Текст книги "Большой укол (СИ)"
Автор книги: Михаил Попов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
7
Вчера они привели ко мне здоровенного вьетнамца, бывают, оказывается, и такие… Он прямо у меня на глазах разделал сонную кобру. Долго злил ее, пока она проснулась и распустила капюшон, потом кривым ножичком вспорол, вынул сердце и бросил в стакан с водкой. Стакан поставили у меня перед носом. Сердце продолжало биться, пока этот дикий повар превращал змеиную тушу в отбивные. Когда мясо кобры унесли коптить, я заявил, что сыт по горло экзотикой. Настаиваю впредь на еде национальной. Максимальное отклонение – плов. Ну, там, шашлык, шурпа, лагман, чахохбили, долма… Вареники с вишнями.
Мой аппетит приводил меня в отчаяние, особенно в те мгновения, когда я вставал на амбарные весы у входа в мою палату. Вес не падал, падла, несмотря на сауну, четырехразовые прогулки и шестиразовые совокупления с моими верными буфетчицами. Врачи охотно снабжали меня и патентованными и народными средствами для борьбы с прожорливостью, я проглотил горы таблеток, но сбросил всего четыреста граммов. Провел ужасную ночь без сна. Устроил истерику Роберту гаду Игоревичу – почему я не худею?! Мне надоело быть жирным. Тем более, что теперь это и бесполезно, и опасно. Он мялся и мямлил. Вызвал наилучшего врача, горбоносого очкарика, держал его за седой висок (при мне) и требовал, чтобы «он» (я), начал сбрасывать вес. Чтобы от меня не скрывали самые новые, самые дорогие («черт с ней со сметой»!) – пилюли.
Шипя от боли, очкарик давал обещания, шипя, удалялся, и к вечеру я получил белый, размалеванный американскими звездами флакон. «Это они для своих космонавтов придумали». «По сколько принимать?» «По одной перед едой». Хорошо, подумал я, глотнул парочку и в столовую.
Селедочка–залом без, ни–ни, косточек присыпана зеленьким, мелко нарубленным лучком, две рассыпчатые картошки рядом с нею исходят свежим паром, и маслица кубик со слезой. Хлеб теплый, с поджаристой корочкой. А рядом целое блюдо с ветчинами и два холмика посредине – горчица и хрен. Салатница, а там в сметане помидоры, огурцы нарезанные, и сверху укропом все присыпано. Белые грибы в квадратной вазочке и лук репчатый кольчиками. В супнице борщ, настоящий. Петуха, который отдал в него свою жизнь, приносили ко мне знакомиться. А еще, как шепнула мне Надюша, будет картошечка жареная, но не до хруста, а как я люблю, чуть томленая в луковом сиропе. И свиные отбивные…
Легко заметить, что пища вполне отечественная, самая простая.
Намазал я хлебушек маслицем, поддел кусок селедки, во время этой процедуры прислушиваясь к своему организму. Организм жадно тянулся к сочному бутерброду. «Ну что ж, начинаем худеть», сказал я себе и откусил половину. Придвинул к себе вазочку с неупомянутой выше икоркой и взял в руки нечайную ложку. Чуть позже выел огромный сектор из блюда с закусками.
Надежда с усилием подняла крышку супницы, улыбаясь, помешала в ней поварешкою… Я зажмурился, представив себе, какие раскаленные чудеса скрываются под отливающей тусклым золотом поверхностью.
Мариночка уже придвинула ко мне блюдце с очищенными чесночными зубками на подушке из грубой, темноватой соли.
– Давай, – простонал я, и Надежда медленно подняла на свет Божий первый ковш.
Из столовой шел, слегка покачиваясь… Надюша с Маришей благоговейно поддерживали меня под руки. Охранники не так напряженно цеплялись за свои убивалки, им тоже было понятно – в таком состоянии я не опасен.
Улегшись на постель, я хотел было о чем–то подумать, но в глазах все стоял черничный кисель, венчавший обеданье… Еще одну литровую кружечку этого ангельского напитка я бы с удовольствием употребил.
