Текст книги "Духовная прародина славян"
Автор книги: Михаил Серяков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
Понятно, что вслед за богом данный термин естественным образом мог применяться и к его представителю на Земле: «Уподобивьшся купчю, ищущю добраго бисера, славнодержавныи Владимире» [678]678
678 Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 25. М., 2000, с. 58.
[Закрыть]. Здесь сложный термин «славнодержавный» обозначает «знаменитый, славный среди государей». Эпитет славный вполне мог в древнерусской письменности применяться не только к царю или князю, но и к знатному, именитому человеку: «Того же лѣта убиенъ бысть въ Новѣгородъ посадникъ, мужъ славенъ, Якун Михалковичь» [679]679
679 Там же, с. 59.
[Закрыть]. В русском языке с этим понятием связывается целый ряд значений: от молвы, говора вообще до похвальной молвы, всеобщего одобрения, признания тех или иных достоинств и заслуг. Слово слава может прилагаться как к неодушевленным предметам хорошего или отличного качества, так и к знаменитому, превозносимому и хвалимому повсюду человеку. Значительной части русского народа еще в XIX в. это нематериальное качество представлялось гораздо важнее денег и даже самой жизни: «Не до барыша, была бы слава хороша», «Не долго жил, да славою умер». Настоящая слава в представлении людей еще XIX в. носила всеобщий характер, охватывала весь известный человеку мир: «Про него слава на весь свет стоит». Псковский летописец XV в. так описывал настроения своих сограждан: «Хотя животъ свои дати на славѣ и кровь свою пролити… за Святую Троицу» [680]680
680 Там же, с. 54.
[Закрыть]. В этом фрагменте обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, люди готовы пожертвовать своею жизнью во имя высшего божественного начала, которое уже изначально, как было показано выше, было связано со славой. Во-вторых, вновь обращает на себя внимание, что оборот на славѣ, т. е. «со славой, с честью», снова соединен с глаголом дать, опять-таки отсылающим нас к эпитету языческого бога-подателя.
При всем генетическом родстве представлений о слове и славе необходимо обратить внимание читателя и на одно принципиальное различие, существующее между обоими понятиями. Хоть древние источники и говорят нам, что слава может быть дарована человеку богами, однако, по сравнению со словом, для этого и от самого человека требуются гораздо более активные действия. Понятно, что в ту героическую эпоху слава в первую очередь была связана с подвигами на поле брани. Уже на заре известной нам по письменным источникам русской истории великий князь Святослав Игоревич, осажденный превосходящими силами византийцев в Доростоле, в первую очередь думает не о спасении своей жизни, а о славе, когда ему предложили спасаться бегством: «Тогда Сфендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: «Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, (которое завещали) нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; (мы должны) либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, (достойные) доблестных мужей!» Вот какое мнение высказал Сфендослав» [681]681
681 Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. 2. М., 2010, с. 209 (Лев Диакон, кн. 9, 7).
[Закрыть]. Под 1186 г. автор Лаврентьевской летописи применительно к княжеским усобицам отмечает: «Брань славна луче ес(ть) мира студна» [682]682
682 ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 2001, стб. 403.
[Закрыть]. В «Слове о полку Игореве» дважды говорится о русских воинах, которые ищут себе чести, а князю славы (сначала Буй Тур Всеволод говорит о своих дружинниках: «А мои-то куряне – опытные воины… сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю славы», а вскоре и сам создатель «Слова» так описывает начало схватки русского войска с половцами: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю – славы». Завершается это бессмертное произведение выразительной фразой, подчеркивающей, что и рядовые воины оказались причастны княжеской славе, и прославляющей защитников родной земли:
Чуть выше автор «Слова» прямо указывает, что князья-предводители похода все-таки добыли свою славу:
Аналогичным образом и определенная часть русских былин, после изложения ратного подвига того или иного героя, также содержит прямое указание на прославление его в потомстве. Так, например, про главного героя отечественного богатырского эпоса в былинах говорится: «Тут же Илье Муромцу да е славу поют» или «Тут старому славу поют» [685]685
685 Былины. Л., 1984, с. 28, 69.
[Закрыть]. То же самое говорится и про Алешу Поповича:
Повелась ведь тут славушка великая.
Как его-то честь-хвала да богатырская О том об Алешеньке Поповиче [686]686
686 Там же, с. 125.
