Текст книги "Колыбель (СИ)"

Автор книги: Михаил Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

13

Как в глубине души его величество и предполагал, дело с доставкой белянки затянулось. И Афранию, и тем более белопушистому Помпадуру требовалось нечто сильно выходящее за пределы их характеров. Да, они сильно побуждены категорическим требованием царя царей, но что им делать со своей бесхребетностью и отсутствием всякой изобретательности! На Помпадуре не было лица. А начальник тайной стражи вообще был вне видимости.

А вот пугала заработали довольно быстро. Уже с ближайшим урожаем в Колхозии обнаружились проблемы. По докладам Афрания, переданным через невозмутимого де Голля, недобор по рису был страшный. Строительство входит в совсем уже последнюю фазу, а еды нет. Изгнанные из Вавилонии грызуны рвут в клочья планы на очередной урожай!

И настает день очередного заноса на гору.

Его величество, помимо всего прочего, занимал и простой, можно сказать, академический интерес: неужели и при таком раскладе верховный атеист Колхозии не пойдет на то, чтобы однократно нарушить дурацкое правило и накормить своих строителей перед последним штурмом? Ведь наблюдаются уже голодные обмороки.

Ну где он возьмет пайку?!

Председатель мог пойти путем мирного обмана подданных.

Он пошел другим путем.

Прибежал с докладом сам Афраний, стесняющийся отсутствия успехов в деле с белой дамой. Слишком важный был повод:

– Он собирается идти сюда и силой взять еду.

«Начинается!» – екнуло у его величества.

– Позови всех.

Все были неподалеку и вот уже внимают.

– Вы поняли, что нас ждет?

Стоят, молчат.

– Это война.

– Что такое война? – спросил де Голль, и было видно, что Черчилль хочет спросить то же самое.

Его величество не сразу сообразил, что ответить и как. Надо было заранее знать, что о войне у этих амеб представления быть не может.

– Люди Председателя придут сюда и заберут вашу еду. То есть мою, но которую я даю вам.

– Всю? – спросил Даву.

– Хороший вопрос, – кивнул ему царь царей, – вот именно что всю. Не часть, как думают тут некоторые, – взгляд невольно бросился в сторону Алексашки и маршалов.

– А может, отдать им часть? – вылез Бунша, от которого его величеству неприятнее всего было слышать рационализаторские предложения.

– Часть? – саркастически прищурился царь царей.

– Они возьмут часть и уйдут, – с надеждой в голосе, но без уверенности сказал Бунша.

Многим хотелось бы, чтобы было так, но они уже научились чувствовать настроение господина и чувствовали – такой ход мысли ему не понравится.

– У нас много всего, – отступая с неудачной, проигранной позиции, тихо сказал мажордом.

– У нас всего много, потому что мы никого, кроме себя, не кормим. Даже если мы им дадим, и много дадим, и они уйдут, они не насытятся навсегда. Они придут снова, и рано или поздно у нас самих ничего не останется.

Тишина стояла полная и неприятная. От своего мнения господа придворные уже отказались, а мнение его величества принять были еще не готовы.

– И не только еда, – пошел он в атаку, – они кое–что сделают с вашими женщинами…

– Что? – поинтересовалось сразу несколько маршалов, и царь царей тут же свернул это направление. Как ограничен все же круг пропагандистских средств при работе со столь откровенными дебилами!

– Они уже переходят переправу, – пришло донесение от Афрания.

– Вот, – его величество схватил за предплечье прибежавшего с ним мальчишку, – наши маленькие граждане показывают пример самоотдачи и нежелания покоряться врагу. Ты же не хочешь покориться врагу?

Не дав ему ответить неправильно, его величество велел разобрать копья и просто острые камни, что валяются внизу на складе. Можно и не острые. И гнать сюда всех мужиков с мотыгами и вообще с чем они сейчас в руках.

