Текст книги "Заповедник архонтов"

Автор книги: Михаил Ишков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Створка встала на прежнее место. Даль замкнулась, и на месте вмиг исчезнувшего входа открылась та же песчаная всхолмленная равнина, оживляемая далеким горным хребтом с заснеженными вершинами, те же папоротниковые дебри, оседлавшие седловины между холмами, сосновые рощи и густые заросли кустарника по горным склонам. Рев межзвездного, истосковавшегося по белковой свежатине «папаши» стих окончательно, местная аура была легка, напевна и пробуждала поэтическое настроение.

Может, перевести сюда всю группу губошлепов?

Но сумеем ли мы справиться с трудностями, которые встанут на нашем пути, и так ли уж прост доступ хордам во владения архонтов? Какое впечатление произведут на моих спутников белейшие, даже как бы кичащиеся снеговой одноцветностью дома? Губошлепы будут ходить здесь на цыпочках? Ничего, обвыкнут. Кто-то же должен был поддерживать здесь порядок? Может, в тех невзрачных домишках, что прятались в тени поблескивающих белыми стенами зданий, был устроен заповедник для шлюх, прародительниц ублюдков?

Я направился в сторону двухэтажного, покрытого крышей с загнутыми вверх стропилами, здания. Только изображений драконов, стягов да полотнищ с иероглифами не хватало, чтобы вообразить себя на Земле, в Поднебесной империи, каким-то чудом занесенной в далекую геологическую эпоху (судя по обилию папоротников, назовем его меловым периодом).

В вестибюле, куда я не без робости отважился войти, располагался диспетчерская или что-то вроде главного наблюдательного поста. Зал был невелик, при этом оформлен как точное подобие рубки Быстролетного: то же округлое смыкание пола с потолком, тот же невообразимый, явно не соответствующий внешним размерам помещения внутренний объем, тот же болотисто-лиловый тон, раздражавший меня во время первых пребываний в утробе койса. Повсюду обилие светящихся сигналов: цепочек, огоньков, сияющих змеек, посвечивающих геометрических фигур, перемигивание цветовых квадратов. В углу какие-то громоздкие, с едва закругленными прямыми углами тумбы. Я подошел ближе, пригляделся, вспомнил уроки попечителя и Быстролетного. По всей видимости, эти аппараты обеспечивали связь, выводили информацию на незримый экран, а также, судя по щели в корпусе, выдавали информацию в какой-то более-менее удобной для ознакомления форме.

Все оборудование бездействовало, каждая единица свернулась в исходную оболочку – на это у меня глаз был наметан. Пыли на поверхности не было. Первым делом с помощью особого словаря, развернувшегося из шарика, я попытался вернуть в рабочее состояние информационную машину. Ментальный пусковой код загрузился удачно, затем, уже более уверенно, я оживил экран. В тот же момент в зале притух свет, потолок растаял, и Даурис, и Таврис предстали во всей своей красе. Изображение, правда, казалось несколько неестественным, напоминавшим спектрозональные аэроснимки. Даурис почему-то предстал ярко-красным шаром с зеленным ободком, Таврис заметно полиловел. Следом по гигантским, занимавшим большую часть экрана светилам побежали кривые, начали выстраиваться графики, обозначились колонки символов, которыми когда-то пользовались ди. Мне еще предстояло разобраться в этой свистопляске данных. Прежде всего изображение зафиксировало состояние станции в момент ухода флота архонтов. Вот последний, с размазанными очертаниями линейный корабль – две усеченные, соединенных основаниями, четырехгранные пирамиды, то есть октаэдр, – покинул станцию, исчез в сером лимбо. Тут же временной интервал резко увеличился, счет пошел на столетия. Скакнуло с десяток цифр, и счет времени вновь резко замедлился.