[Закрыть].
При всем том огромном значении, которое имела война и совершаемые на ней подвиги в жизни древнего общества, в сознании индоевропейцев она отнюдь не была единственным источником славы для человека. Так, например, им могло быть и творчество великого певца, какими, несомненно, были Боян и Садко, память о которых надолго пережила их самих. В конце посвященной Садко былины о новгородском гусляре прямо говорится: «А и тому да всему да славы поют» [687]687
687 Былины. Л., 1984, с. 363.
[Закрыть]. Легендарный Боян был не только сам прославленным поэтом и в этом качестве становится образцом для подражания для автора «Слова о полку Игорева», но и сам своим творчеством воспевал деяния своих современников, прославляя их подвиги:
Продолжая далее эту тему, следует отметить, что со славой была прочно связана и духовно-религиозная мудрость, которая и была первоисточником поэтического творчества в изначальный период. Так, например, в духовном стихе о «Голубиной книге» слава провозглашается царю Давиду, заменившему в христианский период славянского Великого Гусляра языческой эпохи:
Весьма показательно, что именно в связи с изложением космогонической мудрости о происхождении Вселенной, человека и общества или, говоря словами самого стиха, «мудрости повселенныя», духовный стих говорит о бессмертной славе ее обладателя. О том, что и этот источник существовал еще со времен индоевропейской общности, свидетельствует уже выше упоминавшаяся слава ведийского риши Вишвамитры, победившего в поэтическом состязании. В другом гимне Агни просят создать для ее автора «славную долю, заключающуюся в красноречии» (РВ III, 1, 19).
Как видим, со славой в славянской традиции была связана деятельность воинов, защищавших родную землю и покорявших чужие страны, а также творчество вдохновенных поэтов и мудрых жрецов. Безусловная ориентация на славу, отразившаяся в последнем самоназвании славян, потенциально доступная любому представителю этого племени, весьма многое говорит о внутреннем мире наших далеких предков. Как абсолютно нематериальное начало, хранящееся лишь в памяти современников и последующих поколений, слава тем не менее ценилась гораздо выше любых материальных ценностей. На примере эпосов самых различных народов, воспевавших славные деяния своих героев, мы видим, что неуемное и необоримое стремление к славе, ради которой люди зачастую шли не просто на иррациональные, но зачастую просто самоубийственные поступки, проистекало в конечном итоге из осознания героем трагической раздвоенности своей природной сущности, когда бессмертный божественный дух оказывался заключен в смертную телесную оболочку. Один из первых примеров подобного осознания мы встречаем у шумеро-аккадского героя Гильгамеша, который сначала тщетно пытается обрести физическое бессмертие, однако в конечном итоге добивается своими подвигами бессмертной славы. Уже с тех далеких времен различные герои, остро осознавая свою физическую смертность, отделявшую их от богов, стремились своими сверхчеловеческими по своей сути деяниями обрести если не телесное, то во всяком случае духовное бессмертие, навеки запечатлев в людской памяти славу о своих подвигах. Действительно, в своем высшем проявлении слава бессмертна. Столь резкое противопоставление славы предметам тленного материального мира, богатства духовного богатству материальному, автоматически относит ее к высшей божественной сфере.
Как показывают эпосы различных, в том числе и неиндоевропейских народов, человек очень рано понял, что слава для него – единственный возможный для него способ преодолеть смерть и хоть в какой-то части приобщиться к бессмертному божественному миру. Великолепный пример этому являет греческий герой Геракл, становящийся богом не только в силу своего происхождения от Зевса, но и благодаря своим великим подвигам. Если для других людей слава была способом приобщения к божественному, то для славян она стала путем проявления своей изначальной потенциальной божественной сущности детей Дажьбога. Само самоназвание ориентировало носящих его наших далеких предков на напряженные труды и великие, подчас сверхчеловеческие подвиги, только и дающие людям истинную славу. Запечатленная в Слове бессмертная Слава, обретающая через то власть над безжалостным к человеческим деяниям и самой человеческой жизни временем – это следующий, заключительный этап развития славянского самосознания, отразившийся в самоназвании наших предков.
