Текст книги "Цветы Эльби (Рассказы, сказки, легенды)"

Автор книги: Михаил Юхма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

КУБЫС

Поневоле певцу запеть,

Что бескрылой птице взлететь.

Если сам себе станешь лгать,

Как же людям тебя понять?

Из народной песни

ветало…

В разрывах бегущих облаков показалось солнце, легло на холмы, и они засветились празднично, а в траве засверкала роса, подобно слезам красавицы Сывлампи, о которой недавно рассказывал мне дед Ендимер.

Кони ходко паслись в клеверах, временами поглядывали на нас и протяжно ржали, будто просили не торопить их в деревню – так хорошо на приволье…

Дед Ендимер не спеша рассказывал:

– Нелегка была жизнь крестьянская. Богачи да куштаны привыкли сладко пить-есть, тянули из бедняков последнее. Не было у простого люда светлого дня – с поля да на поле, вот и вся жизнь. А соберешь хлебец да вернешь долги, глядь – в своих-то сусеках пусто. И такая нападет тоска – свет не мил.

Вот в такое-то время в семье одного бедняка родился сын Савкар. Когда вырос, стал складывать песни. Слушали люди его песни, и на душе у них становилось вольготней, верилось, – придет еще счастье.

Да и Савкар поверил в силу своих песен. Пел он о горькой доле сельчан, пел о светлой надежде.

Услышали песню куштаны, испугались. Поняли, какую опасную смуту сеет Савкар. Схватили его и упрятали в подземелье.

– Перестань петь! – кричали они.

– Брось, иначе убьем.

А Савкар знай себе поет.

И тогда они отрезали Савкару язык.

Но друзья продолжали петь его песни.

И песня рождала в них силу и ненависть к угнетателям.

Но не было среди них Савкара.

Задумали друзья освободить певца. Тайно подкрались к подземелью. Искали, искали – не могли найти. Не знали они, что тюремщики давно отвели Савкара в дремучий лес и бросили.

Меж тем Савкар бродил по лесу, горевал. В ту пору и повстречались ему калбаи – лесные люди, беглые хлебопашцы. Обрадовались, что нашли певца, о котором были наслышаны.

– Стой, друг, научи, как нам дальше жить.

А Савкар еще в тюрьме понял – один путь у бедных людей: взять в руки оружие да и ударить всем миром по богачам. Спел бы он об этом, да не может.

Ручейками из глаз потекли горючие слезы. Долго так сидел, раздумывал, потом попросил у калбаев коня и поскакал в самую глушь леса. Там на полянке поднял к небу глаза, взмолился:

– Темный лес, дремучий лес, святая природа, премудрое солнце! Помогите мне, посоветуйте, как быть?!

Но молчал лес, и солнце едва проникало сквозь зеленый шатер.

До вечера сидел Савкар на пеньке, а потом вытер слезы, подумал: «Нет у певца языка, зато есть голова, есть сердце, есть руки!»

И как только пришла к нему эта простая мысль, вскочил и начал мастерить инструмент.

Отрезал у коня клок гривы, стянул конским волосом согнутую ветвь орешника. Подул ветер, и зазвучали струны – тихо, певуче.

Долго еще работал Савкар, примерялся так и эдак, чтобы лучше струны пели. Наконец, смастерил певучий ящик и назвал его кубысом, что означало мудрец без языка.

Взял он свой кубыс и подался к людям.

– Савкар пришел, Савкар! – обрадовались сельчане.

Немой Савкар, играя на кубысе, звал людей на борьбу, учил, как добывать волю и счастье.

Пальцы певца стали его языком.

– Как же так, – спросил я деда, – ведь на нынешних кубысах нет конских волос.

– Нет, – ворчливо отозвался Ендимер. – А в старину были. И не сбивай ты меня. Оборвешь ниточку, брошу рассказ. – И продолжал дальше: – Народ понял, о чем поет кубыс. Настало время – взбунтовались против мироедов. Ох, и жарко им, царевым слугам, пришлось тогда…

Старик еще долго рассказывал. Я уже не вдумывался в смысл его слов. Слышались мне старинные мелодии. И вставал перед глазами старец в белом одеянии посреди сельской площади, запруженной народом. В руках у него кубыс. Пальцы пробегают по струнам. Люди слушают Савкара и ждут, ждут своего часа, того светлого дня, в красных отблесках дальних пожаров.