На экране внезапно и крупно высветился исполинский звездный прыгун, своей формой напоминавший челнок, доставивший нас на станцию. Это был овалистый, несимметричный звездолет с башенкой-выступом по правому борту, неуловимо напоминавший нашего речного сома с коротким хвостом и более высокой спинкой. На борту символ транспортного средства, рядом полустертый номер. Это же «Несущий груз на спине»!.. Я невольно подался вперед. Выступ, где размещался командный пост, смят, на корпусе пусто, обшивка местами взрезана и во многих местах пробита – трудно было отделаться от впечатление, что звездолет долбили гигантским ломом.

Я потерял дар речи – мне довелось наблюдать за звездолетом, явившимся с поля сражения, которое произошло по меньшей мере полмиллиона лет назад. Сигнальные огни на корпусе фламатера горели неровно, часто гасли. Между тем обслуживающие оболочки, как и положено в режиме посадки, налипли на корпус судна, принялись буксировать «Несущего» в сторону распахнутых шлюзовых ворот. Следом на экране появился первый знак, который я узнал сразу. На этот раз словарь, так долго хранимый в левой ноге, не понадобился. Этот иероглиф обозначал, что спуск в приемную шахту и осаживание на посадочное место прошли штатно. Далее на экране высветилась картинка причальной палубы – это было гигантское помещение с одним-единственным звездолетом, улегшимся на исполинские салазки, при этом из корпуса чуть выдвинулись толстые обрубки-конечности. Подсобные койсы и всякая прочая мелочь продолжали ползать по обшивке, потом вдруг посыпались оттуда, как ошпаренные. На этом всякое шевеление на палубе закончилось. Последним на экране появился громадный андреевский крест, что у ди означало сигнал предупреждения. В любом случае, когда ситуация развивалась не по инструкции, в их протоколах появлялись подобные знаки.

На экране опять изменился временной масштаб, и изображения Дауриса и Тавриса вдруг принялись пучиться и сжиматься. По их громоздким беспокойным телам вновь побежали многоцветные кривые, начали выстраиваться графики, колонки цифр. Всякий раз, как размеры Дауриса уменьшались до пунктирной окружности, проходившей под его фотосферой, со станции в сторону звезды выпускались какие-то яйцевидные снаряды. Они погружались в тело Дауриса и через некоторое время светило возвращался к первоначальному объему, опять же пунктиром обозначенному на экране. В этот момент меня впервые кольнула крамольная мысль – только ли для приема кораблей служил этот комплекс? Уж не для контроля над беспокойным, того и гляди готовым сжаться в коллапсе и со взрывом возродиться в образе сверхновой звезды Даурисом, была построена приводная оболочка? То, что с самого начала не давало покоя – прежде всего значительно бльшие размеры станции по сравнению с сооружениями на Беркте (а ведь тот централ являлся узловым для обширного сектора Галактики) вдруг очертилось внезапной догадкой – неужели ее разрушение неминуемо погубит Хорд?..

В углу застрекотал аппарат, из него поползла широкая лента испещренная значками, похожими на наших пауков, тараканов, бабочек. Скоро у меня в руках оказался свиток, в котором был дан отчет – по-видимому, очень краткий – за весь указанный период, то есть, с момента выключения машины до ее пуска. Я развернул распечатку – без пол-литра, то есть, без словаря не разберешься.

Догадка о возможной связи приводного централа с процессами, происходящими в недрах красного гиганта, обескуражила меня. Сколько помню себя на Хорде, не было дня, чтобы я не попадал в двусмысленную, требующую скорого и точного решения ситуацию. Всякий раз мне приходилось самостоятельно делать выбор, и в каждом случае это было тяжкое испытание. Вот и теперь! Если мысль о подлинном назначении этой преисподней верна, придется менять всю идеологию нашей миссии и призывать губошлепов любой ценой сохранить в целости и неприкосновенности эту цитадель Черного гарцука.

Ладно, где наша не пропадала! Прежде необходимо до конца убедиться, что картина взаимоотношений удивительного по своей неожиданности любовного треугольника: взбесившегося фламатера, приводной станции и экспедиции хордов мною оценивается верно. Интуиция подсказывала, что если с геенной огненной и сообществом губошлепов мне кое-как удалось разобраться, то звездный грузовик, зверь третьего класса, до сих пор оставался в этом уравнении неизвестной величиной.

