Текст книги "Воздушные разведчики"

Автор книги: Михаил Глебов

Соавторы: Афанасий Синицкий,Владимир Жарко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

На траурном митинге выступили майоры С. П. Висягин и Г. А. Мартьянов. Троекратным салютом из личного оружия однополчане почтили память боевых друзей. Их похоронили на опушке леса неподалеку от аэродрома. После войны останки Н. Артемюка и В. Тараныхина, а также погибших впоследствии Л. Рахайлова, В. Тверитина, Ю. Жукова перезахоронили в братской могиле в центре города Торопца Калининской области. На мраморной плите золотыми буквами высечены их имена, там всегда живые цветы.

Михаил Глебов, как и его товарищи, тяжело переживал гибель друзей. В то же время он понимал, что во время этой войны с фашистскими захватчиками потери неизбежны. И что до конца ее еще не однажды придется стоять в скорбном молчании над могилами боевых друзей.

Глебов мучительно думал: сумеет ли он летать?

Наступил день, когда капитан медицинской службы Васильева разрешила снять повязку. Глебов осмотрел в зеркальце свое новое лицо, особенно нос, ставший похожим на спелый помидор, и сказал:

– Не знаю, узнает ли мать, но лицо есть. Главное другое: буду ли летать?

– Будешь, соколик, будешь, – отозвалась Васильева. – Коль уж из такой передряги выбрался, то и летать будешь долго.

Какое-то время Глебов шамкал по-стариковски. Потом ему вставили золотые зубы, и командир полка сказал:

– Можешь домой съездить. Это будет целебнее всяких лазаретов и госпиталей.

– А летать? – насторожился Глебов.

– Будешь летать, – успокоил его замполит С. П. Висягин. – Медицина не возражает. Так что езжай со спокойной совестью.

Михаила потянуло в свою родную деревеньку, где жили отец, мать, сестры и младшие братья. О своем ранении он писал им из лазарета осторожно, дескать, поцарапало немножко. Приехал на станцию Вязники ночью, а к утру, еще затемно, добрался до деревни Тополевка, что на Владимировщине, постучал в дверь родного дома. Открыл отец, прошли в комнату, в которой горела керосиновая лампа, поздоровались, как незнакомые. Из чулана вышла мать, тоже поздоровалась и тут же ушла назад. Михаил убедился, что родители не узнали его, и очень разволновался. Сильно забилось сердце, даже в горле пересохло. Что же делать? Передать привет от сына Миши и уехать? Или открыться, закричать что есть мочи: «Это же я – ваш сын!»

Отец пригласил сесть. Разговорились – Михаил даже не помнит, о чем. Тут же вернулась мать – услышала родной голос, но боялась поверить, что этот летчик с незнакомым лицом и есть ее сын. Она подошла почти вплотную и стала пристально вглядываться в глаза Михаила. Тот не выдержал, на глаза навернулись слезы, и он дрожащим голосом проговорил:

– Мама, неужто не узнала?

– Мишенька, сынок! – обняла его мать. Поплакали все вместе. Потом успокоились, сели завтракать, разговорились.

– Не горюй, Миша, – сказал отец. – Главное – живой остался. Вот добьете фашиста, свадьбу сгуляем!

Пока Глебов лечился и был в отпуске, в полку боевая жизнь шла своим порядком: экипажи выполняли полеты на разведку войск противника, слушали сообщения Совинформбюро, надеясь услышать долгожданную весть о том, что врага погнали на всех фронтах.

1 августа отмечалась 1-я годовщина образования полка. День выдался солнечным, теплым. С самого утра среди авиаторов царило праздничное настроение. Летчики, штурманы и стрелки-радисты ехали из Ермаков на аэродром и пели песни «Землянка», «В далекий край товарищ улетает», «Мы друзья – перелетные птицы». Запевали Евгений Кривенцов, Владимир Свирчевский и стрелок-радист старшина Инанц. На торжество прибыли представители штабов воздушной армии и фронта. На аэродроме состоялось собрание. Подполковник Лаухин подвел в докладе итоги боевой работы полка за минувший год, отметил лучшие экипажи, поставил задачи на период подготовки к Смоленской наступательной операции. Отличившимся вручили боевые награды.

