Текст книги "Битва у Варяжских столпов"

Автор книги: Михаил Серяков

Глава 10.
КАК НОРМАНИСТЫ ИЗБАВЛЯЛИСЬ ОТ БРАТЬЕВ РЮРИКА

Поскольку скандинавские саги не знают не только Рюрика, которого с натяжками еще пытаются выдать за Рорика, но и Синеуса и Трувора, братья основателя русской княжеской династии не пользуются любовью норманистов, сочинивших в отношении их теорию «ошибки перевода». Л.С. Клейн так обобщил ее различные варианты: «Скорее всего, в каком-то скандинавском или латинском тексте речь шла об одном Рюрике, а другие два брата появились в результате ошибки одного из передатчиков легенды, слабо знакомого со скандинавскими языками и латынью. В XIX в. полагали, что первоначальный текст был “Rurik und sine getruwen” (“Рюрик и его дружина”), но И. Первольф считал такое объяснение курьезным. Позже объяснили дело так: эпитеты Рюрика sig-niotr (верный) и thruwar (победоносный) были ошибочно прочтены как имена. Очень распространенное объяснение: в саге говорилось, что Рюрик пришел со “своим домом” (sin hous, sine hus) и “верной дружиной” (trej wory, thru varing, tru vor), откуда образовались Синеус и Трувор. В России это объяснение популяризовал известный дипломат генерал А.А. Игнатьев и принял Рыбаков. Но оно основано на плохом знании шведского языка. По самому последнему объяснению, обычное для военно-исторических сочинений латинское выражение “turbarum seneus” (“над толпами старейший”), поставленное после имени Рюрика, древний переводчик прочел как собственные имена – так родились Трувор и Синеус»^{549}. Несостоятельность с филологической точки зрения «ошибки перевода» признают и туземные норманисты В.Я. Петрухин и Е.А. Мельникова, констатирующие, что «необоснованны и не соответствуют морфологии и синтаксису древнешведского языка попытки истолковать имена Синеус и Трувор как осмысленные летописцем в качестве личных имен древнешведские фразы “со своим домом и верной дружиной”, подразумевающие восхождение легенды к прототипу на древнешведском языке»^{550}. Еще менее обоснованы предположения, что автор ПВЛ неправильно понял какой-то латинский текст. Нет ровным счетом никаких данных, позволяющих предположить, что шведы не то что в IX в., а даже в XII в. записывали какие-либо исторические предания на родном или латинском языках. Древнейшим шведским произведением такого рода является «Сага о гутах», датируемая XIII–XIV вв. и относящая существование Руси к готской эпохе. Считать, что шведские переселенцы в Восточной Европе начали записывать исторические предания ранее, чем это стали делать у них на родине, также нет ровным счетом никаких оснований.

Однако, несмотря на полное отсутствие доказательств и противоречие исторической реальности данным языкознания, норманисты упорно возвращаются к теории «ошибки перевода» (последняя попытка была предпринята Н.Н. Гриневым в 1989 г. и СЛ. Николаевым в 2012 г.). Почему? Первоначально таким образом норманисты хотели найти еще одно «доказательство» скандинавского происхождения Рюрика. Однако уже в XX в. в ходе раскопок трех центров Северной Руси, где, согласно летописи, сели три призванных варяжских князя, выяснилось, что обнаруженные там археологические данные категорически противоречат норманистской трактовке Сказания о призвании варягов. Выше уже говорилось о крайне незначительном количестве скандинавских вещей в Новгороде. В остальных двух центрах их еще меньше. В «Белоозерском округе само присутствие скандинавов, судя по археологическим находкам, слабо прослеживается не только в IX, но и в X в.»^{551}. Отсутствие на Белом озере значительных серий вещей скандинавского происхождения отмечают и другие специалисты^{552}. Что касается Изборска, то исследовавший его В.В. Седов отмечал, что «ни в домостроительстве, ни в культовых элементах, ни среди вещевых материалов не обнаруживается явных маркеров, указывающих на проживание выходцев из Скандинавии»^{553}. В другом своем выступлении этот исследователь отметил единичность скандинавских находок на городище и особо подчеркнул, что «в археологических материалах Изборска проникновение скандинавов и пребывание дружины одного из легендарных братьев Рюрика (если подразумевать под ним скандинава. – M. С.) не находит какого-либо подтверждения»^{554}. С тем, что в Изборске вряд ли проживал знатный скандинав, был вынужден согласиться и норманист А.Н. Кирпичников. Зато во всех трех городах в древнейших горизонтах культурного слоя была обнаружена западнославянская керамика (среди лепных сосудов Изборска VIII – IX вв. она составляет более 60%)^{555}, а в домостроительной традиции Изборска изначально преобладали наземные срубные дома, имеющие аналоги в домостроительстве бассейнов Вислы и Одера^{556}.