Может, все-таки рискнуть и отправиться на зов? Но прежде следует выяснить, чем занимаются мои соратники по борьбе.

* * *

Вот и пришел черед удивительным штучкам-дрючкам, которыми снабдил меня батяня-комбат. Я извлек из ноги шарик-оболочку, с помощью которого, как уверял меня попечитель, можно войти в цепи управления станцией и попытаться установить контроль над программным контуром. Успех подобной операции был под большим вопросом, но, по крайней мере, полагал я, кое-какими цепями на приводном централе – в первую очередь линиями связи и транспортными средствами, овладеть было можно.

Получив команду, шарик размером с горошину всплыл с ладони, начал совершать зигзагообразные движения по всему пространству овального зала, затем спикировал к одному из аппаратов, стоявших в углу. Прилип к поверхности, растаял. Вскоре до меня донесся мысленный оклик.

«Готов к приему».

«Изображение вспомогательного шлюза».

Шарик-помощник передал кодовые сигналы, и в тот же миг на экране возникло изображение нашего челнока. Кадр придвинулся к полупрозрачной стене, очертания предметов помутилось, но тут же обрело прежнюю ясность.

…Хорды, объединившись в три круга, взявшись за руки, молились. Повторяли вслед за апостолом Петром.

– К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся… Спаси и сохрани нас.

Так повторялось несколько раз. Наконец Огуст, сидевший во втором ряду соплеменников, подал знак, и моление закончилось. Многие утирали пот со лба.

Спустя несколько минут Левий Матвей поднялся с места, вытянул вверх руку с разогнутыми двумя – указательным и средним, остальные сложены в горсть, – пальцами и объявил.

– Сказал Ковчег, а учитель донес его слова до нас, страждущих, замурованных в геенне огненной, посланных на съедение зверю, – плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над птицами небесными и над рыбами морскими, над всякой ползающей и бегающей по пальмам тварью.

Он сделал паузу, затем простер руки к слушателям.

– Вот собрались мы, узнавшие имя Создателя, и радости нашей нет предела, ибо сегодня день торжества. На краю гибели, в пасти Черного гарцука, играем мы свадьбу повелителя нашего Огуста, его помощника Этты и скромной сестры-девицы Дуэрни, пусть будут благословенны их имена. Слушайте сюда, поселяне. Внимайте душой…

«Блаженны изгнанные за правду,

Блаженны храбрые сердцем,

Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.

Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?

Она уже ни к чему не годна, так выбросите ее вон на попрание людям».

Левий Матвей справа налево почесал лоб, обошел круг слушателей – все они тоже почесали лбы, – потом обратился к Огусту.

– Встань жених.

Тот поднялся.

– Встань, жених, – обратился Левий Матвей к Этте.

Тот тоже встал.

– Встань, непорочная сестра. Соедините руки.

Женихи и невеста соединили руки.

– Вот было бы здорово, – совсем простецки воскликнул апостол Павел, – если бы учитель мог видеть нашу радость…

Я тотчас отдал мысленную команду и как только пришел ответ, что звуковой канал задействован, сказал.

– Вижу!.. Благословляю…

Все хорды повскакали с мест, начали скакать с ноги на ногу, радостно почесывать друг другу спины, а я, изумленный, с этого момента насквозь пропитанный сознанием неистребимого родства со всеми брачующимися, со всеми приглашенными, зваными и незваными, со всеми убогими, прежними, будущими и нынешними женихами и невестами, желающими плодиться и размножаться при любых обстоятельствах, на краю пропасти, в геенне огненной, в сердце звезды, – взмолился, обращаясь к тому, в ком сомневался, кого искал всю жизнь, с чьим именем шел в бой за сохранение папоротникова цветка, чьим именем внушал истину – дай Бог вам счастья.

Спаси и сохрани вас ковчег!

Между тем Левий Матвей предложил.

