Текст книги "Духовная прародина славян"
Автор книги: Михаил Серяков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
Если сравнительно недавно вопрос о заселении земного шара решался на основании лишь одних археологических фактов, то в последнее время успехи генетики дают нам еще одну возможность определить время возникновения мифа о небесном охотнике. Специалисты в этой области считают, что первая вышедшая из Африки миграционная волна устремилась в Австралию: «Первые ветви неафриканского происхождения появляются на нашем дереве приблизительно 60–70 тыс. лет назад. Примерно тогда представители африканских племен вышли за пределы континента. Началась великая колонизация мира человечеством. Данные по изменчивости Y-хромосомы говорят, что первый маршрут древних людей, покинувших Африку, пролегал вдоль побережья Южной Азии. Эта миграционная волна докатилась до Юго-Восточной Азии и, пройдя Индию и обогнув северное побережье Индийского океана, свернула в Австралию» [128]128
128 Животовский Л.А., Имашева А.Г. Одиссея мужской хромосомы: почему «научные» Адам и Ева не были знакомы // http://nauka.izvestia.ru/analysis/article97647.html
[Закрыть]. Как видим, выводы генетиков и археологов более или менее совпадают. До открытия европейцами Австралии ее жители практически не имели никаких контактов с обитателями других континентов. Поскольку миф о созвездии Ориона у них был зафиксирован в нескольких вариантах, этот факт свидетельствует, что данный миф уже существовал к началу миграции предков австралийцев из Африки 60–70 тыс. лет назад. В пользу этой более ранней даты говорит и то соображение, что предки индоевропейцев контактировали с предками будущих австралийцев и американских индейцев явно не в Юго-Восточной Азии и не на Камчатке. Если гипотеза о Черном континенте как о месте формирования всего человечества верна, то, скорее всего, последний контакт между ними происходил на территории Африки непосредственно перед началом миграции будущих австралийцев с территории этого континента.
Помимо этого есть и еще несколько доводов в пользу весьма раннего формирования мифа о небесном охотнике у первобытного человечества. Задавшись вопросом, какие созвездия древний человек мог выделить первыми в результате наблюдения за звездным небом, историк астрономии П.В. Щеглов приводит по этому поводу такие соображения: «Остается найти участок неба в зодиакальном поясе, через звезды которого можно было бы без особого напряжения фантазии провести очертания чего-нибудь знакомого, часто встречающегося в повседневной жизни. У меня не вызывает сомнения, что для жителей Северного полушария Земли этим местом является участок неба, где мы видим теперь созвездия Ориона, Тельца и Большого и Малого Псов. Конфигурация звезд, впоследствии ставшая созвездием Ориона, позволяет без всякого труда представить себе стоящего человека, замахнувшегося камнем или дубиной на что-то, угрожающее ему с правой стороны. Угроза эта вполне реальна: на охотника, наклонив рога и задрав хвост, мчится бык – голова его находится в Гиадах, а хвост – в Плеядах. Но наш охотник не одинок: за ним следуют две его верные собаки» [129]129
129 Щеглов П.В. Отраженные в небе мифы Земли. М., 1986, с. 7.
[Закрыть]. Другие исследователи истории астрономии указывают на весьма раннее выделение человеком созвездий. Указывая на то, что современная конфигурация звезд Большой Медведицы напоминает ковш, а отнюдь не медведя, и основываясь на том, что, согласно астрономическим рассчетам, похожий на очертания этого животного вид данное созвездие имело лишь в глубокой древности, Ю.А. Карпенко отмечает: «Есть веские основания считать, что имя Медведицасуществует, по крайней мере, 100 тыс. лет» [130]130
130 Карпенко Ю.А. Названия звездного неба. М., 1985, с. 30.
[Закрыть]. Однако, если это так, то и созвездие Ориона должно было быть выделено древними людьми, согласно приведенным П.В. Щегловым доводам, еще раньше. Еще одним фактором, позволяющим хотя бы косвенными методами определить время возникновение мифа о небесном охотнике, является то обстоятельство, что поклонение змеям, как будет показано во второй части данного исследования, возникло у человечества позже, чем миф об Орионе. Однако древнейший культ змеи, существовавший у далеких предков племени сан опять-таки в Африке, возник, по археологическим данным, примерно 70 тысяч лет назад. Следовательно, миф о небесном охотнике должен был возникнуть ранее указанной даты.