Нет, это разврат, урезонил я себя… Оказалось, что я произнес эти слова вслух. «Разврат, так разврат» заявили хором Надюша с Маришей и тут же приступили к исполнению, начали что–то там у меня расстегивать, теребить…
– Нет, нет, не сейчас, оставьте меня!
Они быстро все опять упаковали и исчезли, безропотные мои наложницы.
Да, сегодня я не сдержал себя, как пытался это делать в дни предыдущие, и от сытости неимоверно стал погружаться в сон. Но сон вел себя как Мертвое море, я лежал на его поверхности, чуть провалившись в него затылком. Мне сильно тосковалось о тех чудесах, что были утаены в мертвых глубинах. Зародилась уверенность – ежели удастся заснуть сейчас, то я узнаю все, что скрыто во мне от меня. Потом я испугался – может, я уже мертв там, внутри и жить могу только на внешней поверхности? Под водой сознания нет ни рыб, ни водорослей. А может, и того хуже, сидит там под нежной пленкою Семенюк, чудище невиданное. И опасное и прожорливое. Спит на дне, и не дай Бог потревожить его сон.
Укладываясь, я неудачно положил руку, она подмялась под ягодицу и затекла, так затекла, как будто мертвой водою напиталась. Нужно ее вытащить, только осторожно тихо–онечно…
Я потащил руку и проснулся.
В комнате темно. Вечер? Поглядел на часы, равнодушно тикавшие на столе рядом с кроватью. Проспал четыре почти часа. Пора вставать. Встал, посетил туалет, как всегда с небольшими приключениями. И сразу к весам. Надо же проверить американские пилюли! Помнится Александр Борисович был антиамерикански настроен, Сергея Сергеевича, взобравшегося на весы. Америка восхитила. Два с половиной кило долой! За один раз. И это при – борще, картошке и киселе!
И я стал налегать на пилюльки… Каждая из них лишала меня ненужного килограмма. Во флаконе их было не менее сотни. Ели сброшу за месяц этот центнер… Представил, что будет и радостно заволновался.
Эйфория продолжалась неделю. После этого закрались первые подозрения. По показаниям весов я сбросил не менее двух пудов, но это никак не чувствовалось по одежде. Потом мне внезапно сменили комбинезон, вместо синего дали зеленый, успокаивающего цвета. И размера. Я чувствовал себя в нем свободнее, но дело в том, что он казался мне намного больше прежнего. Я решил проверить подозрение. После утреннего взвешивания отправился, как всегда, в столовую, завернул за угол, а потом резко обернулся и выглянул, наплевав на возмущенное мычание охранников. И что же я увидел – белобрысый начальник смены, стоя на коленях, возился в механизме весов. Увидев меня, он сделался еще белее и стал на четвереньках отодвигаться в сторону. Я, жутко топая, зашагал на него. Не знаю уж, что я собирался с ним сделать, растоптать, что ли? За спиной клацали затворы.
– Не стрелять! – взвизгнул белобрысый. Надо признаться, я при этом вдруг испугался: а вдруг и правда пальнут?! Остановился вплотную к этому вредителю. Он все еще стоял на четвереньках, глаз красный, сам потный, как пойманная мышь. Не стал я его топтать – не в нем ведь дело.
– Роберта ко мне, – скомандовал я, входя в свои покои. Правда, к этому времени я уже догадывался, что и Роберт мало что решает. Скорей всего он просто старший надсмотрщик и все.
Он тут же явился ко мне. «Ползал на брюхе», заламывал руки, расцарапал лысину, божился.
– Ну, нет, нет, нету, клянусь, на свете медикаментозных средств, которые могли бы дать устойчивый результат! Мы подкручивали весы, чтобы сделать вам приятное.
– Так как же мне похудеть?! – уже частично поборов ярость, спросил я.
Он опять стал юлить, врать и гримасничать.
– Не знаю, сразу прошу извинения, если задену, обижу, может быть, прости господи, не стоит с матушкой природой бороться. Ежели дала она такое здоровье, пожалуй, следовало бы радоваться и судьбу благодарить. Вот я только кашки бессолевые могу себе позволить, да супы протертые, разве это жизнь. А тут и шашлык и фаршмак, и борща кастрюля с чесночком…
– Пошел вон!
