Текст книги "Колыбель (СИ)"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

14

Иннокентий Михайлович уверенной рукой разливал кофе. распространился характерный аромат. За окном шел дождь, от этого ощущение уюта в маленькой комнате стало особенно ощутимым.

Женя сидела лицом к окну, по стеклу ползли, извиваясь, словно под воздействием внезапных испуганных мыслей, струйки воды. Можно было догадаться: нечто подобное происходит и с нервной системой молодой женщины.

– Я знаю, ты не считаешь его сумасшедшим, поэтому я добился, чтобы его поместили в санаторный корпус. За ним наблюдают, но он не знает, кем его считают врачи.

Иннокентий Михайлович сел в большое уютное кресло к горящему торшеру, поднес чашку к губам:

– Думаю, все образуется. Со временем. Говорю так не потому, что я оптимист на голом месте. Посмотри вокруг, общее впечатление такое, что мир вдруг опамятовался, торговля настоящая проклюнулась, на рынке появились апельсины, представляешь? Это откуда их надо привезти! Почему ты не пьешь кофе?

– Да, спасибо, сейчас.

– Сказать по правде, ты меня знаешь, я человек довольно уравновешенный, но меня немного напрягает то, что моя жена настолько включена в жизнь своего бывшего мужа.

– Что?

– Женя, у тебя доброе сердце…

– А ты предлагаешь наплевать и забыть?

– Нет, я не это предлагаю. Я предлагаю перестать относиться всерьез ко всему, что он скажет. Ты не можешь отказать мне в том, что я много, очень много делаю для него. Ты же знаешь, чего мне стоило в свое время закрыть дело с исчезновением Ивана Степановича. Сейчас, конечно, не прежние времена, но бесследное исчезновение человека могло обернуться…

Женя вздохнула, продолжая рассматривать дождевую живопись на оконном стекле.

– Он сказал, что хотел спасти отца.

– Ну конечно.

– И спас. Иван Степанович не умер, а, наоборот, ожил и теперь молодеет. Правда, перед этим ему пришлось поработать палачом своего сына, Дениса Ивановича.

– Денис говорит, что сам зарезался, чтобы его не кастрировали.

На это Иннокентий Михайлович ничего не сказал. Дело в том, что нежелательный «родственник», сам пару лет назад пребывавший, на врачебный взгляд Иннокентия Михайловича, в состоянии необратимо предсмертном, вдруг вернулся неизвестно откуда помолодевшим и окрепшим. Значит, есть какие–то «те места», и, как минимум, в тех местах, медицина была на очень высоком уровне. Это плохо совмещалось с рассказами о каком–то диком острове, которыми Денис Иванович кормил Женю. Но Женя верила, и с этим приходилось считаться.

– Я бы охотно поверил, но наука…

– Наука? – Женя близоруко оглянулась на мужа.

– Да, наука – география, например, – указывает, что в том месте, где должен быть этот остров, никакого, извини, острова нет и никогда не было.

– Но Денис–то есть, ты его сам видел. Жив–здоров.

Иннокентий Михайлович промолчал. Да, он видел Дениса, он выслушал его россказни и даже не отмахнулся от них, как, возможно, кажется Жене. Он отправил странного путешественника в лучший научно–диагностический центр столицы. Чутье подсказывало ему, что им следует заняться как следует. Пришлось прибегнуть к хитрости, Денис Иванович ни за что не хотел отдаваться в руки докторов. Что–то предчувствовал, надо понимать. Интересно, что?

– Ладно, Женя, пусть не остров…

– А я думаю, что именно остров, пусть и не там, где он говорит.

Иннокентий Михайлович вздохнул:

– Пусть.

Совесть его была не полностью чиста. Он довольно быстро почувствовал, что коллеги, которым он подбросил Дениса, стали что–то не договаривать, рассказывая о ходе «лечения». Попытки надавить на них пресекались, и совсем не в дружеском тоне. Этого он Жене рассказать не мог, и оставалось только самому домысливать, во что превращается «курс реабилитации».

На самом деле Денис был не очень–то и разговорчив. Все его чудеса были предъявлены во время самого первого разговора на этой кухне, когда «островитянин» пребывал в состоянии сильнейшего, практически неконтролируемого возбуждения. Он нес буйную чепуху про свое самоубийство, якобы имевшее место вот только что. Про острейший нож, отобранный, как это ни забавно, у Ивана Степановича, который этим ножом должен был… в общем, натуральный бред.