Действительно, истинная слава была неподвластна смерти, и стремление навеки запечетлить память о своих подвигах в людской памяти заставляло настоящих героев подвергать свою жизнь опасности, а если надо, жертвовать ею во имя той или иной великой цели. Великолепным образцом этого мирочувствования может служить речь Святослава, обращенная к русской дружине, перед лицом многократно превосходящих ее по численности византийских войск. В ней великий князь призвал своих соратников во имя величия родной земли предпочесть смерть позору: «Да не посрамим земли Руские, но ляземы костью ту, и мртьвы бо сорома не имаеть, аще ли побѣгнемъ то срамъ намъ» [690]690
690 ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 2001, стб. 58.
[Закрыть]– «Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим – позор нам будет». Поскольку слава по своей природе была нематериальна, ее нельзя было купить ни за какое богатство, и, соответственно, в истинной системе координат она ценилась гораздо выше любых земных благ. Яркий пример этого, причем не у представителей родовой аристократии, а, что особенно ценно, в среде рядовых казаков, мы видим в «Повести об азовском сидении донских казаков», описывающей подвиг горстки героев, в 1641 г. выдержавших схватку с четверть миллионным турецким войском. Видя, что силой им не отбить Азов у казаков, враги предлагают им богатый выкуп, на что казаки отвечают решительным отказом: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, в Азове и на Дону у нас и своего много. То нам, молодцам, нужно и дорого, чтоб была о нас слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие!» [691]691
691 Воинские повести Древней Руси. Л., 1985, с. 463.
[Закрыть]В этом гордом ответе как нельзя лучше проявилось мирочувствование нашего народа, для которого вечная слава оказывается гораздо важнее любых материальных сокровищ.
Как правило, подлинная слава была наградой от современников и потомков за те направленные на благо родного народа деяния, которые изначально превосходили обычные человеческие возможности. Такой истинной славой, например, была слава Ильи Муромца и других богатырей, которые не щадя своей жизни защищали родную страну от вражеских нашествий. В этом плане слава оказывалась высшей наградой, которой мог удостоиться во время своей жизни смертный человек, и ее надо было заслужить своими великими свершениями. Тот факт, что уже целый народ становился носителем славы, оказывается весьма показательным. Даже если согласиться с мнением тех исследователей, согласно которому самоназвание славяне не было образовано от понятия слава, тем не менее оно неизбежно должно было быть осмыслено таким образом, и притом достаточно рано. Об этом красноречиво свидетельствуют такие личные имена, как Святослав, Вячеслав, Славомир, в которых понятие слава употребляется явно в современном значении этого слова.
Следует иметь в виду, что в условиях родового общества слава принадлежала не только конкретному герою, но и всему его роду. Великолепные примеры подобного родового сознания дает нам «Слово о полку Игореве». Обращаясь к Ярославу, великий князь Святослав подчеркивает, что его воины «кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу»; говоря о полоцком князе Изяславе, нанесшем поражение литовцам, он отмечает, что этим он «прибил славу деда своего Всеслава»; а призывая всех русских князей кончить усобицы, киевский князь советует им: «Вложите в ножны свои мечи поврежденные, ибо лишились вы славы дедов» [692]692
692 Повести Древней Руси. Л., 1983, с. 404, 406.
[Закрыть]. У сербов и черногорцев даже сохранился особый обряд «семейная слава», впоследствии приуроченный к христианскому календарю: «Почти повсеместно народы Югославии отмечали день св. Николая 6(19) ХII. Св. Николай считается покровителем и защитником семьи, особенно у сербов и черногорцев… Дело в том, что св. Николай считается патроном многих сербских и черногорских семей, которые именно в этот день отмечали свою семейную Славу. (…) Семейная Слава, видимо, является пережитком дохристианского семейно-родового культа» [693]693
693 Кашуба М. С. Народы Югославии // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973, с. 238.
[Закрыть]. От родовой славы до славы целого народа был всего лишь один шаг, и шаг этот, как будет показано чуть ниже, был сделан достаточно рано.
Когда же произошло это третье, заключительное изменение нашими предками своего самоназвания и из словен они превратились в славян? Понятно, что точную дату этого эпохального события точно установить вряд ли удастся, однако ряд фактов свидетельствует о том, что случилось это достаточно рано. Описывая события 764 г. на Балканах, Феофан Исповедник среди прочего отмечает: «Василевс же, тайно отправив посланцев в Булгарию, схватил архонта северов Славуна, сотворившего во Фракии много зла» [694]694
694 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2 (VII–IX вв.). М., 1995, с. 285.