Исходя из имеющихся на сегодняшний момент в распоряжении науки данных, мы не можем с абсолютной точностью определить, когда именно у человечества возник миф об Орионе как о небесном охотнике-прародителе. Единственное, что мы можем заключить из этих данных, так это определить время, позднее которого он возникнуть не мог. И время это относится к эпохе первого разделения человечества и начала его расселения предположительно из Африки, т. е. примерно 60–70 тысяч лет назад. Датировка начала выделения древним человеком созвездий 100 000 лет тому назад позволяет высказать предположение, что сложение мифа об Орионе также произошло примерно в это же время. Примерно на эту же эпоху указывает и археологически засвидетельственный культ змеи, относящейся к более поздней, по сравнению с мифом о небесном охотнике, эпохе матриархата. В совокупности все эти данные позволяют утверждать, что миф о небесном охотнике является в буквальном смысле общечеловеческим мифом, возникшим на самой заре человеческой истории.
Попробуем выделить во всем множестве сохранившихся у различных народов вариантов общее содержание, присущее, по всей видимости, этому изначальному мифу. Во-первых, главным персонажем этого мифа является охотник, отождествляемый с созвездием Ориона или какой-то его частью. Эта общая черта объединяет мифы большинства африканских племен, жителей Азии, аборигенов Австралии и части американских индейцев, не говоря уже о рассмотренных в предыдущей главе индоевропейских примерах. Даже это краткое перечисление дает представление о поистине общечеловеческом масштабе распространения мифа об Орионе как об охотнике. При этом следует отметить, что центральноазиатские варианты этого мифа оказываются удивительно похожими на древнегреческие представления об Орионе и рисуют этого охотника как безжалостного истребителя всего живого. В тибетской легенде говорится о безжалостно истреблявшем живые существа охотнике, казахи видели в этом созвездии уже трех охотников, убивших слишком много животных и за это обращенных в звезды, а в алтайском варианте Когольдей навлек на себя божественные проклятья свои обещанием перебить всех маралов. Легко понять, что небесный охотник стал покровителем земных охотников и следы поклонения ему встречаются нам у тувинцев и алтайцев, а также африканских чокве.
Как охотник Орион достаточно часто представлялся древним людям в сопровождении одной или нескольких собак, астральную проекцию которых могли видеть в отдельных звездах этого созвездия либо в соседних звездах. Многочисленные примеры этого мы видим по всей Евразии и значительной части Африки, однако на двух другах континентах образы собак почти не встречаются. В Новом Свете исключением из этого правила является волк в качестве брата Нанабуша у оджибва. Это свидетельствует о том, что предки будущих австралийцев и американских индейцев покинули изначальную прародину человечества еще до одомашнивания собаки, но уже зная миф об Орионе.
Другой отличительной чертой небесного охотника можно назвать его половую силу, если не сказать гиперсексуальность. Фаллос у Ориона и связь этого созвездия с беременностью мы уже видим на пластине охотников на мамонтов, египетские тексты именуют Ориона похитителем женщин, а памятники искусства зачастую изображают его с эрегированным фаллосом. В качестве мужского органа мог восприниматься также и Пояс Ориона, как считает Р. Бьювел: «Фаллос был представлен звездами пояса Ориона, и, по всей видимости, именно они отражали сексуальную потенцию и оплодотворяющую способность звездного Осириса» [131]131
131 Бьювел Р., Джчлберт Э. Секреты пирамид. М., 1997, с. 158.