ЛЕГЕНДА ОБ ЭЛЬБАНУ-БИКЕ И АКТАШЕ

Посреди соснового бора

Отыскала светлое озеро,

Середь озера – столб золотой,

На столбе бел-платок полощется.

Золотой тот столб – мой любимый,

А платок тот белый – судьба моя,

Светло-озеро – мои слезоньки,

А шумливый бор – то враги мои.

Из народной песни

ассвет…

Солнце еще не взошло, но огненные его перья уже заполыхали над степью.

Затем незаметно выкатился на край земли огромный расплавленный шар. И сразу все вокруг стало розовым.

Мы с дедом одни. Двое подпасков, Петюшка и Вася, который день в лесу на делянке пилят деревья для новой фермы.

 
На зорьке солнце всходит алое,
Пред ним бледнеет и кумач.
Проходит век – мой век без малого
Не удержать его, хоть плачь.
 

Я даже вздрогнул от неожиданности, обернулся. Оказывается, это поет дед. Вдруг Ендимер затих и уставился прямо перед собой. Я проследил за его взглядом: недалеко от нас, в траве, шевелился под ветром цветок утмалтурат. На солнце он был пронзительно синим. Но вот откуда ни возьмись появились две пестрые бабочки и, словно играя друг с другом, запорхали вокруг цветка. Крылья их переливались радугой.

– Эльбану-бике и Акташ, – вдруг произнес дед.

Мне показалось, что я ослышался.

– Эльбану и Акташ, – повторил задумчиво дед и добавил, как бы размышляя вслух: – Да, сильные люди жили в древности, крепкие, как сталь. И любить умели по-настоящему, и ненавидеть.

Я молчал, стараясь не упустить ни одного слова из новой истории деда.

В те времена, о которых пойдет речь, неподалеку отсюда стояла крепость чувашского князя Кушламара, из рода Таяба. Потому и крепость называли таябинской.

Справедливым был князь, но не повезло ему. Жена, которую он очень любил, рано умерла, оставив дочь.

Многие булгарские, суварские, хазарские и арские княжны, многие вдовы прославленных мурз, красивые, богатые, передавали ему салам с проезжими купцами, послами. Князья и мурзы звали в гости, желая познакомить со своими дочерьми. Но князь не хотел жениться вторично.

Дочку он назвал Эльбану, что значит красивый цветок.

Души в ней князь не чаял, исполнял все ее желания, нежил, баловал, дарил красивые одежды, украшения. Так шли годы. Исполнилось Эльбану шестнадцать лет, и стала она такой красавицей, какой еще не видывали таябинцы.

У одного храброго, но бедного воина был сын Акташ. Стройней кипариса, что растет в южных землях, в плечах широк, а глаза, что у дикого барса.

– Сын мой, – сказал ему однажды отец, – тебе уже семнадцать, ты силен, храбр, настоящий воин. Не пора ли тебе поступить по обычаю предков, исполнить долг перед родом. Взял бы себе жену, мне невестку, и подарили бы мне внука на старости лет.

– Я готов выполнить твою волю, – ответил Акташ, – и свой долг. Но моей избраннице всего шестнадцать, прошу тебя, не торопи, подожди немного.

Согласился старый воин.

Минул год.

Снова напомнил отец о женитьбе. И сказал тогда Акташ:

– Хорошо, посылай сватов к князю Кушламару.

Не поверил отец. Что за бредни – бедняку свататься к дочери князя!

– Я люблю Эльбану-бике, – ответил Акташ, – и она меня любит.

– Сын мой, – не на шутку разволновался старик, – до сих пор не имел я сраму, что же ты хочешь – опозорить мои седины? Побереги честь отца!

– Нет, – сказал Акташ, – тебе не придется рисковать добрым именем. Князь справедлив и мудр, он скажет, достоин ли я руки его дочери. Если нет, что же поделаешь.

– А если я не пойду к князю, – возразил отец, – и потребую, чтобы ты взял в жены простую девушку?

– Не делай этого, – тихо произнес Акташ, – мы с Эльбану поклялись, что будем верны друг другу. Если нас разлучат, оба погибнем.

Покачал головой старик – делать нечего – отправился к князю Кушламару.

