Текст книги "Цветы Эльби (Рассказы, сказки, легенды)"

Автор книги: Михаил Юхма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Ишь какой шустрый. Этот в жизни много нахватает.

Ошибся поп. Ничего-то Патян не нахватал. До седых волос бедняком прожил. Но не унывал, всегда был бодр и веселье свое дарил людям.

Как Патян попа языку учил

Один пои пожил в городе и после этого сильно возгордился. Сельчан узнавать перестал, со знакомыми в первые дни даже не здоровался. А когда его укоряли, только руками разводил:

– Забыл язык чувашский.

Однажды зазвал его Патян к себе, заговорил о том о сем, какой урожай предвидится и какие нынче цены на хлеб. Говорил, говорил, а поп только плечами пожимает: дескать, не понимаю, о чем толкуешь. Забыл язык!

«Ну, погоди у меня, сейчас вспомнишь», – подумал Патян. И повел попа по двору, показывая хозяйство. Шли мимо сарая, Патян возьми и толкни попа на грабли, что были к плетню приставлены.

Наступил поп на зубья, а черенок трах его по лбу.

– Ай, чертовы грабли! – завопил поп. – Какой эсремет[30]30
  Злой дух.


[Закрыть] поставил их на дороге!

Вспомнил, значит, язык!

Патян и волшебник

Одно время принялся Патян сапожничать: хлеба к весне не хватило, а жить-то надо, вот он взялся за ремесло.

Однажды пришел к нему незнакомый человек, назвал себя волшебником.

– Подбей-ка мне каблук бесплатно. Да побыстрее! – сказал волшебник. – А не то вызову сейчас силы небесные, повелю казнить тебя злою смертью.

– О! – воскликнул Патян, – если тебе подчиняются такие силы, так ты им и прикажи, пусть тебе каблук подобьют.

И прогнал «волшебника».

Как Патян рассердился на бога

Стал Патян плести новые лапти и потерял кочедык. Долго искал, под лавку заглядывал – нет кочедыка. Что делать? Не ходить же в одном лапте.

– Эй, боже, – попросил Патян, – помоги мне найти кочедык.

Но и после этого не смог обнаружить пропажу. Тогда Патян взмолился:

– Боже, помоги, а я тебе за это мешок пшеницы дам.

Сказал так и увидел свой кочедык. Он лежал рядышком на лавке.

Рассердился Патян не на шутку:

– Вот ты какой, господь! Нет бы просто так помочь бедному человеку! Непременно тебя задаривать надо! Да ты сродни попу нашему, тот тоже норовит урвать последнее. Не будет тебе пшеницы, и не надейся.

Так и оставил бога без подарка.

Пуховая земля

Однажды шел Патян по улице, споткнулся и упал.

Увидали его поп с дьяконом, стали дразнить:

– Ты что, Патян, ищешь, уж не пуп ли земли?

– Так здесь, оказывается, земля пуховая, – будто не расслышав, ответил Патян. – А я прежде не верил. А ведь так оно и есть! Пуховая! Побегу-ка, скажу жене, пускай с мешками придет, вот будет радость – подушки набьем.

Поп и дьякон, как только услышали слова Патяна, тотчас же побежали домой. Запрягли коней и назад. Две телеги землей нагрузили. Привезли домой, сбросили, прилегли: какой там пух, земля как земля, пополам с каменьями.

Что полезней?

Как-то поп, подвыпивши, стал учить прихожан:

– Луна полезней солнца, потому что солнце светит только днем, а луна еще и ночью.

Услышал это Патян и говорит попу:

– Тогда твой нос полезнее глаз.

– Это почему? – удивился поп.

– Потому что глаза видят только при свете, а нос и в темноте запах чует.

Поп-скряга

В той деревне, где жил Патян, поп был всем скрягам скряга.

Однажды повстречал его Патян и говорит:

– Слушай, батюшка, какой сон мне приснился. Будто жена твоя меня пирожками угощала.

Всплеснул руками поп и – домой. Дома на жену накричал и выгнал на улицу.