– У вас, Сергей Сергеевич, перестроился обмен веществ за то время, что мы хоронили вас от вредного взгляда в толще этого тела. Теперь трудно и очень…
– Пошел вон, гнида!
Он вылетел, бледнея на ходу.
Я тяжело кружил по своей комнате (камере, так точнее). Какое мерзкое место! Нечеловеческое ложе, похожее на забоврачебное кресло для слона. Решетка на окне. Странные, рассеивающие взгляд, стекла. Двери такие, что не сломал бы и Кинг – Конг. Что–то тут не так. Они мне врут. Мне, Семенюку Сергею Сергевичу, не все рассказывают. Если они задумали использовать меня в каком–то новом деле (президентов в мире предостаточно), почему не начинают готовить, почему продолжают консервировать?! Киллер я или нет?! Вон один пианист жаловался, что если он не упражняется один день, это заметно ему, если два дня – друзьям, три – публике. Почему я вспомнил о Рихтере? Не мог же киллер дружить со всемирно известным пианистом! Может, я его убил? Пришлось потрясти головой, какая–то абракадабра в ней начинается.
Стальная дверь приотворилась, и взволнованный голос Надюши спросил, пойдет ли наконец Сергей Сергеевич кушать.
– Не хочу ждать, – крикнул я и улегся на свою странную кровать.
Отдохну…
Закрыл глаза и первое, что увидел – стоящего на коленях белобрысого охранника с коньюктивитом. Увиденный под таким неожиданным ракурсом, он намертво и объемно запечатлелся в моем сознании. Пошел к черту, подумал я и открыл глаза.
И тут снова зашевелились за дверью.
Ага, Роберт, ну входи, входи!
Он вошел бочком, приставным шагом. Приблизился к кровати и сел на «маришину» табуреточку, она всегда забиралась именно на нее полными коленями перед тем как… Впрочем, что это я. Мои безотказные буфетчицы наверняка играют здесь роль живых решеток. Скрашивательницы тюремного досуга. Охранники даже честнее них, не лезут с ласками. Вон, вползли вслед за лысым и наставили на меня дула. Я поискал своего белобрысого друга. Вот он, голубчик… Коньюктивитное око заклеено белым, второе смотри предельно внимательно, за двоих.
Роберт Игоревич громко пожевал губами и даже, кажется, всхлипнул.
– Рассказывайте! – приказал я.
– Что, что рассказывать?
– Все, что не рассказали до сих пор. Ведь я знаю о себе только то, что убил этого седого негра. Согласитесь, маловато, чтобы обрести внутреннее равновесие… Кто мои родители, покажите мне мои детские фотографии… С папой и мамой. Где я учился? Был ли женат? Где мои дети?
– Какие дети?! – застонал он, – вы еще очень и очень молоды.
– Тогда, фотографии.
– Вы, конечно, кинетесь в подозрения, но поймите сами, при вашей профессии не должно оставлять никаких следов, ни на месте преступления, ни в собственном прошлом. Думается мне, вы сами уничтожили все эти альбомы. А родители ваши нам неизвестны. Только вы сами можете себе помочь и только одним способом – вспомнить все. Рассказанная нами биография, даже если бы мы ее знали, вам мало поможет. Слова они есть слова, слова, слова…
Наступило довольно продолжительное молчание, я не знал, как мне опровергнуть болтовню Роберта.
– Ну, что, – кушать? – спросил он с тихой надеждой.
– Для какого же дела меня здесь хранят и готовят и, кстати, почему именно не готовят?
– Готовят, готовят замечательно, очень стараются.
– Не валяйте дурака!
Роберт Игоревич поднял руки, как бы показывая – никого не валяю, руки – вот они.
– А начальство ваше знает, что вы тут со мной делаете?
Он вздрогнул.
– Какое начальство?
– Ну, пахан, босс.
– Ах, пахан, – он облегченно усмехнулся, – пахан в курсе… Это по его указанию все здесь делается.
– По его указанию мне не могут поставить телевизор?
– О, это просто, это так просто, – обрадовался главный надсмотрщик и тут же выбежал в коридор, радуясь, как–будто ему удалось что–то важное совершить. Было слышно, как он отдает радостные суетливые команды.