[Закрыть]. Обратившись к описанию внешнего вида этого созвездия в античной традиции, мы видим, что Орион более чем вооружен: помимо дубины в руке он традиционно изображался еще и с мечом на поясе. Понятно, что подобное описание было обусловлено расположением звезд в данном созвездии, однако следует иметь в виду, что меч у Ориона мог появиться лишь после начала обработки человечеством металлов, т. е. не ранее медного или, что более вероятно, бронзового века. До этого же группа звезд, образующих сейчас ножны, воспринималась людьми как огромный фаллос. Без сомнения, это обстоятельство послужило одним из источников представления о гиперсексуальности Ориона в различных мифологических традициях, сохранившемся в том числе и у тех народов, которые шагнули в металлический век, и у которых общественное сознание заменило у небесного охотника фаллос на меч. Чукчи в Азии и туареги в Африке не сговариваясь видели в мече Ориона его половой орган, африканское племя темне также отмечало в этом созвездии половой орган, а финно-угры видели его в Поясе Ориона. В силу этого становится понятно, почему в различных внешне никак не связанных мифах персонаж, олицетворяющий это созвездие, оказывается прародителем большого потомства, а в ряде случаев – и целого народа. Многие мифы связывают это созвездие в качестве мужчины-охотника с девушками-Плеядами любовными узами, которые осуществились или только планировались небесным охотником. Такие представления мы встречаем у чукчей, азиатских эскимосов, мири, бенгальцев, бирманцев, тангутов, айнов в Азии, манжа, готтентотов и туарегов в Африке, а также у различных племен Австралии. Наряду с этим в мировой мифологии встречаются и более экзотичные варианты: у полинезийцев и индонезийцев Орион оказывается возлюбленным небесной девы, у чукчей его жена – созвездие Льва, у тангутов – красная звезда Гачари, в Месопотамии супруга Думузи-Таммуза – богиня Иннана-Иштар, олицетворение планеты Венеры. Следует отметить и распространение за пределами неиндоевропейского ареала и мотива гибели Ориона по вине женщины. Если в шумерском мифе Иннана-Иштар является непосредственной причиной гибели своего мужа, то у полинезийцев небесная дева, а точнее, запрет видеть ее лицо, является косвенной причиной гибели охотника за птицами. Отголосок данного сюжета присутствует в преданиях чукчей и тангутов, где жена из ревности ломает спину Ориону.
На примере последнего мотива в шумерской мифологии мы видим появление у Ориона другой его важной характеристики как владыки загробного царства. Обреченный своей женой на гибель, Таммуз, как об этом говорится в шумерском плаче по нему, становится «государем Преисподней, владыкой могилы». Африканское племя сонге в одной из звезд Пояса Ориона видело охотника по имени Ветер, который уносит души людей в страну мертвых, а в другой звезде, что весьма показательно, – собаку этого охотника. У американских индейцев, как уже отмечалось выше, правителем загробного мира считался Волк, брат Нанабуша-Ориона. Племя сонге в Африке в третьей звезде Пояса Ориона, помимо охотника-Ветра и его собаки, видело первопредка людей и всех млекопитающих. Таким образом, у них это созвездие оказывалось одновременно и первопредком, и связанным с загробным миром охотником, и его собакой. Представление об Орионе как о своем первопредке мы видим и на обширных просторах Евразии у венгров и японского клана Мори. В Южной Америке оно встречается у индейцев чаяуита, живущих в Андах.
На примере различных народов, стоящих на разных ступенях общественного развития, мы видим, какое подчас значительное место могло занимать созвездие Ориона в их религиозных представлениях. Стадиально один из древнейших образов мы видим у племени амазонских индейцев десана, представлявших это созвездие как охотника – Хозяина Животных и определявших по нему смену времен года. У живущих в Северной Америке оджибва Нанабуш-Орион выступает уже как создатель мира и владыка тайн магии, которыми он делится с людьми. Согласно мифам другого североамериканского индейского племени – вичита – именно Орион своей охотой положил начало мирозданию, запустив механизм движения небесных светил. Об исключительной значимости, которое могло занимать это созвездие в мифологии древних людей, говорит и тот факт, что африканское племя луба-касаи видело в центральной звезде Пояса Ориона охотника-сына духа Tshame, который после христианизации был отождествлен с Иисусом Христом. Манжа и банда, два другие восточноафриканские племени, считали это созвездие своим культурным героем Сето. Когда охотники и собиратели постепенно перешли к скотоводству и земледелию, вид занятий Ориона у некоторых народов стал меняться. На примере шумерских текстов мы видим, что это созвездие стало именоваться «Верный Пастух Небес», а потом и «Владыка Хлебов», точно такая же связь с сельским хозяйством присутствует и у египетского Осириса. Соответственно, с переходом к государственности изменилась и социальная проекция: во время коронации священный брак Таммуза и Иннаны воспроизводили теперь цари и жрицы шумерских городов-государств, а в Египте с Орионом-Осирисом отождествлялся каждый умерший фараон. Таким образом, приведенные в этой главе примеры показывают как исключительную древность мифа о небесном охотнике, возникшем на самой заре человеческой истории у еще не разделившегося человечества, так и его исключительную значимость для многих народов Земли. Спустя многие тысячелетия он сохранялся в людской памяти под разными именами, но, несмотря на это, в его описании в различных местах Земли неизменно проступали общие черты.
