Текст книги "На своем месте (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2
Ночной переполох

– Ваше сиятельство! Алексей Филиппович! Проснитесь скорее! – судя по встревоженным голосам и частым беспорядочным стукам в дверь, моего пробуждения добивались сразу несколько слуг.

– Тише вы там! – недовольно прошипел я, подойдя к двери. – Варвару Дмитриевну не разбудите! Иду уже!

Это возымело действие – галдёж за дверью сразу прекратился. Безуспешно пытаясь сообразить, что могло бы явиться причиной неожиданной побудки, я второпях натянул штаны, сунул ноги в войлочные чуни [1] и надел халат, уж представать перед прислугой с голыми ногами я точно не собирался, даже случись в доме пожар. А это, похоже, не пожар…

Варя после родов уже оправилась, даже свои гимнастические упражнения возобновила, но спали мы пока что по отдельности – супруга предпочитала проводить ночи в детской, вместе с Андрюшенькой, пусть там и постоянно сидела кто-то из служанок. Вот чёрт, если успела уже прикорнуть, а эти балбесы её разбудили, нехорошо получится…

– Что стряслось⁈ – за открытой мною дверью виновато переминались с ноги на ногу дворецкий Егор Игнатов и ещё двое парней из прислуги. Одеты все они были кое-как, видимо, их тоже внезапно подняли с постели.

– Вора поймали, Алексей Филиппович! – доложил Егор. – В кабинет ваш залез, поганец! Там его Дементий с Никиткой и Мишаней стерегут!

Ну ничего себе! На всякий случай я вытащил из прикроватной тумбочки револьвер, убедился, что он заряжен, и сунул оружие в карман халата. Пусть вора, как сказал Егор, уже поймали, но мало ли…

– Пошли! Только смотрите мне, не топайте как слоны! – велел я и возглавил процессию. Проходя мимо детской, я замедлил шаг и прислушался – слава Богу, тихо, похоже, ни Варварушку, ни Андрюшеньку не разбудили.

Из более-менее подробного доклада, сделанного на ходу Егором, выходило, что подозрительные звуки в кабинете услышал во время ночного обхода Дементий Силаев, принятый мною в службу бывший слуга покойного Данилевича. [2] Обязанность обходить дом по ночам отставной артиллерист взял на себя сам, объясняя свою инициативу тем, что всё равно, мол, бессонницей мучается, а так хоть какой толк с того выйдет. За неполные два года зарекомендовал себя Силаев отлично, поэтому я его служебное рвение одобрил и даже выдал ему ключи от кабинета и приёмной, чтобы в случае острой необходимости он мог туда попасть. Вот как раз такая необходимость и возникла – открыв кабинет, Дементий успел схватить вылезавшего в окно вора. Вор пытался от Силаева отбиться, но на шум прибежали разбуженные звуками потасовки Никита Пашков с Михаилом, или, как звал его Егор, Мишаней Сафоновым. Поскольку Пашков исполнял у меня должность домашнего умельца, а Сафонов – секретаря и библиотекаря, комнатки обоих располагались неподалёку от кабинета, держать таких людей я хотел к себе поближе. Там и другие слуги явились, и при таком их численном превосходстве никаких возможностей спастись бегством у незваного гостя не осталось.

Картина, что я увидел в кабинете, заставила меня грязно выругаться. Окно, правда, уже закрыли, так что холодно не было, хотя и чувствовалось, что недавно помещение выстуживалось, но в остальном… Раскуроченные замки у ящиков письменного стола, разворошённые в одном из ящиков бумаги, опрокинутые стулья, разбитая настольная лампа, на полу чернильная лужа вместе с самой чернильницей.

Рядом с лужей вниз лицом лежал хлипкого сложения человечек с заломленными за спиной руками, связанными поясом, над ним мрачно навис Никита и попытки вора шевелиться пресекал несильными тычками по рёбрам, от коих неудачливый вор болезненно сопел и постанывал. Михаил с недовольным ворчанием потирал плечо, должно быть, ушибленное, Дементий стоял, опёршись одной рукой на стол, другой прижимая к лицу какую-то окровавленную тряпицу. Так, внимание моё сейчас уж всяко нужнее моему верному слуге, чем воришке.