Затем на грузовых машинах опустили борта и оборудовали импровизированную сцену, на которой выступили артисты фронтового ансамбля песни и пляски, а также участники художественной самодеятельности полка. Были песни и танцы, в исполнении которых участвовали почти все авиаторы. Торжественно и весело прошел полковой праздник. Он словно вдохнул в сердца воинов заряд новой энергии, настроил их на новые боевые дела.

При подготовке Духовщинско-Демидовской операции вспомогательный пункт управления (ВПУ) фронта разместился невдалеке от линии фронта, в овраге. Инженерные войска оборудовали землянки, установили штабные палатки, тщательно укрыв их маскировочными сетями. Палатки командующего, члена Военного совета и начальника штаба фронта расположили на западной окраине оврага. Затем размещались офицеры оперативного и разведывательного отделов. Правда, из последнего на ВПУ выехали лишь начальник и 5 офицеров, остальные остались на основном КП.

На фронте шла артиллерийская перестрелка, а на ВПУ кипела напряженная штабная работа. Она усилилась в связи с тем, что на Калининский фронт ожидалось прибытие Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. И действительно, он прибыл 5 августа 1943 года. Остановился в селе Хорошево и вызвал командующего фронтом генерала А. И. Еременко. Заслушал доклад об обстановке и утвердил план Духовщинско-Демидовской операции. По просьбе командующего И. В. Сталин усилил фронт артиллерийскими частями и кавалерийским корпусом.

Подготовка к операции шла полным ходом. Активно действовали разведгруппы стрелковых дивизий и полков, неусыпно следили за эфиром радиоразведчики. С полным напряжением работали и экипажи 11-го ОРАП. Едва ли не в каждом вылете они проявляли отвагу и мужество, фронтовую смекалку. Характерен в этом отношении вылет лейтенанта Михаила Зевахина. Его экипажу предстояло вскрыть оборону врага на новом рубеже северо-восточнее Витебска. С воздуха, даже с малой высоты, трудно определить: заняты эти рубежи войсками или нет. Тем более что противник при виде одиночного самолета-разведчика прекращал всякое движение. Все было замаскировано. Тогда Зевахин решил применить весьма рискованный способ: произвести воздушную разведку боем, то есть вызвать огонь зенитчиков на себя. Снизив «пешку» до высоты 600 метров, стал сбрасывать па окопы бомбы небольшого веса. Противовоздушная оборона противника ожила. Фашисты, видимо, решили, что это одиночный бомбардировщик, а не разведчик, открыли ураганный огонь. Экипаж Зевахина приступил к выполнению задания. Самолет получил серьезные повреждения. Летчик еле довел машину до аэродрома. Зато командование фронта получило достоверные данные об оборонительном рубеже гитлеровцев.

В это время командование воздушной армии представило старшего лейтенанта Владимира Свирчевского к званию Героя Советского Союза. В документе, подписанном генералом М. М. Громовым, сказано: «Старший лейтенант Свирчевский Владимир Степанович участвует в войне с немецкими захватчиками с 22 июня 1941 года. Он по праву считается лучшим воздушным разведчиком Калининского фронта, за время нахождения на котором произвел 151 боевой вылет… Обучил 8 штурманов и передал их в другие экипажи с отличной штурманской и разведывательной подготовкой. Самый ответственный сектор Смоленск – Орша – Витебск, имеющий важные железнодорожные узлы и аэродромы, закреплен за Свирчевским. Несмотря на сильное прикрытие объектов противника зенитной артиллерией и истребительной авиацией, он разведывал их визуально и производил фотографирование. Богатый боевой опыт и умелый маневр, хладнокровие и мужество, которыми обладает тов. Свирчевский, позволили ему преодолевать сильное противодействие противника. Он 55 раз попадал под мощный огонь зенитных батарей… В 31 вылете он встречался с истребителями противника общей численностью 73 самолета. Его самолет семь раз получал повреждения от снарядов и пуль врага.