– Что ж ты делаешь, батюшка? – укоряли его соседи. – Грех жену выгонять.

– А держать такую еще грешней, – ответил поп. – Если она каждого будет пирожками кормить, этак я разорюсь вконец. Нет уж, лучше жены лишиться, чем богатства.

Обменялись местами

Случилось это уже после революции. Проходил по улице поп. Увидел его Патян, выбежал из дома, догнал и повалил наземь. Сам уселся верхом, каблуками пришпоривает.

Завопил поп благим матом:

– Что ты делаешь, безобразник, креста на тебе нет!

– А на тебе крест есть, – отвечал Патян, – то-то ты на нашей шее век сидел. А теперь я на твоей часок посижу. Ты уж потерпи…

– Про Патяна, – сказал Ендимер, – можно всю ночь рассказывать. Сколько о нем в старину побасенок было!.. Теперь уж они забываться стали. Люди все книги читают. А про Патяна книг ведь не написано.

ЗАВЕТНАЯ САБЛЯ

Руку, держащую саблю,

Вражеский меч не сечет.

Чувашская пословица

знаешь ли, ачам, кто такой Кармелюк?

– Знаю, – ответил я деду.

Слышал я, был на Украине такой повстанец, гроза шляхтичей и всякого панства, которое осело на благодатных южнорусских землях при Екатерине да с тех пор и закабалило крестьян. А Кармелюк был лихой атаман, крестьянский вождь, и поныне в селах Приднепровья о нем песню поют.

Но откуда известен он деду.

– Хочешь, я тебе расскажу, – промолвил Ендимер, – как он из сибирской ссылки домой пробирался? Путь-то его лежал через наши земли.

Время стояло осеннее, гудел под ветром вековой бор, осыпаясь листвой, с утра до ночи дожди секли… Вот в такую-то пору из глухой лесной чащи вышел на опушку человек. Одет он был в рваный пиджак, на ногах дырявая обувка. Прислонился к дубу, устал, видать. А куда идти дальше, не знает, место нелюдимое… Глядь, у самого дуба в кустах – тропка примята, ветви обломаны. Раздвинул осторожно кусты, а там лаз валежником присыпан. Разобрал валежник и пролез в тайник-пещеру.

«Бог послал пристанище, тут и заночую», – подумал человек.

В пещере было тепло. Снаружи чуть слышно доносились лесные шумы.

Поставил человек к стене свой посох, снял с плеч котомку, сам опустился на камень.

«Эх, – подумал он, – Кармелюк, Кармелюк, дойдешь ли ты жив-здоров до родной Украины?»

Уж который месяц шел он с каторги в родные места. Ночевал на заимках, тайком переправлялся через реки. Сибирь, тайга – нет ей конца-краю. Однако ему повезло: не тронули звери, пуля стрелка миновала.

На Урале повстречал Кармелюк таких же, как сам беглых каторжников, за народное дело пострадавших! Те ему помогли – дали старый пистолет, хлеба, указали дорогу. Звал их Кармелюк с собой – не пошли. У каждого своя родина, своя беда: что в России, что в Малороссии – те же паны да подпанки. Со времен батьки Пугачева страху набрались да так поприжали народ – дохнуть невозможно.

Кармелюк развязал котомку, достал черствый ломоть. Ел жадно, торопливо, словно кто собирался у него отнять хлебушек. Передохнул, успокоился, глаза с темнотой свыклись. Возле посоха у самой стенки разглядел он чуть заметный бугорок, тронул ногой, да так и вскочил: бугорок баулом оказался.

Развязал Кармелюк бечевку: в мешке – еда: хлеб, завернутый в холстину, сало в тряпице. Вот те на! Чей же это запас? Доброго человека или злодея?

Осторожно выбрался на волю и только сейчас разглядел возле дуба остатки костра. Потянуло горелым – зола свежая, чуть прибита дождичком. Кто здесь был? Один, двое? И давно ли ушли? Насовсем ли? Нет, видать, на время, иначе мешок не оставили бы…

Лес по-прежнему шумел, но теперь звуки казались зловещими.