Переночевав, Денис пришел в себя и прекратил интересничать. Сам ничего не выдавал в виде россказней, а лишь неохотно отвечал на уточняющие вопросы, словно сам посмотрел со стороны здравого смысла на свою версию. Но и не отрекался от нее полностью.

О помощи он не просил.

Иннокентий Михайлович предложил ему несколько вариантов устройства: жилье, очень, конечно, скромное, работа, – но свежий самоубийца не спешил. Можно понять нового мужа Жени, столь впечатленной интересными безумностями ее бывшего. Надо было как–то расформировать внезапный треугольник. Кроме того, и еще была причина: Денис мог проболтаться насчет того, каким образом, собственно, товарищ доктор был приближен к своей нынешней жене.

Так возник медицинский центр.

И вот звонок из него, из центра. Да, жизнь в Москве налаживалась, заработала стационарная телефонная сеть, на очереди было и полное оживление мобильников.

Иннокентий Михайлович снял трубку. Выслушал сообщение, и даже при его самообладании было видно: сообщение потрясающее.

Женя смотрела на него искоса, боясь повернуться.

Иннокентий Михайлович облизнул губы:

– Исчез.

Женя повернулась к нему полностью.

– В палате нашли петлю, веревку с петлей…

– Они его пытали?

– Ну что ты говоришь!

15

Повсюду валялись пучки веток, светящихся золотым и белолунным огнем, отчего пещера походила на сокровищницу Али – Бабы. Денис ввел эту моду в свое время, но теперь мысль его была далека от этой темы. Он сидел на самом краю каменной площадки в дальнем углу, свесив ноги в пропасть. На другом краю площадки храпел на травяной перине людоед.

Он лежал на спине, храпел так, словно этим храпом должен был поддерживать нависающий каменный свод. Одна рука его свешивалась в каменный желоб, по которому в свое время пьяный царь царей эвакуировался из ночной пещеры прямо в океан, другая сжимала «нокию», явно как вещь драгоценную. Стало быть, за то время, что Денис отсутствовал в жилище неандертальского друга, ему неоднократно звонили, и он с кем–то беседовал, иначе бы он зашвырнул куда–нибудь бесполезный прибор.

Теперь–то Денису было ясно, почему он тогда так легко отделался: Гильгамеш не смел покуситься на жизнь человека, повелевающего загробными голосами.

Что дальше?

Денис осторожно глянул вниз. На глубине метров десяти имело место дно, усыпанное человеческими костями. Теперь–то ему было понятно, что там лежали мощи и того первого шумерского мореплавателя, в незапамятные времена заплывшего сюда, где уже квартировал доисторический первооткрыватель. Там же нашел упокоение и неотступный законник и воздухоплаватель господин Крейцер, судя по остаткам гондолы, в которых Гильгамеш устроил себе ложе. Схватка швейцарского воздушного флота с пещерным жителем закончилась не в пользу флота. Возможно, были и другие – кажется, там, внизу, три черепа. До или после?

Будет четыре.

Можно представить, чего стоило людоеду воздержаться во время прежнего свидания, ведь аборигенов он не ест, и понятно почему.

Сбежать отсюда нельзя.

Дорога через жертвенный бассейн непроходима, и до норы, ведущей наружу, не добраться. Чувствовалось, какой чуткий сон у этого пьяного животного.

Допрыгался, холодно сказал себе Денис. Ему было так страшно, что сознание сделалось стеклянным и прозрачным, каждая мысль была отчетлива до последней степени.

Так что – это неизбежно?

Остаться в заснеженной Москве он не мог – сдохнуть на неизвестных условиях и оказаться неизвестно где, если вообще сохранялся шанс хоть где–то оказаться.

Отдаться родному отцу для кастрации? Проще заколоться его скальпелем. Денис помнил, как легко это у него получилось.

А уж когда в санатории он понял, что собираются делать с его сознанием эти мясники с электрошокером, то уж совсем нельзя было не вешаться, имея в перспективе такую гарантированную Убудь.

Кто же думал, что она обернется пещерой? Да не просто пещерой, а каменным бережком пропасти.

Броситься вниз? Смертельный исход не гарантирован. Да если и удастся сломать себе шею, Гильгамеш спустится вон по тем выступам и все равно сожрет.

И это будет окончательный конец.

