Текст книги "Воздушные разведчики"

Автор книги: Михаил Глебов

Соавторы: Афанасий Синицкий,Владимир Жарко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

На ржевском направлении

Все лето 1942 года на ржевском направлении бушевали ожесточенные бои. К осени обстановка здесь стабилизировалась. Немецко-фашистское командование укрепило ржевский выступ, образовавшийся севернее Оленино и Ржева. Этот выступ гитлеровцы называли ржевским плацдармом, с которого они планировали возобновить наступление на Москву. Для таких планов у фашистов были веские основания: они сильно укрепили плацдарм. Вырыли траншеи полного профиля, связанные ходами сообщения, оборудовали позиции для артиллерии, блиндажи, дзоты. Передний край гитлеровцы «зашили» проволочными заграждениями в 3–4 кола, а подступы к нему прикрыли минными полями. Все деревни превратили в опорные пункты и узлы сопротивления. Плацдарм обороняли пехотные дивизии, усиленные танками и артиллерией. Противник перебросил сюда зенитные части, истребительную авиацию.

Оборона ржевского плацдарма преследовала и другую цель: удержать железную дорогу на участке Оленино – Ржев – Сычевка – Вязьма – Смоленск, эту единственную коммуникацию группы армий «Центр». Войска Калининского фронта генерала И. С. Конева неоднократно предпринимали попытки прорвать оборону противника на ржевском направлении, ликвидировать плацдарм, но безуспешно.

В полк майора С. С. Маршалковича ежедневно поступали боевые распоряжения на разведку войск противника.

В последних числах сентября экипажу лейтенанта Тимофея Карпова (штурманом здесь летал лейтенант Василий Захожий, стрелком-радистом – сержант Артеменко) командир приказал понаблюдать за дорожной сетью ржевского направления. Погода стояла теплая, безоблачная. Ориентиры на земле просматривались четко. Когда экипаж вышел на участок дороги Белый – Ржев, Захожий доложил:

– Командир, вижу две колонны автомашин, танков и артиллерии. Направляются на ржевский плацдарм.

– Истребителей прикрытия не видно? – спросил Карпов.

– Есть. Барражируют над колоннами.

– Много их?

– По-моему, двенадцать.

– Не теряй из виду колонны, отвернем в сторону, подождем, когда горючее у них кончится. Стрелок, усилить внимание!

Пе-2 отошел от участка дороги Белый – Ржев, летчик выполнил мелкий вираж. Лейтенант Захожий доложил:

– Командир, истребители уходят.

– Понял, перехожу на снижение. Штурман, приготовиться к включению фотоаппаратов.

«Петляков» энергично пошел на снижение, нацелившись на голову ближней колонны. На высоте 700 метров Карпов развернул машину и повел ее над техникой противника. У хвоста колонн, шедших по двум почти параллельным дорогам, Карпов развернул Пе-2 на 180 градусов и лег на боевой курс. Василий Захожий включил фотоаппараты. Сержант Артеменко внимательно наблюдал за воздухом, приготовив пулемет на тот случай, если придется вести бой с истребителями. Но их не было – лейтенант Карпов точно определил время, когда у истребителей прикрытия горючее окажется на исходе. А смена почему-то замешкалась. Экипаж продолжал фотографировать обе колонны. Потом командир приказал приготовиться к бомбометанию – на самолете были две 100-килограммовые бомбы. Сбросили их точно в голове колонн. С высоты увидели, как гитлеровцы заметались возле горевших машин, потом, когда те начали взрываться, разбежались в стороны от дорог. Обе колонны остановились. В этот момент сержант Артеменко доложил:

– Вижу пару «мессеров»! В атаку заходят! Лейтенант Карпов приказал:

– Близко не подпускать! Вести заградительный огонь! Он перевел машину на снижение, и теперь она неслась почти на бреющем полете. «Мессершмитты» подошли на дистанцию 400 метров. Штурман и стрелок-радист открыли огонь. Гитлеровцы не выдержали, отвернули в сторону. Пе-2 шел на предельно малой высоте, маневр атакующих был крайне ограничен. Зенитчики врага открыли огонь, когда экипаж уже пересекал линию фронта. Карпов сориентировался, вывел машину на посадочный курс аэродрома Колпачки, приземление произвел с ходу. Когда зарулил на стоянку, специалисты сняли фотоаппараты и повезли их в лабораторию.