Я перевел свой ленивый взгляд на охранника. В это время и вбежал Роберт с тремя помощниками в синих халатах, с телевизором в руках. Тут же его включили, замельтешила реклама.
– Вот вам окно в мир.
– Хоть одним глазком взглянуть, – произнес я, все еще глядя на белобрысого.
Роберт Игоревич достал из кармана кассету.
– Вот тут есть для вас кое что любопытное.
Покосившись в его сторону, я спросил:
– А пострелять?
– Что значит пострелять?
– Семенюку хочется поддерживать форму.
51–76
– Ах да, да, да, – решительно закивал Роберт Игоревич, – завтра же поставлю этот вопрос перед начальством, перед, если угодно, самим паханом.
– Поставьте сегодня! Они что уже спать улеглись, ваши паханы?
– Сегодня, так сегодня, – с видом человека, бросающегося в пропасть, сказал главный надсмотрщик.
– И скажите там, что не только из пистолета какого–нибудь паршивого… Пусть готовят базуки, гранатометы и такие же штуки, как у этого коньюктивитного гада.
– Автоматы, – покорно подсказал Роберт Игоревич.
И тут мне пришло в голову, а не «грохнут» ли они меня, решив, что количество хлопот по моему обихаживанию превышает размеры выгоды, которую они рассчитывают от меня получить? Не зарываюсь ли? Не–ет… Если не удавили до сих пор, значит, Сергей Сергеевич Семенюк – птица из самых ценных. Только узнать бы ее породу и маршрут предстоящего полета.
– Все понял… Все передам, все будет. Тренироваться, конечно, надо.
– Вот так–то лучше.
– Значит, мы обо всем договорились?
– Да.
– Тогда на ужин. Прошу! – он подал мне руку.
Мне очень хотелось есть, очень, но было что–то неуловимо подозрительное в повышенной заботливости этого лысого упыря о моем пищеварении.
– Не пойду!
– Что значит – не пойду? – по его хамелеоновой лысине пробежало несколько волн краски.
Почувствовав, что под ногами заколебалась внезапная трясина, что рискую ввязаться в конфликт, не зная всех деталей обставляющих его, я отступил.
– Сюда пусть все несут… Ужин в постель!
Он долго на меня смотрел, прежде, чем согласился. И согласился:
– Хорошо.
8
Очень длинный, ледяно поблескивающий стол… В торце его сидит, сильно согнувшись, почти положив подбородок на руки, Владислав Владимирович. Один глаз у него прищурен. Можно подумать, что он изучает законы перспективы.
Приглашенные на совещание входят бесшумно, как тени, символически щелкают каблуками и занимают кресла по обе стороны стола. Сидят, не касаясь спинами спинок. Смотрят перед собой. Чувствуется, что предстоит не сборище какого–нибудь творческого коллектива, а совещание организации, достаточно военнонизированой. Владислав Владимирович не реагирует на появление очередного гостя. Ни интереса, ни ожидания, ни недовольства не появляется в его взгляде. Такое впечатление, что будущее ему так же понятно, как поверхность стола.
Как только раздался бой невидимых курантов, встал толстяк, сидевший одесную шефа, и без всяких покашливаний, покряхтываний и прочих ужимок, предваряющих обычно речь, заговорил.
– Двадцать девятого, девятого ноль ноль первого. Никаких данных, говорящих об изменении ситуации на объекте под кодовым названием «Замок уродов». Наружно–стационарное наблюдение по известным причинам крайне затруднено, и после трех неудачных попыток решено от него отказаться. Дальнейшая активность в этом смысле дала бы повод для подозрений и озабоченности владельцев объекта. С большой долей вероятности можно утверждать, что у них есть своя агентура в городе.
– Доклады этих трех неудачников ко мне стол.
– Слушаюсь, Владислав Владимирович.
– Продолжайте.
– Проводятся плановые проверки под стандартными видами камуфляжа. «Пожарная охрана», «налоговая полиция», «санэпидемстанция», «горэнерго», «водоканал», «народный театр», «случайные посетители».
– Какая была последней?
– «Народный театра». Народу удалось провести на территорию санатория много, но весь он был тихо и интеллигентно блокирован в одном месте?
– Где именно?