Царь царей был в отчаянии, он даже не догадывался о степени аморфности подчиненной ему массы. Да их вообще ни на какое групповое осмысленное действие не сколотить! Почему это Председатель раньше не пришел и не отобрал все из вавилонских закромов? Только одно может быть объяснение – он сам не мог никого ни на что подбить. Едва–едва выкраивал группку лично любопытных умельцев для долбежа падшего дерева. И только лютый голод сцементировал рать. Ждать, пока голод сделает что–то подобное и с его народом, его величество не мог.

– Они постояли на олимпийском стадионе, – продолжали приноситься ординарцы Афрания, – и теперь опять пошли.

– Идите и приведите всех мужиков!

– Они работают. Что мы им скажем? – вздохнул Астерикс.

Хорошо, что это был именно Астерикс, в голове его величества произошло шевеление мысли.

– Вы им скажете, что люди Председателя им завидуют и идут, чтобы уничтожить банковскую поляну.

Правитель Вавилона перегнулся через перила и ткнул пальцем вниз, на кусок утоптанной и испещренной палочными знаками земли.

До всех все сразу дошло.

Они заурчали и зароились, торопясь выбраться из общего строя для торопливого движения в поля за народом.

Через пару секунд никого уже не было ни на башне, ни возле.

Через какую–нибудь сотню–другую секунд у подножия стало скапливаться народное ополчение. Бегали глянуть, как там значки, многие даже помнили все очертания начертаний и могли воспроизвести их очень близко к оригиналу. Так попугай запоминает речь, усмехался его величество, только в данный момент это не важно.

– За мной!

Лес плохо сделанных копий, мотыг и кулаков взмыл над головами.

Жа–адность – вот основа вавилонского патриотизма. И это отлично, вы, господа, не римские республиканские крестьяне, вы наемники своей иррациональной жадности. И ладно, главное, что монеты, принимаемые вами к оплате, можно начеканить без счета.

Войско пополнялось по ходу движения к Глиняному ручью – сбегались разгоряченные жуткой новостью крестьяне с дальних хуторов. Женщины вели себя много спокойнее. Все правильно, сделал себе заметку его величество, он ведь главным образом одаривает хозяев семейств, хотя их как таковых тут и нет. Лично обязанных трону женщин не так много; кроме гаремных Терпсихор, вообще почти не найдешь. Надо было бы Параше что–нибудь послать с барского языка, да только вспоминать о ней неприятно. Если конфликт разрешится удачно – поломаем плохой гендерный принцип распределения даров.

Но это потом, потом!

По расчетам царя царей, они давно уже должны были встретиться с армией Председателя, миновали одну обширную поляну, другую – их нет. Не спешат? Обходят?

Выяснилось, что скорость движения армии вторжения сильно снизилась из–за тут же начавшихся продуктовых грабежей. Всего в каких–нибудь трехстах метрах от переправы они уже побросали копья и жуют ворованное.

Армию обожравшихся мародеров отразить легче, чем армию голодных волков.

– За мной! – воззвал царь царей, высоко поднимая чуть ли не единственное как следует сделанное копье во всем царстве.

Враг увидел приближение защитников еды. Там раздались свои бодрящие крики – что–то вроде: пока не поедим, не уйдем. И в этих заявлениях была своя сила и выстраданная правда.

Воины Вавилона стояли молча и насупленно, колхозники что–то рычали, сплевывая косточки.

Его величество пихал в спины маршалов: атакуйте!

Председатель работал криками и кулаками в своих тылах.

Царь царей решил действовать личным примером: вышел вперед, прекрасно понимая, что своим видом производит устрашающее впечатление – и шевелюра, и пасть, и копье!

– Перебьем воров и грабителей!

Председатель, так и не принявший здешней одежды, в полуистлевших шортах, голый по пояс, тоже выскочил вперед, видимо, понимая, что деятельность из–за кулис заканчивается и надобно столкнуться в открытом бою.

Вожди стали сходиться, армии остались стоять. Никакими лозунгами и угрозами их было не сдвинуть с места.

Ну что ж, схватка царей один на один – такое бывало и в нормальной человеческой истории.

Его величество был уверен, что победит. У соперника в руках только дубинка, да и почти старик он.