Провели его в княжеские покои, встал он перед владыкой своим, поклонился.

– Дозволь сказать слово, князь. О твоей справедливости в народе песни поют. Прошу, будь и ко мне милостив.

– Говори, – промолвил князь.

– Состарился я, сражаясь под твоими знаменами, сраму в боях не имел, чести не ронял. А теперь вот, хоть казни, хоть милуй. Сын мой, храбрый Акташ, полюбил твою дочь, солнцеликую княжну. И она его любит. Просят воли твоей… Как ты скажешь, так тому и быть.

Нахмурился князь и грозно спросил:

– Подобает ли дочери князя брать в мужья простого воина?

– На то воля божья. И предков наших.

– Да, бога и предков, – кивнул князь. – Ну, что ж, зови своего сына, а я кликну дочь.

Позвал старик сына. Вошел Акташ, открыто взглянул на князя и сказал:

– Салам тебе, мудрый и справедливый, да не покинут тебя удачи, а счастье вдохновит на добрые дела. Мир этому сюрту.

– Салам и тебе, смелый юноша, – ответил на приветствие князь, – если ты так же честен и правдив, как и смел, то достоин многого. Да не покинет тебя моя благосклонность.

Отец Акташа, старый воин, слушал, сжимая рукоять меча: ждал, вот-вот прогонит их князь. Но, услышав последние слова Кушламара, едва не заплакал. Однако взял себя в руки – не подобало воину давать волю чувствам.

За пологом послышались шаги, и в покой легкой походкой вошла Эльбану. Одна щека подобна луне, другая – ясно солнышко. Глаза словно звездочки в весенней ночи. Коса до пояса, а на голове платок кружевной, вышитый рисунками эмит тэрри[18]18
  Вышивка мечты, рассказывающая о встрече возлюбленных.


[Закрыть]. Такие платки повязывают девушки, когда идут на долгожданное свидание с милым.

Поклонилась Эльбану отцу и старому воину. Затем повернулась к Акташу и вся зарделась, как маков цвет.

– Салам тебе, Акташ, пусть сбудутся в этом доме твои мечты.

Сказав так, шагнула к любимому и в знак своей особой благосклонности накинула ему на шею вышитый кружевной платочек.

Сдвинулись брови князя, но сдержался он, увидев, как просиял храбрый юноша. Сменил князь гнев на милость, развел руками:

– Вижу, вы счастливы, дети мои. А нам на покой пора. Я одинок, Эльбану моя единственная дочь. Муж ее станет мне сыном, народу – князем. И хочу я, чтобы тот, кто останется после меня, также звался мудрым и справедливым. Так что не прогневайся, добрый молодец, придется тебя испытать. Послужи сначала княжеству умом да отвагой, вот тогда я вас благословлю.

– Приму, князь, любое испытание, – радостно согласился Акташ. А Эльбану-бике затосковала, но виду не подала.

– Тогда готовься, – сказал князь, – поедешь послом к соседнему князю народа буртас. А теперь попрощайся с невестой.

Акташ поклонился Эльбану и сказал:

– Жди меня семь месяцев и семь дней. И не горюй – я вернусь.

– Буду ждать, – прошептала Эльбану.

– И он уехал? – спросил я Ендимера, не выдержав долгой паузы.

– А что ж ему оставалось, – ответил дед. – Князь, видать, хитер был. Отказать жениху не решился, дочь жалел. А про себя думал: уедет Акташ и все забудется.

А дальше вот что произошло…

Был у Кушламара дальний родственник, коварный Минтук. Давно зарился Минтук на богатство князя и на дочь его Эльбану-бике. Не прошло и трех месяцев после отъезда Акташа, сговорился он с князем и пошел к Эльбану.

– Недобрые вести получены, – сказал он девушке, – погиб наш посланник Акташ. Тело его нашли мои люди за рекою Карлы, да и схоронили. Вот все, что осталось, – и подал Эльбану памятный платочек.

– Ах, – только и вымолвила княжна. И рухнула на пол.

С этого дня слегла бике. Не спит, не ест, словно свечка тает.

– Что с тобой, доченька? – спрашивал князь.

– Видно, смерть моя подходит, – отвечала Эльбану, – уж так нам с Акташем боги судили: если одному суждено погибнуть, то и другому долго не прожить.