– Каш-каш-ш!

– Уу, – вторил ветер, налетевший из далеких степей.

Прислушался Кармелюк. В привычный шум вплелся новый звук: «Ой, ой…»

«Что это? – вздрогнул Кармелюк. – Похоже, человек стонет».

Быстро перебрался он через овраг и – в чащу. Ветки хлестали по щекам, обдирали ладони. Возле куста лежал человек. Он, видно, пытался ползти, подтянув ногу, да так и сник. По траве за ним – красный след.

– Человека этого звали Хурамал, – продолжал дед после некоторого молчания. – Ах, Хурамал, Хурамал! Разве мог он подумать, что в лесной глуши отыщется друг-спаситель. Поистине, неисповедимы пути Пюлехсе.

Хурамал этот был из села Шенерчен. Бедняк, голь перекатная. Но сердцем смел, душой отважен. Куштаны его терпеть не могли. Помнили, как еще дед Хурамала заодно с пугачевцами разорял их угодья.

Жил Хурамал без матери, а вскоре и отец умер. Похоронили старика по старым обычаям – а это денег стоило, – после похорон и вовсе залез в долги Хурамал, Задолжал деревенскому богатею Иштиреку. Обещал Иштирек ждать год, а слова не сдержал.

Отобрал у парня последний кусок земли, пустил по миру. Пошел Хурамал в батраки.

Известно, житье батрачье – собачье. У хозяина на лице ласка, в руке палка. Однажды ни с того ни с сего ударил Хурамала: знай, мол, какова она свобода, пугачевский последыш.

И не раз уж так бывало, то не накормит вовремя, то взглянет косо, с ухмылочкой. Терпел парень, а тут сорвался – обозвал Иштирека собакой, а сам подался куда глаза глядят. Забрел Хурамал в лес. Тут и вспомнились ему слова отца, которые тот сказал перед самой смертью:

«В дремучем лесу, на берегу озера, под старым дубом спрятана, сынок, сабля. Подарил ее деду твоему сам Емельян-батюшка. Гуляла эта сабля по головам чувашских йомзей и русских попов. Вздохнули мы тогда свободно, да не надолго… Вот дед и спрятал саблю до лучших времен. Когда станет тебе невмоготу, достань ее – пригодится».

Хурамал отыскал в лесу саблю. Задумал он вместе со своим другом татарином Шаймуллой поднять бедняков – татар да чувашей – на восстание. А пока что сами, как могли, расправлялись с мироедами. Однажды напали друзья на сборщиков податей, а из соседнего села тут как тут – стража нагрянула… Спасая друга, сложил голову Шаймулла, а Хурамал укрылся в лесу.

Тут-то и подоспел на помощь Кармелюк.

…Хурамал поправлялся быстро, крепкого был здоровья. Недели не прошло – затянулось плечо, стал на ноги. По-русски он понимал плохо, слова путал, однако сумел-таки рассказать о себе нежданному спасителю. И стали они кровными братьями.

– Иштиреку нужно отомстить, – твердил Хурамал.

– Да, нужно, не будь я Устимом Кармелюком, если позволю этому волку ходить по земле.

Напали они ночью на усадьбу богача, разнесли в щепки амбары, самого Иштирека повесили.

– Многих он разорил, оставил сиротами, – сказал Хурамал, – больше не доставит людям несчастья.

В ту ночь пришли к ним семеро парней из соседней деревни. Не стало им житья от куштана, вот и подались к атаману, в лес.

– Доброе зерно посеяно, – сказал Кармелюк, – быть урожаю. Ну, теперь пора и мне собираться. Ждут меня на Украине свои иштиреки, надо спешить.

Стали готовить Кармелюка в путь. Запасли еды впрок, а как завечерело, двинулись к Волге.

Долго шли по чистому полю, оврагами, перелесками. К рассвету открылась водяная гладь. Здесь уже поджидал их знакомый лодочник. Переправились через реку, Устим стал прощаться. Но Хурамал не хотел отпускать друга без угощенья и повел его в ближайшее село.