Непонятно, для чего царь царей зарычал и тряхнул копьем, как какой–нибудь Конан. Инженер Ефремов во главе своего войска был похож на спичку перед строем карандашей, и в нем было невозможно разглядеть какую–то реальную угрозу. Он вел себя осторожнее, не делал резких и ответственных жестов. Понимал, что все поставлено на кон; если его люди уйдут голодными…

Между вождями осталось всего метра три.

И тут зазвонил телефон.

Чтобы его взять, царю царей пришлось перехватить копье, и в процессе этой процедуры он решил: да черт с ними, с этими дурными спиритами, тут другие дела, и стал перехватывать древко обратно. Этой заминкой и воспользовался сухопарый инженер. Один скачок вперед, один удар дубинкой…

Самое ужасное для правителя – очнуться хмурым утром после тяжкого поражения.

Шишка сильно болела и, кажется, была огромных размеров. Денис не решался проверить, каких именно, лежал затаенно, чтобы исподволь разобраться в создавшейся ситуации.

Где враг?

И сам он где?

Подданные стоят у ложа. Значит, он у себя во дворце, в столице, а не в плетеном застенке.

Маршалы за спинами придворных.

Из–под прищуренных век Денис оглядел строй мрачных, сосредоточенных мужиков.

Неужели все еще покорны?! Или сейчас вылезет какой–нибудь Ней с предложением об отречении?

– Великий государь, – раздался вкрадчивый, проверяющий голос Бунши.

Пронесло, понял.

А почему темно?

Неужели ночь? Уже! Сколько же он провалялся без сознания и без защиты!

Что с Вавилонией? Товарищ инженер лютует на просторах беззащитного царства?

– Они ушли, – отвечая сразу на большую часть вопросов пострадавшего правителя, прошептал Бунша.

Так, страна не оккупирована, столица не сожжена, царь не пленен. Все не так плохо. Хотя и не так хорошо. В сознании открылась сцена, на которой происходило избиение престарелым Давидом шумного и неловкого Голиафа. Жар мужского стыда окатил лежащего. Но было чем себя успокоить – судя по всему, позор поражения был очевиден только двум людям на всем этом проклятом острове. Все эти бараны, что вавилонские, что колхозные, не обладают счастьем нормального зрения. Им видно что–то другое. И хрен с ними!

– Много они унесли с собой?

Оказалось, много, но далеко не все. Просто потому, что все унести они были не в состоянии.

– Опять придут?

На это ничего ему не ответили. Значит, придут. Но не раньше, чем съедят уже украденное. То есть надо понимать, что Вавилон стал данником колхоза.

– А меня он пытался увести?

– Да, – охотно кивнули сразу несколько маршалов, – пытался.

– Так почему же не увел?

Выяснилось, что на защиту царя царей встал голод колхозников и степень его собственного обморока. Победители накинулись на еду, и совершенно некому было вязать и нести его величество, для этого требовалось не менее пяти–шести человек, а у Председателя не было и двух–трех. Да и те норовили рвануть за рисом.

– И тогда мы принесли вас сюда. – Черчилль, Алексашка и де Голль наперебой рассказывали, как им было тяжело и как самоотверженно они старались.

Его величество отписал им Уралвагонзавод, Бердский завод электробритв и горнолыжный курорт в Гармиш–партенкирхене.

– И запомните, баранье племя: всякий, кто впредь встанет за меня стеной… я имею в виду, если я опять буду… ранен и кто–то захочет меня связать, а вы отобьете меня и унесете, то будут вам такие большие подарки… Вы станете… Очень много произнесу вам на полное владение. Поняли?

Они медленно кивали. Такая аргументация была им понятна.

– Я фигура неприкосновенная! Я царь царей, я царь!

И тут вообще ослепительная мысль мелькнула, как он раньше, идиот, не догадался…

– И главное, самое главное, наиглавнейшее: если во время моей защиты кто–то из вас погибнет, то ведь он сразу вступит во владение богатством. Мгновенно! Немедленно!! Даже за синяки, полученные на моей службе, буду платить.

