Текст книги "Большой укол (СИ)"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

17

Дьянба дрянной городишко, на берегу плохо выраженного залива. Наш теплоходик, пыхтя трубой старинного котла, подтащил свое исцарапанное, в ржавых вмятинах тело, к пахнущему гнилой рыбой причалу. По краю причала стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга, потные, но сосредоточенные полицейские. Судно еще не полностью пришвартовалось, а на берег уже посыпались разнокалиберные тюки и ящики, мешки с визжащими поросятами, корзины с петухами и козы со старухами. Я подождал, пока схлынет этот вал, и выгрузился вслед за молодым вертлявым тайцем. Он нес на плече огромный транзисторный приемник, который хрипел на все побережье. Парень самозабвенно пританцовывал под его аккомпанемент, пока не получил по уху волосатой полицейской лапой. Со мной обошлись много уважительнее, наверное сыграла роль моя внешность.

Документы, предъявленные мной, изучались невнимательно, полицейским было все равно, с какими документами прибудет тот, кого им следовало задержать.

Еле передвигая от усталости ноги, волоча по цементному полу свою котомку, я вышел из фанерного сарайчика таможни на солнцепек припортовой площади. В разных концах ее, под раскидисто–развесистыми кронами, плавились в станинных джипах не менее трех армейских патрулей. В распахнутой темной пасти ближайшего бара мелькали лопасти гигантского вентилятора. Мне очень хотелось пить, но я подумал, что человеку с моими внешними данными уместнее держаться какого–нибудь святого места, а не бара. Однако, как разберешь, что тут считается святым местом. Из энциклопедии мне было известно, что на острове нет явно выраженной господствующей религии. Население центрального нагорья почти сплошь буддисты, в городе много мусульман, им, наряду с индусами, принадлежит почти вся торговля. Есть католический храм.

Я медленно брел по улице вверх от порта в сторону рисующейся на фоне бледно–голубого неба столовой горы. Сначала я попал в район занятый, судя по всему, виллами мусульманских купцов – глухие белые стены, высокие каменные заборы, затянутые ажурными решетками, окна. Ни одной бродячей души. На каждом перекрестке пара–тройка патрульных. Надо понимать, что под наблюдением держится не только порт, но и город.

Мусульманский район обрывается у мутной речки, тащившей свои воды под сводами прибрежных чинар. На замусоренном берегу ютилось в драных кожаных палатках и под повозками, на высоченных колесах, несколько семей, неясного происхождения. Чумазые дети плескались в мутной воде, страшные косматые старухи слезливо пялились на закопченные чайники, висевшие над бледным костерком.

Я попробовал прикинуть, где бы мне было удобнее через эту речушку перебраться, но из–за наклоненного над водой ствола возник человек, цвета хаки, с карабином наперевес и молча велел мне сменить курс. И я понял, что двигался в правильном направлении. Кроме того, мне пришлось оценить, насколько хорошо здесь подготовились к моей встрече. Одно неосторожное движение и они меня застрелят.

Но как бы там ни было – я выбрел в район базара – сестру мне увидеть необходимо.

Базар, как базар, кучи знакомых и незнакомых плодов, повсюду мелькают белые штаны и черные платки, качаются весы торговца специями, дерутся петухи, плывут, наслаиваясь дымы от мест открытой готовки. Стоит плотный, без приливов и отливов, гул. Я провел в торгующей и покупающей толпе часа два, высматривая человека, с которым можно было бы заговорить. Сначала мне понравился торговец кумганами и чеканными блюдами. Своим спокойствием, монументальным восседанием. Но приблизившись и осторожно присмотревшись, я понял – он находится в состоянии глубокого наркотического одурения. Интересно, как ему удается в таком состоянии торговать? Потом я остановил взгляд на молодом человеке в белых одеждах, чистой налобной повязке, с внимательным, живым взглядом. Он прижимал к груди нечто похожее на большой пергаментный свиток. Исследовав его поподробнее, я засомневался, свиток ли он так бережно прижимает к груди? Что–то было в нем от компактного гранатомета.