– Лицо покажи, – я постарался, чтобы мои слова звучали помягче и поменьше походили на команду. Да уж, досталось Дементию, нижняя губа у него была сильно разбита.

– Хлюпик хлюпиком, а бить, гадёныш, умеет, – пожаловался Силаев, присовокупив пару крепких словечек.

– Доктору звони сей же час! – велел я Егору.

– И губным бы надобно, ваше благородие, – добавил Силаев. – Сами мы без вас не стали.

Солдатскую привычку титуловать меня не сиятельством, а благородием я Силаеву ломать не стал с того самого дня, как принял его в услужение. И ему так проще, и мне лишнее напоминание, что я, как-никак, отставной капитан, и перед прочими слугами Дементию отличие, тем более, все они ещё и моложе него. Ясное дело, распоряжаться насчёт вызова губных не слуг и даже не дворецкого дело, а моё, но тут мне хватило просто зыркнуть на Егора, уже звонившего доктору, и тот, закончив разговор, тут же принялся звонить в губную управу. Что ж, теперь можно полюбопытствовать, кто это у нас тут такой охочий до моего добра…

Я приказал Пашкову и Сафонову поднять виновника переполоха на ноги. Молодой, заметно младше меня, малый, щуплый, но вроде как жилистый. Русые, давно не мытые волосы всклокочены, усы с бородой бреет, но последний раз делал это никак не меньше трёх дней назад. Держать фасон пытается, но видно, что ему страшно. Ну да, понял уже, что шутить тут с ним никто не станет – стоял воришка скособочившись, да под его левым глазом наливался хороший такой синяк. Видать, неплохо его мои люди помяли. Да и ладно, если я найду, за что их поругать, то уж точно не за это.

– Кто такой⁈ – грозно спросил я.

– Раб Божий, обшит кожей, – с кривой усмешкой ответил вор.

– И что ты тут у меня искал?

– Господь велел делиться, – он снова ухмыльнулся.

– Вот и поделись со мною, что искал, кто тебя, такого ловкого, сюда послал, – говоря всё это, я ещё раз оглядел вора и осмотрелся по сторонам.

Одет малый был в короткую двубортную куртку тёмно-серого сукна на деревянных пуговицах поверх обычной белой рубахи-косоворотки и штаны того же сукна, что куртка. Куртка и штаны воришки смотрелись изрядно потёртыми, кое-где были и не особо аккуратно залатаны. Обувью ему служили татарские ичиги, [3] сильно стоптанные, однако же обильно, хотя и давно, намазанные ваксой. Отсутствие шапки, как и тулупа или армяка, при том, что на дворе не май и даже не март месяц, говорило о том, что влез воришка в окно, оставив тёплую одежду на улице. Скорее всего, там же оставался и его сообщник, которого теперь ловить смысла нет – услышав шум из окна, тот наверняка дал дёру, заодно прихватив вещи подельника. Открыв окно, я выглянул – так и есть, на снегу виднелись следы. Но вор ловок, нечего сказать – влезть по стене на второй этаж смог бы далеко не каждый. Прямо скалолаз какой-то, мать его вдоль и поперёк!

– Алёша, что случилось⁈ – в дверях появилась встревоженная Варенька в шлафроке.

– Да вот, вора поймали, – объяснил я происходящее. – Ты, Варюша, иди, мы тут до прихода губных управимся.

Я велел одному из слуг проводить Варвару до детской, так, для порядка, и вернулся к прерванному допросу.

– Так что, будешь отвечать? – поинтересовался я у вора. Тот вновь скривился, показывая полное отсутствие интереса к диалогу.

– Отвечай его сиятельству, шлында! – Никита отвесил воришке подзатыльник. Бесполезно, тот продолжал молчать.

– Ладно, с губными поговоришь, раз со мной не хочешь. Они таких как ты, быстро обламывают, – обнадёжил я вора и повернулся к слугам.