Столкнувшись с очевидным несоответствием своих представлений о скандинавском происхождении варягов и отсутствием сколько-нибудь существенного количества скандинавских древностей или хотя бы тех артефактов, которые они могли бы выдать за скандинавские, в тех центрах, где, согласно недвусмысленному указанию летописи, находились резиденции трех варяжских князей, норманисты сделали весьма странные выводы. Часть из них вернулась к отрицанию существования братьев Рюрика, другая их часть пошла другим путем. Если скандинавских древностей нет в Изборске и Белоозере, значит, оба этих города должны находиться в другом месте. Некоторые норманисты стали утверждать, что раскопанные летописные Изборск и Белоозеро – это совсем не те Изборск и Белоозеро, где сидели варяги. Применительно к первому была вытащена из архива старая гипотеза Миллера, что Изборск – это на самом деле Иссабург, то есть город на реке Иссе. Натянутость подобного толкования названия древнерусского города, равно как и то, что от самой этой реки до Изборска по прямой 94 версты, нисколько не смутила норманистов. Сначала Д.А. Мачинский объявил, что река Великая, на которой стоит Псков, – это и есть река Иса, а впоследствии идею о том, что древний Изборск – это на самом деле Псков, активно пропагандировал C.B. Белецкий^{557}. На роль Белоозера подбирали Киснему^{558} или Крутик (последнюю – все тот же С.В. Белецкий)^{559}. Критерий для подобного кардинального пересмотра всех письменных и археологических данных был только один – наличие в выбранном месте хоть каких-то скандинавских вещей, позволяющих подогнать летописные и археологические данные под избранную концепцию. Нечего и говорить, что все подобные построения были шиты белыми нитками. Славянское происхождение названия города Изборска были вынуждены признать даже такие норманисты, как Т.Н. Джаксон и Т.В. Рождественская^{560}. С археологической точки зрения ошибочность построений С.В. Белецкого показал Н.В. Лопатин^{561}. Абсолютно безосновательны были попытки найти замену и летописному Белозерску^{562}. Таким образом, попытка наиболее рьяных норманистов откровенно подогнать факты под излюбленную догму вызвала несогласие даже среди части их единомышленников. Настоящий ученый стремится к поиску истины даже в том случае, когда она противоречит его любимым теориям и фактам. Что он делает, когда объективные факты не соответствуют исповедуемой им теории? Как минимум остановится и постарается заною оценить истинность своей теории. Совершенно противоположным образом повела себя часть норманистов, постаравшись подогнать факты под собственную концепцию. В этом примере, как в капле воды, отразилась вся «научная» логика норманизма: если история не соответствует их гипотезы, то тем хуже для реальной истории.

Глава 11.
РЮРИК, СЫН ГОДЛИБА И ВНУК ГОСТОМЫСЛА

В отличие от Скандинавии память о Рюрике сохранилась на южном берегу Варяжского моря в мекленбургских генеалогиях и написанной там же Гюстровской оде 1716 г. Последнее произведение было посвящено свадьбе мекленбургского герцога Карла Леопольда и Екатерины Иоанновны, дочери старшего брата Петра I. Прославляя это бракосочетание, автор оды обращается к его далекому историческому прецеденту:

 
Сегодня же напомнить должно то,
Что были Венд, Сармат и Рус едины родом.
Хочу спросить у древности о том,
Как королём и почему у нас стал Вицлав,
Что своим браком и примером показал,
Какое Венд и Рус нашли у нас богатство?
Великое оно для Вендов и для Русов,
Ведь от него их славные правители пошли.
 