Попутно с ведением разведки Свирчевский 70 раз бомбил объекты и коммуникации врага. Из общего числа самолетовылетов 87 произведено на фотографирование. Его экипаж сфотографировал Ржевский плацдарм, передний край обороны противника перед Калининским фронтом. Он визуально вскрыл, а затем сфотографировал вновь строящийся рубеж обороны, на который в последующем были отведены войска 9-й и 4-й армий противника.

За отличное выполнение боевых заданий, настойчивость, мужество и героизм тов. Свирчевский награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 2-й степени…»

24 августа 1943 года пришел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении В. С. Свирчевскому звания Героя Советского Союза. Он был первым в воздушной армии среди тех, кто удостоен этого звания в годы Великой Отечественной войны.

В полку состоялся большой праздник. Аэродром Колпачки украсили алыми флагами. Личный состав с орденами и медалями построился на летном поле. Подполковник Н. И. Лаухин доложил командующему воздушной армией генералу М. М. Громову о цели построения полка. Генерал, высокий, подтянутый, прошелся вдоль строя, внимательно оглядывая авиаторов, которые, затаив дыхание, смотрели на легендарного летчика. Многие видели его впервые, хотя каждый читал о нем многое. Михаил Громов в 30-х годах совершил перелет по маршруту Москва – Пекин – Токио. За три дня облетел Европу. Совершил перелет через Северный полюс в Америку. Установил ряд рекордов дальности полета. Впервые в истории авиации он совершил прыжок с парашютом из самолета, вошедшего в плоский штопор. Испытал десятки новых типов машин.

С именем Михаила Громова связана слава нашей Родины. Под впечатлением его блистательных перелетов в 30-е годы в военную авиацию шли лучшие сыны и дочери Ленинского комсомола. Среди них были летчики и 11-го ОРАП. Они гордились, что 3-й воздушной армией, в которую входил полк, командовал прославленный советский летчик, один из первых Героев Советского Союза.

Да, М. М. Громов – легендарная фигура. Он был всесторонне развитым человеком: с детства занимался живописью, музыкой, конным спортом, в свое время завоевал даже звание чемпиона России в тяжелой атлетике.

Обойдя строй, генерал поднялся на трибуну, окинул взглядом летчиков и штурманов, всех авиаторов, достал из планшетки Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Свирчевскому высокого звания и, зачитав его, подошел к Владимиру Степановичу, пожал руку и сказал:

– От всего сердца поздравляю вас с высокой наградой Родины, желаю вам новых боевых успехов.

– Служу Советскому Союзу!

Пока генерал прикреплял к гимнастерке летчика орден Ленина и Золотую Звезду Героя, авиаторы дружно аплодировали. После команды «Разойдись!» друзья бросились к боевому товарищу с поздравлениями.

Вечером, когда приехали в Ермаки, состоялся торжественный ужин, который больше походил на вечер воспоминаний. Тепло поздравили Володю Свирчевского и хозяева дома, в котором он жил, – Михаил Александрович и Мария Васильевна Александровы.

Биография Владимира Свирчевского была характерной для многих авиаторов его поколения. Родился в 1920 году в городе Краматорске. Отец работал на Старокраматорском машиностроительном заводе. В 1931 году во время наводнения он простудился и умер, когда Володе исполнилось И лет. Среднюю школу юноша окончил в 1937 году. Мать Володи – из крестьян, заботливая домохозяйка – сказала:

– Теперь ты глава семьи. Твой младший брат пойдет в школу, а тебе на работу надо устраиваться.

Володя понимал, что маме трудно содержать семью одной. Устроился чертежником-конструктором в литейный цех завода имени Серго Орджоникидзе. Трудился старательно. Зарплату приносил маме. Вскоре его назначили техником-термистом в обжигательных цехах литейного цеха. Без отрыва от производства стал учиться в Краматорском аэроклубе. Окончив его, поступил в Ворошиловградскую школу пилотов. С первых дней войны начал совершать боевые вылеты.