– В клубном помещении, что, как ни жаль, естественно. Так что ничего, кроме стариков и старушек, нашим людям и на этот раз увидеть не удалось.
Владислав Владимирович выпрямился в кресле, на губах у него появилась кривая усмешка.
– Среди ваших людей и артисты есть?
– Наши люди в основном изображали народную массу, помалкивали.
– А что давали?
Толстяк–докладчик порылся в записях.
– «Бориса Годунова».
– Понятно… А какое прикрытие принесло наибольшую пользу?
– Комбинированное, «санэпидемстанция» и «котлонадзор». Теперь мы знаем все внутренности этого заведения. Где какой шкаф стоит, люк подозрительный или дверка сомнительная. Где скрипучая половица в коридоре…
– На что следует обратить по вашему мнению особое внимание?
Толстяк помялся.
– Вынужден констатировать, ничего такого, что можно было бы признать безусловно подозрительным, нам обнаружить не удалось. Санаторий, как санаторий. Старички, как старички. Жалуются на детей – не ездят, и на питание. Алкоголики смирные, вообще не жалуются. Наркоманы чистоплотные и безразличные. Мне приходилось видеть такие заведения. Капустой вареной по коридорам воняет. Все в синей байке или в своем домашнем. Главврач тоже.
– Что тоже?
– Всматривались мы в него и так и эдак, сотня фотографий, биографию до дыр изучили. Всех школьных товарищей осторожно прощупываем, напрямую выходить ведь нельзя.
– Нельзя. Можно спугнуть.
Толстяк вздохнул, показывая, что понимает всю сложность ситуации.
– Так, значит, вы считаете, Степан Исаевич, что беспокоиться нам нечего?
Было видно, что докладчик примерно так и считает, но знает – начальство держится другого мнения и поэтому:
– Может статься, маскировка… Хорошо играют свои роли. И главврач и другие доктора и медсестры. Такие, знаете, обычные люди, в меру затюканные жизнью.
– Благодетеля своего вспоминают?
– Самого мистера не видно уже года два с половиной. Все считают, что он уехал заграницу, к себе домой, но относятся хорошо. Он им прилично платит. В среднем по четыреста долларов в месяц. Это неплохие деньги по уральским меркам, тем более, что в других местах кварталами не платят.
– А делами по–прежнему ведает эта девица?
– Да, Анжелика Головенко. Довольно развязная девица. Ведет себя так, будто чувствует чью–то поддержку.
– Знает себе цену и все время ее называет, – сказал сидевший напротив докладчика мужчина лет пятидесяти пяти. Владислав Владимирович посмотрел на него мрачно и заметил:
– У вас получился неплохой каламбур, Иван Рубинович.
– Виноват, – потупился тот.
– Подведем итоги… Никаких признаков мощного, законспирированного научного центра в Красносельском наркологическом санатории не отмечено. Даже после многократных скрытых проверок.
– Вот именно, что скрытых, – не удержался толстяк, – дали бы мне в земле покопаться, стены поковырять, а то, что взглядом голым ухватишь.
– Некоторые могу и голым взглядом, – осадил его Владислав Владимирович.
– Но руки опускать не будем. Нам совершенно точно известно – центр существует, громадная подпольная лаборатория где–то в районе красносельского санатория, а скорее всего под его прикрытием. В нашем деле отрицательные результаты – это промежуточный результат. Санаторий, именно санаторий и есть главное гнездилище. Все окрестности мы обшарили, каждый камень подняли, а наркоманы все бегут. Ведь бегут?
Владислав Владимирович повернулся к Ивану Рубиновичу, тот тут же встал и расстегнул свою папку.
– Так точно, бегут. Теперь их стало труднее отлавливать.
– В чем дело?
– Несколько южнее, возле Новокузнецка, начался великий сбор поклоняющихся Хозяйке Медной Горы. Там то ли тепловое пятно, то ли пуп земли. Теперь они ждут пришествия. Очередное сумасшествие коллективное. Так вот, «наши», будет так говорить, отслеживаемые, легко теряются в компаниях почитателей Хозяйки, добираются с ними до этого пупа земли, а потом расползаются в разные стороны, как тараканы. Людей с явными физическими недостатками, уродов в полном смысле слова и очевидных наркоманов мы задерживаем еще в областных центрах на вокзалах. Но, честно говоря, Владислав Владимирович, нужна, как минимум, дивизия, чтобы блокировать все тропы и проселки.