В комментарии 1716 г. к данному месту говорилось: «Мекленбургские историки Латом и Хемниц считали Вицлава (Witzlaff, или Vitislaus, Vicislaus, а также возможно написание Witzan, Wilzan) 28-м королём вендов и ободритов, который правил в Мекленбурге во времена Карла Великого. Он женился на дочери князя Руси и Литвы, и сыном от этого брака был принц Годлейб (Godlaibum, или Gutzlaff), который стал отцом троих братьев Рюрика (Rurich), Сивара (Siwar) и Трувора (Truwar), урождённых вендских и варяжских (Wagrische) князей, которые были призваны править на Русь»^{563}. Согласно сочинению мекленбургского нотариуса Ф. Хемница, написанному в 1687 г. и использованному в труде 1717 г. Ф. Томаса, и генеалогическим таблицам С. Бухгольца, опубликованным в 1753 г., ободритский князь Витслав был дедом трех братьев, а король вендов и ободритов Гостомысл (которого не следует путать с новгородским посадником) приходился трем этим братьям племянником (Рис. 18).

Хоть все эти данные по мекленбургским генеалогиям и были написаны или опубликованы в ХVII—ХVIII вв., однако восходят они, судя по всему, к более ранней традиции, поскольку еще в 1226 г. в Гюстрове была заложена церковь Святой Цецелии, в которой на камне была вырезана мекленбургская родословная^{564}. Следует отметить, что средневековые франкские анналы упоминают короля ободритов Виццина или Витцана, убитого саксами в 759 г.^{565}, и ободритского князя Гостомысла, убитого Людовиком Немецким в 844 г.^{566} Точно так же известен средневековым хроникам и Годлиб, отец Рюрика согласно мекленбургской генеалогии. Он был повешен датским королем Годофридом в 808 г., когда скандинавский предводитель захватил город ободритов Рерик^{567}. Судьба этих трех ободритских правителей отражает трагическую судьбу возглавляемого ими народа, исчезнувшего с лица земли под совместным натиском германцев и скандинавов. Трех сыновей Годлиба современные описываемым событиям западные хроники не знают, что, впрочем, неудивительно, если принять во внимание то, что они были призваны на восток Европы и исчезли из поля зрения западных средневековых анналистов.

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО КОРОЛЕЙ ВЕНДОВ И ОБОДРИТОВ

^{Рис. 18. Мекленбургская генеалогия (Источник: Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? М., 2005)} 

Следует отметить, что имена Рюрика и Гостомысла оказываются между собою связанными и на востоке Варяжского моря. Для понимания причин этой связи обратимся к одной странности, которая содержится в Сказании о призвании варягов. Согласно ему после изгнания варягов между четырьмя племенами на севере Восточной Европы вспыхивает междоусобная война. Однако вместо завоевания одного племени другим по общему согласию происходит приглашение трех князей из числа тех варягов, которых эти же племена за несколько лет до этого сами изгнали за море. Как справедливо обращал внимание С.А. Гедеонов, у западных славян тоже неоднократно бывали межплеменные войны, однако они не приглашали к себе в князья скандинавов или германцев, хоть и находились с ними в гораздо более тесных сношениях, чем восточные славяне. Эту недосказанность со стороны летописца пытались восполнить последующие источники, которые, возможно, донесли до нас то, о чем хотел умолчать автор или редакторы ПВЛ. Более поздние летописи, такие как Воскресенская, Ермолинская, Львовская и Новгородская четвертая летопись, упоминают новгородского старейшину Гостомысла, который перед своей смертью дал новгородцам совет призвать Рюрика. Это предание о Гостомысле восходит к довольно устойчивой новгородской устной традиции об этом персонаже. Достаточно долго в этом городе бытовало предание о его могиле на Волотовом поле, а официальный список новгородских посадников, включенный в Новгородскую первую летопись, открывается именно именем Гостомысла^{568}. Как утверждал А.А. Шахматов, упоминание старейшины Гостомысла в летописях восходит к своду 1167 г., а в самом Новгороде был даже род бояр Гостомысловых^{569}.