После срочной обработки фотопланшет доставили на У-2 в штаб фронта. Опытные специалисты войсковой разведки изучили снимки и сделали вывод: противник перебрасывал на ржевский плацдарм новую танковую дивизию. Но в каком составе? Экипаж Карпова обнаружил лишь часть ее сил, а командованию фронта нужно знать весь состав. Перед разведотделом штаба 22-й армии поставили задачу: захватить «языка», добыть полные данные.

Прошло три дня. Из разведотдела штаба 22-й армии поступило донесение: взят в плен гитлеровский офицер из танковой дивизии СЕ «Великая Германия», который показал, что соединение только что переброшено на ржевский плацдарм для усиления группировки. Из этого сделали вывод, что противник намерен расширить плацдарм. Следовательно, он продолжит перегруппировку войск между фронтами. Для определения направления главного удара фашистских войск перед всеми видами фронтовой разведки была поставлена задача усилить наблюдение, активизировать работу разведгрупп в тылу врага, захватывать пленных, документы.

Усилили наблюдение за войсками врага и воздушные разведчики полка. Противник, естественно, принимал меры к тому, чтобы скрыть масштабы и места перегруппировки, упрочил противовоздушную оборону. На ржевское направление он перебросил часть истребительной авиации, которая находилась на аэродроме Дугино, что южнее Сычевки. Полеты на разведку войск стали еще опаснее. Враг встречал Пе-2 мощным огнем зенитной артиллерии. Истребители охотились за каждым самолетом, предполагая, что это – воздушный разведчик. Даже опытные экипажи терпели неудачи. Была подбита «пешка» и лейтенанта Михаила Зевахина. Летчик посадил горевшую машину на нейтральной полосе. Гитлеровцы открыли по ней стрельбу. Зевахин под прикрытием пулеметно-пушечного огня с нашей стороны вывел экипаж в расположение своих войск.

Не вернулся на аэродром экипаж лейтенанта Тимофея Карпова. Никто не знал, где и как он был сбит.

В очень сложной ситуации оказался экипаж лейтенанта Михаила Батовского. Возвращаясь с разведки ржевского плацдарма, он попал в зону сильного зенитного огня противника. Снаряды рвались все ближе и ближе к машине, хотя летчик постоянно маневрировал. Небо над Ржевом заволокли облака черного дыма. Наконец снаряд ударил в правый мотор. Он сбил воздушный винт и редуктор. «Петляков» пошел на снижение, которое больше было похоже на падение. Фашисты прекратили огонь. Но Михаил Батовский сумел вывести «пешку» из падения и на одном моторе повел на свой аэродром. Приземлился благополучно. Подбежавшие к машине авиаторы удивленно рассматривали подбитый самолет.

– Прилетели на честном слове и на одном крыле, – сказал Михаил Батовский.

Через неделю экипаж лейтенанта Батовского вызвали на командный пункт. Начальник штаба полка майор В. Л. Дробышев поставил задачу: сфотографировать районы Ярцево, Духовщины, Белого.

– Задание важное, – подытожил Дробышев. – Данные этих районов интересуют командующего фронтом.

Экипаж проложил маршрут, летчик, штурман и стрелок-радист предусмотрели действия в случае попадания в зону зенитного огня, при встрече с истребителями.

– По местам! – приказал Батовский.

Взревели моторы, Пе-2 вырулил на взлетную полосу, ушел в небо. Задание оказалось сложным. Едва заканчивался огонь зенитчиков, как наседали истребители. Воздушный стрелок-радист сержант Дмитрий Лапсин вел прицельный огонь, отбиваясь от «мессеров». Ни один из них не сумел приблизиться на дистанцию поражения. Командир же упорно вел машину по заданному маршруту. Штурман сфотографировал районы Ярцево, Духовщины. «Пешка» легла на боевой курс последнего района.

