Текст книги "На своем месте (СИ)"
Автор книги: Михаил Казьмин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
…Описывать трогательную сцену взаимных объяснений и извинений тайного исправника Мякиша и старшего губного пристава Шаболдина я, пожалуй, не стану. Понятно же, что ни единого слова от чистого сердца сказано не было, и ожидать от тайных, что они вдруг перестанут поступать обычным для себя образом, никак не следовало. Главное, что Мякиш связал себя обещанием Шаболдину относительно передачи Тихонова губному сыску. Здесь данное слово значит куда больше, чем в прошлой моей жизни, и ни Мякишу, ни всей Палате тайных дел теперь не отвертеться. Я же, обеспечив Шаболдину пусть и не саму выдачу Тихонова, но хотя бы слово тайного исправника, мог рассчитывать на то, что признательность Бориса Григорьевича будет преизрядной. А таковая признательность с его стороны вовсе мне не помешает. Тайные же, когда Тихонова губным передадут, наверняка постараются так устроить, чтобы я с ним не пообщался, а вот признательный и благодарный старший губной пристав, особенно ежели я его хорошо попрошу, такое общение устроить мне посодействует. Ну вот хотелось, очень хотелось мне в глаза этому Тихонову посмотреть, да поспрашивать его о многом… И с помощью Шаболдина сделать это мне будет куда как проще, чем через тайных. Опять же, если у нас с приставом и вправду случится то самое столкновение интересов, лучше же будет, чтобы Борис Григорьевич был к тому времени мне благодарен и обязан. Я, конечно, постараюсь того столкновения не допустить, но кто знает, как оно сложится, так что заранее пристава задобрить будет нелишним.
Пообщался бы я и с Родимцевым, тоже интересно было бы, но его предстояло ещё изловить. Однако, похоже, не так долго до той поимки и оставалось – губные продолжали проверять девиц, поменявших одни меблированные комнаты на другие, и находка той из них, что получала деньги от Родимцева, была делом уже ближайшего времени. Или не была? Что-то предвидение на сей счёт как-то очень уж подозрительно помалкивало…
Глава 29
Приятные события и занимательная беседа
Успехами своими в челночной дипломатии я ничуть не обольщался, продолжая ожидать от тайных ещё каких-нибудь мелких пакостей, а то и чего похуже. Нет, я всё понимаю – что бы ни говорили о внимании князя Свирского к добропорядочному поведению его подчинённых, это касается их частной жизни, служба же у тайных развитию положительных человеческих качеств никак не способствует. Но больше меня тут раздражало не это. Самыми для меня неприятными были постоянные намёки Мякиша на мою заинтересованность в этом деле. Да, кто бы спорил, заинтересованность таковая имеет место, вот только не совсем она такая, какую постоянно подразумевает своими намёками тайный исправник. Он же подаёт моё попаданство как нечто нехорошее, неправильное и постыдное, ну или в любом случае то, что следует в обязательном порядке скрывать, даже пугать меня пытался тем, что Шаболдин про то узнать может. Ну, в какой-то мере я с Михаилом Дорофеевичем согласен – чем меньше будет знающих о моей иномирной сущности, тем мне будет и проще, но не потому, что в этом есть что-то не то, а исключительно чтобы никого не смущать и никому каких-то неоправданных надежд не подавать. Все мои успехи здесь связаны с тем лишь, что я мог припомнить какие-то изобретения из прошлого бывшего моего мира и внедрить их в мире нынешнем, и, сами понимаете, одно дело, если меня считают пусть и не гениальным, но вполне удачливым изобретателем, и совсем другое – прослыть простым копировщиком чужих изобретений. Опять же, есть опасение, что выстроится ко мне очередь желающих открыть грядущее, причём не только своё, и я либо просто умаюсь объяснять им всем, что я попал сюда не из будущего их мира, либо боюсь даже предположить, кем меня тут посчитают, поскольку идея множественности реальностей для большинства здешних умов попросту непредставима. Это, заметьте, я даже не говорю о тех сложностях, что неминуемо возникнут у меня с моими нынешними родными и близкими. Так что да, распространение таких о себе сведений мне совершенно ни к чему.
