Текст книги "Битва у Варяжских столпов"

Автор книги: Михаил Серяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Те немногочисленные археологические данные, которые относятся к пребыванию не вымышленных, а реальных скандинавов на Руси, ни в коей мере не поддерживают предположение о смене ими своего язычества на славянское или хотя бы «уважительного» отношения к русским богам. В рунической надписи на еловом стержне из Ладоги составивший ее скандинав призывал не славянского лешего, а «лунного альфа» (имеются и другие варианты перевода, однако и в них фигурируют скальдические кеннинги)^{394}. Единственным возможным свидетельством религиозного синкретизма является находка рунического амулета в ладожском здании, в котором находился идол Мокоши, речь о котором пойдет чуть ниже. Однако владелец амулета вполне мог зайти в это здание по своим мирским делам, а вовсе не для поклонения богине. Амулет с рунической надписью с Городища^{395} также указывает на то, что его носитель верил в магическую силу рун, а не славянских заговоров. Единственную подвеску, с одной стороны которой был изображен трезубец Владимира Святославича, а на оборотной – изображение меча, соединенное с молотом Тора, сами норманисты связывают с находившимся при дворе русского князя Олавом Трюггвасоном^{396}. Если это так, то и из этого примера следует, что Олав, бывший, по утверждению монахов, уже христианином, использовал в качестве своего знака молот Тора. Последний символ активно используется норманистами для доказательства скандинавской атрибутации могил или массовости пребывания викингов на Руси, но почему-то немедленно забывается как только речь заходит о религиозных представлениях варяжской Руси. Однако такое произвольное манипулирование артефактами, когда одни и те же вещи то используются в качестве одного из важнейших аргументов, то прячутся под стол, с объективной наукой не имеют ничего общего. Норманистам следует решить хотя бы для себя, являются ли «молоточки Тора» на Руси этническим определителем скандинавов. Если да, то о каком поклонении местным богам может идти речь? Если нет, то как можно говорить о массовом присутствии на Руси скандинавов?

С другой стороны, мы имеем целый ряд западнославянско-древнерусских параллелей в религиозной сфере. О западнославянском влиянии говорит так называемая «большая постройка» общественно-культового назначения на Варяжской улице в Ладоге, разрушенная в конце X в. Находка в ней черепов животных, а также ее преднамеренное уничтожение в эпоху принятия христианства указывают на то, что был языческий храм. Исследователь В.П. Петренко сопоставил ее с западнославянским святилищем в Гросс-Радене. Отмечая, что она не является зеркальным подобием этого храма, что в условиях отсутствия унификации строительства языческих святилищ было практически невозможно, археолог счел нужным подчеркнуть следующее: «Однако целый ряд поразительных совпадений делает правомочным сопоставление этих комплексов. Святилище в Гросс-Радена отличалось от прочих сооружений деревни своими внушительными размерами. Площадь его достигала… почти 100 м² (13x7,6 м) при высоте внутренних стен около 2 м. Площадь ладожской «большой постройки» – около 120 м², а высота внутренних стен тоже достигает 2 м. Культовое сооружение из Гросс-Радена имело своеобразные «двойные» стены, причем внешний их ряд носил декоративный характер. Стены ладожской «большой постройки» в плане были двух– или даже трехрядными…»^{397} Эти факты не смог проигнорировать и норманист Г.С. Лебедев, признавший, что ладожская «большая постройка» «напоминает по некоторым конструктивным особенностям западнославянский храм того же времени в Гросс-Раден на р. Варнов (южное побережье Балтики)»^{398}. Сходство между собой западнославянского и ладожского языческого храма, построенного на Варяжской улице в очередной раз наглядно показывает, кем же на самом деле были варяги. Кроме того, описанная тем же самым археологом сакральная топонимика Ладоги является в подавляющем большинстве славянской.

^{Рис. 17. Ладожские идолы IX–X вв.: а – вторая четверть IX в.; б,в – Х в.} 

В ходе археологических раскопок в Ладоге были обнаружены три деревянных идола (рис. 17). Первое изображение мужского божества было найдено в слое IX в. Исходя из условий его залегания (он была найден в толще навоза, оставшегося от хлева), исследователи отождествили его со «скотьим богом» Волосом. Второй мужской идол находился в небольшом помещении X в., внутренняя полезная площадь которого составляла 16 м². Оно отличалось от других жилых построек тем, что кроме обычной печки-каменки имело еще в специально выделенном помещении очаг-жертвенник, около которого и была найдена фигура, а также специфический набор вещей. На идоле была вырезана идеограмма дождя, а сам он был изображен одноногим и безруким. На основании всестороннего тщательного анализа Д.К. Лаушкин отождествил это изображение с Перуном^{399}. Таким образом, археологические находки в Ладоге показывают, что ее жители поклонялись тем же самым богам, которыми в самом первом договоре с греками клялся Вещий Олег. Следует отметить, что в Менцлине, одном из городов балтийских славян, было обнаружено бронзовое изображение человеческого лица, которое, по мнению немецкого археолога X. Йонса, «выказывает в деталях изображения причёски, глаз и рта близкое соответствие» с ладожским идолом^{400}.