На другой день после вручения награды Владимир Свирчевский снова поднялся в небо. Экипаж вел разведку обороны врага на духовщинском направлении.

В боевой работе полка значительно вырос удельный вес такого способа разведки, как фотографирование. Данные, полученные этим методом, являлись наиболее достоверными. Фотопленка давала полную картину вражеской обороны. На ней были четко видны траншеи, ходы сообщения, блиндажи, огневые позиции артиллерии, пулеметные гнезда.

Для обработки пленки и снимков в полку создали фотослужбу в составе двух отделений: лабораторной обработки, начальником которого назначили воентехника 3 ранга Ивана Григорьевича Шишкарева, и фотограмметрической обработки, которое возглавил старший лейтенант Петр Калашников. Позже прибыл лейтенант Михаил Розов, организовавший 3-е отделение службы – дешифровки. В нем подобрались замечательные специалисты – рядовые Андрей Белоусов, Александр Проворов, Михаил Альтшулер, Григорий Кулибин, Евдокия Плеханова, Галина Пастух, Николай Сычков и другие.

Н. И. Лаухин, В. Л. Дробышев, Г. А. Мартьянов, С. П. Висягин постоянно контролировали работу службы, оказывали помощь. Фотоспециалисты трудились с большим напряжением сил, особенно во время подготовки к очередной операции фронта, когда экипажи часто вылетали на разведку вражеских войск. Поскольку для обработки фотопленки требовалось много воды, служба располагалась обычно возле водоемов. В зимнее время растапливали снег в бочках. Объем работы значительно увеличился, когда самолеты Пе-2 оснастили фотоаппаратами с качающимися установками. Это помогало экипажам за один заход производить съемку площади в два-три раза шире прежней.

Подготовка к Духовщинско-Демидовской операции закончилась, и 14 августа после сильной артиллерийской и авиационной подготовки войска 39-й и 43-й армий Калининского фронта перешли в наступление. На ближних подступах к городу Духовщина разгорелись кровопролитные бои. Противник вел плотный артиллерийский огонь, часто контратаковал силами пехоты, поддерживаемой танками. Оказывал упорное сопротивление. Наступление развивалось медленно, приходилось драться буквально за каждый клочок земли. К тому же враг разгадал замысел нашего командования, успел перебросить на духовщинское направление свежие силы. Проанализировав обстановку, командование Калининского фронта приняло решение прекратить наступление, перегруппировать войска, подвезти боеприпасы, восполнить потери, подтянуть тылы и доразведать противника. Перед разведкой фронта встала задача уточнить группировку фашистских войск, выявить число вновь прибывших частей, вскрыть систему обороны как на подступах к опорному пункту, так и в самой Духовщине. Эту задачу решали все виды фронтовой разведки, в их числе и экипажи 11-го ОРАП.

Генерал В. В. Курасов вызвал на ВПУ подполковника Н. И. Лаухина, чтобы более детально распределить задачи, исходя из возможностей полка. Лаухин доложил:

– На сегодня в полку двадцать семь боеспособных летчиков, двадцать пять штурманов, столько же стрелков-радистов. Кроме того, подготовлены для выполнения боевых задач еще пятнадцать экипажей из нового пополнения. Они готовы к вылету в любой момент. Сложность, однако, в том, что у нас не хватает самолетов. Из двадцати четырех «пешек» исправных всего семнадцать.

– Причина неисправности? Где находятся самолеты?

– У всех причина одна: повреждены в боевых вылетах. Шесть находятся на ремонте в полевой мастерской воздушной армии, один еще не доставили с места вынужденной посадки.

Генерал Курасов сделал пометки в рабочей тетради, затем пригласил Лаухина к штабному столу, на котором находилась оперативная карта, испещренная цветными карандашами.