– Мордой в пол его уроните, но не бейте, – приказал я. Приказание было исполнено со всем усердием, однако не в полной мере – пару добрых пинков воришка всё же поймал. А вот не стоило ему ругаться в присутствии хозяина дома, молча надо было падать!

В ожидании доктора и губных я принялся проверять, не пропало ли что, и к появлению служителей закона и порядка успел убедиться, что всё, слава Богу, на месте. Да, кое-какие бумаги сильно помяты, три ящика в столе придётся не то чинить, не то заменить, рама и створка окна тоже требуют починки, с чернильным пятном на полу надо будет что-то делать, но в общем и целом ничего страшного и тем более непоправимого. Я ещё успел выяснить степень участия всех присутствующих в поимке вора, и со всей справедливостью это участие отметить, вручив Дементию червонец, а Никите с Михаилом по пяти рублей, благо к несгораемому шкафу этот поганец даже не подступился, как явились губные – урядник с двумя стражниками и чин из губного сыска. Порадовало, что двое из четверых прибывших оказались мне знакомы – помощник губного пристава Курков и урядник Фомин, остальных двоих я помнил в лицо, но имён их не знал. Куркова я по делу Гуровых [4] помнил как сыщика весьма толкового, и моих ожиданий Сергей Данилович не обманул. Опросил он меня и слуг быстро, вопросы задавал дельные, уверил, что обязательно передаст заведующему Елоховской губной управой мою просьбу о том, чтобы розыск по делу вёл старший губной пристав Шаболдин. Затем Курков приступил к осмотру места происшествия, и тут явился ещё один старый знакомый – доктор Штейнгафт, по привычке я продолжал пользоваться его услугами. Осмотрев Силаева, Рудольф Карлович несколько раз промокнул его разбитую губу чистой тряпочкой, смочив её какой-то жидкостью из флакончика тёмно-синего стекла. Дементию, судя по тяжкому присвисту сквозь стиснутые зубы, процедура не особо понравилась, ещё меньше понравилось ему предписание доктора не есть и не пить в ближайшие три дня ничего горячего, только тёплое, и те же три дня дважды в день, утром и вечером, повторять процедуру. Видя столь неприязненное отношение Силаева к лекарским установлениям, я велел дворецкому проследить, чтобы выполнял их Дементий неукоснительно. Мои люди нужны мне здоровыми.

Закончив с осмотром моего кабинета, Курков обыскал вора. Кроме небольшого ломика (даже не знаю, называют ли здесь такие «фомками» или нет) за голенищем, у незваного гостя ничего больше с собой не было. Воришку Курков велел развязать, но для того лишь, чтобы вернуть пояс Максиму, а урядник Фомин защёлкнул на запястьях неудачника наручники.

Курков ещё осмотрел двор под окном кабинета, и губные убыли, прихватив вора с собой. Я расплатился за вызов с доктором Штейнгафтом, мы с ним выпили по чарочке, немного поговорили, и Рудольф Карлович тоже меня покинул. Допрашивать и, если понадобится, ругать дворника я решил утром, теперь же можно было попробовать доспать. Как ни странно, у меня получилось, хоть и не сразу. Зашла Варя, поохала-поахала, узнав от меня подробности происшествия, я принялся её успокаивать обычным для счастливых супругов способом, и остаток ночи мы с Варварушкой досыпали вместе. Засыпая, я успел поразмышлять над причудами судьбы – десять лет назад моё появление в этом мире сопровождалось попыткой меня убить, а слегка запоздалым подарком на юбилей стала попытка меня же, пусть и в другом уже доме, обокрасть…

Проснулись мы очень рано, должно быть, полученный ночью заряд беспокойной бодрости даром не прошёл. Варя сразу же отправилась в детскую, я же, распорядившись насчёт кофею, пошёл на двор.