Однако почему Гостомысл дал соплеменникам такой совет? Ответ на этот вопрос дает Иоакимовская летопись. Согласно ей, у Гостомысла было четыре сына и три дочери. К моменту его смерти сыновья его все погибли, а дочери были выданы замуж за других правителей. Согласно вещему сну Гостомысла из чрева его средней дочери Умилы произросло большое дерево, покрывшее весь град Великий, а от плодов его насытились люди всей земли. «Востав же от сна (Гостомысл. – М.С.), призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: “От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением его”. И все радовахуся о сем…»^{570} Сыном Умилы и был как раз Рюрик. Однако Иоакимовская летопись, насколько мы можем судить, представляла собой достаточно поздний свод, извлечения из которого В.Н. Татищев включил в свою «Историю Российскую», а оригинал которого до нашего времени не дошел. Все эти обстоятельства давали повод некоторым критикам даже обвинять В.Н. Татищева в том, что он выдумал эту летопись, хоть на страницах своего труда этот историк сам в ряде случаев высказывал сомнение в известиях Иоакимовской летописи. Однако археологические открытия, совершенные уже в XX в., подтверждают истинность некоторых сообщений Иоакимовской летописи по поводу истории Киева и, что для нас особенно важно, Новгорода в X в. (авторство самой летописи приписывается первому епископу Новгорода Иоакиму, а рассказ о насильственной христианизации новгородцев ведется летописцем от первого лица), причем в ряде случаев в ней упоминаются такие подробности, которые отсутствуют в остальных дошедших до нас древнерусских летописях. Сопоставление текста данной летописи с результатами раскопок позволило Б.А. Рыбакову сделать следующий вывод: «Необходимо допустить, что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то недошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть из которых блестяще подтверждена археологическими данными»^{571}. Однако, если в основе Иоакимовской летописи действительно лежал древний текст, достаточно точно описывавший события X в., то нет ничего невозможного в том, что и содержащаяся в данной летописи информация о предшествовавшем столетии также восходит к этому древнему тексту. Если автором этого текста действительно был первый епископ Новгорода Иоаким либо близкое к нему лицо, то нет ничего удивительного в его хорошей осведомленности о ранней истории этого города.

Совпадение рассмотренных известий Иоакимовской летописи и мекленбургских генеалогий очевидно. Небольшое расхождение между ними заключается лишь в том, что, согласно Иоакимовской летописи, Гостомысл был дедом Рюрика, Синеуса и Трувора, а немецкие источники утверждают, что русская княжна была не матерью, а бабкой трех братьев. При всей несомненной ценности указания обоих источников о родстве между Гостомыслом и Рюриком – чрезвычайно важной подробности, которую не знает никакой другой источник, – определение этого родства различно: в русской традиции Гостомысл – дед Рюрика, а в немецкой – его племянник. Однако это последнее разночтение легко объясняется исходя из славянской традиции имянаречения новорожденных: «У русских был обычай первому сыну давать имя деда с отцовской стороны, второму – имя деда с материнской стороны…»^{572} Это обстоятельство свидетельствует в пользу схемы родства Иоакимовской летописи. С мекленбургской генеалогией есть и еще одно определенное несоответствие, но уже не между ней и Иоакимовской летописью, в которой отсутствует разбивка по годам при описании интересующих нас событий, а с восходящей к ПВЛ традиции древнерусского летописания даты призвания враягов. В этом вопросе, скорее всего, точнее немецкие источники: датировка ПВЛ отличается от известных по византийским источникам событий на 6–10 лет. Обусловлено это тем, что, как предполагается, на первоначальный рассказ без дат лишь впоследствии была нанесена хронологическая сетка. В.О. Ключевский еще в XIX в. полагал, что рассказ об изгнании и призвании варягов следует отнести к середине IX в.

Чем же объяснить совпадения обеих источников, составленных на противоположных берегах Балтики? Б.А. Рыбаков считал, что в окончательном виде Иоакимовская летопись была составлена в XVII в.^{573} и, следовательно, о существовании мекленбургских генеалогий ее компилятор знать просто не мог. Теоретически В.Н. Татищеву мог быть знаком с немецкой родословной. Даже если предположить, что ода и генеалогические таблицы были ему известны и на основании их он внес изменения в текст Иоакимовской летописи, то, скорее всего, он постарался бы согласовать свои изменения с мекленбургскими данными и не только привел бы их в соответствие, но и указал бы имя отца Рюрика. Сами существующие разночтения указывают на то, что русский историк не подгонял имеющуюся у него летопись под немецкую генеалогию. Что же касается «Истории Российской» В.Н. Татищева, то его труд был впервые опубликован лишь в 1768 г., уже после смерти автора. Следовательно, авторы немецких генеалогий и оды также никак не могли знать о существовании Иоакимовской летописи.