– Белый позади, – доложил вскоре штурман.

– Поехали домой! – воскликнул довольный Батовский.

«Петляков» вырвался из зоны зенитного огня и взял курс на аэродром Колпачки. Линию фронта экипаж пересек на бреющем полете, и фашисты открыли по нему запоздалый огонь. Самолет шел уже над нашей территорией. Сержант Лапсин неожиданно увидел вражеский истребитель, заходивший в атаку.

– Командир, слева сзади, дистанция четыреста метров – «мессер»! – доложил он Батовскому,

– Чего же ты ждешь? Огонь!

– Патроны кончились!

Батовский начал энергично маневрировать. Но «мессер» уже вышел на дистанцию 100 метров и открыл огонь. Пули прошили фюзеляж, пробили бензобак. «Петляков» загорелся, стал неуправляем.

– Прыгать! – это была последняя команда Батовского.

Выполнить ее успел один сержант Лапсин. Самолет рухнул на землю и взорвался. Случилось это неподалеку от аэродрома. Наблюдатель, находившийся на НП, оборудованном на высокой сосне, доложил обо всем командиру полка. На место падения Пе-2 приехали комэск майор Г. А. Мартьянов и летчик старший лейтенант В. С. Свирчевский. Подкатила и пожарная машина. Упругой струей воды из шлангов пламя загасили, достали обгоревшие тела летчика и штурмана, привезли на аэродром.

Хоронили разведчиков на поляне около двух берез, неподалеку от аэродрома. На траурном митинге выступили заместитель командира полка по политчасти майор Сергей Висягин и старший лейтенант Владимир Свирчевский. Последний только что вернулся из полета: его экипаж сделал чрезвычайно нужную командующему фронтом фотосъемку районов Ярцево, Духовщины, Белого.

– Прощайте, боевые друзья, мы отомстим фашистам за вашу смерть, – сказал Свирчевский.

Воздушных разведчиков похоронили со всеми воинскими почестями.

В память об отважном летчике на фюзеляже одного Пе-2 написали: «Михаил Батовский». На этой машине летал на разведку его друг Владимир Свирчевский.

Раненого и обожженного Дмитрия Лапсина подобрали наши пехотинцы и доставили в госпиталь. Однополчане часто навещали его. Приезжал к нему и Свирчевский.

– Выздоравливай, Дима, будем вместе летать на самолете «Михаил Батовский», – говорил он стрелку-радисту.

Когда Лапсин вернулся в полк, его и вправду зачислили в экипаж старшего лейтенанта Свирчевского.

На ржевском плацдарме продолжались бои. Данные воздушной разведки требовались командованию фронта постоянно. Понимали это и гитлеровцы. Они предпринимали все меры к тому, чтобы не допустить советские самолеты к своим позициям. Над Ржевом барражировали истребители. Однако экипажи 11-го полка вылетали на боевые задания, несмотря ни на какую опасность.

Особенно часто уходил в разведку экипаж капитана Алексея Леонова. Штурманом у него был капитан Георгий Бахвалов. С начала войны он летал в одном из бомбардировочных авиаполков. На его счету было ужо 84 боевых вылета. Самолет, на котором летал Георгий Павлович, дважды сбивали, но штурман оба раза выбрасывался из горящей машины, приземлялся на парашюте и возвращался в свою часть. Во время очередного боевого вылета Георгий Бахвалов получил тяжелое ранение и контузию. Врачи Отстранили его от полетов и выписали направление в госпиталь для медицинского обследования. Его должны были списать с летной работы по состоянию здоровья. Однако Бахвалов отказался ехать в госпиталь. Его назначили адъютантом эскадрильи. Когда здоровье окрепло, мужественный авиатор добился разрешения летать и его перевели в 11-й ОРАП. С той поры вместе с капитаном Леоновым не однажды выполнял сложные задания, особенно при фотографировании районов Вязьмы, Ярцево, Духовщины, Рудни, Смоленска.