Глава 4. Славянский Небесный Охотник: астральная полоснова и духовное значение образа
Как мы видели на примере многочисленных как индоевропейских, так и неиндоевропейских параллелей, образ охотника-прародителя у многих народов ассоциировался с созвездием Ориона, что заставляет нас обратиться к его восприятию на Руси и рассмотреть, существует ли какая-нибудь связь между ним и образом охотника-прародителя. В Древней Руси оно называлось кружилие, а в последующую эпоху наиболее распространенным названием созвездия Ориона в нашей стране была Кичага (Кичаги, Утренние Кичиги) и т. п. Этим термином в старину назывался примитивный цеп для обмолота зерна. На Севере Руси, как отмечал Д.К. Зеленин, кичигу делали из березового бревна с длинным (140–190 см) кривым суком, который служил рукояткой. К нему приделывали доску длиной 35–45 см и били по снопам на току [132]132
132 Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991, с. 78–79.
[Закрыть]. Таким образом, само это примитивное орудие генетически восходит к дубине или палке, а данное название может рассматриваться как своеобразные сельскохозяйственный вариант уже знакомого нам общеславянского восприятия Ориона в качестве палки. Это предположение подтверждает наблюдение В.И. Даля о том, что в Новгороде слово кичига обозначало палицу или палку. Впрочем, изначальный смысл этого названия в ряде мест также начинал забываться и, по свидетельству И. Сахарова, на юге России уже в начале XIX в. представляли себе Кичаг как пятерых людей, которые только ростом и дородством отличаются от земных, ездящих по небу в колесницах.
Если обратиться к общеславянским названиям этого созвездия, то мы без труда заметим, что в них доминирует сельскохозяйственная тематика. У украинцев и белорусов оно называется косари, у других славян: kosiarze (Польша, Центральные Карпаты), kosniki, kosa, kosy, serp (Польша), tri kosca (Хорватия), kosy (Чехия). К образу косарей можно отнести такие названия этого созвездия, как словац.Kosa и луж.Kosa. Поскольку, как отмечает М.Э. Рут, Ориона называют косарем все три группы славян, а также это название было заимствовано у них немцами и венграми, это обстоятельство говорит о древности этого названия. Хоть применительно к интересующему нас созвездию это название на Руси не зафиксировано (в русской народной астрономии название Косари встречается лишь однажды и то предположительно по отношению к Кассиопее), тем не менее исследовательница отмечает: «Во всех славянских языках, кроме русского, образ “косарь” связывается с Орионом. Можно предположить, что и в русском языке название Косари первоначально означало Орион (Пояс Ориона)» [133]133
133 Рут М.Э. Русская народная астрономия. Свердловск, 1987, с. 37.
[Закрыть]. Таким образом, на примере косарей у большинства славянских народов или пятерых кичаг-колесничих на юге России мы видим общеславянское восприятие этого созвездия в образе антропоморфного персонажа.
Кроме косьбы Орион мог ассоциироваться также и с пахотой, о чем свидетельствуют его такие названия, как рало, орало, ралица, оралица, ралница, ораго (Болгария, Македония), japaм (Сербия), чепiга (Подолия, ср. укр. – чепiга «ручка плуга»). О переплетении между собой двух типов сельскохозяйственных названий говорит польская легенда, согласно которой «косари» – это взятые Богом на небо вместе с бороной и плугом св. Исидор и два его помощника, безвозмездно работавшие во время великого мора [134]134
134 Белова О.В. Орион // Славянские древности. Т. 3. М., 2004, с. 560–561.
[Закрыть]. Хоть святой с помощниками в последней легенде уже не косят, а пашут, тем не менее на них все равно переносится прежнее название, которое в данной сельскохозяйственной тематике можно считать исходным. Кроме того, А.Н. Афанасьев отмечал, что русские крестьяне видят в созвездии Ориона небесный плуг [135]135
135 Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. М., 1865, с. 563.