Что же касается какой-то неправильности и постыдности самого факта попадания, то интересно, с чего бы вдруг Мякиш вообще на такое намекает. Уж не в тех ли бумагах Смирнова следует искать ответ? Впрочем, я этого так и не узнаю, пока те самые бумаги не увижу, а значит, надо мне озаботиться знакомством с эими записями. Ну и с Тихоновым поговорить, это само собой.
Но как быть с самим Мякишем? Он же так и будет палки вставлять в колёса что мне, что Шаболдину. Сделать, что ли, личико кирпичиком да послать тайного исправника в даль светлую? А то ещё и спросить с нехорошим таким прищуром: а с чего это вы, Михаил Дорофеевич, вообще какую-то непонятную сущность мне приписываете? Мне, боярину, многих орденов кавалеру и царскому родичу⁈ Интересно было бы послушать его ответ…
Впрочем, от столь решительной отповеди я почёл за лучшее пока что воздержаться, потому как куда бы я Мякиша ни послал, он туда всё равно не пойдёт, а напакостить втихую очень даже сможет. Зуб на тайного исправника я, конечно, отрастил, и при случае не упущу возможности Мякиша больно укусить, но не сейчас. Пусть сначала отдаст Шаболдину Тихонова, тогда и посмотрим.
Жизнь, однако, шла своим чередом, и от размышлений о нравственных оценках деятельности Палаты тайных дел вообще и одного отдельно взятого тайного исправника в особенности мне пришлось на какое-то время отвлечься. В Москву вернулись Леонид с Татьянкой и пришла пора придать ускорение делам с женской больницей и гимнастическим обществом. Проект Клингофера был принят, что называется, на ура, моё решение начать земляные работы признано правильным, и вскоре с должной торжественностью в строительство был заложен первый камень. Церемонию почтили своим присутствием государь Фёдор Васильевич с государыней Марией Георгиевной, царевичами и царевнами, молебен провёл патриарший викарий [1] епископ Лонгин, на камень нанесли памятную надпись, а чести заложить его удостоился царевич Леонид Васильевич, как супруг попечительницы Русского общества женского здоровья и Женского гимнастического общества царевны Татьяны Филипповны. Торжество удалось на славу, а уже со следующего дня стройка началась по-настоящему, и строители клятвенно обещали к концу сентября с фундаментом закончить.
Совмещать приятное с необходимым и пытаться говорить с царём или Леонидом об особенностях поведения тайных я не стал. Во-первых, всему своё место и своё время, а, во-вторых, мне им сейчас и сказать-то, по большому счёту, нечего. Нет у меня пока ничего такого, с чем стоило бы обращаться к царю, хоть напрямую, хоть через Леонида.
За одним приятным событием вскорости последовало и второе – тайные передали-таки Шаболдину Тихонова. Правда, и в эту бочку мёда тайные заложили ложку дёгтя, обставив передачу условием присутствия их человека при допросах, причём условие своё тайные выставили не для обсуждения, а исключительно в паре с самим передаваемым человеком – или Тихонов и принятие условия, или ни условия, ни Тихонова. Не сказать, что мы с Шаболдиным условию такому обрадовались, но и сильно переживать не стали.
Описанию своему, данному в разное время разными людьми, Тихонов вполне соответствовал, с той лишь разницей, что теперь сбрил и бакенбарды, не иначе, так ему было привычнее. А так – да, не молодой и не старый, лет сорок с хвостиком, в очках, одет вроде бы по-господски, но в дешёвые вещи. Вот снять ему здешнего фасона очки и сразу видно человека из бывшего моего мира. Не то, совсем не то лицо, что здесь и сейчас встретить можно. Умное, кстати, лицо, должен сказать.
Поработали с господином Тихоновым тайные неплохо и легенду ему для губного сыска и суда составили вполне правдоподобную. О себе показал он, что от роду ему сорок один год, что родился в Москве, православного вероисповедания, мещанин, проживает в Москве, однако же постоянного места жительства не имеет. В попытке обокрасть мой дом сознался, как и в убийстве Плюснина, на вопрос, собирался ли он убить и Курдюмова, отвечать отказался. Украсть у меня якобы хотел некие ценные артефакты, о которых слышал от разных людей. Использование Тихоновым глушителя охранных артефактов вообще не озвучивалось, благо, официальным порядком в деле Шаболдин розыск по этому вопросу не отразил, и сейчас не стал даже упоминать о том, чтобы лишний раз не дразнить тайных. Затем, на следующий уже день, Борис Григорьевич устроил доставку в губную управу Курдюмова и Мартынова, каковые Тихонова опознали, что должным образом и было занесено в дело. В общем, хоть завтра в суд.