По поводу третьего идола в Ладоге Т.Д. Панова отмечает: «К X в. относится и “Большая постройка”, при изучении которой обнаружена резная деревянная фигурка на постаменте, видимо женская. Прямоугольное в плане здание площадью 120 м² со следами своеобразной конструкции носило следы преднамеренного разрушения. Его обгоревшие стены подрублены и завалены внутрь. Пол земляной, кровли, очевидно, не было. Внутри постройки зафиксировано большое число черепов и костей животных, чаще всего располагавшихся вдоль стен, деревянные чаши, ковши, миски. Здесь же были найдены бронзовая подвеска-амулет с рунической надписью и деревянная скульптура, символизирующая какое-то божество, возможно Макошь, в честь которого в культовом здании совершались обрядовые действия с принесением жертв и распитием ритуальных напитков. Скульптура представляет собой полную человеческую фигуру, практически единственную в этой категории вещей. Четко показаны голова, согнутые в локтях, расположенные на груди руки. Слабо, но намечены ноги с повернутыми вправо ступнями»^{401}. Непропорционально большая голова женского идола перекликается со следующим описанием внешнего вида «сниженного» образа славянской языческой богини в XIX в.: «Именем Мокоша в Череповецком у. назывался дух в образе женщины (с большой головой и длинными руками), прядущей по ночам»^{402}. После принятия христианства многие черты Мокоши перешли на святую Параскеву Пятницу. В связи с этим следует отметить, что в Ладоге в церкви Рождества Иоанна Предтечи, впервые упоминаемой в летописи с 1276 г., придел был посвящен именно Параскеве Пятнице, а прямо под Малышевой горой, на которой стоит эта церковь, находится святой источник, названный в честь Пятницы. Ряд данных показывает, что почитание Мокоши имело место и в соседних с Ладогой центрах. В Любшанском городище VIII–IX вв. было найдено зооморфное навершие головной булавки с изображенными четырьмя лебедиными головами, пустое пространство между которыми образует форму веретена.

В Новгороде уже в эпоху «двоеверия» получил распространение культ Софии Премудрости Божьей, ставшей покровительницей этого города. Рассказывая о татарском нашествии в 1327 г., летописец отмечает, что кочевники опустошили всю Русь, «толко Новъгород ублюде богъ и святая Софья»^{403}. В новгородских летописях неоднократно встречаются упоминания о том, что София вместе с Богом спасла город от того или иного бедствия. Христианское олицетворение Премудрости Божией становится главным символом вольности и независимости средневекового Новгорода, и это представление отлилось в емкую формулу «Къде святая София, ту Новгородъ»^{404}. Как было показано мною в отдельном исследовании, в основе этого «двоеверного» культа берегини-хранительницы северной республики лежал образ языческой богини Мокоши. Тот факт, что небесным покровителем города стал не Илья-пророк, заменивший в христианскую эпоху Перуна, и не Богородица, с иконой которой была связана победа над суздальцами, а София, свидетельствует о древности новгородской традиции воспринимать именно богиню в качестве покровительницы города. Весьма похожу картину мы видим в Ладоге в языческий период. То, что женский идол был найден в гораздо большем помещении, нежели идолы мужских божеств, косвенно указывает на главенство женского божества у ильменских словен. В.Н. Татищев в связи с утверждением одного своего современника о связях новгородских словен с западными славянами и их прибытия из Вандалии отметил: «Ректор Апиц во утверждение сего приводит, якобы новагородцы древле герб имели воловью голову, как и мекленбургский; токмо я сего нигде не нахожу, токмо что идола Мокоса имели с воловьего главою»^{405}. То, что женский идол в Ладоге был найден в гораздо большем помещении площадью 120 м², нежели идолы мужских божеств (в случае с Перуном небольшое помещение с внутренней площадью 16 м²), косвенно указывает на главенство женского божества у ильменских словен. С другой стороны, его большая голова могла указывать и на мудрость ее обладательницы, что отсылает нас к более позднему образу новгородской Софии.