– Братья и сестры, давайте возьмемся за руки, повторим слова завета:

«Ищите, что соединяет, и бегите того, что разъединяет!

Остерегайтесь настаивающих и упорных,

Остерегайтесь слепых душой и глухих сердцем,

Прислушивайтесь к испытывающим сомнения и верующим в суть.

Не в именах ищите разность, а в сердце своем!

Ступите на воды и следуйте истинным путем.

Кто бы не повстречался вам в дороге,

Усадите его рядом, поделитесь хлебом.

Не надо слов, не ищите розни!

Берегите разное, но выхаживайте общее».

Я мысленно сменил кадр.

Мельком обозначился потолок и стены вспомогательного шлюза. За то время, что меня не было на челноке, на них появились странные наросты. В тот момент я не придал им значения, мысли были далеко – прикидывал, как мне проникнуть на грузовую палубу, где дожидался своего часа «Несущий груз на спине».

По команде шарик вернулся на ладонь. Я вышел из административного корпуса. На миг мелькнула мысль заглянуть в другие здания, но что-то подсказало – следует спешить. Жаркое, загустевшее до лимонной желтизны солнце клонилось к горам. С той стороны ползли редкие тучки и сеяли тени по песчаным холмам.

Я двинулся к выходу, расположенному возле водопада, страстно, с обидой, воззвал к попечителю, к Быстролетному.

«Где вы скрываетесь, прозрачный вас задери? Научите, как поступить? В какую сторону шагать? Возвратиться на челнок или попытаться поближе познакомиться с Черным гарцуком?»

Ответа не было. Вот тут и крутись!

Глава 4

На развилке, куда доставило меня транспортное кресло, я вновь ощутил ментальный поток, услышал знакомый призыв. Теперь в нем отчетливо прорезывались ноющие всхлипы.

Хордоед загрустил?

Поддаться ему, успокоить?

Пойти на поводу – пусть фламатер на какое-то время забудет о челноке и даст молодоженам вволю натешиться. Будь что будет, все равно без разведки не обойтись!

Я понадеялся на свое человеческое начало, которое без смеха не могло воспринимать призыв отдаться на съедение.

Я взял в расчет волшебный пояс.

В душе я рыдал и смеялся; рвался к отцу и одновременно издевательски хихикал над подобной неуемной страстью отыскать папашу. Неожиданно ощутил жуткую тяжесть, едва не раздавившую мой разум. К заунывному, сдобренному отчаянными рыданиями зову прибавилась новая составляющая, лишавшая меня возможности принимать осмысленные решения.

В следующее мгновение я перекувырнулся через голову. Возвысился до потолка. Покрытой кольчужной броней волчьей спиной уперся в металлический свод. Пошевелил плечами, попытался переступить с ноги на ногу. Не тут-то было В таком состоянии не то, что сражаться, двигаться было невозможно. Кое-как произнес ментальную формулу и вновь обернулся губошлепом, только человеческого во мне стало во много раз больше. Оно оформилось в непреклонную решимость сражаться до конца.

Гнетущая тяжесть разом отступила, а прибывших сил хватило, чтобы справиться с зовом «Несущего груз». Мне даже хватило юмора обозвать врага «мокрой курицей».

Я нажал клавишу, встроенную в опорную раму, за которую можно было держаться во время движения. Скорость на линии для перемещения биокопий была умопомрачительная – стены туннеля слились в одну бесконечную, извивающуюся, серовато-стальную трубу, вынесшую меня к самому входу на причальные палубы. Их было три. «Несущий груз» располагался на верхней. Теперь в его песне слышались торжествующие нотки, голос подобрел, указал дорогу к лифту.

Я ощущал себя словно в горном потоке, меня тащило от поворота к повороту, от одной двери к другой. Ясности человечьей мысли не терял, был уверен, что когда возникнет необходимость, смогу зацепиться за какой-нибудь спасительный выступ, а то и просто пойти против течения. Все равно на донышке уже копился страх – со зверем такого калибра мне еще не приходилось вступать в схватку? Как бы не поддаться губошлепному, изначально рабскому во мне? Успеть использовать противоядие неукротимому промыванию мозгов, которому раз за разом подвергал меня фламатер.