Над Духовщиной самолет Леонова атаковали 6 «Мессершмиттов-109». Командир экипажа начал маневрировать, а штурман и стрелок-радист открыли огонь из бортового оружия. Уже показалась линия фронта, а фашисты не прекращали атаки. Оценив обстановку, Бахвалов сказал по СПУ – самолетному переговорному устройству:

– Командир, боезапас кончается, а «мессеры» не отстают. Над линией фронта имитируй падение, может, отвяжутся.

– А если нет?

– Иди на вынужденную посадку. Наши разведданные сегодня стоят не одного десятка самолетов.

«Мессеры», будто шмели, вертелись вокруг Пе-2. Из-за этого зенитная артиллерия врага огня не открывала. Когда же самолет пересек передовые позиции, Леонов свалил машину на крыло и бросил ее к земле. Стрелку-радисту передал:

– Сообщай, что делают «мессеры».

– Пока кружат.

Все ближе земля. От неимоверной нагрузки поскрипывали лонжероны и стрингеры.

– Командир, ушли «мессеры»!

Капитан Леонов с трудом вывел Пе-2 из падения, в которое сам же и ввел его для спасения. Капитан Бахвалов прокомментировал поведение гитлеровцев:

– Видно, горючее у них на исходе. Обычно они ждут, пока подбитый или сбитый самолет врежется в землю.

Вскоре «петляков» Леонова приземлился на своем аэродроме, доставив весьма ценные данные о наземной обстановке в районе Духовщины.

В октябре 1942 года авиаторов полка постигло большое несчастье – погиб майор Семен Савельевич Маршалкович. Случилось это не во время выполнения боевого задания над фашистскими объектами разведки, а при взлете. Когда «петляков» уже набрал скорость, его повело влево. Маршалкович решил парировать тенденцию левого разворота не рулем поворота, а уменьшением оборотов правого мотора. В этот момент машину подбросило на ухабе, которых на грунтовой полосе Колпачки уже было немало, и Маршалкович непроизвольно уменьшил обороты правого двигателя больше, чем требовалось. Пе-2 развернулся вправо, а рядом – частокол деревьев. Маршалкович попытался было прекратить взлет, но было уже поздно – слишком большую скорость набрал «петляков». Машина врезалась в деревья, загорелась.

В живых остался штурман Алексей Степанович Глебов, раненый и обгоревший. Авиаторы полка с болью в сердце проводили в последний путь своего командира и его стрелка-радиста.

На другой день в полк прибыл новый командир – подполковник Николай Иванович Лаухин. До этого он командовал 128-м бомбардировочным авиаполком. Перед войной был летчиком-испытателем. 128-й полк успешно громил вражеские войска. Словом, боевого опыта Н. И. Лаухину было не занимать, и он с ходу включился в дела разведчиков. Между тем обстановка на фронте по-прежнему оставалась напряженной.

В ноябре 1942 года началась Великолукская операция. Ее цель заключалась в том, чтобы разгромить группировку на левом крыле гитлеровской группы армий «Центр» и не допустить переброски вражеских войск на сталинградское направление. К операции привлекались войска 3-й ударной армии и 3-я воздушная армия. На экипажи 11-го ОРАП возлагалась задача по ведению разведки на ржевском и великолукском направлениях. Объем боевой работы значительно увеличился, экипажам приходилось выполнять за сутки не менее чем по два вылета. Для разведчиков это считалось большой нагрузкой.

Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров приказал в течение 24–26 ноября определить направление и интенсивность движения резервов противника из районов Насвы, Новосокольников и Себежа в сторону Великих Лук, а также по дорогам Пустошка – Невель – Новосокольники, установить, производятся ли оборонительные работы на рубеже Насва, Новосокольники, Изога, Опух-лики, Невель.

Несмотря на постоянное противодействие зенитной артиллерии и истребителей, экипажи 11-го ОРАП выполняли эти задачи методом визуального наблюдения и фотографирования. Фотосъемка тактической зоны обороны противника была произведена на глубину 10–12 километров. Благодаря воздушным разведчикам, а также другим источникам была полностью вскрыта система обороны противника на великолукском направлении. Это дало возможность командующему 3-й ударной армией генералу К. Н. Галицкому принять обоснованное решение на двусторонний охватывающий удар.