Здесь-то и подстерегла их беда…

Покуда друзья пили-ели, сельский староста послал в волость нарочного, и тот привел стражников. Окружили стражники дом, хотели взять врасплох…

Вот где пригодилась Устиму повстанческая выучка. Выбил он окно, крикнул товарищам:

– Прыгайте и задами – к лесу. А я их задержу! – Выхватил пистолет и давай отстреливаться.

Стражники, видно, не ждали отпора, растерялись. А когда пришли в себя, Хурамал с товарищами были уже у леса.

– Догнать, взять живьем! – хрипел раненый пристав.

Стражники, задрав длинные шинели, кинулись за бунтарями. Стреляли на ходу. Один из них бросился через овраг наперехват. Кармелюк, догонявший Хурамала, вовремя оглянулся, вскинул пистолет. Упал стражник, споткнулся и Хурамал, осел как подкошенный.

Поднял его с земли Кармелюк, взвалил на плечо, а лес уже совсем близко, еще самую малость – и укроет от пуль, спасет.

Лес-то спас, а вот рана оказалась смертельной. Недолго протянул бедняга. Три дня и три ночи не смыкал Кармелюк глаз, ходил за другом, промывал ему рану родниковой водой. Все приговаривал:

– Держись, браток, держись. Мы с тобой еще поживем назло врагам.

– Нет уж, – улыбнулся Хурамал, а у самого в глазах туман. – Поживешь один, за двоих.

Перед самой кончиной позвал одного из своих парней, сказал чуть слышно:

– Подай-ка мне саблю.

Подали ему саблю. Взял он ее да тут же выпустил – рука не держит. Попросил поднести к губам. Приложился устами к холодному булату и прошептал, глядя на Устима:

– Завещаю саблю тебе. Бери… Справедливый меч, от самого Пугачева… подарок.

Принял Кармелюк саблю.

Взошла луна. Но не суждено было увидеть ее Хурамалу. Схоронили его на холме, посреди темного леса. И поклялся на могиле названый брат:

– Солнце еще не взойдет – вспомнит тебя предатель. Не будь я Кармелюком.

Смекнули чуваши, что задумал Кармелюк, не пустили его в деревню.

– Ты атаману клятву дал, а мы ее выполним. Тебе в путь пора. Тебя ждут на родине, ступай, не забывай нас.

– Ну, что ж, – сказал Кармелюк, – будь по-вашему, я там, вы здесь.

Уже светало, когда пересек он долину, оглянулся. У подножья холма, где было село, подымалось зарево.

Говорят, появился Устим на Украине ранней весной. На родном Подолье цвела черемуха, бежали ручьи, курилась земля вешним парком. Как и в прежние времена, пировала в усадьбах шляхта, а на конюшнях свистели розги, плач стоял по деревням.

Собрал Кармелюк самых смелых и отчаянных. И вновь заполыхали по Украине панские усадьбы. Всякий раз, когда над белокаменными хоромами взвивался «красный петух», вспоминал Кармелюк слова Хурамала:

– Больше он никому не доставит страданья.

Сжимал атаман заветную саблю, думал: жив Пугачев. Пока живы мироеды, и он жив. И даже когда переведутся на белом свете зло и неправда, будут помнить люди великого бунтаря.

ОТКУДА ВЗЯЛСЯ СЕРП

Коль серпом намашешься в поле,

Будут, брат, на руках мозоли.

А уж если мозоли натер,

И на выдумку станешь хитер

Из народной песни

озвращаясь с ночного, мы остановились на краю ржаного поля. В синем рассветном мареве шумели хлеба, перекатываясь золотыми волнами. Утопая по самый бункер, плыл вдалеке комбайн.

Старик, приложив к глазам козырьком ладонь, долго глядел вслед машине. Казалось, он не мог равнодушно смотреть на комбайн, на который люди, еще на его памяти, смотрели как на чудо.