– Оперативную обстановку на духовщинском направлении вы знаете, – начал генерал. – Нас интересует система обороны противника, которая, как известно, насыщена огневыми средствами, оборудована оборонительными сооружениями – дзотами, бронеколпаками, противопехотными и противотанковыми заграждениями. Нам предстоит досконально разведать оборону врага, изучить состав его группировки. Важно до мельчайших подробностей узнать все об оборонительных сооружениях – до отдельного окопа, траншеи, огневой позиции. Эту задачу предстоит решить вашему полку. Задача сложная. Оборону противника придется фотографировать неоднократно. Нужно уловить малейшие тенденции в ее развитии. Хотелось, чтобы вы подробнее рассказали о каждом боеспособном экипаже, о его возможностях.

Подполковник Лаухин четко охарактеризовал экипажи капитана Володина (штурман старший лейтенант Негорожин, стрелок-радист Ремизов), младшего лейтенанта Орлова (штурман лейтенант Лежнюк, стрелок-радист старший сержант Инанц), лейтенанта Зевахина (штурман лейтенант Турчанов, стрелок-радист сержант Погорелов), младшего лейтенанта Паяльникова (штурман лейтенант Шелядов, стрелок-радист сержант Насоловец), капитана Стругалова (штурман лейтенант Антонов, стрелок-радист старшина Корсаков), младшего лейтенанта Сафронова (штурман младший лейтенант Титов, стрелок-радист сержант Артемов), младшего лейтенанта Терехова (штурман лейтенант Васильев, стрелок-радист сержант Шмычков), младшего лейтенанта Ракова (штурман младший лейтенант Блищавенко, стрелок-радист сержант Крылов) и других.

Слушая командира полка, начальник штаба фронта делал в рабочей тетради пометки. Когда Лаухин замолчал, Курасов спросил:

– А почему экипаж Мосиенко не называете? Лаухин не удивился вопросу. Генерал хорошо знал летчиков и штурманов полка, в том числе и Сергея Мосиенко, хотя последний летал в составе 11-го ОРАП лишь с марта 1943 года. 26 апреля экипаж Пе-2 в составе младшего лейтенанта Сергея Мосиенко, штурмана лейтенанта Петра Шаповалова и стрелка-радиста сержанта Алексея Зибенкова, выполнив задание, возвращался на аэродром. При подходе к линии фронта Зибенков доложил, что их догоняют два вражеских истребителя. Завязался бой. Фашисты атаковали одиночный Пе-2. Самолет загорелся, отказал правый мотор. Мосиенко глубоким скольжением сбил пламя и продолжал вести машину на свой аэродром. Не дотянул до него километров пять – «пешка» упала в лес. При столкновении с землей Алексей Зибенков погиб, а Сергей Мосиенко и Петр Шаповалов получили тяжелые травмы. Более суток лежали они в обломках самолета. Их обнаружил старик из близлежащего села и на подводе привез на аэродром. Особенно в тяжелом состоянии оказался Мосиенко. У него были переломы обеих ног, пробит череп, раздроблена челюсть. Петра Шаповалова через месяц выписали, а Сергей Мосиенко все еще оставался в госпитале.

Лаухин доложил об этом Курасову, тот покачал головой:

– Шаль человека. Летать-то он будет?

– Врачи обещают поставить Мосиенко на ноги.

– А как лейтенант Солдаткин?

– Уже вернулся из госпиталя, рвется в небо. Но мы пока не планируем его на полеты, пусть восстановит силы.

– Тяжкая доля досталась этому поколению. Вырвется человек из лап смерти, и снова нужно идти в бой. Что поделаешь: война идет не на жизнь, а на смерть. И Родину свою мы должны отстоять. Любой ценой!

Генерал наклонился над картой, красным карандашом начертил на ней прямоугольник, сказал:

– Эту площадь вашему полку необходимо сфотографировать три-четыре раза. Дешифрованные снимки немедленно представлять в разведотдел штаба фронта.

В заключение он уточнил список тех экипажей, которым целесообразно поручать выполнение сложных заданий по разведке духовщинского опорного пункта. Правда, по возвращении в полк Лаухину пришлось внести в этот список кое-какие коррективы.

Командир уже заканчивал совещание руководящего состава полка и эскадрилий по решению полученных от генерала Курасова задач, когда в помещение вошел лейтенант Солдаткин.