С другой стороны, культ богини – покровительницы городов неоднократно фиксируется в описании язычества западных славян. По поводу крепости Девин в Словакии «Хроника нотария венгерского Короля Белы» XIII в. отмечает: «Это название – от слова “девушка” (Девония). Древние славяне-язычники богиню Венеру, почитая ее в образе девы, называли Девойна, Девина или Дева»^{406}. Город Магдебург, упоминаемый в источниках с 805 г. в форме Magatheburg, был пограничным пунктом Карла Великого на границе со славянами. Как полагают специалисты, название города было образовано от женского имени «город Магды». Однако кем была эта Магда, неясно, и в литературе упоминаются версии о личном феодальном владении, культовом посвящении либо влиянии кельтского субстрата, в связи с чем упоминается кельтское языческое божество Mogon. Кроме того, вполне возможна немецкая калька славянского названия этого места: чехи называли Магдебург Девичград, а др.-в.-нем. magath как раз и означает «дева»^{407}. В пользу последней версии говорит и свидетельство Адальберта Кранца в его книге, изданной в 1572 г.: «Идол, подобный Венере, стоящей на колеснице с тремя Грациями, был в Магдебурге, городе, который от этой богини славяне также называли Девин»^{408}. Особый интерес для нас представляют сообщения немецких писателей о том, что Старгард некогда назывался Сиван в честь богини Сивы^{409}. С. Бухгольц прямо отождествляет Сиву с Венерой^{410}. В связи с любшанской находкой отметим, что у западных славян богиня любви была связана с лебедями: «Среди Мораван Венера, или Красопани, называемая также Дзидзилеля, почиталась с большим великолепием. <… > Богиня ехала на золотой колеснице, которую везли два белых голубя и два лебедя»^{411}. Хоть это описание было сделано Иржи Стржедовским достаточно поздно, однако и в восточнославянском фольклоре Василиса Премудрая оборачивается именно лебедем^{412}. Все это свидетельствует о весьма устойчивой традиции на севере Руси связи богини сначала с крепостью, а затем и с городом в собственном смысле слова. И эта традиция, идущая из Любшу через Ладогу в Новгород, отчетливо вписывает земли ильменских словен в западноевропейскую традицию.

Однако на этом сходство старого и нового городов на противоположных берегах Варяжского моря не кончаются. Гельмольда в качестве непосредственного очевидца сообщает о главном боге вагрской земли и его святилище следующее: «И случилось, что по дороге пришли мы в рощу, единственную в этом краю, которая целиком расположена на равнине. Здесь среди очень старых деревьев мы увидали священные дубы, посвященные богу этой земли, Прове. Их окружал дворик, обнесенный деревянной, искусно сделанной оградой, имевшей двое ворот. Все города изобиловали пенатами и идолами, но это место было святыней всей земли. Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда каждый второй день недели имел обыкновение собираться весь народ с князем или жрецом на суд. Вход во дворик разрешался только жрецу и желающим принести жертву или тем, кому угрожала смертельная опасность, ибо таким здесь никогда не отказывали в приюте»^{413}. В другом месте, рассказывая о деятельности епископа Вицелина, Гельмольд прямо отмечает поклонение жителей Старгарда-Ольденбурга Прове: «И пришел он в новый город, что Любеком называется, чтобы укрепить живущих там, и освятил алтарь во имя Господа. Возвращаясь оттуда, он посетил Ольденбург, где некогда находилась кафедра епископа, и был принят язычниками, жителями этой земли. Богом их был Прове. Имя же жреца, который возглавлял их суеверия, было Мике. Князя же этой земли звали Рохель, и был он из рода Крута, великий идолопоклонник и злодей»^{414}.

То, что католический писатель неправильно передал имя этого славянского бога, заподозрили еще в XIX в.: «У Гельмольда мы читаем имя его двояко: Ргопе и Ргоѵе (Proven); в первом случае представляется искаженное немцами слово Перун; во втором имя бога было бы Прав, Право, что-то в роде литовского Prowe (то есть право и божество права). Но последнее чтение, хотя и чаще попадающееся в тексте Гельмольда, мы считаем совершенно ложным»^{415}.

