положении России78.

Ничего не брал в расчет только суровый рок. Тихо сходили на нет "Письма к ближним", и все тоньше становился ручеек меньшиковского слова. Февраль 1917 года сбил с толку, ошарашил, согнул. Суворинские сыновья, распродавшие к этому времени все паи "Нового Времени", быстро уступали натиску обстоятельств и косо смотрели на прежнюю честь и гордость основного патриотического издания родной страны. Наконец, 19 марта (1 апреля) 1917 года в "Новом Времени" появилась последняя статья М.О. Меньшикова "Голос Библии". "Слишком правому сотруднику" безжалостно указали на дверь и распростились с ним навеки79.

Так закончилась одна история "Писем к ближним" и началась другая, в которой не "мудрость кротких", а "безумство храбрых" стало править бал и где была надолго предана забвению "главная задача человеческого существования – великий завет любить ближнего"80.

"На небе рай – на земле Валдай", – гласит народная молва. Хорошо было бы ей разблаговестить по всей России, что не в одни пушкинские времена отсюда начиналось бессмертие...

В лучших традициях отечественных сочинителей лежит публицистический стиль М.О. Меньшикова, словарь его языка, тематическая широта и композиционное построение статей, и многое-многое другое из сокровищницы души и интеллекта. "Письма к ближним" на долгие годы XX века стали неисчерпаемым духовным резервуаром, из которого без зазрения совести, и, понятно, без всяких ссылок, черпали великую премудрость в Советской России. Не избежала этого сомнительного искуса и эмиграция, но здесь, по крайней мере, находились люди, уже в самом названии печатных материалов подчеркивавшие утраченную преемственность. Достаточно известный представитель правых кругов полковник-улан, а затем – писатель и издатель Федор Викторович Винберг в своем литературно-политическом журнале "Луч Света" (книга IV. Мюнхен, 1922) озаглавил весьма важную для себя статью "Беседа с ближними", после чего ввел целую рубрику "Беседы с ближними", но продолжения она не имела из-за окончательного прекращения издания81. Такую же попытку, но в иное время, предпринял генерал-лейтенант Генштаба Сергей Дмитриевич Прохоров. Из задуманного им цикла "Письма к ближним" он опубликовал "два письма" в журнале Общекадетского объединения "Военная быль" (№№ 4 и 5. Париж, 1953), а на остальное ему уже не хватило жизни.

Приведенные образцы, в которых текстуально угадывается дух знаменитого предтечи, на самый поверхностный взгляд характерны одной деталью – оба автора были военными людьми. Это, конечно, неслучайно, а главное – дает нам прекрасную возможность упомянуть нынешний "Российский военный сборник", издаваемый "славной кучкой" полковника Александра Евгеньевича Савинкина. В очень сложные для нашей армии и флота дни они возрождают русскую военную мысль прошлого, совсем по-меньшиковски понимая роль активной военной силы для нашего государства. Из выпуска в выпуск в "Российском военном сборнике" публикуются статьи бывшего морского офицера, беззаветно отдавшего свою жизнь и талант страждущему Отечеству. Идут письма к ближним к живым адресатам...

Сколько же их все-таки было – почтенных и подлинных "Писем к ближним"? – Ответить на такой вопрос как будто легко, если учесть, что на полках фундаментальных библиотек Бедного, Боднарского и Смирнова-Сокольского стояло только 14 томов ценного печатного издания, а последующих они просто не искали. Да и сугубо научная справка из "Библиографии периодических изданий России" ясно указывает период издания "Писем к ближним" с 1902 по 1915 годы (по 12 выпусков в год плюс один выпуск за 1916 год)82.

Но – истина: кажущиеся легкость и ясность уже сослужили плохую службу всем тем, кто жаждал постижения корневой сути. Не след и нам попадать в знакомую ловушку, ведь был-таки, был и 15-й том "Писем к ближним"! Честь и хвала Российской Государственной библиотеке, в собрании которой он сохранился, хотя никак нельзя отделаться от мысли, что здесь мы имеем дело с какой-то загадкой. Сам Михаил Осипович, во всяком случае, не раз давал повод себе и любопытствующим потомкам – усомниться в действенности и благотворности 1916 года для своего творчества и, конкретно, для издания "Писем к ближним".