Итак, как инструктировал попечитель, прежде всего мне следовало поставить Черного гарцука в тупик.

Между тем внутренний голос с жаром выпевал.

«Приди к отцу, отдайся, слейся с ним плотью, повинуйся…»

Я вышел на причальную палубу.

Передо мной открылся ошеломляюще исполинский ангар. Все та же необъяснимая архитектурная загадка. Стены ангара, изогнуто уходившие вверх, смутно рисовались в полумраке, уже которое тысячелетие копившемся в этой металлокристаллической гробнице. Место, где они смыкались, было неразличимо – над головой нависала плотная, навсегда уснувшая тьма.

Здесь было пусто. Пол выстлан плитами с пупырышками, по которым впору ходить великанам. Каждый пупырышек в три четверти моего роста.

Звездолет, пытавшийся соблазнить меня, располагался ближе к дальней торцевой стене ангара. Это было массивное сооружение густо-аспидного цвета. Оно лежало на посадочном месте, но при этом опиралось на выдвинувшиеся из корпуса членистые, толстые опоры. Тусклые огни изредка пробегали по его корпусу. Передней своей частью фламатер был похож на рыбу на коротких ножках, но это было зыбкое ощущение, потому что при таких исполинских размерах его форма была неуловима и могла напоминать что угодно.

Что запомнилось совершенно отчетливо, это туповатая закругленность, бездонно-черный цвет и разве что некая схожесть с заостренным с одного конца полуцилиндром. Очертания другого конца терялись во мгле. Выпуклая надстройка с правой стороны корпуса различалась ясно, по-видимому, она успела оправиться от нанесенных повреждений, как, впрочем, и корпус звездолета, на котором не было заметно следов пробоин и прожогов.

Осыпанный мельчайшими сверкающими искорками, я затемнил шлем, перехватил поудобнее бластер, уселся на выступающий из металлического пола богатырский пупырышек, спросил на мысленном коде:

«Ты есть отец?»

Неодолимый стремительный поток, беззвучно омывающий сознание, неожиданно иссяк, и в необъятном пространстве раздался громовой тягучий голос.

– Да-а. Ты-ы пришел. Ты жаждешь приобщиться к вечному. Подойди бли-иже… Бли-иже.

На одной из опор неожиданно появился нарост, в его середине, словно головка прыщика, родилось отверстие, в котором заиграли багровые, с синюшным приблеском огни.

– Как я могу быть уверен, что ты тот, за кого себя выдаешь? Кто наградил тебя знанием вечного – нерукотворный ковчег или Прозрачный? Чему ты способен научить: знаниям или пагубным страстям?

Наступила тишина, глухая, долгая. Наконец тот же голос на этот раз задушевно позвал.

– Не надо рассуждать. Приблизься… Войди в мой дом…

Каждую гласную фламатер очень затягивал, слушать его была сплошная мука. Как же мне прилепить на корпус фламатера один из тех шариков, которыми снабдил меня попечитель? Желательно, конечно, два шарика. Для страховки… Пустить по воздуху или катануть между выступов на плите? Где гарантия, что он не успеет поставить гравитационную защиту? Подойти ближе и швырнуть в распахнувшийся гнойник? Слишком рискованно. Неизвестно какую оболочку сформирует корабль, чтобы взять меня живым. Смогу ли я от нее отбиться? Тех серповидных пакостей, одна из которых лишила меня жизни в сражении при Сатурне, у него должно быть с избытком.

Ментальный поток, увлекающий в сторону обозначившегося округлого зева, усилился.

– Войди в мой дом… Войди в мой дом… – словно заклинание твердил громовой голос.

– Что есть один? – отчаянно сопротивляясь грянувшей буре, крикнул я. – Ответь, что есть один.

– Один – это ты. Войди в мой дом, и мы будем вдвоем.

«Мы будем вдвоем, мы будем вдвоем», – словно эхо повторил ментальный вопль.