Взоры придворных и маршалов просветлели. «Вот вас как надо было!» Его величество чуть не ударил себя по лбу, но побоялся попасть по больному месту. У него в запасе была ядерная бомба, а он не догадался ее применить против врага, заведомо лишенного такой бомбы.

Идиот!

– Все, идите отсюда. И помните: каждый, кто отдаст жизнь за меня, сразу оказывается в раю. Я бы вам пообещал сколько угодно гурий, да вы…

– Ваше величество, – приблизился к изголовью Помпадур.

– Чего тебе?

– Ваше приказание выполнено. Белокожая незнакомка находится в дачном дворце, меж двух псевдомагнолий, и упивается щедрым угощением и ласковым обхождением.

Его величество резко сел на ложе и пару секунд преодолевал приступ тошноты и головокружения. Преодолел. Жизнь, кажется, налаживается.

Странно, но когда правитель отправился по тропинке к дачной хижине, его охватило волнение. Уже давным–давно никакие интимные манипуляции с представительницами женского племени ни в малейшей степени не влияли на его эмоциональный строй. Именно что выпить стакан воды, не больше. Разве что к Параше сохранялось у него что–то вроде тихого, бледного тепла в отдаленных районах души. Первая любовь, пошучивал он над собою вполне беззлобно.

А тут – волнение!

Белокурая Жази, Барби, Памела Андерсон с Анной Семенович в одном лифчике. «Почему, кстати, ты уверен, что тебя ждет витрина с выдающимися формами?» – спросил он себя и, не найдя ответа, тем не менее не расстроился.

Тропинка петляла. Не тропинка, а узкий канал меж влажными стенами сильных, меняющихся по мере движения запахов, простроченных разнонаправленными трелями цикадовидных насекомых. Когда–то первобытная темень пугала его, смешно вспомнить. А вдруг именно сейчас, в тот момент, когда он, может быть, идет на самое удивительное свидание в своей жизни…

А вот перед ним и желанная цель.

Внутрь по его просьбе усилиями Помпадура было наставлено с десяток свечных веток, и поэтому хижина светилась как волшебный фонарь. А внутри мерещилась стройная, даже, может быть, трепетная девичья фигурка. Неспящая красавица!

Дай себе слово, что не будешь груб и тороплив!

Он дал себе слово.

У входа остановился, сделал несколько успокаивающих дыхательных упражнений.

Откинул полог.

Конечно, и Помпадур, и несколько других приближенных не оставили своего государя батюшку одного, как он потребовал. Они тихонько–скрытно крались за ним. Не праздное, тем более не грязное любопытство руководило приближенными. Им хотелось узнать – угодили ли они отцу родному своему. Да, они готовы были за свой военно–полевой стыд терпеть от него и порку, и даже подзатыльники, но им хотелось быть ему полезными не только негативным манером, но и какой–то радостью и прибылью. Им до сих пор представлялась непостижимой, а значит, сверхъестественной способность царя–государя получать настоящее удовольствие от простого соединения с женщиной. А раз так, то пусть он необычное свое удовольствие усилит тем, что соединится и с женщиной необычной.

Приближенные, а вместе с ними и многие гаремные служительницы засели в темноте благодушно поющего леса, чтобы хотя бы сквозь плетеную стену увидеть, как наслаждается новой женщиной пострадавший на поле боя бородач.

Каково же было их удивление, когда царь царей сразу же после того, как вошел в волшебную хижину чистой, светящейся любви, разразился диким, разрывающим ночь воплем:

– Уроды!

Убудцы были удивлены больше даже не тем, что царю не слишком понравилась красавица, а тем, что, кажется, он обнаружил их там не одну. Они не поняли, что возглас обращен в их адрес. Вернее, поняли только после того, как его величество выскочил из хижины и повторил им рычащее слово прямо в лица.

И убежал, повторяя его на разные лады, по тропинке в сторону столицы.