Про «завтра» я не для красного словца упомянул, именно на том тайные и настаивали, чтобы уже следующим днём доставить Тихонова в суд, видимо, уже договорились и с судейскими. Поэтому, когда Михаил Дорофеевич нас покинул, мне пришлось просить Шаболдина о проведении ночного допроса арестанта, без записи и без самого пристава. Не буду говорить, что согласился Борис Григорьевич прямо так легко и просто, но и сильно уговаривать его мне тоже не пришлось – человек он умный, сообразил, что и то самое здесь, чего ему и вправду лучше не знать, да и тайным оказать ответную «любезность» был уж всяко не против.
…Странное я испытывал ощущение, разглядывая сидевшего передо мной человека. Вот не видел я в нём ужасного злодея, которого сам же совсем ещё недавно мечтал законопатить в тюрьму или на каторгу, совсем не видел. Да, он устроил нам ночной переполох, он заставил меня тревожиться за жену и сына, переживать за названую сестру, но… Но сейчас я этого, повторюсь, не видел. Помнил, но не видел. Человек, что сидел напротив, выглядел надломленным, усталым и каким-то не то чтобы запуганным, но, как это сказали бы в бывшем моём мире, отрицательно замотивированным. [2] Очень качественно отрицательно замотивированным, я бы добавил.
– Ну что, Анатолий Николаевич, здравствуйте, – начал я, предварительно дав Тихонову недолго поиграть со мной в гляделки. – Это, кстати, ваше настоящее имя?
– Николаевичем назвали, спасибо, – криво усмехнулся Тихонов. – Так-то тут меня Николаевым обзывают… Да, настоящее.
– А что вы хотите, сословные различия, – я постарался скопировать его усмешку, не знаю уж, насколько у меня это получилось. – Для вас, как я понимаю, самое сложное в нашей жизни. Да, я же не представился – боярин Левской, Алексей Филиппович. Можно по имени-отчеству, нам с вами так проще будет.
– Я знаю, кто вы, – спокойно сказал Тихонов. – Но вот что вам от меня нужно, ума не приложу…
– Тогда я сам вам скажу, – а неплохо держится, чтоб ему… – Расскажите о себе. Как оказались у нас, что связывало вас со Смирновым и Палатой тайных дел, зачем послали ко мне Мартынова, какого чёрта пытались баламутить мою названую сестру, в общем, всё рассказывайте. Я никуда не тороплюсь, а вы завтра на скамье подсудимых отоспитесь, сами же понимаете, что суд будет чисто формальным.
– Издеваетесь? – очередная усмешка вышла у него какой-то вымученной, что и понятно. – Будто сами не знаете, что мне будет, если я тут с вами разоткровенничаюсь.
– Имею некоторое представление, – на самом деле я даже не собирался об этом думать. – Но на вашем месте я бы другого опасался.
– И чего же? – насторожился Тихонов.
– Сколько вам дадут в суде, предсказать не берусь, – я и правда не хотел изображать предсказателя. – Как вы этот срок проведёте, думаю, и сами понимаете, – Тихонов кивнул, – но что потом?
– Потом? Когда потом? – не понял он.
– Потом – это когда кончится срок, что вам судья отмерит, – пояснил я.
– Опять издеваетесь, – теперь это не звучало вопросом. – Кто ж меня выпустит?
– Да неужели? – изобразил я удивление. – А на каком, спрашивается, основании держать вас под замком по отбытии назначенного судом наказания? Я, конечно, такие решения принимать и исполнять не вправе, но обратиться хоть к самому государю, чтобы с вами было поступлено по закону, очень даже могу. Попробуйте сообразить, кто ещё из ваших здешних знакомых может вам такое обещать. А так – выйдете на свободу, с чистой, так сказать, совестью, найдёте себе занятие по душе и способностям… У нас тут полным дураком или лентяем быть надо, чтобы нищенствовать. На шибко умного вы, Анатолий Николаевич, уж простите, не особо похожи, по вашим действиям судя, но на лентяя похожи ещё меньше.