– Дивизия, согласен нужна, но она будет заметна.
Иван Рубинович выразительно поднял густые седые брови.
– Да, да, я все время помню о, как вы сказали, контразведке санатория.
Присутствующие покосились на шефа, ожидая, что он улыбнется. Шеф не улыбнулся, и Иван Рубинович продолжил по инерции говорить:
– Я помню, что мои люди ни в коем случае не должны себя обнаружить. Это может иметь последствия непредсказуемые и даже катастрофические.
Эти фразы прозвучали как цитата… Из кого – известно.
– Так что судить о поголовье и качестве пребывающего материала трудно. Граждане, которых мы доставляем в санаторий сами, все живы и, если так можно выразиться, здоровы. Непохоже, что они подвергаются каким–то экспериментам.
Владислав Владимирович бесшумно барабанил пальцами по сверкающей поверхности. Он не только внимательно слушал, но и напряженно думал.
– А когда ожидается явление этой Хозяйки?
– Вы знаете, во всяком стихийном, неорганизованном течении, есть множество пророков, вождей, авторитетов, каждый проповедует свое… Я составлю вам компактную докладную по этому вопросу.
– Составьте мне, Иван Рубинович, лучше развернутую.
– Слушаюсь.
– Владислав Владимирович, – подал голос толстяк.
– Да.
– Вы просили докладывать вам обо всех, даже самых мелких наблюдениях.
– Именно так.
– Так вот наши люди, те, что не участвовали в инсценированных проверках, отметили один момент. После окончания работы их приглашали и весьма настойчиво, отобедать. Попытка отказаться вызвала прямо–таки отчаяние.
– Болезненное гостеприимство, – задумчиво заметил Владислав Владимирович.
– И что характерно, местные, городские работники той же «Санэпидемстанции» вставали на сторону санаторских, мотивируя тем, что в городе так не накормят. А когда у одного из актеров отлетел каблук, у него забрали ботинок и починили на месте.
– Потому что в городе так не прибьют? – иронически спросил кто–то из присутствующих.
Владислав Владимирович все так же задумчиво покивал и обратился к начальнику своего информационного ведомства, бойкому рыжему сорокалетнему парню. Вид у него был немного несерьезный, но все давно знали – он специалист первоклассный. Колпаков, так звали рыжего, достал из своей папки толстую пачку бумажных листов.
– Улов внешне богатый, но по большей части это народная фантастика. Какие–то курганские грибники видели трехметровую старушку, и глаз у нее горел. В очередном озере завелся змий двадцатиметровый, тут фотографии следов на берегу. По телевизору показали очередной выводок колдунов, и лечат, и калечат по заказу. Проверено – шарлатаны. Есть одна говорящая собака, заявление от хозяина алкоголика, передано в прессу соседями алкоголика же. Летающей посуды, как всегда, много. Повесился председатель северо–восточного уфологического общества. Девять подозрений на беременность от инопланетян, подземных жителей и мумий. Питоны в канализации Екатеринбурга. Сами не пойманы, но есть желающие продемонстрировать укусы, полученные во время сидения на унитазе. Демонстрировать желают перед телекамерой. Убийство брата двойника с попыткой выдать его за незаконно клонированного. Свадьба диггеров: гигантские, белые тараканы на потолках тоннелей питерского метро. Крыса–амфисбена.
– Что? Что?! – поинтересовалось сразу несколько голосов.
– С двумя, значит, головами, – пояснил Колпаков, – одна спереди, другая сзади. Раньше говорили только об амфисбенах змеях, да и то только как о мифологических персонажах, а теперь вот крыса.
– Как же она испражняется? Через какую голову?
– Может, по очереди?
Владислав Владимирович положил длиннющую раскрытую ладонь на стол.
– Хватит, Колпаков… Судя по тону вашего доклада, все вышесказанное – гарнир. Давайте теперь ваш кусок мяса.
Рыжий широко улыбнулся, показывая неодинаковые по длине, но одинаково белые зубы.
– Прикажете подавать?