[Закрыть]. Данное сельскохозяйственное орудие было предметом поклонения. Так, грамота Алексея Михайловича 1649 г. осуждала тот обычай, что «на Москвҍ… в навечерi Богоявленiя Господня кликали плугу» [136]136
136 Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 1, Харьков, 1916, с. 43.
[Закрыть].
Если смотреть с точки зрения эволюции образов в зависимости от сменяющих друг друга исторических эпох, то становится очевидным, что созвездие, олицетворяющее собой охотника в период господства охотничьего хозяйства, с переходом к земледелию стало олицетворять собой ключевую фигуру нового способа обеспечения общества пищей – косаря или, в других случаях, пахаря. Эта смена образов оказалась тем более понятной и закономерной, если мы примем во внимание, что уже древнегреческий поэт Гесиод в своей поэме «Труды и дни» связывал время начала и окончания земледельческих работ с появлением на небосводе созвездия Ориона. Охотник был заменен косарем, но в любом случае связь главной фигуры, обеспечивающей выживание общества, с интересующим нас созвездием осталась, что лишний раз показывает его значимость в глазах наших предков. Конкретный образ в зависимости от эпохи мог меняться, но его локализация на ночном небе оставалась неизменной.
Помимо связанной с сельским хозяйством символики этот образ нес и гораздо более важное религиозное значение. О былой значимости этого созвездия в глазах славян лучше всего говорят данные польской народной астрономии. С одной стороны, три звезды пояса Ориона отождествлялись поляками с Троицей (Trojca, Trojca Sweta), с другой стороны, во второй легенде они же в этом самом созвездии видели превращенный в звезды посох, которым Люцифер хотел ударить Бога [137]137
137 Белова О.В. Орион // Славянские древности. Т. 3. М., 2004, с. 561.
[Закрыть]. С одной стороны, отождествление данного созвездия с высшим началом в христианстве (для чего официальная религия не давала никакого повода) однозначно указывает на его былую значимость в языческую эпоху. С другой стороны, тот факт, что в рамках одной и той же польской культуры это созвездие воспринималось и как поднятое Сатаной на библейского Бога оружие недвусмысленно показывает, что первоначально с этим созвездием связывались отнюдь не христианские, а скорее противные новой религии ассоциации. Как видим, связь этого созвездия с ключевой в сознании общества фигурой оказалась настолько сильной, что была способна выдержать не только коренную смену хозяйственного уклада, но и, в случае с Польшей, коренную смену религии, когда Орион оказался отождествленным с Троицей как высшим началом христианства.
Рассмотренные в первой главе белорусские предания как будто ничего не говорят об отождествлении Боя с Орионом, однако, если внимательно присмотреться, содержат все-таки один намек, указывающий на подобную ассоциацию. На нее достаточно недвусмысленно указывает приведенная в первой главе родословная потомков Боя, перечисляющая его потомство от шести жен и одной наложницы. Поскольку в языческую эпоху грань между законной женой и наложницей была зыбкой, очевидно, автор родословной передавал существующую традицию, называя не семь жен легендарного первопредка, а обозначал в качестве жен лишь шестерых, а о седьмой сообщал, что она была сестрой последней жены и от нее Бой прижил таких-то детей. Данная деталь находит свое объяснение в греческом и индийском мифах, которые устойчиво говорят не о семи женах, олицетворяющих созвездие Плеяд, а о шести и одной. Причины выделения последней могут быть самые разные – от стыда, что она одна, в отличие от сестер, сожительствовала со смертным, до исключительной верности своему мужу – однако это характерное обстоятельство явно отражает некую устойчивую индоевропейскую традицию выделения роли седьмой звезды. Эта же традиция отражается и в перечислении жен Боя. Следует отметить, что отечественная народная астрономия особенно подчеркивает женский характер Плеяд (рус. – Бабы, укр. – Баби, польск. – Baby) и данное обстоятельство носит общеславянский характер [138]138
138 Рут М.Э. Русская народная астрономия. Свердловск, 1987, с. 34.