Удивление подданных сменилось страхом: как же теперь быть, это недовольство чем заглаживать?! Решительнее и отчаяннее всех оказался Черчилль:

– Принесите курицу, я зарежу ее ради моего царя!

– И я зарежу, и я! – закричали маршалы–плагиаторы.

Из хижины осторожно вышла белокожая красавица. Она держала в руках пучок светящихся кореньев, ей хотелось узнать, куда подевался этот сердитый и шумный человек. Она выпячивала огромные гроздеобразные белые губы, взгляд не важно какого цвета глаз с интересом смотрел из–под огромных белых век, на мертвенно–бледном теле были видны бугры громадного гипсового герпеса. Даже подумать было страшно, что должно было произойти с женщиной, чтобы она превратилась вот в такое. Придворные искренне при этом не понимали, что тут не так, но продолжали выказывать громкую готовность угодить государю.

14

Разумеется, его величество решил противопоставить потоку неприятностей алкогольный барьер и проснулся утром в немного расплющенном состоянии. и тут же решил догнаться.

– У меня запой! – громко объявил он. Но у своей постели нашел, помимо вчерашней бутылки, в которой еще оставалось немного на дне, еще одну – и узнал он ее сразу. Это была та самая, с которой он провалился давеча в пьяный жертвенник. По всему организму прошла судорога неприятного узнавания.

– Афраний!

Тот явился почти мгновенно и сразу же объяснил: бутылка найдена сегодня на рассвете на берегу океана.

– Как она могла там оказаться? – он отлично помнил эту этикетку с рваным рисунком, что был покорежен его ногтем.

– Батюшка царь, – негромко вступил в разговор прибежавший снизу Бунша, – у нас тут дела всякие накопились, порешать бы.

Его величество бросил на него уничтожающий взгляд: молчи, идиот! Какие там дела! Перед нами таинственная вещь. Бутылка, утраченная в ночной пахучей пещере, как–то оказывается на воле, на берегу! Сама, что ли, она туда добралась?! Тогда кто–то, значит, вынес? Кто?!

Петроний, собака, подбросил? Куражится?

Не без труда придворные, уже в большом количестве толпившиеся в верховной спальне, обратили внимание государя на себя и на то, что творится внизу.

– Что это?! – спросил он, выпучив глаза.

– Сегодня под утро, в твоем гареме, – пояснил Бунша.

– Все в одном месте, – пояснил Черчилль, ничего не пояснив.

У главного костровища сидело, лежало и валялось на земле десятка два совершенно незнакомых мужиков. Более чем незнакомых – чужих! Все были голые, изможденные на вид и какие–то невменяемые. То есть они были в том состоянии примерно, в каком нашелся в Парашиной хижине де Голль.

Его величество резво спустился вниз. Рассмотрел вблизи свалку новичков.

– Откуда они? – задал он вопрос, не рассчитывая получить ответ.

– Все вместе. Разом. В одном месте, – сказал Бунша.

Его величество кивнул ему, мажордом пытался довести до сведения государя все важное в этом деле.

– Ты хочешь сказать, что до налета на мой гарем они где–то тусовались все вместе?

Бунша пожал плечами – мол, что я могу знать, но, похоже, что–то в этом роде.

– Они одного возраста, – сказал де Голль, сам, кстати, изрядно помолодевший за последние месяцы, да так ничего и не сообщивший, откуда он приполз в хижину Параши.

Царь царей прекрасно понимал, что докапываться до причин этого явления нет никакого смысла – все равно не докопаешься, надо как–то адаптировать партию гостей к убудской реальности и, подумав, может быть, использовать.

– Накормить. Поселить. Присматривать.

Часть придворных засуетилась. Остальные остались стоять, говоря своим видом: это еще не все.

– Это не все?

– Они построили корабль! – сказали они почти хором.

– Кто построил корабль? – переспросил его величество.

Конечно, имелись в виду не эти полутрупы. Председатель построил свой ковчег? Столько дней ожидания, стройка превратилась в миф, а будущий лайнер казался не более возможным, чем коммунизм из доклада генсека. И вот! Вдруг! Разом!