И потом, с чего начать разговор? Что спросить, когда сам не хочешь, чтобы кто–нибудь догадался о предмете твоего интереса. Местного наречия я не знал, арабского языка тоже, не говоря уже о тайском, или китайском. Английский выдал бы во мне иноземца. Любопытный иностранец фигура слишком приметная, если не сказать, подозрительная.

Вторую, сонную половину дня я провел в колоннаде старинного храма. Каким богам он был воздвигнут, не знаю. Улегшись на теплые, пыльные камни, я вытащил из своего мешка деревянную чашку и поставил рядом с собой. Четыре финика, четверть лепешки и шипастое, припахивающее почему–то сырым мясом, яблоко, вот что было даровано мне в уважение моей святости. Что ж, знали мы и более судные времена.

В последующие три дня я питался, в основном, слухами. Они и сами по себе были не слишком отчетливы, а перебираясь через мой языковой барьер, утрачивали большую часть своего живого веса. Какие–то словесные тени, в обнимку с фигурами умолчания, бродили вокруг меня на базаре, в порту, в толпе нищих, к которой я молча пристал возле своего храма. Сначала удалось уловить только одно – тревожный фон этих перешептываний и перемигиваний. К чему относятся вооруженные люди на каждом углу, я догадывался, скорей всего, их интересую я. Но что обо всем этом могли знать торговцы и рикши или, например, вот этот одноглазый и босый водонос. Почему он пугливо оглядывается в сторону столовой горы и многозначительно поднимает мокрый палец, шепча фразу, в конце которой мне мерещится относительно знакомое слово – «сагиб».

Просветил меня разговор двух моторикш на автозаправке. Как люди, общающиеся время от времени с иностранцами, они привыкли пересыпать свою речь английскими оборотами. Услышав знакомое слово я, проходивший согнувшись мимо, остановился и прислушался. Они продолжали нарезать шустрыми языками несусветный салат и вдруг, меня осенило. Оказывается Ага, хозяин острова, мертв! Сверх того – молодой султан женился, но его супругу никому не позволено видеть. Такая вот невидимая пара. Шофера недоумевали, почему все происходит так. Ведь принц не мусульманин. Свадьба правителя могла стать большим праздником для подданных.

Я‑то знал почему, но, кажется, мне это не поможет. Потому что возле автозаправки затормозил один из тех армейских джипов, что лениво колесили по городу и выбравшийся из него бабуин в сержантских нашивках, крикнул мне:

– Эй, ты!

Я сделал вид, что не понимаю в чем дело, и медленно побрел прочь.

– Стой!

Клацнули затворы, замурлыкали моторы мотороллеров, торопливо уползающих с заправки.

Ладно, подумал я, и остановился.

– Иди сюда, – было сказано мне, все на том же плохом английском, – иди, садись в машину.

18

Ошеломленный генерал был низвергнут в темный, низкий, опутанный толстыми кишками коммуникаций, подвал. Захлопнулась железная дверь, чиркнула задвижка. Честно говоря Владислав Владимирович не ожила подобного поворота событий. Представлялся ему длинный, подробный, идейный поединок с представителем научного зла. Мальтийский гражданин должен был проявить уважение, если не к чину генерала, то к его проницательности. Выходка мистера нарушала представление мыслителя в погонах о правилах поведения сторон в концовке запутанного, криминального сюжета. Сколько презрения и небрежности было в скороговорке, которой он сообщил детали своего безбожного промысла. Вместо того, чтобы презирать разоблачителя, он имел все основания восхититься им. Не восхитился. Ах, да, у него роды. Это отчасти извиняет его, но с другой стороны, усугубляет ту же вину. Эти роды генерал и рассчитывал не допустить своим огорашивающим поведением и заранее продуманными речами. Локей, отсылкой в крысиную клоаку как бы сказал ему: да, парень, ты что–то понял, понял больше других, может быть, ты даже все понял, но мне на тебя плевать, вместе с твоей проницательностью.

Что же там такое появится сейчас на свет, ежели он позволяет себе так себя вести. Он не может не понимать, что через какие–то часы, максимум сутки, район будет оцеплен, дом взят под прицел, в случае нужды, бомбардирован. Он не знал и не может знать, что Колпаков с Бубновым получат информацию о местонахождении шефа, только завтра утром, так что он не имеет возможности рассчитывать даже на эти сутки. Он уверен – все решится раньше, ему все равно, что заготовил против него генерал. Он рассчитывает испариться из своей малометражки, или сделаться неуязвимым для любого оружия?