A. Гильфердинг решительно отвергает понимание Прове как Права, однако современные исследователи не разделяют его категоричности, допуская совмещение обоих возможных вариантов. Так,

B. Пизани полагает, что имя Прове изначально у полабских славян звучало как prav – «правый, справедливый», являясь одним из эпитетов громовержца Перуна^{416}. В пользу связи Прове с Правом и Правдой говорит регулярное осуществление суда в его святилище, а также то, что посвященная ему роща единственная в этой земле располагалась на равнине; это непосредственно перекликается с группой значения корня прав в смысле «прямой, ровный». Однако даже если Прове и был персонификацией Правды, данный образ все равно восходил к образу общеславянского Перуна, главной функцией которого была функция хранителя вселенского закона^{417}. На их тождество указывает и дуб, бывший у восточных славян священным деревом громовержца. Следует отметить, что под своим именем у западных славян в качестве отдельного бога Перуна не упоминает ни один письменный источник. Тем не менее его культ у данной группы славянства все-таки существовал, на что указывают данные топонимики. Выше уже упоминался город Пирна (в документа 1232 г. Регпа) на реке Эльбе. Как отмечал Л. Нидерле, славяне на Нижней Эльбе называли четверг perundan, то есть Перунов день. Показательно, что большинство соответствующих данных встречаются нам именно в тех западнославянских землях, к которым письменные источники прилагают название Руси. Именно в вагрской земле в письменном источнике 1374 г. зафиксировано славянское село Wendesche-Poryn^{418}. На Рюгене известен населенный пункт Пероне, а во второй половине XIII в. упоминается село Perun^{419}. В Штральзунде, напротив Рюгена, два соседних урочища носили названия Prohn и Muuks, искаженное Перун и Мокошь^{420}. Современные названия Parin сохранились по соседству с Любеком и Клютцем относительно недалеко от Старгарда-Ольденбурга^{421}. Таким образом, мы видим, что большинство мест, связанных с культом Перуна у западных славян, тяготеют к тем районам, которые, как будет показано ниже, связаны с русами. При этом в качестве главного бога племени письменные источники упоминают Перуна в его связанной с правом ипостаси только в области вагров.

На Руси Перун почитался в качестве верховного бога. Им вместе с Волосом клялись в договорах с Византией русские князья, а когда Владимир в 980 г. поставил в Киеве идолы богов, то на первом месте в их перечне был упомянут летописцем именно Перун. Свое святилище громовержец имел и в Новгороде, причем, что показательно, не в самом городе, а в его окрестностях, что совпадает с указанием Гельмольда, что священное место Прове находилось не в самом Старграде, а в отдельной роще. Однако в Ладоге и Новгороде мы видим еще и одновременное почитание Мокоши и Перуна при явном приоритете, отдаваемом богине. Подобное сочетание является весьма редким и встречается нам только в Старгороде.

Для определения происхождения варяжской Руси следует обратить внимание и на весьма важное свидетельство отечественной летописи о наличии культа тура среди заморских варягов. Описывая войну Владимира с Рогволдом, Повесть временных лет рассказывает о происхождении последнего, одновременно говоря и о происхождении названия города Турова: «Бе бо Рогъволодъ перешелъ изъ заморья. имяше волость свою Полотьске. а Туръ Турове. З него же и Туровци прозвашася»^{422}. То, что один из предводителей пришедших из-за моря варягов носит чисто славянское имя Тур, отражающее культ данного животного, в очередной раз свидетельствует о славянском происхождении самих варягов. Второй раз, применительно уже к другому варягу, оно фигурирует в рассказе о первых мучениках-христианах, убитых в 980 г. В Житие Владимира упоминается имя первого варяга-мученика: «И отоли нарече ся место с(вя) тое, идеже и ныне ц(е) ркви есть с(вя) тою м(у) ч(е) никоу тоурова, и тьи быс(ть) прьвыи ходатаи нашемоу сп(а) сению». В Спасо-Прилуцком прологе сохранилось верное чтение данного имени: «…ідеже ныне ц[е]рковь с[вя]тую муч[е] н[и]ка Турова, и тъ бы[сть] первыï ходатаі нашему сп[а]с[е]нию». Исследовавший житие А.А. Шахматов поспешил объявить имя Тур в нем скандинавским именем Туры (þuri), хоть данное имя в Скандинавии было женским. Дальнейшие измышления норманистов на эту тему ограничивались только пределами их фантазии. А.В. Марков предположил, что настоящее имя мученика было Тудор, С. Рожнецкий видел в нем Утора как искаженное скандинавское Óttarr, а П.В. Лукин – Тора или «жреца Тора»^{423}. Норманисты шли на самые причудливые выдумки, лишь бы только не видеть в тексте славянского имени Тур, полностью совпадающее с именем основателя Турова, указанного в ПВЛ.