– Сто серпов и один мотор, – сказал Ендимер с обычной своей чудаковатой непосредственностью. И вдруг спросил:

– А ты знаешь, откуда взялся серп?

Разумеется, я не знал.

…Было время, когда люди рвали колосья руками, и от этого ладони у них были всегда в волдырях. Не знали люди, что на свете существует серп, который может облегчить их труд.

В тот год, о котором идет речь, уборка шла, как обычно. Люди на работу поднимались с зарей, а к полудню ложились отдыхать в тени, чтобы набраться сил. И то сказать – одними руками много не сделаешь.

Однажды один человек не ушел вместе со всеми на отдых. Он задумал во что бы то ни стало кончить уборку за день, потому что видел плохой сон, будто надвигаются большие дожди, которые погубят урожай. Поэтому он спешил.

Человека звали Сюрла. Пот градом лился с его лица. А он все работал, не разгибая спины. Тора, хозяин неба, увидел неутомимого хлебопашца, подивился его стараниям. Дай, думает, помогу человеку. Сбросил с неба серп к ногам Сюрлы и научил, как им пользоваться.

Весь участок Сюрла убрал к вечеру, ни колоска не оставил, да еще копны успел поставить.

Пришли люди – у Сюрлы все убрано. А сам он лежит под деревом, похрапывает.

– Как это он успел? – удивились люди.

Тут кто-то увидел незнакомый предмет, который валялся на стерне. Вначале люди подумали, что это змея. Ткнули змею палкой, она не шевельнулась. Осмелели, снова ударили. Серп подскочил, да и угодил кому-то по макушке. Отбежали, но любопытные вскоре опять вернулись. Нашелся храбрец, поднял серп и провел по нему рукой – порезал палец.

С той поры говорят: не порезав пальца, не научишься владеть серпом.

Многие по-иному эту сказку сказывают, дескать, никакого Тора не было, сам человек придумал себе облегчение в работе. Может, они и правы… Но серп чуваши называют Сюрла – по имени человека, который впервые им воспользовался.

А теперь, значит, «сто серпов и один мотор». Мудр человек.

КУВШИН

Расстелила посконь ой на бережке,

Только дунул ветер – все добро в реке.

Может, стихнет ветер – расстелю опять,

Посконь на рубашки – людям благодать.

Из народной песни

ы зашли в крайний двор – попить воды из колодца… В полном до краев ведре плескалось синее небо.

– Если ты не знал про серп, – сказал Ендимер, напившись досыта, – то, верно, не знаешь и про ведра. – И хитровато подмигнул, утирая ладонью усы. – В давние времена вместо ведер были кувшины.

Однажды девушка, взяв по кувшину в руки, пошла к роднику, что находился за деревней. По пути увидела она табун лошадей. Лошади резвились, гонялись друг за другом. Остановилась девушка, любуясь животными.

И так увлеклась, что даже не заметила, как упали кувшины и разбились. Пришла к роднику, а зачерпнуть воды нечем. Так и вернулась домой ни с чем.

Отец узнал, как все произошло, сделал дочке деревянное ведро.

С тех пор и пошли в деревнях деревянные ведра. Они, конечно, тяжелые, зато век живут.

МОСТ АЗАМАТА

Кто под радугой-дугой

Пройдет в одночасье,

У того на роду

Написано счастье.

Чувашская пословица

ы с дедом уже подходили к дому, когда вдруг небо заволокло темными тучами – и хлынул ливень.

Укрывшись под навесом чужого крыльца, мы долго стояли в затишке, вдыхая пахучую влагу.

Так же быстро разведрилось, засияли умытые дождем тополя, а вдали над ложбиной, где протекала река, появилась радуга. Я даже рот раскрыл, так она была великолепна – будто кто провел по небу чудесной кистью.

Дед проследил за моим взглядом и усмехнулся.

– Азамат кебера, – сказал он, когда мы снова вышли на дорогу. – Слыхал, почему так называют радугу? Нет?