Может создаться впечатление, что Денис сидел и разумно, последовательно рассуждал, тогда как мучительные, безысходные мысли болезненно ерзали и дергались в его воспаленной голове.

Сколько осталось времени?

Когда это чудо–юдо проснется?

Может, все–таки попытаться что–то сделать? Он вспомнил про камень, загораживающий выход на площадку согнутого «мизинца». В прошлый раз он согласился, что ему нипочем не сдвинуть его. Но под воздействием обстоятельств в человеке просыпаются такие силы…

Денис бесшумно втащил ноги на берег, попробовал встать.

Кроме того, пока страшилище спит, можно попробовать отыскать тут камень побольше и…

Мысль о камне грохотнула, как настоящий валун, и Денис увидел, как разлепилось веко спящего. Людоед пока еще не знал, что у него сытный гость. Сейчас его пьяная башка прояснится…

Нет, глаз закрылся обратно. Денис пытался понять по поведению лицевой мускулатуры львоносого гиганта, увидел ли он его.

Кажется, нет.

Он спит.

Не будем его будить. Попробуем все же прокрасться к отвальному камню.

Денис осторожно поднялся.

И в этот момент телефонная трубка в мощной грязной пятерне подала признаки жизни.

16

– Итак, вы – Артур Александрович Ефремов?

Молодой, скорчившийся в неудобной позе молодой человек в углу комнаты частично распрямился в кресле:

– Да, а вы кто?

– Ваш адвокат.

– Адвокат? Ах, да.

– Вот именно, – улыбнулся пожилой лысый мужчина, доставая из кармана толстую записную книжку и авторучку. – вы пришли в адвокатскую контору, я готов вас выслушать. Слушаю.

Пожилой мужчина забросил ногу на ногу, открыл книжку, готовясь записывать:

– Говорите. Время идет. Или вы раздумали?

Молодой человек все же выпростался из напавшего на него ступора:

– Я час назад убил своего отца.

В глазах адвоката появилось что–то похожее на интерес.

– Убили отца?

– Да. Отца, Александра Александровича Ефремова.

– По какой причине? Может быть, случайно? Несчастный случай?

– Нет. Я убил его, потому что убил. Он встал у меня на пути.

– На пути? В переносном смысле?

– В переносном. Он встал между мной и девушкой, которую я любил.

– Рассказывайте, я внимательно слушаю.

– Мы жили вдвоем.

– С девушкой или с отцом?

– С отцом. Я и он. Когда мне было уже лет шесть, отец удочерил девочку из детдома. Ее звали Прасковья. Вернее, назвали так. Отец назвал. Звал ее Параша.

– Я слушаю, слушаю.

– Я всегда знал, что она не моя сестра. То есть она росла как сестра, мы были как брат и сестра, но я знал.

– Это понятно.

– Мы росли, мы подросли. Я ушел в армию. А когда вернулся… Я увидел, как она расцвела.

– Но ей же было только…

– Нет, я ушел в армию поздно, в двадцать три года. Так получилось. А когда вернулся, она расцвела, и я понял, что она никакая мне не сестра. Кроме того, можно было понять, что и она ко мне…

– Понятно.

– Отец сказал – только через мой труп!

Адвокат вздохнул, как будто эти слова его огорчили.

– Чем он объяснил свой запрет?

Юноша резко наклонился к собеседнику, глаза засверкали, как будто внутри у него…

– Так вот его объяснение меня больше всего и задело. Он сказал, что Параша моя мать.

– Что–что? – Адвокат поморщился, клиент начал его разочаровывать.

– Он сказал, что она, Параша, сестра моя, – моя мать!

Адвокат перестал записывать. Поджал губы. Юноша продолжал между тем рассказывать:

– Он открыл мне страшную свою «тайну». когда–то давно он работал в одном тропическом отеле механиком, попал в цунами, его занесло на остров, там он сошелся с женщиной, от нее родился я, он как–то переправил меня сюда, в Россию, а моя мать превратилась там, на острове, в младенца, а потом родилась здесь, в Подмосковье. Он оставил на ней какие–то знаки, чтобы найти ее здесь. Он говорил мне, что там, на острове, время идет в обратном направлении, поэтому…

– Погодите.

– Нет, вы послушайте, я должен был из–за такого бреда отказаться от девушки, которую любил больше жизни? Я должен был поверить старому кретину, что моя возлюбленная его жена и моя мать?