– Полно тебе, – смягчился князь. – Ждать ведь еще четыре месяца и семь дней… Может, еще вернется.

– А платочек?

– Мало ли что бывает, – вздохнул отец, глядя в сторону: видно, стыд его взял.

Каждый день приходил Минтук к княжне, говорил о своей любви, о верности. Но Эльбану отворачивалась, гнала постылого.

Минуло семь месяцев. Пора бы Акташу и вернуться, коли жив. Но, видно, прав Минтук, – лежат его косточки в сырой земле.

Не встает с постели Эльбану-бике. По ночам тихо плачет. Прошло еще шесть дней.

– Худо мне, отец, – сказала она Кушламару, – чувствую, пришел мой конец.

– Но ведь полдня еще осталось и целая ночь, – успокаивал ее отец.

Наступила ночь. Все во дворце уснули, но не спит Эльбану, ждет не дождется Акташа.

На заре, едва затеплился восток, у ворот крепости послышался топот коней. Прибежали стражники и сообщили князю: мол, какой-то всадник на взмыленном коне трубит в кавал, требует отворить ворота.

– Открывайте, – повелел князь. – И передайте всаднику, ежели зовут его Акташем, пусть немедленно явится во дворец.

Уж очень боялся князь за жизнь своей дочери.

А Эльбану-бике лежала в своих покоях и шептала пересохшими губами: «Я должна умереть. Милый мой, единственный, нет мне без тебя жизни».

Но тут отворилась дверь и на пороге появился Акташ.

– Я успел! Я успел! – закричал он и упал на колени перед Эльбану. – Успел, – повторил он. – Три дня и три ночи скакал без передышки. Трех коней загнал. Хорошо, встречный пастух пожалел, одолжил мне скакуна своего. Да и тот пал у самых ворот. Но что с тобой, моя милая, отчего ты так бледна?

Протянула Эльбану исхудавшие руки, припала к груди любимого.

С этого дня начала она поправляться. Расцвела княжна, стала еще краше. Вечерами подолгу беседовали они вдвоем. Узнала Эльбану и про обман Минтука. Двоих гонцов посылал к ней Акташ, сообщить, что жив и здоров, помнит о ней. Ни один не вернулся. А третьему дал платочек, чтобы тот поскорей добрался до княжны, но исчез и третий гонец, а, видно, платок попал к Минтуку?!

Но не долгим было их счастье. Напали с юга на булгар серебряных несметные полчища чужих племен. Прибыли их послы к Кушламару, просят помощи. Позвал князь к себе Акташа, дал ему войско и приказал отправляться в путь.

– Значит, снова мне быть одной? Ждать тебя? – спросила Эльбану-бике, не сводя глаз с Акташа.

– Я вернусь! – ответил Акташ, обняв невесту. – И мы сыграем свадьбу.

Ничего не ответила Эльбану, поцеловала Акташа и стала собирать его в дорогу.

Утром Акташ выступил в поход. На другой день перешел он со своим войском реку Карлы и тут повстречались ему гонцы соседей. Недобрую весть несли они: буртасы разбиты, кочевники движутся к таябинской крепости. Ничего не оставалось Акташу, как повернуть назад.

Далеко позади оставил он тяжелую конницу, а сам понесся со своей свитой выручать князя.

А Минтук между тем сбежал из крепости, достиг вражеского лагеря и предстал перед самим ханом.

– Возьми меня в свое войско, всемогущий. Проведу вас к одной крепости, богатств ее хватит на всех. И не нужно мне за это никаких наград, об одном прошу, княжну, дочь Кушламара, отдать мне в жены.

Ночью враги ворвались в крепость. Завязалась битва. Многие защитники сложили голову, а оставшиеся заперлись в княжеской башне.

– Сдавайтесь, – кричали осажденным, – все равно с голоду погибнете. Нет вам спасения.

В крепости увидели, кто их предал, и на голову Минтука посыпались проклятия.

В это время дозорные заметили, что от дальнего леса мчатся к крепости воины на быстрых конях. Островерхие шлемы блестят, а щиты-питлехи снизу подрезаны.

– Наши! – закричали дозорные. – Помощь идет!

Все посмотрели в сторону леса, и Эльбану узнала скачущего впереди Акташа.