Дворника я, конечно, отругал, но так, больше для порядка, потому как большой его вины в случившемся по здравом размышлении не обнаружил. А вот кто виноват в том, что вору удалось проникнуть во двор, оставшись незамеченным для охранных артефактов, это уже вопрос. Уж точно не я, я вообще стараюсь халтуры не делать, особенно для себя, но как-то же он их преодолел! Нет, я понимаю, на каждый хитрый артефакт всегда можно сделать ещё более хитрый, но тут есть парочка загвоздок. Во-первых, у самого воришки ничего подобного не имелось, во всяком случае, при себе. Во-вторых, чтобы одним артефактом переплюнуть другой, надо знать все характеристики этого другого. Ну ладно, не все, но хотя бы основные, то есть если об охранном артефакте говорить, то прежде всего сам принцип его действия – подаёт ли он сигнал о проникновении или же этому самому проникновению препятствует, приводя, например, в действие ловчую сеть или пороховой самострел. Опять же, с учётом того, что большинство охранных артефактов именно сигнальные, нелишне знать, что это за сигнал – звуковой, световой или отражаемый в помещении, где сидят охранники. Можно, конечно, пойти по пути избыточного поражения и применить артефакт-глушитель с широким диапазоном действия, но уж больно сложно и дорого такой сделать. Я, например, не раз и не два подумал бы, прежде чем с изготовлением этакой вундервафли связаться, и уж поверьте, подумал бы очень хорошо. И откуда взяться столь редкостной вещи у ничем не примечательного воришки⁈

Артефакт-глушитель, конечно, мог быть у напарника вора, который сбежал с тёплой одеждой своего подельника, но такую вероятность я бы, пожалуй, поставил под большое сомнение. Воришка не производил впечатление матёрого уголовника, стало быть, подручный его числился в воровском мире ещё более мелкой сошкой. Значит, что? Значит, был ещё кто-то, кто обеспечил этим двоим проникновение через ограду двора, но сам остался в стороне и по-тихому ушёл. Как я понимал, именно этот третий и был главным в неудавшемся воровском предприятии. Тоже вот вопрос – что за цель была у воров? Так-то, с моими занятиями, у меня много чего искать можно, смотря кому оно понадобится. В этот раз, судя по задействованным мощностям, понадобилось кому-то непростому. Ладно, что именно воришке заказали у меня искать и украсть, это Шаболдин из него уж по-всякому выбьет, пока же стоило подумать, как мне улучшить охрану дома – исключать повторение попытки ко мне залезть очевидно не следовало.

Начал я, впрочем, с другого, а именно с написания коротких, но ёмких записок для отца и дяди, каковые тут же и отправил с посыльными. Самому мне идти к родным сейчас некогда, а пользоваться телефоном я как-то поостерёгся, пока рядом с домом может ошиваться некий недоброжелатель с мощным артефактом-глушителем. И ладно бы, если этот артефакт может глушить связь, а вдруг с его помощью можно ещё и подслушивать?

Позавтракав, я засел за расчёты и прикидки по усилению охраны дома. Получалось, что помимо более совершенных охранных артефактов надо было брать в службу ещё и людей-охранников. Вот тоже задачка – мало того, что им придётся положить жалованье и кормёжку, так их самих прежде всего надо где-то взять, причём до крайности желательно, чтобы не просто с улицы, а кто-то из своих привёл, да чтобы и поручился за них. К Самойлову, что ли, обратиться, управляющему нашим заводом в Александрове? А почему бы и нет? На заводе Фаддей Степанович охрану наладил, и как она там у него устроена, я неплохо себе представлял. Правда, он в охранники местных набирал, а я-то не в Александрове, а в Москве… Ну да ничего, принципы, как я понимал, те же самые использовать можно. Кстати, там ведь тоже был повод – среди недавно набранных работников нашёлся один не в меру любопытный, да был случай проникновения со стороны. Этих изловили и сдали местным губным, а те потом передали их военным. А Самойлову же военные и помогали охрану наладить, запрошу у него выход на армейских, глядишь, мне тоже помогут… Да точно помогут, куда ж они денутся?