– Разрешите обратиться, товарищ подполковник?

– Не вовремя, Солдаткин, у нас совещание.

– Я знаю и все-таки обращаюсь. Когда совещание закончится, будет уже поздно.

– Ладно, слушаю вас.

– Засиделся я на земле, товарищ подполковник. Включите меня в плановую таблицу, разрешите летать.

– Не могу спорить с медицинской службой, Николай, – развел руками Лаухин. – Не допускают тебя к полетам.

– Допускают! Я только что на медосмотре был.

– Уговорил-таки? – прищурил глаза Висягин.

– Что мне еще остается? Они пользуются довоенными допусками. Но как в такое время сидеть на земле?

И лейтенант Николай Солдаткин начал летать на разведку. 4 сентября он со штурманом лейтенантом Виктором Волковым и стрелком-радистом старшиной Дмитрием Кольцовым ушел на фотографирование обороны врага. «Петлякова» прикрывали 4 истребителя Як-7. На втором заходе 8 «фокке-вульфов» атаковали группу. «Яки» связали боем четверку «фоккеров», а оставшиеся навалились на экипаж Солдаткина. Однако штурман и стрелок-радист прицельным огнем отразили атаку. Гитлеровцы всячески пытались сорвать разведку, но Солдаткин продолжал фотографирование, пока не закончил. Задание экипаж выполнил, фотопленку доставил на аэродром.

Через два дня, 6 сентября, экипаж Солдаткина под прикрытием истребителей снова встретился в небе Духовщины с восьмеркой «Фокке-Вульфов-190». И снова Солдаткин, Волков и Кольцов дрались до полного выполнения задания. Затем Солдаткин применил противоистребительный маневр, ушел на свою территорию.

Надолго запомнилось воздушным разведчикам 9 сентября. В тот день ярко светило солнце, в небе – ни облачка, видимость – отличная. Командованию требовались данные о переднем крае обороны врага на духовщинском направлении. Необходимо было сфотографировать с высоты 5000 метров рубеж обороны длиною в 50 километров и на всю тактическую глубину. На разведку вылетело звено в составе ведущего капитана Леонова (штурман капитан Бахвалов, стрелок-радист старший сержант Бокань) и ведомых лейтенанта Солдаткина (штурман старший лейтенант Волков, стрелок-радист старшина Кольцов) и младшего лейтенанта Саевича (штурман младший лейтенант Русанов, стрелок-радист старшина Дьяконов). Звено прикрывали 18 истребителей Як-7.

При подходе к линии фронта пост ВНОС доложил:

– В воздухе «фокке-вульфы».

Звено продолжало полет. Но вражеские истребители не приближались. «Значит, зенитный огонь откроют», – подумал Алексей Леонов и передал ведущему истребителей прикрытия:

– Мы начинаем работу, а вы держитесь поблизости, не лезьте под огонь.

Разведчики вышли на боевой курс и начали фотографировать оборону противника. Работа обычная, будничная. Но есть ли задание труднее? Кроме точного штурманского расчета здесь требовались идеальное соблюдение заданного режима, отвага и мужество. Перед самолетами – огненная стена. Разрывы зенитных снарядов везде: впереди, слева, справа, выше, ниже… Казалось, очередной снаряд вот-вот угодит в самолет. А маневрирование исключено. Отвернет летчик в сторону, изменит высоту или допустит крен – нужного снимка не будет. Самолеты звена шли как по струнке – удобная для зенитчиков цель. В кабинах экипажи слышали разрывы вражеских снарядов и удары их осколков о фюзеляжи и крылья, видели пробоины, чувствовали отвратительный запах пороховой гари. Но разведчики по-прежнему выдерживали боевой курс во имя необходимых командованию данных, которые помогут наземным войскам нести меньшие потери. Минуты казались часами.

И вдруг – тишина. Противник прекратил обстрел. Леонов тут же передал в эфир:

– «Маленькие», держитесь плотнее, сейчас нас истребители атаковать будут!