– Акташ! Акташ возвращается!

– В небо – горящие стрелы! – приказал князь.

Сразу же взлетели огненные стрелы – сигнал бедствия, просьба о помощи.

– В небе – горящие стрелы! – закричали эртаулы Акташа.

– В крепости враги!

– Хахайт! – И Акташ взмахнул над головой саблей и помчался галопом в крепость. За ним устремились остальные. Враги не успели выслать заслон, поднять мосты.

Бой завязался внутри крепости. На помощь Акташу спешил сам князь Кушламар. Враги наседали, много их было. И вот уже Кушламар, весь израненный, истекающий кровью, упал на руки верных нукеров, и снова чуваши попятились к башне.

– Нас предал Минтук! – кричали воины. – Смерть Минтуку!

– Где ты, предатель! – позвал Акташ… – Выходи, трус!

Обнажив саблю, выскочил Минтук на площадь, на лобное место. И стали они биться. Сабли звенели, ударяясь о щиты. Эльбану-бике следила из башни за их поединком.

– Ах, – замирала она, когда нападал Минтук.

– Так его, милый, смелей, – звенел ее голос, подбадривая Акташа.

И вдруг она вскрикнула, увидев за спиной Акташа кочевника с палицей.

– Акташ, берегись!

Вовремя оглянулся Акташ, вышиб палицу из рук воина и повернулся к Минтуку. Но тот, улучив момент, уже занес меч над Акташем, и Акташ не успел отвести удар. Упал, обливаясь кровью.

– Ах! – раненой лебедушкой застонала Эльбану, – Акташ, любимый!

Покачнулась она, сраженная горем. И вдруг заметила на полу боевой лук, а рядом брошенную кем-то стрелу. Схватила их, побежала к бойнице. Предатель еще стоял у тела Акташа, зло улыбаясь. Но просвистела стрела, и он медленно с искаженным лицом повалился на землю.

А Эльбану прошептала: «Любимый, я к тебе иду, я к тебе». И бросилась с башни прямо на вражеские копья…

Ендимер-мучи раскурил трубку.

– А потом, что было потом?

– Потом, – сказал дед, – пришла к таябинцам помощь, подоспела тяжелая конница Акташа. Прогнали пришельцев. А Эльбану и Акташа похоронили в одной могиле, сверху насыпали высокий курган. С тех пор, будто бы превращаясь в бабочек, выходят они по утрам из кургана и порхают в лучах солнца, радуясь теплу и свету.

СИЛА АХМАДЕЯ

Скачет всадник по ухабам, по камням,

Не свернуть с дороги верного коня.

И не сгинуть твоей славушке, герой,

Хоть давно ты опочил в земле сырой.

Из народной песни

старину, – сказал Ендимер, – славилась земля мудрыми богатырями. Таким был и Ахмадей – добрый советчик и владыка булгар.

Однажды булгары поднимались вверх по Волге. Шли днем и ночью, впереди колонн – эртаулы, то бишь прокладывающие след, с ними сам Улп-Ахмадей. Зорко следил батор за тем, чтобы воины не допускали кровопролития при встрече с местными племенами.

– Людям ум и сила даны, – поучал он воинов, – чтобы они жили мирно и трудом своим украшали землю.

Так продвигались они на север, без стычек и ссор. Когда же дошли до того места, где Сура и Свияга сливаются с Волгой, остановил племя Ахмадей.

– Не найти нам места краше, – сказал он. – Вот и река повернула на юг. Тут и осядем…

Булгары послушались своего батора и заселили здешние земли.

Но недаром говорят: где свет, там и тень, где добро, там и зло. Был у Ахмадея младший брат Эрендюк. Завидовал он славе Ахмадея. Прямо места себе не находил, по ночам не спал. Однажды услыхал он от проезжих купцов заморских о гуннском царе по имени Атилла, который убил своего брата Бледу, а сам стал вождем. И засела в голове Эрендюка худая мысль.

«Убить, – подумал он, – а как его убить, ведь он сильней меня».

Страшно ему стало от этих мыслей, и ушел он из племени куда глаза глядят – подальше от греха.

Целый год блуждал по свету, жил среди чужих племен. Ахмадей сам его разыскал, вернул домой.