…Давным-давно жил у большой реки человек по имени Азамат. Был он красильщиком, с утра до позднего вечера собирал на лугах да в лесных чащобах разные травы, коренья и готовил из них краски, да такие яркие, что и самому на диво.

Но вот беда – никто их не покупал у Азамата. Ну, какой, мол, от красок толк, кому они принесут радость?

…Однажды, как обычно, трудился Азамат в своей красильне. Готовые краски сливал в глиняные горшки и ставил на землю, чтобы краски охладились и приняли естественный цвет.

Кончив работу, он сел на камушек и задумался. Может, зря он возится с красками, раз они никому не нужны. Вдруг видит – на том берегу – человек выбежал из лесу, заметался. А за ним волчья стая, вот-вот настигнет беднягу.

Закричал Азамат, будто и впрямь крик его мог испугать зверей.

– Э-хе-хе!

– Эй! – откликнулось эхо. Только и всего. А волки уже совсем близко.

Схватил Азамат первое что попалось под руку – это были горшки с красками – и давай их кидать на тот берег.

В это время пошел дождь.

Краски выплеснулись из горшков, смешались с дождем, и над рекой повис радужный мост.

– На мост! – закричал Азамат беглецу. – Взбирайся на мост.

Человек взобрался на разноцветную радугу и по ней спустился к Азамату. Волки остались ни с чем, только зубами лязгали.

– Ты волшебник, – сказал спасенный человек Азамату. – Как тебя зовут, добрый человек?

– Азамат, – ответил красильщик.

– Мост Азамата! Мост Азамата! – повторял человек. А красильщик думал:

«Мои краски никто не покупает. Пусть же они хоть таким образом служат людям».

Взял Азамат свои горшки и разбросал их в разные стороны.

С тех пор как только идет дождь, вода мешается с красками, и в небе загорается чудесная радуга.

Люди называют ее Азамат кебера, что значит мост Азамата.

– А что, в городе у вас бывает радуга? – прищурился дед.

– Бывает.

– Ага, ну вот ты по ней и прибегай к нам в деревню почаще.

ХОЛМ ШЕВЛЕБИ

Друг с полуслова нас поймет,

И с пол-удара конь уносит…

Пусть дважды не окликнет тот,

Кто нас о помощи попросит…

Из народной песни

автра я уезжаю…

На дворе уже осень. Идет мелкий дождик, и кажется, что деревья плачут, роняя мокрые листья. Лес словно осиротел, потеряв зеленое убранство.

Изредка выглянет солнце и снова скроется в облачной хмури.

Пусто на полях, птицы улетели. Земля будто притихла, съежилась, ожидая грядущих холодов.

И только в селе стало людно, шумят по вечерам посиделки-улахи. Шутки, песни, смех. Девчата под гармошку пляшут, частушки поют.

Послушаешь – душа радуется. В то же время немного грустно. Пора расставаться с дедом. Давно уже перестали мы выгонять табун в ночное, но видимся с ним каждый вечер.

Вот и сегодня я заглянул к Ендимеру в просторную, светлую комнату. В ней пахнет свежевымытыми полами и типографской краской: газет на столе целая груда.

Молодые конюхи ушли гулять. Дед, упершись локтями в стол, пыхтит своей трубочкой.

– Пожил бы еще, ай наскучило?

– Нет, мучи, ехать надо. Отпуск кончается.

– Отпуск, – шевелит губами дед. – Это, конечно. Причина…

В этот вечер мы долго засиделись, толкуя о том о сем: какой выдался год урожайный и сколько домов в деревне прибавилось.

– Мучи, – попросил я, – много я слышал от тебя интересного, может, расскажешь еще чего-нибудь напоследок. Ну, хотя бы про тот холм возле Сугутского леса. Шевлеби, кажется, он зовется.

– А-а, – закивал дед. – Шевлеби там похоронена. О, это давно было, во времена Патька-патши, так у нас Пугачева звали. А Шевлеби у него атаманшей была.