После нанесения такого удара великолукская группировка противника, насчитывавшая более 7000 солдат и офицеров, была разгромлена. В окружении оказался фашистский гарнизон. Гитлеровское командование пыталось снабжать окруженных боеприпасами и продовольствием по воздуху, сбрасывая их на парашютах. Однако советские зенитчики и истребители старались не допускать транспортные самолеты Ю-52 к окруженным, и фашистские летчики нередко сбрасывали грузы, не долетая до намеченной цели, в расположение наших войск.

Гитлеровцы начали доставлять грузы на бомбардировщиках, но их постигла та же участь.

9 января 1943 года наши зенитчики сбили «Хейнкель-111». Выбросившегося с парашютом летчика взяли в плен и доставили в штаб полка Лаухина. На допрос приехали представители разведотдела штаба 3-й воздушной армии. Посмотреть живого фашиста пришли и свободные от боевой работы летчики, штурманы, стрелки-радисты, а также техники и механики.

Это был матерый враг. На френче у него матово светился железный крест. Держался он высокомерно, вызывающе. Поначалу на вопросы не отвечал, потом все-таки рассказал, что его экипаж входил в 53-ю бомбардировочную эскадру «Легион Кондор». В эскадре – четыре группы по 25–27 самолетов. Экипаж был сбит во время доставки окруженным боеприпасов и продовольствия. Несвойственное для бомбардировщиков задание объяснил тем, что гитлеровское командование вынуждено было использовать «Хейнкели-111» в качестве транспортных самолетов, поскольку они обладают большой скоростью и маневренностью, менее уязвимы.

Однако попавшим в окружение не помогло уже ничто. Великолукская группировка была разгромлена. Враг не смог перебросить на сталинградское направление ни одной дивизии. А вскоре поступило радостное сообщение Совинформбюро о разгроме сталинградской группировки. Победа у берегов Волги явилась началом перелома в войне и предвещала закат гитлеровской армии. Волна ликования охватила войска Калининского фронта. В перерыве между вылетами майор С. П. Висягин организовал митинг личного состава. Выступавшие на нем майор Мартьянов, младший лейтенант Солдаткин, капитан Бахвалов, сержант Лапсин горячо призвали однополчан воевать против фашистских захватчиков так, как сталинградцы. Не щадить своих сил и самой жизни для освобождения Родины!

В эскадрильях прошли партийные и комсомольские собрания. На них авиаторы обсуждали конкретные задачи по ведению разведки. Капитан Степан Володин предложил:

– Нужно донести известие о разгроме фашистов под Сталинградом и до населения оккупированной территории. Пусть советские люди знают: захватчики терпят поражение. Наш экипаж готов разбрасывать листовки в каждом полете.

Его поддержали Владимир Свирчевский, Алексей Леонов, Николай Самохин. В тот же день листовки с сообщением о победе Красной Армии под Сталинградом экипажи доставили на оккупированную землю. Это было слово правды, которое имело такую же взрывную силу, как и сбрасываемые на головы фашистов бомбы. Успехи нашей армии вдохновляли советских патриотов в тылу врага на новые подвиги во имя Победы.

Вечером из двух автомашин оборудовали походную сцену и струнный оркестр во главе со штурманом Виктором Григорьевичем Негорожиным дал концерт. Потом на сцену выходили авиаторы, исполняли русские, украинские, белорусские песни.

Наутро экипажи снова уходили во фронтовое небо. Получил задачу и младший лейтенант Николай Солдаткин – разведать аэродромы «Легиона Кондор», о котором рассказывал пленный гитлеровец. День выдался тихим, солнечным, морозным.

– Лучше бы уж сплошные облака, – сказал подполковник Н. И. Лаухин.

– Это верно, – согласился майор С. П. Висягин. – И от зенитчиков, и от истребителей можно укрыться.

Через некоторое время Солдаткин доложил:

– Обстрелян зенитками. Машина загорелась!