Но тогда… Владислав Владимирович выпрямился и ударился затылком о цементный, покрытый плесенью потолок. Ах ты, скотина, самодовольная, тупая скотина. Что ты натворил! Что ты наделал! Эти слова, кипевшие в закрытом рту генерала, относились не к злонамеренному кудеснику, а к самому себе. Да, надо признать, что он хотел не просто победы над Локеем, он хотел своей личной победы над ним. Он тихо презирал своих помощников и не желал помощи от них, ему была омерзительна затеянная ими возня вокруг должности, их карьеристскую старательность. Он думал, что стоит неизмеримо выше них всех. Но тогда получается… Мысль его оторопела перед открывшейся пропастью, но он додумал ее до убийственного конца. Работая в одиночку, выверяя в полной тайне свою версию, позволяя своим заместителями идти на поводу у собственных заблуждений, он, тем самым, помогал Локею. Фактически играл на его стороне. Может быть, даже, как не гнусно это предположение, он не просто утолял свою гордыню, он рассчитывал еще на что–то. На какую–то непостижимую компенсацию. Тут генерал выгнулся и длинно застонал. Конечно, собака, конечно, ты рассчитывал, что химерический химик оценит твой труд, оценит и… возьмет с собой. Куда? Неважно, в те пределы бытия, где происходит то, что еще никогда на планете нашей не происходило. Там полно всякой заманчивой грязи, вроде истины и бессмертия.

Генерал огляделся – свет в подвал проникал через одну серую параллельную полу цель, шириной сантиметров пятнадцать. Единственный путь на волю. Владислав Владимирович, походкой орангутанга подобрался к нему, попытался выглянуть. Окно выходило не прямо на улицу, а в земляной колодец, дно которого засыпано было мусором, окурки, раздавленная жестянка из–под пива, гнилая банановая кожура. Чтобы определить, насколько край колодца возвышается над верхним краем окна, Владислав Владимирович просунул в щель длинную руку, прижался щекой к липкому цементу, отправляя на поиски слепую кисть. Когда она выбралась на «берег» и начала ощупывать его поверхность, пальцы раздавила внезапная тяжелая боль. Втянув руку обратно и услышав насмешливый смех, донесшийся сверху, генерал понял – каблук. Первый этаж окружен сапогами охранников. Нянча и осторожно обувая распухающие пальцы, генерал присел на корточки. Сильнее боли была ярость. Он это так не оставит! Не на того напали, думали на того, а оказалось – нет. Значит заперли, изолировали, пресекли всякую попытку освободиться. Придется пойти другим путем. Придется вспомнить диверсионную подготовку, полученную за несколько лет до прихода в ведомство глубокомысленной контрразведки. Владислав Владимирович закрыл глаза – пусть привыкнут к полной темноте, чтобы потом обрадоваться полумраку. Итак, что имеется в наличии – пятиэтажный панельный дом. Задание – добраться до третьего этажа, без применения каких–либо вспомогательных средств, действуя одной рукой.

19

Черное, изможденное лицо, круглые глаза, одновременно и глубоко запавшие и выпученные. Руки, держащие большое круглое зеркало, едва заметно трясутся. Руки в шелушащихся пятнах. Все это вместе – счастливый и прекрасный правитель Дьянбы и островов.

Послышались приближающиеся шаги. Султан осторожно положил зеркало и повернулся к двери. Вкрадчивый стук.

– Войди, – голос принца изменился не меньше, чем его внешность.

Появился верный визирь. Похудевший, осунувшийся, какой–то надломленный.

– Что случилось?

– У ворот дворца стоит старик.

– Где?

– У ворот дворца.

– Как он туда попал?! Разве я приказал снять охрану с дорог, ведущих наверх?

– Он говорит, что охранники по своей воле пропустили его.

– Что значит, пропустили?! Какая своя воля?! Что это за старик такой?!

Руми пожал узкими, немужскими плечами.

– Старый. Худой, как жердь, в общем праведник, с виду. Ходит босиком.