Что ж, где искать охранников, я уже сообразил, теперь пора заняться тем, что у меня получится всяко лучше, чем у кого ещё. Я обложился справочниками по артефакторике и начал набрасывать желаемые характеристики будущих артефактов. Вот за этим занятием меня и застал телефонный звонок из губной управы…

[1] Сплетённые из верёвок лапти или обувь из шерсти в виде галош. В данном случае, конечно, второе

[2] См. роман «Хитрая затея»

[3] Сапоги без каблука с мягким носком и твёрдым задником, народная обувь волжских татар

[4] См. роман «Доброе дело»

Глава 3
Воришка Мартышка, много вопросов и мало ответов

Старший губной пристав Шаболдин позвонил мне, едва начались присутственные часы в губной управе. На скорейшем моём прибытии он не настаивал, но попросил, чтобы я явился в управу обязательно при орденах. Зачем оно ему, я как-то не сообразил, но раз просит, почему бы и нет? Значит, надо.

– Дело, Алексей Филиппович, такое, – отдав дань приветствиям, пристав перешёл к изложению того, что уже выведал. – Вора я опознал, сам же его ловил однажды. Серафим Петров Мартынов, по прозванью «Мартышка». Прозвали его так не только за фамилию, но и за умение лазать по стенам, цепляясь за малейшие выступы. Кто с ним второй был, пока сказать не возьмусь, но ищем уже, сам-то Мартышка его вряд ли сдаст.

– Мне, Борис Григорьевич, более интересно, кто там был третьим, – видя некоторое недоумение пристава, я поделился с ним своими утренними соображениями.

– Вот даже как? – поморщился Шаболдин. – Впрочем, спорить с вами, Алексей Филиппович, я не стану, ибо никакого изъяна в ваших рассуждениях не усматриваю, да и сам полагаю, что не по своему хотению Мартынов к вам полез, кто-то его на такое подрядил. Оно, конечно, захочет Мартышка этого третьего нам сдать или не захочет, вилами на воде писано, но делать нечего, буду из него выжимать… Ордена при вас, это хорошо.

– А ордена-то к чему? – поинтересовался я.

– Старшая сестра Мартынова в генеральской семье служила, – ответил пристав. – Когда понесла и службу оставила, хозяева, её службою довольные, дали ей на выход немало. Вы, Алексей Филиппович, хотя и не генерал, но два ордена у вас военные, глядишь, на Мартышку и подействуют…

Что ж, если так, то да. Я, правда, на пробуждение у воришки совести на основании почтения к военным особо сильно не надеялся, но ежели вдруг сработает, то почему и бы нет? Тем более, надеть лучший свой кафтан, к коему мои ордена прицеплены, мне никакого особого труда не составило.

…Установление личности Серафима Петрова Мартынова, девятнадцати лет от роду, православного вероисповедания, мещанина, родившегося в Москве, постоянного места жительства в Москве не имеющего, спрашивать у сестры его Натальи, проживающей в доме нумер пятый по Четвёртому Красносельскому переулку, много времени не заняло – как я понимаю, Шаболдин всё это надиктовал писарю по памяти. Сам Мартынов сказанное приставом не подтвердил, но и отрицать не пытался. Держался воришка уже не так фасонисто, как ночью, не иначе, начал осознавать своё незавидное положение. Кстати, а пристав-то, похоже, не ошибся – на мои ордена Мартышка пялился с несколько обалдевшим видом.

– Я тебе, Мартынов, говорил в прошлый раз, чтобы ты мне больше не попадался? – вопросил Шаболдин и сам же ответил: – Говорил. Тогда ты по малолетству своему в исправительные работы угодил, а теперь вот на каторгу отправишься, нянчиться с тобою никто уже не будет.

Незадачливый воришка горестно вздохнул.

– И заметь, Мартынов, – продолжал пристав, – отправишься надолго. Ты же по дури по своей большого человека обокрасть пытался. Его сиятельство боярин Левской на войне отличился, у самого царя-государя нашего в чести, а сестра его сиятельства за меньшим братом царя Фёдора Васильевича замужем. Тебе судья за то, что ты у его сиятельства в доме буянил, отвесит от души, даже не сомневайся! Лет на десять уж точно загремишь, никак не меньше!

С лица Мартышки можно уже было писать эпическое полотно «Вселенская скорбь».

– Но смотри, Мартынов, ежели его сиятельство милость к тебе проявит, то и судья сильно свирепствовать не станет. Вот только милость эту заслужить ещё надо! – закончил Шаболдин вступительную речь.