По поводу немецких источников норманистами высказывались подозрения, что они были придуманы в связи с заключенным династическим союзом с Россией, однако эти подозрения неосновательны: генеалогия Рюрика как сына Годлиба была изложена уже в манускрипте 1687 г.^{574}, то есть до свержения Софьи, когда вопрос о русско-мекленбургском браке даже не возникал. Еще раньше сыном ободритского князя называл Рюрика Б. Блат (1560–1613 гг.)^{575}. Также до заключения этого брака были опубликованы в 1708 г. знаменитые генеалогические таблицы И. Хюбнера^{576}. Еще в 1613 г. в Кельне была издана книга французского ученого Клода Дюре, в которой варяги отождествлялись с вандалами и венетами и говорилось, что именно от них и происходит Рюрик^{577}. Таким образом, о западнославянском происхождении основателя русской княжеской династии писалось в Германии задолго до возникновения спора норманистов с антинорманистами. Весьма показательно, что отца Рюрика Годлиба английские и датские источники прямо именуют князем варягов^{578}. Выше уже отмечалось, что о происхождении Рюрика из народа вагров или варягов писал С. Мюнстер еще в 1544 г., что полностью опровергает как предположения о политической мотивированности этой версии, так и о ее позднем возникновении. Благодаря союзу Карла Леопольда и Екатерины Иоанновны давние родственные связи двух правящих династий на какое-то время оказались в центре внимания, однако сами они не были выдуманы в связи с заключенным браком.

Таким образом, мы имеем два совершенно независимых друг от друга источника, которые хоть и были опубликованы достаточно поздно, однако весьма точно описывают как предысторию призвания трех князей, так и их происхождение. Оба они знают как Рюрика, Синеуса и Трувора, так и их предков, соответственно с отцовской и материнской стороны, оба они подчеркивают родство Рюрика с Гостомыслом. В части, не связанной с тремя братьями, общая достоверность обоих источников подтверждается третьими независимыми источниками: в средневековых западных хрониках упоминаются дед, отец и племянник Рюрика согласно мекленбургской генеалогии, а точность последующих событий, описываемых в Иоакимовской летописи, подтверждается археологическими раскопками. Даже если предположить, что на Руси и в Мекленбурге в XVII – ХVIII вв. неизвестные компиляторы по каким-то причинам практически одновременно решили внести свои догадки о происхождении Рюрика и его братьев в древние источники, вероятность совпадения между их выдумками равняется нулю. Все эти обстоятельства говорят о том, что в основе обоих поздно опубликованных текстов лежат более ранние данные, описывающие родословную первых русских князей с восточно– и западнославянской точки зрения, с материнской и отцовской стороны. Иоакимовская летопись знает имена матери Рюрика и его деда с материнской стороны, но не знает имени отца, а мекленбургская генеалогия не знает имени матери (по ее представлению бабки) первого русского князя, но зато дает имена отца, деда с отцовской стороны и все остальные родственные связи по мужской линии. Очевидно, что эти два взаимодополняющих друг друга источника совместно отражают реально происходившие на берегах Варяжского моря в раннем Средневековье события.

У западных славян, помимо мекленбургской генеалогии и Гюстровской оды, мы находим еще и народное предание на эту тему, записанное в XIX в. французским путешественником К. Мармье: «Другая традиция Мекленбурга заслуживает упоминания, поскольку она связана с историей великой державы. В VIII веке нашей эры племенем ободритов управлял король по имени Годлав, отец трех юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый звался Рюриком (Rurik-paisible, то есть “тихим”, “мирным”, “кротким”, “смирным”, “безмятежным”), второй Сиваром (Siwar – Victoricus – “победоносным”), третий Труваром (Truwar-fidele – “верным”). Три брата, не имея подходящего случая испытать свою храбрость в мирном королевстве отца, решили отправиться на поиски сражений и приключений в другие земли. Они направились на восток и прославились в тех странах, через которые проходили. Всюду, где братья встречали угнетенного, они приходили ему на помощь, всюду, где вспыхивала война между двумя правителями, братья пытались понять (“разобраться”), какой из них прав, и принимали его сторону. После многих благих деяний и страшных боев братья, которыми восхищались и благословляли, пришли в Руссию. Народ этой страны страдал под бременем долгой тирании, против которой больше не осмеливался восстать. Три брата, тронутые его несчастьем, разбудили в нем усыпленное мужество, собрали войско, возглавили его и свергли власть угнетателей. Восстановив мир и порядок в стране, братья решили вернуться к своему старому отцу, но благодарный народ упросил их не уходить и занять место прежних королей. Тогда Рюрик получил Новгородское княжество, Сивар – Псковское, Трувар – Белозерское. Спустя некоторое время, поскольку младшие братья умерли, не оставив детей, Рюрик присоединил их княжества к своему и стал главой династии, которая царствовала до 1598 года»^{579}. Помимо Мармье эту легенду упоминает и Фридрих Штадемунд в 1848 г. Кроме того, следует обратить внимание на еще один показательный факт: если мекленбургские как письменные, так и устные источники знают только форму Сивар, то древнерусские – только Синеус. Данное устойчивое различие свидетельствует не только о самостоятельном происхождении обеих традиций, но и об отсутствии у более поздних авторов попыток согласования их друг с другом. Еще одним фактом, подтверждающим славянское происхождение варягов, является полное совпадение некоторых мекленбургско-прусских и русских дворянских фамилий. В.И. Меркулов насчитал десять таких примеров, причем в трех из них русские предания отмечали, что основатель рода выехал на Русь «из немец». Еще больше примеров связи северорусских фамилий с мекленбургской топонимикой^{580}.