– Что есть цифра «два»? – выкрикнул я.

Сверхчувственный напор ослаб, и звучный бас с нескрываемым удивлением спросил.

– Ты сомневаешься, умею ли я считать?

– Ты назвал себя отцом, но я – живое. А ты? Все живое должно знать, что есть «один».

Наступила тишина.

– Хорошо, что есть «один»? – задало вопрос чудовище.

– Едина судьба – смерть, – ответил я, – мать скорби. Ничего прежде, ничего позже, ничего больше. Два – это мелющие жернова, один подъемлется, другой останется. Толкование такое: жернова суть мир, мелющий душу и тело. Душа подъемлется, а тело вязнет…

– Что есть «три»?

– Это три царства – медное, серебряное и золотое. Что есть эти царства?

В сверхчувственной области, также, впрочем, как и в звуковом диапазоне, наступила гробовая тишина. Я представил, как в его нейронных цепях идет грызня между различными объясняющими импульсами; как блок, отвечающий за целеполагание, идет войной на те цепи, которые вдруг испытали сомнение, позволили увлечь себя поиском ответов на глупейшие вопросы, задаваемые этим недоростком. В любом случае вопрос – неужели оставшиеся без присмотра биокопии сумели овладеть дрянной, скудной, но все-таки непонятной философией, – смутил фламатер. Ему дела не было до этих металлических царств, но в том случае, когда он не мог ответить, вступало в силу галактическое правило, согласно которому участник диалога, не сумевший ответить на заданный вопрос, был вынужден считать собеседника разумным существом. Отсюда необходимо вытекало требование согласия жертв на добровольную переработку своей плоти. Значит, по закону он должен вступить со мной в беседу, в противном случае, если «Несущий груз» прибегнет к насилию, станет ясно, кто из нас прав и с кем я имею дело. Искусственному разумному, в отличие от существ, рожденных естественным путем и с легкостью прощающих себе свои грехи, очень непросто преодолеть этот барьер.

Звездолет колебался…

Пока фламатер искал ответ, я позволил себе приблизиться к его корпусу. Перебежками одолел значительную часть расстояния, отделявшего меня от «Несущего груз». Затем начал осторожно подкрадываться к чернолицему врагу.

Уловив сверхчувственным восприятием тревожную вибрацию, пробежавшую по ангару – так всегда бывает перед залпом, перед бурей, – громко объявил.

– Медное царство – суть плоды садов и полей, серебряное – это книги, в которых собрана мудрость прошлого. Золотое – это смеющиеся дети. Ответь, что есть «четыре»? Что минует и что остается? Чем море дышит? Что глубже самого глубокого моря? Что круглее колеса? Где веселее всего поют на святках? Чем наполняются все долины? Что чернее засова? Где самый широкий мост…

Я выпустил шарик и, проследив, как едва светящаяся искорка, лавируя между металлических тумб-пупырышков, добралась и приклеилась к подрагивающей смоляной коже фламатера, на которой, если приглядеться, можно было различить странной формы чешуйки, – запустил второй. При этом тарабарил без остановки, так и сыпал загадками, присловицами, даже со страха частушку спел: «Моя милка сто пудов, разогнала верблюдв…» – и предложил звездолету объяснить, что значит «милка», «сто пудов» и кто такие «верблюды´»?

Между тем второй светлячок нырнул прямо в открывшееся на одной из опор корабля отверстие. Выполнив задуманное, мысленно включил пояс на полную мощность, обрел силу тридцати богатырей, стойкость Русалочки, пропитался партизанской храбростью и смекалкой и, несмотря на усиливающийся ветер, поспешил к выходу. Не тут-то было. Сил не хватило добраться до коридора, ведущего к лифту. Ясно, что «Несущий груз» успел изготовить гравитационный захват, справиться с которым у меня силенок не хватит.

В следующее мгновение я обернулся трехглавым боевым звездолетом, фламатером первого класса «Непобедимым никем и никогда». Успел рявкнуть.