– Ваше сиятельство, помилуйте! – Мартынов вскочил с табурета и бухнулся на колени. – Я заслужу! Я возмещу, у меня деньги есть! Мне на десять лет на каторгу никак нельзя!

– Всем, значит, можно, а тебе вдруг и нельзя? – усмехнулся я.

– Нельзя, ваше сиятельство, вот прям совсем нельзя! – чуть не плакал Мартынов. Уж на десять лет точно нельзя! Сеструхе моей Натахе дочку поднимать, а мужа у ней нет, один я и помогаю! Бес попутал, простите дурака!

– Бес, говоришь? – с подчёркнутым недоверием переспросил я, когда двое губных вновь усадили Мартышку на табурет. – А мне вот сдаётся, что и не бес вовсе… Деньги, говоришь, есть? Сестре отдай, мне они без надобности, своих довольно. Но вот кто их тебе заплатил, ты нам с господином старшим губным приставом давай рассказывай. Ты же не по собственной блажи ко мне в дом залез, а по чьему-то наущению, да за деньги, верно?

– Верно, ваше сиятельство, – сокрушённо признал Мартынов. – Подрядил меня один…

– И кто же? – я вовсю пользовался своим особым положением в Елоховской губной управе. В допросах участвовать мне тут негласно дозволено, а что никакого законного положения у меня нет, так в допросном листе, когда его набело переписывать будут, просто напишут, что спрашивал старший губной пристав Шаболдин. Такой лист, конечно, не всякий допрошенный подпишет, но я говорил уже, что здесь это не обязательно. Да и не того полёта птица воришка Мартышка, чтобы суду его подпись важна была.

– Сказал, звать Иван Иванычем, – заговорить Мартынов решился не сразу, но всё-таки решился. – Я раньше дел с ним не имел и даже не видал его никогда, но ко мне он пришёл с Печёным.

– Павел Фомин Курдюмов, по прозванью «Печёный», – пояснил Шаболдин. – Почти три десятка лет на каторге провёл. Сам давно уже на дела не ходит по старости и нездоровью, но среди воров весьма уважаем.

Так, стало быть, местная организованная преступность как она есть. Живёт себе такой дедок тихо-мирно, сам не ворует, но заказчиков с исполнителями сводит, не бесплатно, ясное дело, да и преступления наверняка планирует и организует…

– Дал мне Иван Иваныч задаток десять рублёв серебром, да потом обещал ещё сорок рублёв бумажных, – продолжал воришка. – Я уж собрался было отсидеться втихую, чтобы на дело не ходить, а он, глядишь, и отвяжется, мне и десять рублёв, да серебром-то, деньги хорошие, ежели ничего за них делать не надо, ан не вышло. Нашёл он меня, сказал, мол, раз пришёл ко мне от Печёного, то Печёный с меня и спросит, ежели я соскочить захочу. А мне Печёному поперечить чего-то не хочется…

– И что же этому твоему Иван Иванычу в моём доме понадобилось? – задал я самый важный для меня вопрос.

– Не мой он, – Мартынов даже головой мотнул. – Диковины всякие, я таких и не видал, даже не знаю, что за вещицы.

– Да? – удивился я. – И как тогда ты собирался их искать, если не видал?

– Так он мне рисунки показал, – охотно пояснил воришка. – Увидел бы, узнал да прихватил.

– И где они, те рисунки? – я аж подобрался.

– Не дал он их мне, – вздохнул Мартынов. – Только из рук показывал.

М-да, облом в чистом виде… Наши с Шаболдиным попытки заставить Мартышку описать художества «Иван Иваныча» закончились бесславным провалом – ничего внятного вор сказать так и не смог, нёс какую-то вздорную чушь, единственное, что можно было из его сумбурных «объяснений» понять, что речь шла о каких-то поделках из чёрного стекла. Отродясь у меня такого не было. Может, наниматель вора что-то сам напутал?

– Ладно, Мартынов, что толком ты ничего сказать не можешь, я вижу, – пришлось мне признать поражение пытливого ума в неравной схватке с непрошибаемой тупостью. А наружность этого Иван Иваныча описать сумеешь?