На западных славян указывает и приведенное выше утверждение Ипатьевской летописи, согласно которой восточные славяне и финноугры решают «поищемъ сами в собе кназа. иже бы володелъ нами и радилъ. по раду по праву»^{581}. Очевидно, что эти слова означают желание словен и кривичей найти правителя среди родственных себе племен, близких им по духу, крови и языку, а ими могли быть только западные славяне, но никак не норманны. Первейшая функция призываемого князя в представлении восточных славян заключалась в том, чтобы он «судилъ по праву», праву, как совершенно справедливо подчеркивал С.Л. Гедеонов, славянскому. Однако судить по славянскому праву мог только славянин, но никак не скандинав. Кроме того, часть исследователей понимает летописный текст в том смысле, что между призванными варяжскими князьями и четырьмя племенами было заключено соглашение-ряд. В отношении последнего даже норманисты вынуждены признать: «Однако собственно скандинавская традиция не знает договоров-рядов»^{582}.

Рассмотрим теперь значение имени основателя русской княжеской династии. Еще С.Л. Гедеонов обратил внимание, что ему соответствуют чеш. raroh и польск. rarog – «сокол». От этого понятия в западнославянском мире образовывались как личные имена (Петр Рериг (Rerig) в Чехии в 1490 г. и польский воевода Ририк в Псковской летописи под 1536 г.), так и название рек и местностей. Так, Рериком называется впадающая в Одер река, упоминаемая в форме Rurica, Rorica^{583}. С учетом того что племенное название ободритов означало живущих близ Одера людей, данный факт указывает на существование у них культа сокола еще до переселения в более западные регионы. Это подтверждает и название польского села Rarog на западе страны^{584}. Адам Бременский еще в XI в. отмечал, что «ободриты… ныне зовутся ререгами»^{585}. С этим племенным названием перекликается и название их главного города Рерика (по мнению А. Гильфердинга, его славянским называнием был Рарог), где был убит отец Рюрика. Очевидно, что не племя и город получили свое название в честь Рюрика, а он получил свое имя в честь символа своего племени. Относительно города норманисты любят указывать, что его название было образовано от скандинавского названия тростника и потому никакого отношения к имени Рюрика иметь не может. Однако возникает закономерный ряд вопросов: разве это единственное из известных скандинавам место на Балтийском море, где рос тростник? Если нет, то почему такое необычное название было дано ими именно этому городу? Почему славяне называют свою столицу датским словом, хоть никаких данных о более раннем присутствии там датчан нет? Окончательно все проясняет история возникновения данной этимологии: «Датская же этимология Рерика появилась в 1939 году в нацистской Германии в процессе далеко не научной патриотической дискуссии, в которой принималась за данность неспособность славян к торговле, градостроительству и мореплаванию, а потому для подтверждения этих утверждений стараниями сразу нескольких историков искалась германская этимология ободритскому торговому центру. Изначально предлагалось выводить Рерик от скандинавского Рёрвикр (“гавань в узком проливе”), от имени германского варварского правителя Берика, норманнского конунга Рерика или Орика и даже “шведского викинга Рюрика, основавшего русское государство”, пока не остановились на версии происхождения Рерика от исл. “рейр” – “тростник”. При выведении этой этимологии не учитывались не только возможные славянские этимологии, но и сам факт самоназвания ободритов как ререгов в XI веке, в результате чего выводы эти нельзя назвать соответствующими общепринятым научным нормам и следует пересмотреть»^{586}. Интересно, знают ли современные норманисты происхождение этимологии, которую они так активно используют? Как видим, нацистско-норманистская этимология не выдерживает никакой критики. Следует также отметить, что в ходе раскопок торгового центра возле деревни Гросс-Штрёмкендорф, в котором специалисты видят Рерик, было сделано одно важное открытие: «Могильник датируется периодом 760–811 гг., и находка в нём ладожской керамики является, возможно, самым ранним достоверно подтверждённым археологией указанием на контакты ободритов с землями словен в будущей северо-западной Руси»^{587}. Таким образом, археологические данные показывают контакты жителей Рерика с севером Восточной Европы еще до призвания Рюрика и его братьев.