– Чего он хочет, чтобы я подарил ему башмаки?

– Он говорит, что принцесса хочет его видеть, будто бы она позвала его.

Принц задумался, ехидное раздражение слетело с него, взгляд сделался особенно тосклив.

– Он лжет? – спросил юный правитель с надеждой.

– Не знаю, – визирь отвел глаза, – может быть спросить у вашей супруги?

– Ты пойдешь к ней? Вот именно! Ладно, приведи сюда этого старца. Впрочем… нет, приведи.

Через несколько минут нежданный гость стоял перед принцем. Длинный, костлявый, в причудливых лохмотьях, волосы – космы. Смотрит в пол.

Принцу было неуютно сидеть в своем кресле, он подвигался из стороны в сторону, похлопал ладонями по подлокотникам, встал, прошелся. Провел пальцем по ребрам пустой птичьей клетки, что висела над письменным столом. Все это проделывалось молча, слова для начала разговора не находились. Принц вернулся к креслу, оперся золочеными рукавами о его спинку, набрал воздуха в грудь и понял, что не знает, о чем бы ему хотелось спросить этого человека. Он совершил еще один тур по комнате, опять что–то трогал, провел пальцем по зеркалу, и его поверхность пискнула, как живая.

– Проводи его, Руми.

Старик словно ждал этих слов. Он сразу повернулся и тупо ударяя в пол каменными пятками, двинулся к двери. Перекошенный от дурных предчувствий визирь, поплелся следом. Когда они вышли, султан кинулся к окну. Из комнаты, расположенной на третьем этаже маретанской башни, отлично просматривалась большая часть дороги, ведущей в сторону метеорологической станции, в сторону взорванного павильона, к пруду с придуманной змеей.

Старик и визирь шли вдоль парапета, имея слева от себя морские виды и дали, а справа, чудеса тропической ботаники. Старик шагал медленно и уверенно. Руми семенил, походка его как бы скулила. Когда босоногий праведник поравнялся с попугаевым деревом, птицы подняли гвалт, но на них не было обращено никакого внимания.

Все, пропали из поля высокого здания, завернули за выступ финикийской башни. До пруда им осталось пройти шагов пятьдесят по мраморной дорожке, сквозь строй благоухающих кустов, где все еще стоит на коленях тень прежнего правителя. Принц почти пожалел, что не пошел вместе со стариком. Хотя, что же, он и так видит все, до мельчайших подробностей. Вот они только что вышли из розария. Теперь им нужно обогнуть алебастровый фонтан, за которым высится дерево гимпан, дерево сновидений. А рядом, на длинном, вросшем в землю валуне, покрытом шкурою бенгальского тигра…

Они обошли фонтан слева и сразу увидели принцессу. Она полулежала, поглаживая голову навеки прирученного хищника. Увидев гостей, она легко, без всякого усилия, выпрямилась. На лице ее светилась неизменная, приветливая и жуткая улыбка. Секретарь тихо застонал и медленно опустился на одно колено, держась рукой за печень.

– Что тебе нужно, старик? – спросила принцесса приятным, холодноватым голосом. – Что же ты молчишь?

Гость сделал шаг вперед, неотрывно глядя на прекрасную, состоящую из чистой цветочной свежести хозяйку.

– Кто ты и откуда пришел?

В ветвях дерева возникла неожиданная жизнь, ветви скрипнули и качнулись.

Старик сделал еще один шаг.

Улыбка красавицы сделалась чуть менее приветливой и светлой.

– Так почему же ты не отвечаешь?!

В голосе ее появилось отдаленное сомнение.

Босоногий снова поднял ногу. Тогда дерево затряслось заметнее, а за спиной сидящей, заворочалась вода в пруду и из нее стал подниматься темный, маслянисто поблескивающий холм.

Руми повалился с глухим стоном на землю.

– Говори, иначе я рассержусь!

Старик подошел уже почти вплотную к принцессе и глядел на нее не мигая. И только тут она что–то поняла. Лицо, не изменив прекрасных черт, превратилось в свирепую, безжалостную маску, а над головой показалась желтая, оскаленная пасть громадной, вставшей в атакующую позу змеи.