– Это запросто, – оживился вор. – Седой, да не шибко старый, без усов-бороды, щекобрады [1] только. Очки носит. Одет по-господски, говор тоже господский, да только совсем он не из благородных.

– Почему же? – такую наблюдательность уж точно стоило использовать по полной.

– Шмотки да вещи дешёвые, – охотно пояснил Мартынов. – Воротник на пальте кроличий, чумадан, ну, такой как у докторов, тёртый, палочка простецкая…

Надо полагать, говорил вор о саквояже и трости. Что ж, приметы почти что никакие, но других всё равно нет.

– И как ты ему должен был отдать ворованное? – спросил я.

– Так прям у дома вашего сиятельства, – ответил воришка. – Он же с нами пошёл, только через забор не полез.

– С кем это с вами? – вклинился Шаболдин.

– Э-э-э, ваше благородие, так не пойдёт, – как и все невеликого ума люди, Мартышка, должно быть, решил, что раз его не бьют и разговаривают с ним по-человечески, можно и нахамить. – Это Иван Иваныч мне не сват, не брат, а своего я не сдам. На каторге ежели прознают, что я товарища сдал, житья не дадут.

– Ну не сдашь, и пёс с тобой, сами найдём, – безразлично сказал пристав и повернулся ко мне. – У вашего сиятельства больше вопросов к подследственному нет?

– Нет, Борис Григорьевич, – а молодец Шаболдин, слепил мне образ влиятельного лица из подручных, так сказать, материалов. Впрочем, и не наврал ни разу – я и правда у царя в чести, и Татьянка, сестрица моя, за царевичем Леонидом замужем… Но удачно вышло, ничего не скажешь. Главное – мои догадки в общем и целом подтвердились. Про артефакты Мартынов не сказал, но и сам мог того не знать, а вот что в дом ко мне он полез по заказу, сознался.

– Что скажете, Алексей Филиппович? – Мартышку увели в камеру и пристав вернулся к принятой между нами манере общения.

– Не врёт, пожалуй, – прислушавшись к своим ощущениям, сказал я. – А ваше, Борис Григорьевич, мнение каким будет?

– Тоже скажу, что не врёт, – недолго подумав, ответил Шаболдин. – Но меня тут другое больше заботит…

– И что же? – заинтересовался я.

– Где этого Иван Иваныча искать, – ожидаемо сказал пристав. – Печёного я, понятно, допрошу, да он мне уж точно не скажет.

Это да, не скажет. Пусть к воровскому миру «Иван Иваныч» и не принадлежит, сдавать заказчика для вора Печёного никак не выгодно, подрывом, так сказать, деловой репутации чревато.

– Ладно, – небрежным взмахом руки Шаболдин отогнал невесёлые мысли, – остаётся ещё подельник Мартынова. Буду его искать, благо, имею представление, где и как. Чаю, Алексей Филиппович, не желаете?

…Вернувшись из губной управы, я с немалым удовольствием выслушал доклад Никиты Пашкова. Окно в кабинете он починил, с ящиками стола и наиболее пострадавшим стулом обещал закончить завтра с утра. Дворецкий Игнатов порадовал известием о покупке новой настольной лампы, такой же, как и была, да тем, что чернильное пятно с пола удалось-таки стереть. Завтра, значит, кабинету вернут привычный для меня вид.

Варя пожелала услышать мой рассказ о ходе розыска, и мы около часа снова гуляли по двору с Андрюшенькой в коляске. Говорить супруге о таинственном заказчике я пока не стал, но прочие подробности допроса воришки Мартышки поведал почти что в лицах, чем и Вареньку повеселил, и сам от тревожных мыслей немного отвлёкся. Потом я проводил Варю с Андрюшенькой в детскую и уже предвкушал, как займусь, наконец, созданием новых охранных артефактов, но, увы, планы опять пришлось переиначивать – прибыли отец с дядей и братом.