[Закрыть]. Образованные от славы личные имена встречаются не только у южных славян: так, например, отцом пражского епископа Адальберта был либицкий князь Славник, а под 1086 г. Козьма Пражский отмечает, что в битве с саксами погибли воины Ратибор, Бранит с братом Славой [695]695
695 Козьма Пражский. Чешская хроника. М., 1962, с. 155.
[Закрыть]. Древнерусские летописи под 1095 г. упоминают киевского боярина Славяту [696]696
696 ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 2001, стб. 227.
[Закрыть]. а под 1171 г. – еще одного боярина Славна [697]697
697 ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 2001, стб. 546.
[Закрыть]. Как у восточных, так и у западных славян неоднократно встречается имя Вячеслав, т. е. «более славный»; также можно привести и древнерусское имя прославленного князя-воителя Святослава, т. е. «(обладающего) святой славой». Эти примеры показывают, что уже начиная с VIII в. письменные источники фиксируют наименование в честь этого понятия отдельных людей, что делает весьма вероятным и более массовое распространение этой традиции. Само же зарождение подобной традиции, как свидетельствуют недавние исследования, восходит вообще к эпохе индоевропейской общности, и корень слава в составе личных имен встречается нам в таких эксклюзивных греко-индийских и греко-славянских соответствиях, как гр. Еυρυκληεζ—скр. Uru-sravah, гр. Ευ-κληεζ—скр. Su-sravah, гр. Σοϕοκληζ – слав. Собеславъ, гр. Ηρακληζ – слав. Ярославъ [698]698
698 Степанов Ю.С., Казанский Н.Н. Комментарии // Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995, с. 419.
[Закрыть].
При этом, если взять данные византийской раннесредневековой письменности, окажется, что употребление образованных от понятия слава названий применительно к занимаемым славянами областям оказывается более ранним по сравнению с образованным от данного понятия личным именем Славун. Касаясь территориальнополитического обозначения граничивших с империей славян, Г.Г. Литаврин пишет: «Термин «Склавиния» (Славиния) имеет, безусловно, византийское «ученое» происхождение: он образован от этнонима по типу понятий «Скифия», «Сарматия», «Аравия» и т. д. Хронологически первым дошедшим до нас упоминанием термина считаю возможным признать сообщение составленной в начале VII в. архиепископом Фессалоники Иоанном первой книги «Чудес св. Дмитрия» об осаде города славянами и аварами в конце VI в. Для этого похода, сказано там, хаган собрал «все нечестие Славиний»» [699]699
699 Литаврин Г.Г. Славинии VII–IX вв.: Социально-политическая организация славян // Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. М., 1984, с. 195.
[Закрыть]. Исследователь пришел к выводу, что первичным значением термина «Славиния» был ареал расселения славян, а вторичным – указание на их особую политическую организацию. Чуть позже данный термин появляется и у византийского историка Феофилакта Симокатты. Описывая начало кампании 602 г., он констатирует, что византийский император приказал своему военачальнику Петру покинуть Адрианополь и переправиться через Дунай. Исполняя данное ему поручение, «Петр начал готовить поход против войск Склавинии..» [700]700
70 °Cвод… Т. 2 (VII–IX вв.). М., 1995, с. 41.
[Закрыть]Это выражение историка свидетельствует о том, что в самом начале УП в. Левобережье Дуная воспринималось ромеями как славянская территория. В более поздний период мы видим, что в отечественной литературе в качестве максимальной степени обобщения назвалась славной целая страна или земля: «И славна быстъ вся земля во всѣхъ странахъ, страхомъ грозы храборства великого князя Дмитрея и зятя его Довмонта» [701]701
701 Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. Т. 3, ч. 1. М., 1989, с. 408.
[Закрыть].