– Расскажи, мучи, пожалуйста…

…– Пришла она как-то к Патьке-патше, к Пугачеву то бишь, – начал дед, – он как раз со своим войском Волгу перешел и остановился возле города Сербю, по-иному – Цивильск. Пришла и сказала: – Возьми, отец, в отряд. Я все умею: и на коне неоседланном скакать, и из лука стрелять. И держать ангар и саблю. Возьми, прошу тебя, а уж я отомщу врагам за все мои беды и несчастья.

– Кто же твои враги? – спросил Пугачев.

И рассказала Шевлеби, как убили сельские куштаны ее отца и как ушла она жить к дедушке. Но и тут ее горе настигло. Рассердился сельский поп на деда, что тот отказался девчонку крестить, подговорил ярыжек, те драку затеяли да сгоряча деда насмерть прибили.

С малых лет пошла Шевлеби по чужим людям: овец пасла, детишек нянчила, табуны гоняла. А выросла, расцвела цветком луговым, тут ее схватили куштаны, задумали силком просватать. Но не далась им, ночью жениха связала, а сама – в степь. Тут и прослышала про Патьку-патшу.

Пожалел ее Пугачев, а взять к себе отказался:

– Куда нам девушки, жизнь у нас кочевая. Лучше дам тебе денег, сколько пожелаешь. Найдешь себе жениха по сердцу и живи на здоровье, детишек воспитывай. А воевать – не женское дело.

Опустила голову Шевлеби, однако перечить не стала. «Дай, – думает, – погляжу, что тут и как…»

А был в стане Пугачева молодой воин, сынок дворянский.

Переметнулся он к Патьке-патше еще под Казанью, стал верно служить. Звали его Калюн, настоящее имя или прозвище, никто не знал…

Влюбился Калюн в чувашку и научил ее уму-разуму. Я, мол, выдам тебе мужскую одежду да еще охранную грамоту. Соберешь в своих землях отряд да с ним и к Пугачеву явишься. Тогда уж он тебя примет.

Сказано – сделано.

Попрощалась она с Патькой-патшой, с Калюном – и на коня. Поскакала по родным местам созывать баторов под знамена пугачевские. А народ уже бунтовал. Давно ему поперек горла были злые попы, что крестили всех правдой и неправдой, да жадные куштаны, которые отбирали у бедняков последнюю землю за долги.

– Пойдем к Патьке-патше! – говорили люди. – Покажем мироедам, на чьей земле они животы растят.

Вернулась Шевлеби с отрядом. Не признал в ней Пугачев девушку, думал – молодец-джигит к нему явился. Назначил Шевлеби атаманом.

Дошла Шевлеби с отрядом до Курмыш-города, а потом и до самого Алатыря. Не отставал от нее и Калюн. Вместе и громили барские усадьбы.

Полюбили девушка и юноша друг друга и решили свадьбу сыграть. Узнал Пугачев, как его обвели вокруг пальца, но не рассердился, а лишь посмеялся. «Что поделаешь, дело молодое. Пускай любятся да с врагами рубятся».

Однажды под Алатырем ушла Шевлеби с отрядом по селам поднимать народ на борьбу.

Край наш в то время был что улей растревоженный. Больно злы были мужички на куштанов. Подати, поборы, обман – не продохнешь. А тут свободу почуяли, ну и кинулись на мироедов… Есть на Карле водопад Пуп Каснавыран, может, слыхал? Вот в него-то и побросали самых злых попов со всей округи. Шевлеби всю окрестность прошла, стала в ней главной силой. Тронулись к ней люди со всех сторон. И как стало их больше тысячи, поспешила Шевлеби вслед Пугачеву.

А по пятам за Патькой-патшой уже шло царское войско. Редели отряды Пугачева. А тут еще кое-кто из бывших друзей врагу продался, заговор учинил, – только и ждали случая выдать атамана.

Калюн-то обо всем этом знал, да Шевлеби не сказывал.

На коротких привалах, положив голову на седло, предавалась Шевлеби девичьим своим мечтам.

– Вот одолеем врагов, – говорила она Калюну, – заживем с тобой счастливо.

– Хорошо бы, – вздохнул Калюн, – да только не верится.