[Закрыть]. Но если родословная отразила идущую еще с индоевропейской эпохи традицию восприятия Плеяд как шести и одной, то это обстоятельство предполагает звездную сущность и самого Боя, поскольку, не будучи сам созвездием, он вряд ли смог жениться на Плеядах. Помимо этого, астральную проекцию имеют обе собаки охотника, которым придано такое значение в дошедших до нас текстах. Взятые по отдельности, особенность перечисления жен Боя и наличие на небосклоне Большого и Малого Пса могли бы показаться случайными совпадениями, но, взятые в совокупности, указывают нам на то, что свое звездное соответствие имела и объединяющая их фигура родоначальника белорусов. С учетом как расположения этих созвездий, так и индоевропейских мифологических параллелей мы с достаточной долей уверенности можем предположить тождество Боя с созвездием Ориона.
О былой чрезвычайно тесной связи этих двух созвездий говорят и более поздние данные народной астрономии славянских народов. Так, на Руси Орион и Плеяды в различных местах назывались двумя абсолютно идентичными названиями (Кичаги и Гнездо), а еще одно (Петров Крест для первого и Ключи Петровы для второго) очень похожи. И эти указания на связь обеих созвездий через практически тождественные названия не ограничиваются только русским ареалом: в болгарском языке слово власците обозначает как Орион, так и Плеяды; болг. власите – «Орион» при сербо-хорв. влашичи – «Плеяды» [139]139
139 Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М. 1974. С. 49–50,200.
[Закрыть]. Все эти случаи, зафиксированные не только у восточных, но и у южных славян, однозначно не носят случайный характер и указывают нам на тесную связь обоих созвездий в народном сознании. Заканчивая рассмотрение народных астрономических названий, хотелось бы привести наблюдение, сделанное М.Э. Рут: «Таким образом, русская астрономическая система характеризуется ограниченностью входящих в нее объектов номинации, наличием трех “ядерных” элементов (Плеяды, Большая Медведица, Пояс Ориона)..» [140]140
140 Рут М.Э. Русская народная астрономия. Свердловск, 1987, с. 31.
[Закрыть]
Кроме того, в пользу того, что прародитель белорусов некогда представлялся его потомкам в виде небесного созвездия, говорит и тот факт, что человеческая душа также ассоциировалась со звездой.
Данное представление носит не только общеславянский, но и общеиндоевропейский характер. Как отмечает Л.H. Виноградова, память о своем звездном происхождении в отдельных регионах славянства существовала вплоть до XX в.: «Универсальные в европейской мифологии поверья о звездах как душах людей представлены у славян в разных вариантах. По одной версии, звезда загорается на небе в момент рождения ребенка и светит, пока человек живет, а затем падает или гаснет; по другой, наоборот, звезды – это души умерших людей, переселившиеся на тот свет. В Полесье падающие звезды воспринимались как души умерших некрещеных детей; чтобы помочь им перейти в страну предков, увидевший падающую звезду должен был перекрестить ее и сказать: “Коли ты хлопец, то – Адам, коли девка – то Ева”. Аналогичным образом поступали пожилые женщины мазовецких сел Польши, когда перекрещивали в ночном небе светящиеся метеоры. По другим польским свидетельствам, душа вылетала изо рта умирающего человека в виде яркой звезды и улетала в небо…» [141]141
141 Виноградова Л.Н. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М., 2000, с. 88.
[Закрыть]О древности подобной практики говорит одно средневековое поучение против язычества: «проклинаю полагающи(х) звЪздамъ члвч(с)кая имена» [142]142
142 Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. 3. М., 2002, с. 361.
[Закрыть]. Однако, как свидетельствуют данные этнографов, несмотря на проклятия церкви, данная традиция в отдельных частях славянского мира благополучно дожила до XX в.
Со звездой ассоциировалась умершая и в записанном на Севере Руси причитании:
Наконец, звезды оказываются последним пунктом нахождения души умершего, которого вдова в своем похоронном причитании сравнивает с красным солнцем:
Аналогичные воззрения были свойственны и другим славянским народам: «Луна, месяц и звезды – распространенные космические знаки на средневековых югославских надгробиях. При сравнительном анализе их раскрывается красноречивая картина устремления духа умерших в космос, пути его к небосводу, вдоль Млечного Пути, к Луне и звездам в “вечный мир”» [145]145
145 Белецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1976, с. 22.