"Письма к ближним" как единый организм – выдающийся литературный памятник, памятник русской письменной культуры. Это образчик исключительного трудолюбия, мощи и всеохватности человеческой мысли.

Существует такое понятие – "мозговая атака". Машина соперничает с человеком и, неровён час, одолеет его. И может статься, на последнем решающем рубеже спасет человечество простая и дерзкая мысль: выставить против сонма хитроумных компьютеров одного человека в нераздельном времени и пространстве (т. е. в континууме). Пусть будет так, что человечество, если оно к тому моменту окончательно не впадет в маразм, делегирует все свои земные права Михаилу Меньшикову. Каким бы фантастическим ни показалось ныне это предложение, сомневаться в его исходе не приходится. Остается только сожалеть, что пока не проведено даже минимального сравнительного анализа интеллектуальных способностей наисовершенного компьютера с "машиной меньшиковского мозга". Сказано-то на века...

Кончается XX век. Кто напишет сегодня "Кончину века"?.. А ведь это всего лишь одна статья из огромного писательского наследия, авторитетное и беспристрастное суждение о котором мы напрасно оставляем грядущему столетию.

"Тема эта вечной важности, – строго предупредил бы Михаил Осипович, ибо если словом истины сотворен мир, то словами возобладавшей лжи он когда-нибудь будет и разрушен"83.

Юрий Алехин

СЛОВО М.О. МЕНЬШИКОВА В КОНЦЕ XX ВЕКА

Образ высокого здравомыслия

Действенность слова – величина не постоянная. Самые пророческие, самые глубокие животворные слова, и даже Слово, запечатлевшее истину, начинают тускнеть в человеческом сознании по ходу исторического движения. Но со временем, как бы стряхнув вековую пыль, старые слова обжигают сознание новых поколений.

Статьи и очерки Михаила Осиповича Меньшикова, после расправы над ним в 1918 году, находились под запретом в нашей стране почти в течение всего советского времени. А само имя его было предано анафеме. Писатель был не то чтобы обречен, но осужден на несуществование. И даже сейчас творения Меньшикова все еще с трудом пробивают себе дорогу к современному читателю. Его непредвзятое зрение и горячее острое слово несут в себе заряд некоторых злободневных и сегодня проблем. И потому его возвращение – медленно.

Меньшиков прежде всего – социальный мыслитель, о культурной значимости его слова в немалой степени свидетельствует статья "Кончина века", отдельно представленная в этой книге. Писатель-публицист сумел рассмотреть в водовороте событий российской жизни многие серьезнейшие узлы и задачи, которые не потеряли своей актуальности в течение всего XX века и, скорее всего, перейдя в XXI век, укрупнятся, приобретут еще большую злободневность. Его размышления о вере и суеверии, о гибельности для нации "безумных внушений" и ложной веры, "психической обезличенности" обманутых людей, о сломленности воли социума, наконец, о разрушении и "восстановлении человека", ставшие предметом нескольких статей писателя, актуальны и в наше смутное время. "На христианстве, – писал Меньшиков, – мы видим, до какой степени благодетелен переход от ложных внушений к истинной вере: это возвращение в солнечный мир из подземного лабиринта. Совсем было похороненный в национальном и сословном неравенстве, в гипнозе презрения к человеку, дух человеческий как бы воскрес". М.О. Меньшиков разглядел многие опаснейшие болезни социума, которые имели начало, укоренение да и развитие еще в XIX веке. И лишь расширение – до взрыва – в XX. Двадцатый век – как выяснилось – стал временем разрушения человеческой личности.

Такие статьи Меньшикова, как "Кончина века", "Сила веры", "Общество", "Природа" и др., могут быть причислены к жанру произведений, которые принято называть философией истории в нынешнем понимании этого слова.