На этом радиосвязь с экипажем прервалась. Самолет не вернулся. Подполковник Лаухин выслал к предполагаемому месту падения экипажа Владимира Свирчевского и Алексея Леонова, но ничего утешительного они не узнали: возле воронки с догоревшими обломками самолета не было никого.

Хотя Николай Солдаткин служил в полку немного, с лета 1942 года, все успели полюбить стройного, черноволосого летчика, в котором удачно сочетались бесстрашие и скромность, горячность в споре и хладнокровие в боевом вылете, требовательность и чуткость к подчиненным. Веселый парень, спортсмен, верный друг и товарищ – таким знали его в полку. Больше других, пожалуй, переживал за его судьбу начальник штаба майор В. Л. Дробышев. Солдаткин был его любимцем – Николай всегда доставлял из полета ценные разведданные. Василию Лаврентьевичу пришлось самому подписать и донесение в штаб о невозвращении экипажа, и похоронку родителям Солдаткина.

Прошло две недели. Подполковника II. И. Лаухина срочно вызвал командующий воздушной армией генерал М. М. Громов. Командир полка по дороге в штаб не особенно ломал голову над причинами вызова: дадут задание на разведку особо важного объекта. Когда же Лаухин переступил порог кабинета командующего, тот радостно воскликнул:

– Жив Солдаткин, жив! Вот, читай! – И протянул Лаухину телеграмму командира партизанского отряда, действовавшего в Белоруссии.

Лаухин прочитал: «Летчик Николай Солдаткин находится в санчасти отряда. Высылайте самолет для эвакуации раненого». Сообщались координаты отряда.

– Сегодня ночью, – продолжал генерал, – высылайте в отряд У-2 и доставьте Солдаткина во фронтовой госпиталь.

Подполковник Лаухин возвратился в часть и отдал распоряжение подготовить У-2 к вылету. На рассвете следующего дня Солдаткина привезли на аэродром и тут же отправили в госпиталь. Во второй половине дня Лаухин приехал туда. Дежурный врач проводил его в палату, где лежал Солдаткин, предупредил, чтобы долго не задерживался. Лаухин подошел к койке младшего лейтенанта, поздоровался, спросил:

– Как чувствуешь себя, Николай?

– Терпимо. Партизанские врачи подлечили. Голова, правда, болит. И нога беспокоит, обморозил ее. Впрочем, пустяки. Главное – я дома. А то было…

– Потом, потом расскажешь. Выздоравливай. Солдаткин посмотрел на планшет командира, попросил:

– Разверните, пожалуйста, карту. Вот здесь, – указал он место, – над Дриссой, нас сбили. Выяснить бы, что там. В таком малом городке – и такое сильное зенитное прикрытие.

– Обязательно выясним.

В палату вошла медсестра, попросила закончить беседу.

… Экипаж младшего лейтенанта Солдаткина без особых осложнений выполнил первую часть задания. До аэродрома «кондоровцев» дошли спокойно – зенитчики противника почти не тревожили. Так же произошло и в районе цели. Летчик взял курс на свою «точку». Задолго до линии фронта экипаж пролетал над в общем-то ничем не примечательным пунктом, который и на карте был едва обозначен. Именно из этого населенного пункта противник открыл ураганный зенитный огонь. Видимо, там находилось что-то важное, коль гитлеровцы защищали этот городишко такими мощными средствами ПВО. (Впоследствии воздушные разведчики установили, что в районе Дриссы находились большие склады боеприпасов.) Осколки угодили в правый мотор «пешки», пробили бензобак. Самолет загорелся. Высота была чуть больше 5000 метров. Солдаткин попытался скольжением сбить пламя, но это не удалось – снаряд слишком сильно разворотил бензобак. Солдаткин дал команду членам экипажа:

– Покинуть самолет!