– Так ты все–таки нашел меня!

Дерево дрожало и выло, змея раздула капюшон и выпустила на волю черный раздвоенный язык, с него что–то капало. И тогда косматый праведник негромко, но внятно произнес:

– Смерть.

Принцесса застыла, побледнела. Дерево шаталось так, будто его выворачивали с корнем, чудо–кобра билась в черном пруду, поднимая фонтаны тяжелых брызг, свиваясь в немыслимые узлы.

Принцесса приподнялась, стала заваливаться на бок, по лицу пронеслась целая серия гримас, руки хватали воздух оскаленными пальцами, в груди стоял хищный клекот.

Когда старик отвернулся от сестры и начал огибать алебастровый фонтан, на тигровой шкуре лежал скорчившийся старушечий труп.

Так, теперь можно открыть глаза. Подвал занимал почти все пространство под домом, можно было путешествовать гусиным шагом из конца в конец, обходя кирпичные опоры. Генералу вспомнилась квартира одного знакомого в Челябинске, расположенная на первом этаже такого же дома. Так вот, знакомый этот, ухитрялся, вырезав люк в полу кухни, устроить себе погреб. Выгородил угол при помощи кирпичей. Незаконно, но зато удобно. Цепляясь загривком о потолочные выступы, Владислав Владимирович исследовал свое узилище и нашел–таки то, что искал. Обитатели крайней квартиры на первом этаже, те самые, что выращивали цветы на подоконнике, оказались не глупее челябинского умника, только для выгородки использовали не кирпич, а шлакоблоки. Кажется, даже, не слишком скрепленные раствором. Генерал, предварительно поздравил себя и отдышался. Действуя одной рукой начал делать проход. Старался разрушать, как можно тише. Вывернул, напрягшись, сразу пару блоков и под ноги хлынула стая шустрых зверьков. Картошка! Слава Богу – не банки с огурцами. Владислав Владимирович просунул голову в проем и увидел две световые иглы, исходящие из потолка – крышка люка прикрывается не слишком плотно. Теперь – прислушаться. Кажется, наверху никого нет. Щелкнул и заработал холодильник. Генерал попробовал согнуть пальцы левой руки, получилось не вполне и очень больно. Ладно, придется одной. Устроившись поудобнее, уперся плечами в крышку люка и начал подниматься. Медленно, осторожно. Первым, что попалось на глаза, были ножки кухонного стола и пустая пластиковая бутылка возле одной из них. Ничьих ног возле ножек не было. Вперед! Владислав Владимирович стал выпрямляться, придерживая больной рукой крышку, чтобы она не упала. Краем глаза уловил движение теней на юго–западе от своей головы, попытался поднять здоровую руку для защиты, но не полностью успел, страшный и точный удар отправил его обратно в подпол.

Очнулся на картофельной куче.

Сверху доносилась матерная брань в женском, особенно оскорбительном, исполнении. Хозяйка выражал подробное возмущение тем, как поступили с ее погребом. Надо понимать так, что шарахнул генерала отнюдь не охранник прикладом, а женщина, домохозяйка и, наверное, мать. И тут ему припомнилось приключение левой кисти, истерически–счастливый детский смех, сопровождавший удар каблука по его пальцам. Тогда он подумал, что рядом со жлобом охранником стоят пьяноватые детки, будущее Краснобельска, и ублюдочно веселятся, глядя, как один дядя другому крушит пальчики каблучком. Не–ет, никакой охранник возле дыры наружу был не нужен. Мальчики и девочки все сделали сами. И очень этому радовались. Хорошо устроился мистер Локей. Все за него, и школьники и домохозяйки. Какая ему еще нужна охрана! Буфетчица из вокзального киоска отравит кого угодно, ради него, алкаши из песочницы встанут за него татуированной грудью. Ворона за него клюнет, собака цапнет, ящик камеры хранения отдавит последнюю руку!