– Когда? – не очень вразумительно спросил царь царей.

– Только что, – был ему столь же вразумительный ответ, даже непонятно, от кого именно.

– И что теперь? – это была наполовину мысль вслух.

– Спускают на воду, – вступил в разговор самый информированный – Афраний.

Внутри у его величества возник внезапный холод, а лицо загорелось. Он понял, что совершенно не готов к такому стремительному развитию событий. И к тому, что большая лодка будет готова, и к тому, что будет готова так внезапно.

Несколько секунд паники. И дополнительная паника из–за того, что эти бараны видят его в таком состоянии.

Надо что–то делать.

Что угодно!

– Пошли посмотрим.

Делегацию рухнувших с неизвестного дуба уже увели к дальним хижинам. Как их использовать – бросил взгляд вдогонку им его величество. Нет, голова не могла работать в двух направлениях сразу.

Сначала – корабль Председателя.

Афраний знал свое дело. Он провел царя царей и пару маршалов, взятых для охраны и присягнувших, что охранять будут как следует, по потайному своему маршруту под сенью крон и по камышовым тропам ближе к устью Глиняного ручья. Сам ручей был форсирован по архипелагу камней, торчавших в удобном беспорядке через расплывшееся русло.

– Стройка была там, – сказал начальник тайной службы, показывая налево. И повел маленький отряд направо.

Там у него через какую–нибудь сотню шагов отыскалось прекрасное наблюдательное место. В гуще листвы коренастого лесного дерева, в развилке меж двумя стволами, была устроена площадка из связок камыша. Там вполне могли поместиться двое. Маршалы остались внизу, чтобы зорко поглядывать по сторонам.

– Смотрите туда, царь батюшка.

Его величество и сам уже все разглядел. Слева мрачно молчала плотная и страшно охраняемая роща, куда не мог проникнуть никто, даже Афраний – в него дважды ночью попадали из лука, но раны были пустяковыми. Ночью – значит, стреляли на звук, и можно себе представить, сколько там сидит злых лучников. Там, в роще, все их машины и заготовки для производства оружия.

– Уралмаш и Ижмаш, – прошептал государь.

– Что? – с неожиданным испугом в голосе спросил Афраний.

– Не бойся, я не по–вашему говорю. Если повезет, один из них тебе подарю.

– А нам? – спросили снизу.

– Вы не подслушивайте, а за ворогом следите подкрадывающимся.

– Вот, – прошептал Афраний, протягивая вперед тонкую руку.

Действительно, из правой оконечности строительной рощи показалась толпа колхозников, они напоминали ватагу бурлаков, шли, наклонившись вперед, таща за собой длинные канаты.

– Они тащат корабль по песку?

– Настелили подносы, смазанные растопленным коровьим жиром, – вздохнул Афраний.

– Дикари. Сколько же пришлось убить коров? – почти искренне возмутился царь царей.

Большая лодка покидала лесную верфь в очень замедленном темпе, надсмотрщики что–то скандировали и размахивали плетками, тягловые убудцы ритмично и синхронно сгибались, подвигая с каждым усилием произведение корабельного искусства на полметра.

Его величество прикинул, сколько времени понадобится при таких темпах, чтобы спустить судно на воду, – в любом случае выходило, что все решится сегодня.

Что решится?

И как вести себя вавилонскому царю?

Вмешаться в процесс отплытия? Затормозить его, вне сомнения, удастся, но ненадолго. Колхозники отобьются, и махина поползет дальше.

А если сжечь? Притащить в глиняных горшках углей и забросать? Чепуха. Лодка не соломенная, не займется. Да и не дадут ей разгореться.

Присмотревшись, его величество заметил – одно дерево движется сквозь строй окраинных деревьев корабельной рощи. Что это такое? Скоро выяснилось – это мачта корабля. Уже установлена. И, надо полагать, парус тоже имеется. Этот чисто технический факт сильно впечатлил царя царей, и мысли его забегали лихорадочней.

Так что же, блин, делать?!