Вот им уже пришлось рассказать всё в подробностях, и о самом происшествии, и о допросе Мартынова, и о том, что вора подрядил некий «Иван Иваныч». Недолгое совещание мудро постановило, что над новыми охранными артефактами мне поработать следует, что любая в том помощь, ежели таковая мне потребуется, будет незамедлительно и в полном объёме оказана, что охрану как наших домов, так и предприятий надо если и не усилить, то уж всяко напомнить сторожам о бдительности и усердии. Решения эти при всей их правильности всё же смотрелись предсказуемыми и само собой разумеющимися, я уже начал испытывать некоторое недовольство от того, что пришлось тратить на них время, но Василий, вот же молодец, напомнил о моих обширных знакомствах среди артефакторов и предложил мне поинтересоваться у Маевского, Дикушкина, а то и кого-то ещё, кто вообще мог бы столь действенные артефакты-глушители изготовить. Сам заказ на поиск у меня неких таинственных предметов из чёрного стекла вызвал у моих родных полное непонимание. У меня, впрочем, тоже, особенно когда отец, дядя и брат всячески меня выспрашивали, какие вообще можно делать из чёрного стекла артефакты и что в оных могло бы оказаться настолько полезным, что кто-то пожелал бы их украсть. Тут, увы, сказать мне было нечего – да, стекло, особенно цветное, для изготовления многих артефактов вполне годно, но каких-то особо исключительных свойств от стеклянных магических изделий ждать не приходится. Вопрос в итоге отложили на потом, когда появятся хоть какие-то новости. В завершение меня обязали своевременно оповещать присутствующих о ходе розыска, по настоянию дяди Андрея закрепили принятые решения, пропустив по чарке, да и разошлись, пусть и в некотором расстройстве, однако же с чувством пока ещё не выполненного, но уже находящегося в процессе выполнения долга.

С уходом родных я опять не смог засесть за работу над артефактами – после обеда пришлось писать Дикушкину и Хюбнеру, да отдать письма секретарю, чтобы отправил их почтой в Усть-Невский и Мюнхен. Маевскому писать не стал, с ним я лично поговорю, он-то всё равно в Москве. Завтра, значит, тоже не до создания артефактов будет, потому как утром поеду на завод, дня три уже там не был, а оттуда в университет к Маевскому. Обедать, скорее всего, на заводе и буду, так что день, почитай, займу этими делами прямо и до самого вечера…

Ладно, головой работать я всё равно могу практически всегда, когда не сплю, этим и занялся, поскольку всё произошедшее ночью у меня дома и сегодня в губной управе, требовало вдумчивого осмысления. Вот только ни к чему путному это самое осмысление совсем не приводило.

Некий человек с правильной речью и небогато, хотя и с претензией на солидность, одетый, подрядил ловкого и умелого, но не шибко умного вора на проникновение в мой дом с целью поиска таинственных изделий из чёрного стекла. Более того, он вору это самое проникновение заметно облегчил, подавив действие охранных артефактов. И сразу же один за другим посыпались вопросы, ответов на которые я не видел. Что, спросите, за вопросы? Что ж, изложу по порядку.

Первый: как человек, к воровскому сообществу не принадлежащий, вообще вышел на авторитетного вора? Здесь организованная преступность такого влияния на нормальную жизнь, как это было в бывшем моём мире, даже близко не имеет, и потому среди людей обычных далеко не сразу найдёшь такого, кто мог бы свести с ворами.

Второй: что это вообще могли бы быть за предметы? Просто из чёрного стекла, или из обсидиана, то есть стекла естественного вулканического происхождения, оно ведь тоже чёрное?

Третий: вряд ли найдётся разумный человек, всерьёз полагающий, что владелец неких ужасно ценных предметов ночью, когда он ими не пользуется, будет держать их иначе как в железном несгораемом шкафу. А ломиком, что губные отобрали у Мартынова, такой шкаф не вскроешь. И на что этот «Иван Иваныч» тогда рассчитывал? Десять рублей ведь отдал, да ещё сорок готов был к ним прибавить…

И четвёртый: почему, имея преизрядной мощности артефакт-глушитель, «Иван Иваныч» не воспользовался столь же мощным поисковым артефактом? Не хотел давать его Мартышке? И в чём тогда смысл всего этого предприятия?