То есть ничего сделать нельзя! Ничего! Генерал пополз к узкому, горизонтальному, серому окошку, думал на свету полегчает гудящей голове. Дополз, уселся на землю спиной к стене. Глаза слипались, подташнивало. Тошнило. Тошноту вызывало все, и запахи здешние, крысиный писк, очертания коммунальных внутренностей, обмотанных дрянью труб. Труб. А тут ведь должны быть… В гудящей голове возникла положительная нота. Он ожил, взбодрился, даже присвистнул. Забегал на трех конечностях, разыскивая под низким потолком что–то. Вот труба горячая, вот труба холодная, вот вентиль, вентилечек А вот оно!

Достал из кармана ножик перочинный со множеством лезвий и швейцарским крестом на рукоятке. Укрепил между колен, ломающимся ногтем извлек лезвие–пилку… Нащупал рукой колено на выбранной трубе и начал надпиливать. Сначала медленно и осторожно, чтобы не смогли услышать снаружи. Потом быстрее, при этом генерал стал подкашливать, как если бы у него першило в горле, своего рода, звуковая завеса. Швейцарская пила методично ела железо. Генерал вспотел, от искусственного кашля саднило горло. Наконец, вот! Тонкий, почти комариный писк, газ выпущен на свободу. Владислав Владимирович заработал еще быстрее, чтобы как следует разодрать трубу, пока не начнет мутиться сознание. Закрыл рот и нос полой пиджака. Еще немного, еще, кажется, хватит. Тяжело, пьяно, пополз обратно к окошку. Некоторое время сидел, глядя в тот угол, где только что орудовал. ЗНал, конечно, что природный газ невидим, но все же пытался рассмотреть, как он клубится, как набирает силу, как начинает бесшумно сочиться вверх, сквозь щели и по вентиляционным трубам.

Он рассчитывал, что почувствует приближение убийственного призрака, ждал момента, когда тот коснется его ноздрей. Но, когда голова стала заметно тяжелеть, он остатками сознания понял, что уже полностью окутан газом. Пропитанный им пиджак сыграл роль прививки, обманул обоняние.

Но, надо встать. Надо встать! Встал, обдирая спину о грубую стену, повернулся к окошку и начал изо всех сил работать легкими. Полегчало. Настолько, что он смог соображать и радоваться. Например тому, что теперь он затыкает собой окно и не выпускает запах наружу, не позволяя злобным детишкам унюхать его и предупредить взрослых уродов. Хотя, не поспешил ли он с этим? С чем? С тем заключением, что все здесь, и дети в том числе, против него. Может быть на пальцах его отпечатался каблук наемного бугая из взрослых. Надо проверить, в этом деле не должно быть ошибки. А как проверить? Надо снова высунуть руку из окна и посмотреть, что будет. Левую было жалко. Ох, как жалко было левую руку и все размочаленные пальцы. Но правой рисковать нельзя. Правая еще понадобится. Он медленно отправил левую кисть во второе болезненное путешествие. Весь скорчился, предвкушая, что ему сейчас придется перенести. Хотя, если разобраться, насколько это смешно в сравнении с тем, что ждет его в конце.

– Эй, ребята, – хрипло позвал он, – детки!

Разбитые пальцы легли на край колодца. Почти сразу же раздался многоголосый охотничий визг. Ребячий. Они спешили наперегонки, соревновались, кто первый шарахнет ботинком по руке подвального дядьки. Владислав Владимирович во время, за мгновение до удара, сдернул ладонь обратно внутрь. Сделал он это так резко, что его опьяненное газом тело, потеряло равновесие и сильно откачнулось от окна. Три ретивых головы свесились в приоконный колодец.

– Эй ты, ну–ка, вылези еще раз! Ну–ка! Слушай, че там у тебя воняет, а? Вась, Вась, воняет!

– Че там такое?

– Да, воняет, сам понюхай.

– Набздел, что ли?

Хохот.

Авторитетная ноздря втянула воздух.

– Это газ, пацаны.

– Газ?

– Газ, да, он открыл газ. Давай, Толчек, дуй на третий этаж и скажи, что мол, газ. Да, нет, ну тебя, я сам. А вы – в оба!

Владислав Владимирович улыбался в ответ на эти переговоры. Качающимся шагом приковылял он к окну, снова осветилось серым, мертвенным светом, его лицо. Так, сколько нужно этому сообразительному спиногрызу, чтобы добежать до угла. Нет, он уже за углом, он уже в подъезде. Взбегает, взлетает, палец на кнопке. Пора.