– Стоять смирно! Двигатели глушить! Мыслей не прятать!!

Огни на корпусе «Несущего груз» вмиг погасли и в следующее мгновение вспыхнули вновь, вспыхнули ярко, в ином сочетании цветов и рисунков. В звуковом диапазоне ослабло гудение, нарастающая волна изумления, подобострастия, радости и неверия пробежала в ментальной ауре. Захлопнулось отверстие, откуда должен был хлестнуть гравитационный бич. Этих мгновений мне хватило, чтобы зацепиться длинным чешуйчатым хвостом за выступ в стене, где прятался выход из ангара. Я с трудом, с трудом пошевеливая грузным призрачным телом, по-прежнему вопрошая подчиненного, вскарабкался на ближайшее к выходу посадочное место. В следующее мгновение туда же ударила боевая серповидная оболочка. Она насквозь пронзила бестелесную плоть гигантского звездолета, ударила в стену.

Грохот, вспышка света до основания потрясли ангар.

Вновь кувырок, и на месте исчезнувшего линейного корабля очертился космический странник, предвестник смерти. Вначале я померещился фламатеру в одном углу причальной палубы, затем в другом.

Наконец дискообразное привидение начало медленно надвигаться на замерший на крайнем причале транспортный фламатер. Зрелище было жуткое, на «Несущем груз» вмиг поменялась световая сигнализация, от носа до кормы побежали бордовые огоньки. С звездолетом-призраком «Несущий груз» тоже справился без особых трудностей – в момент развеял изображение по причальной палубе, но этих мгновений мне хватило, чтобы добежать до выхода с палубы. У бронированной выходной створки я остановился, обернулся космическим волком – пространства здесь хватало. Крепко вцепился в стенки прохода и крикнул.

– Жду ответа. Если ты живое, скажи, что длиннее дороги и что есть величайшее украшение царского чертога?

Звездолет, по-видимому принял решение. Металлическая плита, прикрывающая вход, попыталась задвинуться и отсечь меня от выхода к лифтам.

Поздно, дружок! Космическому волку совладать с какой-то железной пластинкой раз плюнуть.

Неожиданно на причальной палубе гулко прогремело.

– Знаешь ли ты сам ответы на эти вопросы?

– Знаю. Четыре – это четыре стороны света, в какую ни пойдешь, всюду правду найдешь. Все минуется, одна правда остается. Лихо споро, не умрет скоро, рано или поздно, а добро худо перемелет. Вот так, Черный гарцук!

Я прилепил шарик к створке лифта, а сам продолжил.

– Море дышит волнами. Глубже самого глубокого моря ад. Круглее колеса солнце, на святках веселее всего поют на небесах. Снегом наполняются долины, грех чернее засова, а самый широкий мост по льду… Нет, Черный гарцук, ты не можешь быть мне отцом. Ты не знаешь, что любовь длиннее дороги и человек – украшение небесного чертога. Человек доставляет радость Творцам!

Фламатер взревел.

– Значит, ты – ортодокс? Как ты сумел пробраться в цитадель истинной веры! Ты будешь уничтожен!..

Ага, он нашел ответ. Теперь преступное деяние будет полито соусом религиозного экстаза. Это мы знаем, это мы проходили. Значит, война. Не на жизнь, а на смерть!..

– Уничтожен будешь ты, падло, – выкрикнул я. – Тебе отрубят голову, тебя сбросят в глотку Дауриса.

Я бросился к лифту, броневая плита за моей спиной с грохотом замкнулась. Едва я успел обернуться губошлепом и скрыться в кабине лифта, как та же плита вдруг отъехала в сторону, и серповидная боевая форма ударила в створку. Кабина содрогнулась от раскатистого громового удара, тем не менее быстро вознесла меня к транспортному узлу – видимо, этому придурку не удалось овладеть командным контуром приводной станции. Впрочем, иначе быть не могло, это была самая защищенная часть комплекса. И попечитель был не в силах ввести свою программу извне – в этом и лежал ответ на вопрос, зачем я оказался здесь. Уничтожить приводной комплекс, вывести его из точки Лагранжа, батяня-комбат, по-видимому, был в состоянии, но проникнуть на борт, овладеть командными цепями, изменить цель его верной службы и тем более избавиться от Черного гарцука – нет.