Сам успел передать на командный пункт короткую радиограмму о случившемся. У Солдаткина загорелся комбинезон, и он, открыв верхний аварийный люк, тоже выбросился с парашютом. Когда выбирался из люка, потерял унту. Подождал, пока объятая пламенем «пешка» отойдет подальше, и дернул вытяжное кольцо. Но парашют полностью не открылся. Солдаткин быстро падал. Ледяной воздух обжигал лицо и руки. «Ну, все, Коля, отлетался», – подумал Николай, глядя на неотвратимо приближавшуюся землю. Любой на его месте отсчитывал бы последние секунды жизни – после падения с полураскрытым парашютом с высоты 3000 метров (при скольжении Солдаткин снизился до этой высоты) немыслимо ждать иного исхода.

Но случилось чудо – Солдаткин угодил на склон глубокого оврага. Удар был сильным, но не смертельным – снежная подушка смягчила его. Летчик потерял сознание. Очнувшись, он почувствовал нестерпимую боль во всем теле. Превозмогая ее, выбрался из оврага, осмотрелся. Невдалеке чернел хвойный лес, к которому прижалась бревенчатая изба. Солдаткин сбросил и другую унту, в одних чулках направился по хрустящему снегу к избе. У калитки стояла девочка. Она с любопытством вглядывалась в человека, шагавшего с таким трудом.

– Немцы здесь есть? – спросил ее летчик. Девочка молча метнулась в избу. Из нее вышли два парня в полушубках и валенках с автоматами на груди.

– Ты кто такой? – спросил один из них.

– Советский летчик, – ответил Солдаткин.

– Мы видели, как ты падал, – сказал другой. – Думали, убитый, коль без парашюта летишь. В рубашке родился, летчик.

Солдаткин понял: это партизаны. Они ввели его в избу, напоили чаем. Затем обули в валенки, одели в полушубок и на самодельных носилках отнесли в лес, где в добротной землянке располагалась санчасть отряда. Врач смазал ему гусиным жиром лицо и ноги, перевязал рану на голове. Проверил пульс, измерил давление, подытожил:

– Все могло быть гораздо хуже. Будешь жить!

На другой день в землянку зашел командир партизанского отряда, сел рядом на табуретке, расспросил Солдаткина о том, откуда он родом, где служил, поинтересовался самочувствием. Потом сказал:

– Не повезло твоим товарищам – к фашистам попали. А ты, Николай, пожалуй, отлетался. Но мы вылечим тебя. Вместе с нами будешь воевать?

Солдаткин покачал забинтованной головой: – Рожденный летать ползать не умеет.

– Мы тут не ползаем, а фашистов бьем!

– Да вы не обижайтесь, – улыбнулся Солдаткин. – Сами рассудите: кого быстрее подготовить – летчика или партизана? Разве государству выгодно, чтобы я, воздушный разведчик, партизанил? Прошу вас отправить меня на Большую землю, в мой родной полк. Там я больше пользы принесу.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

Вскоре Солдаткина переправили на Большую землю. Три месяца он лечился в госпитале…

На Калининском фронте в это время сложилась сравнительно спокойная обстановка. Однако наземные и воздушные разведчики трудились напряженно. Никак не удавалось им выяснить, куда девалась танковая дивизия «Великая Германия». Словно в воду канула. Это обеспокоило командование фронта. Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров вызвал начальника разведки полковника М. А. Алексанкина, приказал;

– Поднимите всю разведку, но дивизию «Великая Германия» найдите. Суть в том, что Гитлер бросает ее обычно на решающие участки. Значит, мы должны знать, где она.

В выполнение задачи включились войсковые разведчики, партизаны. Не остались в стороне и экипажи 11-го полка. Особенно внимательно следили летчики и штурманы за передвижениями вражеских войск на коммуникациях.

17 января 1943 года в 14 часов 27 минут экипаж старшего лейтенанта Владимира Свирчевского установил, что от Белого на Холм Жирковский движется колонна из 400 автомашин. При повторном вылете в 16.00 экипаж зафиксировал колонну в 240 автомашин с артиллерией, которая двигалась из Холм Жирковского на Костенки. Ее прикрывали истребители.