Владислав Владимирович достал из кармана зажигалку, развернулся и упал на колени. Медленно пополз вглубь подвала.

Дверь квартиры открылась, паренек торопливо объясняет туповатому охраннику, тот медленно соображает, соображает, соображает. Сообразил, в чем дело.

Зовет хозяина.

Генерал поднял зажигалку к глазам, но не увидел ее. Сбросил колпачек деревенеющим пальцем. Лучше бы с первого раза. Теперь крутнем!

На обратном пути мне не встретился ни один человек. Когда я в сопровождении трясущегося секретаря направлялся к змеиному пруду на встречу с сестрою, за мною наблюдали десятки пар глаз. Черные, желтые, белые и бледные лица выглядывали из–за углов, из–за деревьев, из–за портьер. Я их видел, специально не присматриваясь. Теперь я иду обратно, кручу головой, всматриваюсь, огибаю кусты и чаши фонтанов – ни одной живой души.

Нет, я не рассчитывал, что сразу после сделанного потоки людские хлынут к моим грязным, худым ногам, славя во мне избавителя. Я даже не надеялся, что правильно поймут и оценят то, что я сделал. Пусть безвестность, тайное бегство с острова, остаток жизни в родимой краснобельской квартирке, или тростниковой заграничной дыре – это меня вполне устраивало. Буду питаться воспоминаниями – этого хватит. Но кто мог подумать, что я буду внушать ужас.

За время короткого пути от пруда с дохлым земноводным чудищем, до кабинета начинающего наркосультана, я понял – никакой другой доли мне не снискать.

Что ж.

Юноша был на месте. Не захотел бежать, или не смог?

Увидев меня, что–то залопотал о благодарности, о вознаграждении.

– Ты спрашиваешь, чем бы мог меня одарить, за то что я сделал? – звук моего голоса, кажется, потряс его. Он только кивнул, потеряв способность говорить.

– Отдай мне это зеркало.

– Это?

– Да, это, осторожно, не разбей.

Султан смотрел на стеклянный диск, как на волшебный, магический предмет, между тем, ничего особенного в нем не было. Зеркало, как зеркало. Взяв его в руки, я вышел на балкон и остановился у перил.

Вот он мир, в котором я побывал.

Я медленно перевел взгляд вглубь зеркала и прошептал:

– Слепота.

ЭПИЛОГ

О взрыве газа в пятиэтажном жилом доме, по улице Байкальской в г. Краснобельске сообщили все российские телеканалы. На место трагедии вылетели специалисты из МЧС, розыскники с собаками. Ничего примечательного, кроме двух десятков сильно обгоревших трупов, им обнаружить не удалось. Погибших вышел хоронить весь город. Полетели головы нескольких работников мэрии, из числа отвечающих за работу газового хозяйства. Потом граждан с экзотическими заболеваниями в санаторий «Цементник» постепенно сошел на нет, и очень скоро его слава стала меркнуть, а потом и совсем померкла.

Колпаков и Иван Рубинович так и не смогли объяснить вышестоящим органам в чем они, собственно, так долго и бурно принимали участие. Но, поскольку какие–то результаты все же имели место, наказывать их не стали, а перевели (без понижения) в другие ведомства. Генерал воспринял это спокойно, а вот полковник запил. Их соратник Степан Исаевич неожиданно для сослуживцев, уйдя в запас, женился на Маргарите Мастерковой, с которой познакомился во время медкомиссии в ведомственной поликлинике. У них растет мальчишка.

Надюша и Мариша, тоже после курса лечения, почти одновременно нашли свое счастье, вышли замуж за братьев–близнецов. Моряков торгового флота. Дружат семьями, особенно, когда моряки в плаванье.

Роберт Игоревич оформил пенсию по инвалидности и устроился работать в платный туалет.

Уральскому подземелью был посвящен цикл передач программы «Взгляд», главным героем которых, по праву, стал блистательный майор Дрынов и его неутомимые сержанты.

Профессор Давила переизбран депутатом какой–то из дум и вскорости убит при банальных обстоятельствах.

На острове Бегуин в Аврилакском архипелаге целую неделю не переставая, лили дожди.