[Закрыть]. Данные лингвистики указывают, что подобные представления зародились еще во времена индоевропейской общности: «Звезды считались вместилищем душ умерших: ср. хет. wallas “звезда”, но литов, veles “души умерших”; др. – англ. tungol “звезда”, но русск. дух, душа. Своеобразной звездой считалась луна: ср. англ. moon “луна”, др. сев. maenir “свод крыши” (> “небо”), но лат. manes “души умерших” (…) Понятие звезды (местопребывания душ) тесно связано с понятием смерти: ср. алб. hyll “звезда”, но прусск. gallan “смерть”; хет. mul “звезда”, но и.-e.mer– “смерть”; англ. star “звезда”, но нем. ster-b-en “умирать”; хет. wallas “звезда”, но тох. A wal “смерть”» [146]146
146 Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М., 1996, с. 158–159.
[Закрыть]. Эти представления отразились и в мифах различных индоевропейских народов. В греческой мифологии в созвездие Близнецов после смерти превратились братья Кастор и Полидевк, на небо были перенесены и навечно запечатлелись там в качестве одноименных созвездий Орион, Персей, Андромеда, Геракл и ряд других. В Риме Светоний писал, что народ считал, что после смерти душа Юлия Цезаря, «вознесенного на небо», превратилась в комету [147]147
147 Светоний Г.Т. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1991, с. 50.
[Закрыть]. Как уже отмечалось выше, в Древней Индии созвездие Большой Медведицы считалось зримым воплощением семи полубожественных мудрецов-риши, а семь их жен стали звездами Криттиками-Плеядами. Со звездой Канопус отождествлялся мудрец Агастья; Ману, сын бога Солнца Вивасвата и Шани, звездой взошел на небо; Вена, один из первых царей, именуется потомком Северной звезды, а царя Тришанку мудрец Вишвамитра силой своего подвижничества живым поднял на небо, превратив в созвездие Южного Креста. Упоминавшиеся выше армянские клятвы также явственно отождествляют звезды с могилами отцов.
С другой стороны, отечественная традиция свидетельствует, что со звездами была связана не только смерть, но и появление новой жизни. Так, в украинской песне падение звезды над хатой предвещает козаку рождение ребенка:
На материале современных этнографических исследований в Полесье Л.H. Виноградова констатирует: «Мотив небесного или божественного происхождения детей представлен заметным числом текстов (более пятидесяти записей) которые бытуют в двух формах: “младенец упал с неба” или “с неба его спускает Бог”, иногда срастающихся в одном тексте: “3 неба упало дитя – Бог скынуу”. Действия божественного персонажа чаще всего определяются глаголами бросать, сбрасывать:“Бог искинуу Аленку з неба – тяпер буде наша”; “Из неба Бог скидае – летит, летит хлопчык” [149]149
149 Виноградова Л.Н. Народная демонология… М., 2000, с. 351.
[Закрыть]. Представление о приходящей с неба на Землю душе новорожденного однозначно имеет языческий характер, о чем недвусмысленно свидетельствует автор одного христианского поучения против веры своих предков: «…то ти не Родъ, сҍдя на вздусҍ мечеть на землю груды и в том раждаются дҍти, и паки аггъли вдымаеть душю..» [150]150
150 Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 2 // Записки императорского Московского археологического института. Т. XVIII. М., 1913, с. 97.
[Закрыть]Вне зависимости как понимать образ Рода, очевидно, что язычники полагали, что этот языческий бог сверху мечет на Землю души новорожденных. Следует отметить, что сам образ древнерусского Рода, равно как и польского Живе, является уже достаточно абстрактным понятием, что указывает на его более позднее происхождение по сравнению с конкретным прародителем племени.