На другой день экипаж того же Свирчевского сфотографировал станцию Колодня, что в 8 километрах восточнее Смоленска. После проявления фотопленку дешифрировали и определили, что на станции идет погрузка на платформы танков, автомашин, артиллерии. Что это, дивизия «Великая Германия»? Или какая-то другая?

Фронтовые разведчики добыли «языка». Это был солдат 110-й немецкой пехотной дивизии. Он показал, что дивизия сменила в районе реки Л учеса «Великую Германию».

Первая часть задачи была решена. Со второй справились фронтовые радиоразведчики. Они отлично изучили почерк радистов из «Великой Германии». Дивизию обнаружили на Юго-Западном фронте в районе Ворошиловграда. Через неделю стало известно, что на ворошиловградском направлении захвачен пленный из танковой дивизии «Великая Германия». Удалось установить, что его соединение переброшено туда с ржевского плацдарма по железной дороге.

Так совместными усилиями всех видов разведки в короткое время была решена сложная задача.

Командование Калининского фронта особенно интересовалось смоленским направлением. Для этого были веские причины. Во-первых, в Смоленске располагались крупные склады и базы снабжения группы армий «Центр» и распределительная станция этой группы. Во-вторых, в районе Смоленска находился крупный аэродром противника и железнодорожный узел. В-третьих, западнее Смоленска располагался штаб группы армий «Центр».

Однажды поздним вечером в полк позвонили из штаба фронта, спросили:

– Нельзя ли произвести ночной вылет на разведку железнодорожного узла Смоленска, по которому в сумерках бомбардировщики нанесли мощный удар? Дело в том, что имелись сведения о возможном прибытии воинских эшелонов в Смоленск.

Проще всего было ответить: «Нельзя!» Ведь в то время в полку не было ФОТАБов – бомб подсвета для ночного фотографирования. Не оказалось и прожекторов для освещения взлетной полосы при посадке самолетов. К тому же летчикам еще не приходилось совершать посадку на Пе-2 в темное время суток.

Все же начальник штаба майор В. Л. Дробышев вызвал на КП один из лучших экипажей – старшего лейтенанта Владимира Свирчевского, чтобы посоветоваться.

– Приземлиться-то можно, – ответил летчик, подумав. – Нужно осветительными ракетами в это время с земли стрелять. А вот над целью… Говорите, пожары начались на железнодорожном узле? Фотографирование не получится, а разведку произвести можно.

Дробышев созвонился со штабом армии. Старший лейтенант Свирчевский тем временем приказал механику тщательно проверить самолетные фары, которыми до сего времени никто не пользовался. Из штаба армии дали добро на вылет.

– Отлично! – Свирчевский приказал штурману лейтенанту Захожему: – Рассчитай маршрут так, чтобы мы пришли к объекту без малейшего отклонения.

Вскоре после взлета Свирчевский выключил аэронавигационные огни, а штурман лишь изредка на короткое время включал переносную лампочку, чтобы определить местонахождение самолета. Пилотировать «пешку» пришлось в кромешной темноте, исключительно по приборам. Твердых навыков у Владимира еще не было, и ему пришлось нелегко. Неожиданно показалось, что самолет завалился в левый крен. Свирчевскому хотелось штурвалом и правой педалью управления рулем поворота создать правый крен. Но приборы показывали, что самолет идет точно в горизонтальном полете. И Владимир большим усилием воли подавлял в себе желание повернуть штурвал вправо. Сказал штурману об этом, а тот ответил:

– Скажи спасибо, что фашисты не стреляют в нас, не то вообще небо с овчинку показалось бы.

– Что да, то да. Пришлось бы бросать самолет ив крена в крен, где-то, глядишь, и не угадал бы.

Разговор со штурманом отвлек Свирчевского от навязчивого желания вывести машину из казавшегося левого крена. Потом он увидел впереди светлое пятно. С каждой минутой оно увеличивалось.

– Это Смоленск? – спросил у штурмана.

– Да, пожар на железнодорожном узле.

– Здорово поработали бомберы! – восхитился Свирчевский. – В сумерках бомбили, а все еще полыхает. Будь внимательнее, может, заметишь что-либо на подходе к станции.