И что можно сделать со стадом частично вразумленных баранов, что являются его придворными и маршалами? Они обещали подчиняться, но чего стоят их обещания!

Стадо баранов во главе со львом сильнее, чем стадо львов… Зачем пришла в голову эта мысль? Не зря пришла. Председатель отплывет наверняка уже сегодня. Слишком он торопится, чтобы не оставлять корабль на берегу на целую ночь. Отплывет, но не уплывет. Сколько его не будет?

Час?

Два?

А много ли нам надо?

Вавилонцы разболтанней колхозников, но во главе у них будет один из двух местных львов, а более дисциплинированные колхозные бараны на некоторое время окажутся в разброде без вожака.

В любом случае другого варианта одолеть соседа, кроме как в эти два часа, пока он будет бороться с цепкими убудскими волнами, не будет.

Его величество довольно ловко спустился с дерева и решительно направился в свою столицу. Афранию велел остаться на дозорном месте, маршалы трусили следом.

Мысль его величества не выходила из лихорадочного ритма: перемещаем всех вооруженных мужиков к берегу Глиняного ручья! И как только лодка отплывет на более–менее заметное расстояние – приказ в атаку!

Все вроде логично, но в глубине своей логики его величество чувствовал слабину. Не был он уверен, что его парни кинутся громить сопредельное государство и брать под стражу оставшихся там лидеров.

А вдруг товарищ Ефремов увезет их с собой? Нет, чепуха, никто из них с ним не поедет. Они здешние, и это смысл их жизни.

Придется, что ли, самому вязать Никиту, Туполя и прочих? Он бы да, да они дадутся ли?

Дадутся!

Председатель, пристыженный, пристает к берегу, но никого из соратников рядом, и Ней с Ожеро накладывают веревки на его запястья. И никто из простых и очень голодных колхозников не спешит вступиться. Надо будет к этому моменту подгадать угощение подальше от места позорного возвращения Будулая.

Стоп!

Его величество замер на месте, так что маршалы едва успели его обежать.

Есть выход! Есть способ вызвать драгоценную ярость в сердцах вавилонцев.

Царь царей опрометью помчался в Вавилон.

Уже у подножия столичного холма снова остановился. Хорошие мысли не ходят по одиночке – велел Нею тайно и срочно пробраться в Колхозию и найти там Йорика. Пусть он со своими людьми будет готов.

К чему?

Да ко всему. Кстати, надо же будет какого–то гауляйтера назначить над новым генерал–губернаторством.

– Пусть соберет своих с дубинками и бьет в тыл, когда мы подойдем с фронта.

Не с ходу, но Ней понял, включил опрометь и ускакал.

Банда новоприбывших – о ней был первый доклад вернувшемуся государю – вела себя интересно. Они оклемывались значительно быстрее, чем обычно это бывает. Объяснение простое: молодые мужики. Де Голль, к примеру, был стариком далеко за семьдесят, поэтому и приходил в себя с таким трудом. У этих же взгляд был почти осмысленный, руки хваткие, о профессии недавней можно было предполагать что–то полезное для предстоящих дел. Возможно ли использование их вот так, с ходу? Надо прикинуть.

Но сначала главное.

Для этого нужно было освободить холм от свидетелей. Гарем весь в полном составе был послан на ручей за водой. Со всей имеющейся тарой – и глиняной, и тыквенной.

Нужен запас воды, возможна осада – война начинается, блин, вашу мать!

Мастеровым, вяло клевавшим носами над кучами полуобтесанных камней, было придумано задание вслед: булыжников притащить, отбрасываться будем от тех, кто нападет.

Всех прочих загнал в длинный барак к новоприбывшим: мол, мойте их, расчесывайте, кормите, кормите и еще кормите, даже станцевать для них можете.

Главное – с глаз долой!

Осталась одна бабка, та, что у вечного костра. Она заартачилась. Ни в какую никуда не хотела уходить. Зарок дала и до конца будет соблюдать. От нее пришлось избавляться старинным приемом: ой, смотри, что это там?! – и палкой по башке. Извини, дело государственной важности.