«Яки» бросились к разведчикам. В небе завертелась огненная карусель: наши «ястребки» вступили в схватку с врагом, преграждая фашистам путь к разведчикам. Небо неистово ревело моторами. Истребители обеих сторон совершали головокружительные фигуры пилотажа. Гремели пулеметно-пушечные очереди. Два «фоккера», объятые пламенем, круто пошли вниз, оставляя за собой черные борозды дыма.

А разведчики продолжали работу. Но вот три истребителя врага все-таки прорвались к ним, нацелились на самолет Саевича. Штурман Иван Русанов и стрелок-радист Константин Дьяконов открыли по ним пулеметный огонь и сбили одного «фоккера». Два оставшиеся продолжали атаковать. Погиб Константин Дьяконов. Оборонительный огонь ослаб, и «фоккеры» подожгли самолет. Скольжением вправо Саевич пытался сбить пламя, но огонь охватил машину, его языки уже лизали комбинезоны штурмана и летчика. Кабина наполнилась дымом.

– Ваня, прыгай! – скомандовал Саевич.

Сначала из горящего самолета вывалился Иван Русанов, за ним прыгнул Тимофей Саевич. А экипажи Леонова и Солдаткина продолжали фотографировать оборону фашистов до конца. Выполнив последний заход, взяли курс на Колпачки. Фотопленку на аэродроме ожидали с нетерпением. Сразу же после обработки ее доставили в штаб. Однако там выяснилось, что не все участки обороны врага видны четко. На следующий день экипажи Алексея Леонова и Николая Солдаткина вылетели на повторное фотографирование рубежа. Их прикрывали те же истребители Як-7. Разведчики приступили к фотографированию. В воздухе стояла непривычная тишина – зенитки врага не стреляли, истребители не появлялись. «Какую же ловушку придумали гитлеровцы?» – подумал Леонов. Солдаткин начал пристраиваться поближе. Тут-то и навалились «фоккеры». Главный удар они нацелили по самолету Солдаткина. На выручку «пешкам» пришли «яки». К тому же дружный огонь штурманов и стрелков-радистов обоих «петляковых» не позволил фашистам вести прицельную стрельбу. Задание было выполнено.

Два дня подряд на поиски экипажа Саевича вылетали лучшие разведчики полка, но безрезультатно. На третий день возвратился Иван Русанов – бледный, изможденный, грязный. Он-то и рассказал о происшедшем в воздухе…

Выпрыгнув из горевшего самолета, Русанов раскрыл парашют где-то в 1000 метров от земли. Его обогнал Саевич. Он падал стремительно. В центре купол его парашюта прогорел. Русанов осмотрелся и увидел, что приземляется на небольшое озеро. Потянул стропы, чтобы изменить направление полета. В этот момент потерял из виду Саевича. Да и чем можно было ему помочь?

Русанов приземлился метрах в 20 от озера. На другом его берегу находились огневые позиции полевой артиллерии. Гитлеровцы заметили Русанова, уселись в грузовик. Пока они объехали озеро, Ивану удалось укрыться в густом кустарнике. Фашисты развернулись в цепь, начали прочесывать местность. Русанов достал из кобуры пистолет, положил палец на спусковой крючок, подумал: «Даром меня не возьмете!» Один из фашистов с автоматом на животе прошел буквально в метре от Русанова, но не заметил штурмана. Другой бежал по его следам. Невдалеке он круто свернул вправо и скрылся в кустарнике.

Переговорив, гитлеровцы сели в машину и укатили. Русанов облегченно вздохнул, вынул из кармана аварийную карту, сориентировался. Издали доносилась орудийная перестрелка. Дождался ночи, двинулся в путь. По боевым позициям фашистов продвигаться было трудно. Услышал вдруг:

– Хальт!

Бросился бежать. Пули просвистели мимо. Часа через полтора снова нарвался на часового. Тоже удалось уйти.