Культ тура был распространен и у восточных славян. Касаясь их верований, мусульманский автор Гардизи отмечал: «Они поклоняются быкам»^{424}. Под 1146 г. летопись упоминает Турову Божницу около Киева^{425}. Кроме того, по преданию, на горе над Галицким озером в Костромской губернии некогда существовало капище Турово. То, что в древности там действительно существовало какое-то святилище, косвенно подтверждается тем, что в 1836 г. в селе Туровском, близ Галича, был найден небольшой идол, вылитый из красной меди^{426}. Как установили исследователи, первоначально культ тура возник в каменном веке и был связан с охотой, а после распространения земледелия образ священного животного был соотнесен с Великой богиней-Матерью: «Космос в представлении древних земледельцев делился на три зоны. В центре мироздания (между небом и землей; эта схема хорошо видна на росписях сосудов) находилась Великая богиня-Мать. Верхняя зона – небо – принадлежала Быку-Солнцу, от которого зависело ежегодное наступление весны. Хозяином нижней зоны – рек, озер и подземного мира, источника подземных вод – был Змей. Нормальный производственный цикл в земледелии, по представлениям наших далеких предков, мог осуществляться только при взаимодействии этих трех персонажей. Великая богиня попеременно вступала в священный брак то с Быком-Солнцем, то со Змеей-Водой, и в результате этого на свет появлялись люди, животные и растения»^{427}. На Руси отголоском этих представлений являются средневековые подвески из земли радимичей, в центре которых была изображена большая голова быка, а по бокам – семь женских фигур, а также более поздние эротические игры, связанные с образом тура или быка^{428}. К этому же кругу представлений восходит Буй Тур Всеволод «Слова о полку Игореве» и Иван Быкович русских сказок.

Культ тура присутствовал и в язычестве западных славян: при раскопках западнославянского святилища в Гросс-Радене было установлено, что над входом в него висел череп зубра – символ силы и благополучия^{429}. С течением времени голова дикого зубра – тура славянского фольклора – вполне могла превратиться в голову быка. Следы его почитания сохранились даже в современной топонимике: западнее этого святилища в относительной близости от Шверина, последующей столицы одной из ветвей мекленбургских герцогов, и реки Варновы есть город Туров (Thurow), а еще один город практически с аналогичным названием (Turow) располагается примерно между Гримменом и Деммином^{430}. Наличие же двух городов Туров в Германии указывает на возможный ареал происхождения предводительствуемых летописным Туром варягов.

Следы этого культа присутствуют и в родовом предании. Генеалогическая традиция потомков славянских правителей Мекленбурга связывает появление их рода на этих землях с образом Антюрия. Николай Марешалк Турий в своих написанных еще в XV в. «Анналах герулов и вандалов» сообщает: «Антюрий поместил на носу корабля, на котором плыл, голову Буцефала, а на мачте – водрузил грифа»^{431}. Антюрий был легендарным предком ободритских князей, а Николай Марешалк Турий считал его соратником Александра Македонского. Знаменитый конь прославленного греческого полководца звался Буцефалом (буквально Бычьеголовым), и с его помощью Турий объясняет возникновение сочетания бычьей головы и грифона в мекленбургском гербе. С. Бухгольц в своей книге «Опыт по истории герцогства Мекленбург», изданной в 1753 г., также повторяет описание корабля, на котором он плыл, и называет его первым герцогом вандалов и полководцем Александра Македонского. Само имя Anthyrius или Anthur он пытается объяснить как Великого Тура (Thur) или Тора (Thor)^{432}. Никаких следов почитания Тора у ободритов нет, зато бычья голова присутствует в гербе этой династии, подтверждая правильность первого толкования. Таким образом, мы видим не только общность имен богов варяжской Руси по обеим берегам Балтийского моря, не только сходство их изображений, но и сходство в почитании их в двух важнейших городских центрах, а именно Старграде и Новгороде. В обоих случаях мы видим культ Перуна как главного бога всей земли, святилище которого, однако, находится вне пределов города, с одновременным почитанием богини – покровительницы самого города. Культ тура, о котором говорят имена двух варягов в древнерусской письменности, играл важную роль и у ободритов.

Следует отметить, что священный языческий текст о происхождении вселенной и человеческого общества сохранился на севере Руси и в Белоруссии в христианскую эпоху в виде духовного стиха о «Голубиной книге». Одним из двух главных лиц в нем является царь Волотоман. Помимо этого имени еще целый ряд деталей указывает на религиозное влияние балтийских славян на текст этого духовного стиха. Все это говорит о том, что данный священный текст об основах мироздания был воспринят восточнославянскими волхвами от западнославянского жречества. Тема эта была подробно рассмотрена мной в специальном исследовании^{433}.