Поскольку человеческая душа приходила на Землю со звезд и после смерти туда возвращалась, очевидно, что какой-то связью со звездами должен был обладать и прародитель человеческого рода. Таким образом, это широко распространенное у славян представление, восходящее как минимум к индоевропейским истокам, также косвенно свидетельствует об астральной природе Боя. Хоть персонаж с данным именем больше не известен другим славянским народам, тем не менее генетически восходящие к нему фольклорные образы встречаются нам как у русских, так и у украинцев. Согласно записанной на Севере Руси сказки про волшебную мельницу, бездетные старик со старухой перед смертью решили построить «мельницу, чтобы заход был, а выходу не было». Встретившийся старику черт взялся построить старику волшебную мельницу, запросив за работу то, чего дома не знаешь. Старик согласился, а во время его отсутствия старуха забеременела и родила мальчика и девочку. Мальчика назвала Иваном, а девочку Марьей. Черт построил мельницу, но дети, узнав о грозящей им участи, бежали от родителей. Нечистый кинулся за ними в погоню, но Марье удалось отгородиться от него огненной рекой с востока и запада. Брат с сестрой пришли в стоявший в лесу дом, хозяин которого принял их как своих крестников. «Старик ходил на охоту, а Маня с Ваней жили дома. В одно время старик и говорит Мане с Ваней:
– Вот, крестнята, я завтра похожу на последнее кровавое побоище с чертом. Вот вам стакан воды, я к ночи не приду домой, и вы ночь не спите, смотрите, – ежели вода объявится кровью, знайте, меня живого не будет. А ты, Ваня, бежи на конюшню, там стоит два вола, ты отвяжи их и скажи: “Где было два вола – станьте два кобеля, служите мне, как служили моему крестному батюшке”.
Вот пришло время к вечеру, Ваня с Маней и сели за стол, и стали смотреть на стакан. Смотрят – в стакане вода стала мутиться и уже объявилась кровью. Тогда Ваня побежал на конюшню, отвязал двух волов и рассказал все то, что рассказал крестный отец. Сразу же сделалось два кобеля. Облизали они Ивана, приласкались к нему. Ваня пошел в избу, и кобели пошли по сторону и по другу. Вот так и стали жить Ваня да Маня двое, теперь уж Ваня предоставлял пищу» [151]151
151 Бой на калиновом мосту. Л, 1985, с. 408–409.
[Закрыть]. Черт спустя некоторое время соблазнил Маню и уговорил ее пропустить его через огненную реку, спрятать дома и погубить брата. По его совету сестра прикидывается заболевшей и отправляет Ивана на казалось бы невыполнимые задания. Однако благодаря своей доброте молодой охотник не только справляется с ними, но и приобретает себе новых помощников: «Ну вот, соловей и полетел впереди, кобели побежали по бокам, медведь сзади, так что у Ивана с четырех сторон была охрана» [152]152
152 Там же, с. 411.
[Закрыть]. Однако сестра не унималась и, по очередному совету черта, послала брата к волшебной мельнице. Когда герой пришел к заколдованному месту, медведь и кобели вызвались одни зайти внутрь, велев хозяину с соловьем остаться снаружи. Когда животные вошли внутрь за двенадцать дверей, то эти двери замкнулись на двенадцать замков, и Иван остался без своих защитников. Когда же он один вернулся домой, черт, больше ничего не опасаясь, выходит из укрытия и грозится съесть героя. Тот упросил дать ему напоследок истопить баню, а за это время собакам и медведю удалось вырваться из западни. Охотник со своими помощниками заманивает черта в баню, где сжигает его, а неверной сестре назначает наказание: выпить бочку смолы, а другую бочку наполнить слезами. Сам Иван отправился путешествовать и пришел в город, дочь правителя которого была отдана на съедение змею. Охотник оставил своих животных у старухи в хлеву, а сам отправился на берег моря и срубил змею три головы, после чего уснул. Хромой царский конюх, до этого вызвавшийся спасти царевну, но испугавшийся чудовища, убивает спящего героя. Животные тем временем освобождаются из хлева, соловей приносит живой воды и мертвой и оживляет хозяина. Оживший герой разоблачает обманщика-конюха, после чего женится на царской дочери. На радостях он прощает свою сестру и приглашает ее на свадьбу. Та, однако, мечтает отомстить брату за возлюбленного, находит в бане чертов зуб и зашивает его в подушку молодым. Когда Иван лег спать в постель, зуб выскочил из подушки и убил героя. Однако и здесь верные животные спасают своего хозяина. Они вытаскивают его тело из гроба, соловей выклевывает чертов зуб изо лба хозяина, тот убивает птицу, а затем и двух кобелей, пытавшихся вытащить зуб из тела соловья. В живых остается один медведь, которому удалось расшатать зуб и направить его в сосну, после чего он велит зайцу достать живой воды. Этой водой он сначала оживил обеих собак и соловья, а затем и самого хозяина. Вернувшись к царю, Иван велит разорвать конями свою неверную сестру, после чего «стал жить с Марьей-царевной и прожили до глубокой старости» [153]153
153 Там же, с. 417.
[Закрыть].