Мысль Меньшикова, как правило, не угнетена грузом остановившихся идей. Она постоянно движется. И как политический мыслитель, он, скажем, не поддерживает только монархию или только республику, в чем его упрекают некоторые современные умы. Меньшикову важно благоденствие народа прежде всего – и то государственное устройство, которое создаст условия для этого.

Не внешние, переменчивые формы заботят его. Английский философ-неогегельянец Робин Джордж Коллингвуд писал: "Идеалы личного поведения так же непостоянны, как и идеалы социальной организации. Не только содержание, но и определение того, что называем мы идеалами, постоянно изменяется"84. Что же самое неизменное в работе меньшиковской мысли? Сбережение и развитие России, беспокойство и забота о духовном и физическом здоровье нации. Умение разглядеть родные болезни и сказать о них откровенно. Здравый смысл писателя и бесстрашие меньшиковской мысли не раз отмечали его современники, в том числе Н.С. Лесков, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов.

М.О. Меньшиков – непредвзятый исследователь – не чурается сора жизни, злобы дня, поднимая все это до уровня большой литературы. Он своими великолепными очерками, можно сказать, выполнил общелитературную и более того, социально-значимую задачу, которую никто другой не выполнил. Он в своем свободомыслии писал и предупреждал печатным словом о том, о чем, вероятно, не решались в полной мере высказаться ни Н.С. Лесков, ни Л.Н. Толстой, ни А.П. Чехов и что лишь проскальзывало у них в частных беседах, иногда в переписке (скажем, в письмах Чехова-Суворину). Меньшикова заботили во всей полноте и глубине формы национальной государственности и общественного уклада, которые бы способствовали наиболее плодотворному развитию русского народа и в дне текущем, и в перспективе. Его также заботило то, что теперь принято называть "качеством жизни" русского сообщества. Он писал и говорил без оглядки на распространенное то или иное "общественное мнение", никогда не боясь "террора среды". Читатели предлагаемой книги имеют возможность в достаточной мере постичь этот литературный и человеческий подвиг Михаила Осиповича. Потому-то он и был среди тех, кого задавил фундамент "советской античности". И на этом было особенно удобно выстроить чудовищный миф о Меньшикове, дабы пугать им детей нового времени. Пробиться к сущности получавшим советскую гуманитарную образованность ("образованщину") было в высшей степени трудно, даже при наличии благих намерений.

Выньте из литературы, из самого сознания написанное Меньшиковым (а это и было сделано советскими педагогами) – возникнет зияющая пустота. Историческая мысль и духовная реальность исказятся.

Любопытно, что другой сотрудник суворинского "Нового Времени" философ В.В. Розанов легче и быстрее принят был ныне в интеллектуальной и при-интеллектуальной среде. Его имя – на устах. Меньшиков же затушеван. Меньшикова не знают. Что так? Оба "нововременцы", оба – но по-разномупродолжили и развили "Дневник писателя" Ф.М. Достоевского как литературную форму. В своих "Последних листьях, 1916 год" постоянно рефлексирующий Розанов замечает (запись от 16 января): "Меня – нет. В сущности я только веяние". Это повторяется, как рефрен: "Я только тень около тебя, и никакой "сущности" в Розанове нет", "я для этого и отрекся с самого же начала от всякого образа мыслей"85. Отсюда и возникает, вероятно, особая самоотверженность разоблачения. Хотим мы того или не хотим, но такой образ мышления принадлежит все-таки декадансу, который, к слову сказать, на дух не переносил Михаил Осипович. Меньшикову в принципе чужды постоянные колебания интеллектуального импрессионизма: в его писаниях всегда проступает экспрессивный, динамичный и притом определенный образ мыслей, скажем так – образ высокого здравомыслия. Всегда присутствует личность автора, ее опыт, ее история. Острая память и непредвзятое зрение. Редкое соединение редких качеств (столь неудобное для всякого желающего запутать, замутить исторический ход вещей и вследствие этого раздражающее такого рода "мифотворцев").