Указав, что скандинавский скальд Гуторм прославял своего короля Гакона за то, что тот подчинил себе гнездо вендского сокола, и приведя примеры упоминания аналогичных одинаковых названий племени и князя у славян (личное Драговит при племенном драговиты), С.А. Гедеонов сделал следующий вывод: «Прозвище Рерик могло быть родовым в семействе ободритских князей, родичей нашего Рюрика»^{588}. Представление о соколе как о мифическом предке встречается нам в разных концах славянского мира, в частности в южнославянском фольклором, в котором герой прямо говорит:

 
Что ж стрелять мне в серого сокола,
Если сам сокольего я рода^{589}?
 

В русской былине именно в сокола учится оборачиваться Вольга Святославович, историческим прототипом которого, по мнению исследователей, являлся сын Святослава Игоревича Олег:

 
Как стал тут Вольга ростеть-матереть,
Похотелося Вольги много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям^{590}.
 

Аналогичный мотив превращения в сокола встречается и у полоцкого князя Волха Всеславьевича. В «Слове о полку Игореве» русские князья постоянно называются соколами. Наконец, в отечественном средневековом памятнике эта птица прямо связывается с принципом верховной власти: «Соколъ молвить: “Я князь над князьямы”»^{591}.

Однако почему сокол был тотемом ободритов, а затем появляется у династии Рюриковичей? Данные филологии и сравнительной мифологии позволяют ответить и на этот вопрос. В свое время В.В. Иванов и В.Н. Топоров отметили, что чешский и словацкий Рарог, Рарашек, равно как и украинский рариг, был в славянской мифологии огненным духом, связанным с культом очага. По чешским поверьям, Рарог появлялся на свет из яйца, которое девять дней и ночей высиживал человек на печи. Рарога представляли в образе хищной птицы или дракона с искрящимся телом, а также в виде огненного вихря. Исследователи отмечали, что образ Рарога, возможно, генетически связан с древнерусским Сварогом, Страхом-Рахом русских заговоров, воплощением огненного ветра – суховея, а также с иранским божеством Веретрагной, одной из инкарнаций которого также являлся сокол. Образ Рарога как огненного духа, по всей видимости, был общеславянским^{592}. Следует отметить, что представление о чудесном появлении на свет Рарога было свойственно не только чехам: «На Руси существует поверье: если петух старше семи лет, то его не годится держать в доме; иначе он снесет яйцо, из которого родится огненный змей; колдун берет это яйцо, носит у себя за пазухой или закапывает в навоз; через шесть недель вылупится из яйца змей и станет носить ему серебро и золото»^{593}. Относительно способа выведения Рарога Б.А. Успенский предположил: «Совершенно очевидно, что под “петушиным” яйцом в цитированном поверье фактически понимается яйцо змеиное. Это не должно удивлять, если иметь в виду вообще более или менее очевидную соотнесенность петуха со змеем. Так, домовой, который часто мыслится в виде змеи, может так или иначе ассоциироваться с петухом. В частности, “дворовый” домовой, живущий во дворе и опекающий скот, может представать как непосредственно в виде змеи, так и в виде змеи с петушиной головой, ср. характерное описание: “Дворовик днем бывает как змея, у которой голова как у петуха, с гребнем, а ночью он имеет вид и цвет волос как у хозяина дома”»^{594}. Однако домовой, с которым связывает обоих этих животных данный исследователь, является духом предка, покровительствующего своим потомкам. Понятно, что все эти поверья у восточных и западных славян были записаны достаточно поздно и в крестьянской среде, в которой соответствующие мифологические представления неизбежно несколько отличались от аналогичных представлений, бытовавших в княжеском роду в языческую эпоху.