Наконец наткнулся на проволочные заграждения. Это был передний край обороны гитлеровцев. Русанов знал, что мины здесь устанавливались обычно на каждом шагу, но делать было нечего. Передвигаясь по-пластунски, прополз под проволокой. Ему повезло – на мину не нарвался. Вышел к реке Царевич, на противоположном берегу которой оборонялись наши войска. Река неширокая, но глубокая. «Как же перебраться?» – подумал Русанов и начал ползать по берегу в поисках чего-нибудь такого, на чем можно было бы преодолеть водную преграду. Наткнулся на бревно, подкатил к воде. Поплыл. Небо осветилось ракетами. Фашисты открыли пулеметный и автоматный огонь. Пули свистели над головой, впивались в бревно, за которым укрылся Русанов. Причалил к нашему берегу, вылез из воды, услышал:

– Стой! Руки вверх!

Перед Русановым, как из-под земли, встали два наших бойца с автоматами наизготовку.

– Ты кто такой? – спросил один из них.

– Советский летчик. Сбили меня.

– Ну, пошли, разберемся.

Его отвели в землянку командира роты, оттуда – в штаб полка. Там обогрели и накормили. Иван уснул как убитый – больше суток не смыкал глаз, да еще столько событий произошло. Вскоре Ивана разбудил дневальный:

– Начальник штаба вызывает.

В блиндаже подполковник расспросил Русанова, откуда он, в какой части служит, кто командир. Затем позвонил в полк, и штурмана отправили в Колпачки.

После рассказа Русанова ни у кого не осталось сомнений, что командир экипажа Тимофей Саевич и стрелок-радист Константин Дьяконов погибли. Их родителям отправили похоронки.

Воздушные разведчики полка пятикратно сфотографировали оборону врага па духовщинском направлении. После дешифровки снимков вскрыли 32 батареи зенитной артиллерии, 131 дзот, 289 площадок для станковых пулеметов, 333 блиндажа, 33 артиллерийские батареи полевой артиллерии, 19 минометных батарей, 12 наблюдательных пунктов. На аэродромах обнаружили 230 самолетов. На станциях Смоленск, Ярцево, Ельня стояли 8228 товарных вагонов. Кроме того, установлено, что по шоссейным дорогам на духовщинском направлении двигались 738 автомашин и 550 повозок.

Эти сведения вместе с данными других видов разведки были нанесены на крупномасштабную карту. У командования фронта сложилась полная и ясная картина о группировке фашистов, их огневой системе, инженерных сооружениях. На основе этих данных командование Калининского фронта разработало план наступления на духовщинском направлении. 14 сентября войска левого крыла взломали оборону противника, разгромили группировку и 19 сентября овладели опорным пунктом и городом Духовщина. Наши войска продолжали наступление на Смоленск. Город освободили от фашистских захватчиков 25 сентября 1943 года. Это была большая победа войск Западного и Калининского фронтов.

В тот же день в землянке командира полка Н. И. Лаухина зазвонил телефон. В трубке раздался голос командира дивизии, освобождавшей Смоленск. Слышимость была неважной, фамилию Лаухин не разобрал. Услышал поначалу вопрос:

– У вас служил летчик Саевич?

– Да, у нас. Но он погиб девятого сентября.

– Рано похоронили. Жив Саевич! Приезжайте в комендатуру Смоленска и заберите. Слишком уж в полк рвется. Боюсь, как бы пешком не рванул!

Командир эскадрильи майор Г. А. Мартьянов тотчас же отправился в Смоленск. Но нелегко было проехать на «виллисе» по дорогам, забитым колоннами автомашин, танков, артиллерии – войска спешили на запад. Лишь к вечеру он добрался до комендатуры. Там действительно встретил Тимофея Саевича, которого в общем-то трудно было узнать: тот едва стоял на ногах, с распухшим от ожогов лицом, покрытым отросшей за две с лишним недели щетиной, с забинтованной головой, в рваном и грязном обмундировании. Георгий Алексеевич подбежал к Тимофею. Крепко обнялись, расцеловались, даже прослезились. На это у каждого были свои причины: Мартьянов – оттого что увидел живым боевого товарища, на которого уже отправили похоронку; Саевич – оттого что закончились мытарства фашистского плена и он снова сможет летать в дымном небе войны.