Оба случая использования термина византийскими писателями показывают, что уже в VI в. по крайней мере часть племен стала именовать себя не словенами, а славянами. Понятно, что прежде чем возникло подобное название занимаемой славянами территории, должно было возникнуть и соответствующее самоназвание самих славян. Это логическое соображение вновь подкрепляется данными византийской письменности. Одним из первых новое самоназвание славян в форме склавины упоминает Псевдо-Цезариус около 525 г. Но и это еще не самая ранняя дата. Время возникновения уже упоминавшегося выше готского глагола slawan – «молчать, быть немым», фонетически полностью совпадающего с самоназванием славян, следует датировать временем контактов этого германского племени с нашими далекими предками, т. е. III–IV вв. Косвенным подтверждением этого является сочинение готского историка Иордана. Хоть сам Иордан жил в VI в., однако при написании истории своего народа он пользовался не дошедшим до нас сочинением Кассиодора, в котором могли отразиться реалии эпохи Великого переселения народов. Касаясь различных названий славян, Иордан отмечает: «У левого их (Карпат. – М.С.) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы, на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименование теперь меняется соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами» [702]702
702 Иордан. О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, с. 71–72.
[Закрыть]. О славянах и антах говорит и современник Иорадана Прокопий Кесарийский.
С чисто лингвистической точки зрения В.В. Иванов и В.Н. Топоров так констатируют три этапа эволюции самоназвания славян: «Таким образом, на разных этапах истории этнонима изменение семантических мотивировок и ассоциаций могло сопровождаться частичными изменениями фонетического облика слова, ср. suobh-, slov-, slav-» [703]703
703 Гальковский Н.М. Борьба христианства… Т. 2 // Записки императорского Московского археологического института. Т. 18. М., 1913, с. 155.
[Закрыть]. Как было показано выше, этим лингвистическим этапам четко соответствуют три различных этапа коллективного самопознания себя славянством. Согласно семантическо-мифологическому подходу, славяне – это потомки Дажьбога, свободно живущие среди своих, родных им по крови и духу людей (1), обладающие истинной речью, этим даром бога солнца, с помощью которого они могут понимать своих соплеменников и творить второй, духовный мир образов (2), и, наконец, обретшие своими деяниями запечатленную в слове бессмертную славу, благодаря которой и проявляется их изначальная божественная сущность (3). Как мы видим, все три этапа самопознания и самоназвания себя славянством не противоречат один другому, а наоборот, каждый последующий является продолжением и развитием предыдущего на следующем, более высоком семантическом уровне. Если первоначально наши предки в своем самоназвании подчеркивали свою свободу, обеспеченную им в силу проживания среди соплеменников, то на втором этапе на первый план выходит слово, благодаря которому члены одного племени могли легко понимать друг друга и общаться между собой, отличаясь благодаря общей речи от всех других чуждых им племен и народов. Наконец, на третьем этапе ключевым становится понятие славы, однако сама эта слава рождается из слова, что опять-таки связывает эту стадию самоназвания с предшествующей.
Однако на этом внутренние семантические связи трех этапов развития самоназвания славян не заканчиваются. Интересно отметить, что все они оказываются связаны с триединством мысли-слова-дела, составлявшим основу должного и правильного индоевропейского образа жизни. С учетом того, что слава является результатом деяний, два последних самоназвания абсолютно точно соответствуют единству слова и дела. Соответствие мысли свободе на первый взгляд как будто не кажется очевидным, однако если принять во внимание тот принципиальный факт, что иметь собственные мысли, которые можно реализовывать в словах и делах, мог лишь свободный человек, в то время как за раба думал и решал его господин, а тот лишь являлся орудием его воли, определенное соответствие наблюдается и здесь. Таким образом, три последних самоназвания славян оказываются подчинены логике внутреннего развития одновременно на трех различных семантических уровнях. С одной стороны, славяне как светоносные внуки Дажьбога изначально никому не подвластны и наделены своим божественным прародителем словом и славой. С другой стороны, славяне представляют общность свободных людей, живущих среди своих, с которыми они общаются на родном языке, а из слова впоследствии рождается и слава. И, наконец, уже отмеченная последовательная реализация мысли, слова и дела. Насколько мы можем судить, первичным был мифологический принцип развития самоназвания славян, который впоследствии мог осмысляться и как следование должному образу жизни, основанному на триединстве мысли-слова-дела, и, наконец, этот принцип реализовывался вовне, на общественном уровне, как во взаимоотношениях с соплеменниками, так и с соседними народами. В свете нашей темы особое значение приобретает тот факт, что все эти последовательно вырастающие друг из друга этапы самопознания себя славянством оказываются не только логически связанными, но и объединены в единое целое идеей собственного солнечного происхождения.