– Не ходи больше никуда, – сказал ему Ахмадей, – небось не сладко жить в чужой стороне, ты ведь даже языка тех племен не знаешь.

– А зачем мне знать, – нахмурился Эрендюк. – Пусть они наш язык изучают и преклоняются, как преклонялись перед Атиллой римские императоры.

– Вот что у тебя на уме, – удивился брат, покачав головой. – А зачем нам пример Атиллов. Куда лучше жить в дружбе. Еще ни один завоеватель не оставил после себя доброй славы.

Строго посмотрел Ахмадей на младшего брата, тот не выдержал взгляда, вышел вон. А когда за полночь вернулся в дом, старший брат его спал и чему-то улыбался во сне.

«Даже во сне ему хорошо», – разозлился Эрендюк. Выхватил саблю и отрубил ему голову.

Хоронили батора по обычаям предков. Каждый бросил в могилу горсть земли. И так много было бросавших, что на месте захоронения образовался большой курган.

Враги, прослышав о смерти Ахмадея, стали нападать на булгар, но успеха не имели. Говорят, был у булгар секрет: каждый воин, перед тем как идти в бой, приходил к кургану Ахмадея, считал до семидесяти семи и становился сильным, неуязвимым. Даже монгольские ханы, покорившие левобережную Булгарию, не решались забираться в места, где жил Ахмадей.

Прошли века. Булгары на Волге стали зваться чувашами, многие перемешались с татарами, иные переселились в дальние края. Но легенда об Ахмадее и предания, связанные с его именем, не померкли.

Старики сказывают, будто бы Дмитрий Донской перед боем на поле Куликовом побывал на кургане Ахмадея и считал до семидесяти семи. Даже царь Иван Грозный, идя на Казань, отдал почести кургану.

Да мало ли что говорят, когда хотят верить. А люди всегда верили в мир и добро, потому и помнят батора Ахмадея…

КАРМАЛОВ РОДНИК

Ой, красив маков цвет

Да скоро осыпается,

Ой, хороша молодость,

Да скоро кончается.

Из народной песни

егодня я услышал от деда Ендимера маленькую легенду о большом человеке. Я запомнил ее слово в слово.

…Есть на юге Чувашии дремучие леса, непроходимые чащи. В народе зовут их Кармалскими. В тех лесах бьет родник. Журчит он, журчит испокон веков, поет свою нескончаемую песню. Но иногда, словно взбунтовавшись, выбрасывает искристый фонтан. Вода в роднике особая, не замерзает и зимой, в самые лютые морозы.

Старики сказывают, будто в глубине, под родником, спит чувашский батор по имени Кармал.

Долго он жил на свете, многие тайны жизни узнал, многих врагов победил, всегда верно служа народу. Но не смог он победить клевету, оговора людского. Оболгали его завистники, стали по деревням слухи распускать, что враг он людям.

– Добрым прикидывается Кармал-батор, а сам одной мыслью тешится: как бы всех прибрать к рукам, а самому царствовать.

Нашлись такие, что поверили лживым наветам, стали сторониться батора. Как увидят его – ставни на запор, ворота на замок, а на порог осиновые ветки накидают По старым обычаям это означало: незваный гость, видеть тебя не хотим.

Худо стало Кармал-батору, потому что человек он был честный, с душой открытой, и не мог жить в одиночку.

Вот оседлал он своего коня снежно-белого и ускакал в дремучие леса. Выбрал в лесу поляну, слез с коня, поцеловал его и отпустил. Сам же повесил на сук булатную саблю, боевой щит, взял с собой одни только ножны и спустился в овражек.

Там, в овражке, ударил ножнами оземь, сделалась трещина, в нее и прыгнул батор.

На этом месте забил родник. Никогда он не замерзает, потому что жив батор. Люди говорят, придет время и Кармал проснется. Произойдет это в тот день, когда над родной землей нависнет опасность.

Сабля батора забьет по щиту от полуночи до полуночи. Прибежит к дереву снежно-белый конь, заржет семь раз. И упадет тогда наземь старый дуб, заглушая грохотом журчанье родника. Вот когда проснется Кармал-батор, чтобы защитить людей от их настоящих врагов.

Сейчас он спит, а родник поет ему свою песню. Прислушайся, разве она не похожа на чувашскую колыбельную?