– Послушайте, молодой человек…

– В конце концов дошло до такого… я сам плоховато помню. в общем, я хотел его просто оттолкнуть, а там вдруг нож…

Пожилой мужчина закрыл блокнот. Под воздействием его спокойного, даже скучного взгляда Артур Александрович Ефремов замолк.

– Вы знаете, чтобы представить это событие как результат аффектированного поведения… – Адвокат снова открыл свой кондуит. – а сам факт смерти вы не придумали?

– Это случилось час назад.

– Так вот, чтобы защищать вас и, скажем, представить все это как результат несчастного случая во время семейной ссоры, я, поймите меня правильно, должен знать, что там произошло у вас на самом деле.

– Что?

Теперь адвокат наклонился вперед:

– Историю с островом, где время как–то не так движется, лучше не вспоминать и никому больше не рассказывать.

– Но это его выдумка. Он мне говорил, он такое рассказывал. Что все войны, которые здесь у нас были, – помните, внезапные? – это потому, что с этого острова попадали сюда всякие маньяки.

– И я про то же, пусть эти рассказы останутся с вашим отцом. Где бы он сейчас ни находился. Вы меня поняли.

– А что рассказывать?

– Об этом мы сейчас и подумаем.

17

Людоед поднес телефон к уху, потом к глазам, потом посмотрел на Дениса, застывшего в противоположном конце пещеры, и спросил:

– Что это с ним?

Денис молчал.

– Иди сюда. – Гильгамеш протянул руку с телефоном в сторону незваного гостя. Тот был не в силах сдвинуться с места. – Что с тобой? Иди посмотри, я не понимаю. Он молчит, а тут что–то… я не понимаю. Иди сюда.

Пришлось подойти. Гильгамеш показал Денису телефон, не выпуская его из огромной руки.

– Что это такое? Почему тут вот это?

– Это эсэмэс.

– Что это?

– Кто–то хочет поговорить с тобой, но не голосом.

– Не понимаю.

Денис собрался, насколько это было возможно с разбежавшимися словами, и попытался объяснить, что происходит с телефоном.

– И что он говорит своими буквами и словами?

– Я не вижу так.

– Смотри ближе, можешь взять ветку.

Денис взял ветку и наклонился над протянутым прибором.

– Ну!

– Боюсь, это послание не тебе, а скорее мне.

– Почему?

– «Отче наш, Иже еси на небеси, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя на земли, яко на небеси…»

– Стой, почему ты говоришь, что это тебе? Как «он», кто говорит сейчас, может знать, что ты здесь?

– ОН знает все и всегда.

Людоед поднес телефон к глазам, некоторое время изучал его, потом покосился на Дениса:

– «Отче наш», говоришь?

– Да, «Отче наш».

– А почему ты считаешь, что это к тебе?

– Потому что… ну, мне кажется, что пора мне молиться.

– Я не про то. Почему это к тебе, если сказано, что он «наш»? Значит, и мой.

Денис попытался улыбнуться:

– Да, ты, кажется, прав.

– А кто он такой?

– Если хочешь, я тебе расскажу.

– Расскажи!

ЗАПОЗДАЛЫЕ ЭПИГРАФЫ

А дитя волну торопит:

«Ты, волна моя, волна!

Ты гульлива и вольна;

Плещешь ты, куда захочешь».

А. С. Пушкин

Цунами что хочет делает с нами и временами ворочает временами.

Рю Таками

Время не имеет значения, только жизнь имеет значение.

Люк Бессон

Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час.

В. Набоков

Я умер. Яворы и ставни

Горячий теребил Эол

Вдоль пыльной улицы. Я шел,

И фавны шли, и в каждом фавне

Я мнил, что Пана узнаю:

«Добро, я, кажется, в раю».

В. Набоков

Сидя в своем кресле, ты управлял миром. Твои суждения были верными, суждения всякого другого – безумными, сумасбродными.

Ф. Кафка

Представление о соотношении времени и пространства у вавилонян было противоположно нашему: прошлое для них было «впереди», будущее – «сзади». Поэтому, сколько бы они ни менялись, жили они, повернувшись лицом к истокам – иногда доподлинно известным, иногда – вымышленным.

Д. Арно

Одна старушка стремилась во что бы то ни стало покончить с собой. Она все время вешалась. В очередной раз вынув ее из петли, доктора у нее спросили: зачем вы так стремитесь «туда», вдруг «там» будет хуже? Она ответила: а я и «там» повешусь!

А. Андриевский