– Почему, – удивилась Шевлеби, и в глазах ее мелькнул испуг, – нас вон сколько, большая сила.

– Сила силу ломит…

– Ну и шутник ты, милый, – улыбнулась девушка, но улыбка была невеселой.

До Пугачевского стана оставался один переход. В полдень вернулся ходивший в дозор Калюн, а с ним еще казак молодой. Вид у обоих встревоженный.

– Шевлеби, – позвал Калюн, – седлай коня, отъедем к лесу, поговорить надо.

Поскакали втроем за лесной мысок, остановились.

– Шевлеби, – сказал Калюн, а сам не сводит с девушки глаз, – дело наше проиграно, сопротивляться нет смысла, Пугачев в ловушке. Генерал обещал жизнь всем, кто сдаст оружие.

Посмотрела на него Шевлеби, а у самой в лице ни кровинки. Не сразу даже поняла, о чем он говорит, а как поняла, только и смогла вымолвить:

– Предатель. – А сама в слезы.

– Тише, – схватил ее за руку Калюн, но девушка вырвалась. – Тише, Шевлеби. Сама посуди, один в поле не воин. Заговор созрел. Ждут нас неподалеку верные люди, не поспеем сейчас, завтра поздно будет. Ведь нам жить надо, тебе и мне! Ради тебя прошу, ради детей наших будущих…

Не дал ей опомниться, схватил коня ее за поводья, своего с места пришпорил.

– Брось, – закричала Шевлеби, – брось! – Едва не задохнулась от злости. – Я тебя любила. А ты, ты…

Рванулась в сторону и поскакала назад, в лагерь, а на уме одно: опередить заговорщиков, домчаться с отрядом до Пугачева, спасти его. Калюн с казаком тоже не дремали, кинулись ей вдогонку.

– Шевлеби! – кричал Калюн, – заклинаю… во имя нашей любви.

И вот уже близко они, еще немного и схватят девушку.

– Стой, – крикнула девушка, на ходу осадив коня, – шаг ступишь – убью!

Но Калюн все приближался.

– Стой, говорю в последний раз.

Шевлеби сорвала с плеча тугой лук. Блеснула стрела. Калюн только руками взмахнул. Замер в воздухе хриплый стон.

– Что ты наделала, Шевле…

Атаманша уже скакала к лагерю. Еще один поворот, а там – открытое поле. Но позади все громче стучали копыта. Знал казак – упустит Шевлеби, и тогда ему конец. Вскинул ружье:

– Крсс-с-с!

– А-ах!

Медленно сползла с коня Шевлеби, а казак повернул обратно, стлалась над лесом пыль, отмечая путь предателя.

К вечеру чуваши отыскали атаманшу. Лежала она в траве, глаза ее были открыты, в них синело небо и плыли легкие тени.

Схоронили Шевлеби в родных местах, на холме.

В старые времена холм считался священным. Сюда приходили девушки перед свадьбой, молча ждали благословения Шевлеби. Бездетные жены просили ее подарить им ребенка.

А те, кого обманул жених или муж, просто молились, верили, что Шевлеби отведет беду.

* * *

– Мучи, – сказал я взволнованно, – а ведь ты настоящий сказочник. Другого такого теперь уж, видно, не сыщешь.

Старик мягко улыбнулся.

– Земля меня родила, земля выкормила, скоро и назад позовет.

– Ну уж скоро… – попытался я утешить деда. – Всех в свое время.

– Так-то так, – кашлянул Ендимер, – но одни к ней, матушке, близки, а другие от нее далеки.

…На другой день встал я рано, решил на прощание сходить поклониться легендарной чувашке. Поднялся по отлогому склону холма, где журчала речушка, над которой, говорят, даже зимой клубится пар. На вершине было пустынно, ветер гулял по жухлой, высокой траве. И подумал я, что приеду домой и расскажу о Шевлеби своей невесте. Слышишь, Шевлеби! Мы придем к тебе перед свадьбой и молча попросим счастья, о котором ты так мечтала.