Убедившись, что он один, его величество помчался на известную полянку за дворцом и стал стремительно и старательно сносить подошвами сандалий договорные знаки с глинистой поверхности. Успел нанести колоссальный вред национальному архиву, когда услышал приближающиеся голоса. Нырнул в опоясывающий тонзуру в центре холма лес и, обдираясь о колючки и острые листья, стал пробираться к подножию.

Пробрался, обогнул холм, замазывая слюной царапины на плечах и ногах, вышел на главную тропу, ведущую наверх.

Расчет оказался верным: когда его величество был всего лишь на середине тропы, в Вавилоне начал нарастать вой, становясь все более многоголосым.

Обнадеженный царь ворвался в центр народного горя. Сразу десятки человек тянули к нему руки, призывая в свидетели страшного преступления, неизвестно кем совершенного.

– Как? Что?! Не может быть! – кричал его величество, и очень скоро крики его стали вполне искренними.

Что теперь делать?!

Как нам быть?!

Что теперь будет?

Кто же мог пойти на такое преступление?!

– Я знаю кто!

Против ожиданий, этот возглас не обратил на себя всеобщее внимание. Паника продолжалась.

– Я знаю, кто все это сделал!

В ответ – неутихающее заламывание рук и раздирание причесок.

– Это люди Председателя! Он ненавидит Вавилон и вавилонцев и всегда хотел нам навредить. Сейчас он уплывает и напоследок…

Объяснения тонули в общем гвалте.

– Пойдемте отомстим им!

Идея вообще не имела никакого успеха.

Его величество бегал по холму, хватал за локти то одного, то другого и представлял себе, что будет, когда новость о страшном преступлении дойдет до всего народа и обезумеют не десятки, а многие сотни.

Его самого схватили за предплечье. Это был Афраний.

– Лодка уже на воде?

– Параша рожает.

Интересно, что он поверил в это сразу и полностью. Никаких критических вопросов типа «а почему я не замечал ее живота?» или «сколько месяцев она носила? три? четыре? почему слишком быстро все произошло?» – у него не возникло. Убудь, здесь и не такое может быть.

Рожает?

Бежать посмотреть?

А со всем этим как?!

Крах биржи даже на экваториальном острове – зрелище душераздирающее.

Подчиняясь невнятному порыву, его величество взлетел на башню, кажется собираясь обратиться к народу с речью. Тише, граждане, тише! Сжимая вспотевшими нервными ладонями перила, он несколько раз прокашлялся, но слов уместных не образовывалось на языке. Кроме того, он увидел вдалеке, как движутся по междурядьям рисовых полей черные фигурки, и все в сторону Вавилона.

Уже прослышали о налете на архив?!

Прошло же всего…

Когда вся эта масса соберется здесь…

Все! – мелькнула строгая и ясная мысль.

В следующее мгновение на его плечо легла чья–то рука.

Это был Астерикс.

– Астерикс! – крикнул царь, мгновенно придумавший выход из жуткой ситуации. – Послушай, ты же все помнишь!

– Я думал – теперь необязательно.

– Вот теперь–то как раз обязательно!

– Что мне делать?

– Поговорить, поговорить с ними, с каждым, дорогой! Прямо сейчас и начинай.

– С кого начинать?

– А бери, знаешь, его, – на глаза попался Помпадур, – с него начинай!

Астерикс набрал в грудь воздуха:

– Помпадур, главный постельничий князя и верховный лакей особых и интимных поручений.

Помпадур, стоявший, схватившись за голову, у тюрьмы, обернулся в сторону башни и закричал:

– Тише!

– Словом его величества царя царей удостоверяется владение скоростными железными дорогами Барселона – Париж, и Милан – Неаполь, океанским круизным лайнером «Коста Конкордия», кондитерскими Палермо… – перечисление шло еще некоторое время и заканчивалось очень красиво: – А также сингапурским зоопарком!

На центральной площади Вавилона стояла не гробовая, а загробная тишина. Народ теснился у основания башни и гипнотизировал открытыми ртами стоящих наверху.