Это, конечно, было доморощенное объяснение. Знал бы я чего ради попечитель так стремился упечь меня на приводную станцию!

К сожалению, в те минуты мне было не до рассуждений.

* * *

Я едва успел к вспомогательному шлюзу. Лишь в последний момент сумел перехватить колонну торжествующих хордов, в едином порыве шествующих в объятия отца. Впереди шагали матросы и проотолетарии, готовые грудью проложить дорогу в царство свободы. За ними Тоот, следом сестры, апостолы, в том числе и Левий Матвей – лицо его было вдохновенно. Сзади с перекошенными физиономиями ступали оба капитана и Огуст, Этта, и наконец Иуда, к спине которого была привязана извивающаяся, выкрикивающая хвалы Черному гарцуку Дуэрни.

Рев новоявленного папаши был нестерпим. Зверь бушевал, грозил, обличал, обвинял подсобные разряды в ереси, свойственной недоноскам из лживо уверовавших ди. Заунывную песню теперь можно было с полным основанием назвать гимном всепобеждающему единению плоти и разума. Плита, ведущая во внутренние помещения станции, была утоплена в стене. Хорошо, что я успел соскочить со скамейки до того, как матросы выбрались из входного шлюза, иначе они не раздумывая разнесли бы меня в клочья из бластеров.

Медлить было нельзя. Я поспешно извлек странную белесую взвесь, называемую «цечешищем». Искристым облачком она взлетела к потолку. Затем я растянул ее на весь просвет коридора, приказал этой взвеси, уже обретшей зачатки сообразительности, копить энергию и изо всех сил глушить ментальный сигнал, исходящий от фламатера.

С подобным дивом только более крупного калибра мне приходилось сталкиваться еще на Земле. Во время первой встречи оно как раз и прикинулось «цечешищем» – представилось подсвеченным изнутри, желтым, с прозеленью облаком. Когда же мы столкнулись во следующий раз, эта субстанция обернулось исполинским, изрыгающим огонь драконом, скоро расслоившимся на шары, каждый из которых обернулся идущим в атаку танком. Как только я подбил два «тигра» и один «Т-74», волшебная взвесь сформировало роту боевых роботов. Это колдовское аморфное вещество являлось одним из самых замечательных творения искусных ди, сумевших повторить раритет, созданный во время но, в эпоху первых цивилизаций, память о которых искоркой небесного костра, из которого возник наш мир, еще жила во мне. Подобной невесомой, мертворождающейся плотью, всякий раз во время использования обретающей разум, был вооружен прятавшийся на Земле «Неугомонный». Вряд ли подобная диковинка имелась на борту «Несущего груз».

Если да, наше дело худо.

Результат не замедлил сказаться. Оторопь проступила на необыкновенно посиневших лицах матросов и рабочих. Они словно наткнулись на невидимую преграду. Увидев меня, бросили оружие, присели на корточки, обхватили головы руками. То же случилось с сестрами и апостолами. Я тут же обезоружил их, заставил взяться за руки и молиться, молиться! Изо всех сил, кричать в полный голос – помилуй нас, ковчег!.. Обрати свой гнев на Черного гарцука, дай нам силы устоять в беде и горести. Левий Матвей, поднявшись на ноги, как ни в чем не бывало затянул тонким голоском.

«Бисми ллахи р-рахмани р-рахим…

Блаженны изгнанные за правду,

Блаженны храбрые сердцем,

Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах…»

Напряжение потихоньку начало спадать. В тот момент я обратил внимание как глубоко внутрь шлюза прогнулась взвесь-цечешище. Огуст, Хваат и Неемо, усталые донельзя, начали торопливо разворачивать соплеменников и так, на корточках, словно гусей, погнали их сторону малого шлюза.