– Вы серьёзно⁈ – вскинул он голову. – Вы всерьёз полагаете, что я смогу выйти на свободу⁈
– И даже готов вам в том посодействовать, – подтвердил я.
– А какая вам с того выгода? – недоверчиво спросил Тихонов.
– Ну что значит какая⁈ – настала моя очередь удивляться. – Вы мне сейчас расскажете всё, о чём я говорил, на вопросы мои ответите, ежели у меня таковые по ходу вашего изложения возникнут…
– Утром деньги – вечером стулья? – сообразил Тихонов. – Как-то оно не очень…
– А другого ничего у меня для вас нет, – развёл я руками. – Уж простите, Анатолий Николаевич.
– Ну да, нет… – задумался он. – А если… Если я попрошу вас сначала устроить так, чтобы Фросю мою вытащить?
– Не пойдёт, – вздохнул я. – Она, как вы знаете, и мне не совсем чужая, и забрать её у тайных я уж в любом случае постараюсь, но это не сегодня и не завтра. А ваш рассказ мне нужен сейчас, потому что после суда у меня к вам доступа, насколько я понимаю, не будет.
Тихонов надолго задумался. В общем и целом я его понимал – обещание свободы потом и требование оплатить действия во исполнение того обещания прямо сейчас выглядит не особо воодушевляющим, но ничего другого я ему предложить всё равно не мог.
– А если тайные узнают, что мы с вами сейчас говорим? – с опаской спросил он. Я даже вздрогнул, настолько привык уже к тишине.
– Вам сильно хуже уже не будет, – честно говоря, в этом я уверен не был, но кое-что придумать тут можно. – А мне если они и попытаются что-то не то устроить, так это мои трудности будут, а никак не ваши.
– Хорошо, Алексей Филиппович, – решился Тихонов. – Я расскажу.
…Я не ошибся – в бывшем моём мире Тихонов действительно был полицейским опером. Дослужился аж до капитана, потом захотелось ему свободы и независимости, и подался бывший опер в частные детективы. Надолго на вольных хлебах его не хватило, потому что хлебов оказалось не так чтобы очень уж много, и новое место приложения своих способностей нашёл он в частном охранном предприятии. Клиенты у ЧОПа были не сильно законопослушными, и в итоге попал наш герой в какую-то нехорошую историю, от рассказа о сути которой изящно уклонился. Но история и вправду оказалась нехорошей, потому что в конце её Тихонова пришли убивать. Не успели – товарищу резко поплохело, в глазах потемнело, разум помутился, а очнулся он уже здесь. Выяснить, где он и когда, опытному оперу труда не составило, столь же быстро он сообразил, что это какое-то не такое прошлое, каким оно, по идее, должно быть, и в конечном итоге, опять-таки, как я в своих рассуждениях и предполагал, сдался тайным.
Тут я поменял тему и несколькими наводящими вопросами выяснил, что мы с Тихоновым земляки – то есть сюда попали из одного и того же мира. Я уж было захотел узнать, что там произошло после моего, хм, ухода, но то ли пространственно-временной континиум забарахлил, то ли ещё что случилось, однако Тихонов покинул бывший наш мир через неполных полгода после меня, а в этом мире очутился всего три с небольшим года назад.
– Оружия нашего у меня при себе не было, – продолжал Тихонов, – в смартфоне только контакты, музон и фотки с видосами, по работе главным образом. В общем, подержали меня тайные у себя годик с чем-то, всё выспросили, ну и пристроили к Ивану Фёдоровичу, консультантом по моей основной специальности. Уж кто из нас с ним кого первым спалил как земляка, хрен теперь разберёт, но общий язык мы нашли быстро. Вас-то он не сразу признал за своего, а когда признал, предложил мне по вам поработать.
Ага, вот, значит, откуда тут ноги растут! Смирнов всё-таки… Похоже, сейчас начнётся самое интересное.
– И чего это ему такая шлея под хвост попала? – поинтересовался я.
– Тайным хотел нос утереть, – Тихонов недобро хмыкнул. – Он же с ними по забугорным попаданцам работал, в России искать таких ему не давали, вот и захотел показать, что и сам с усам.
М-да, дураками тайных уж точно не назвать. Не давали, и ведь правильно делали! С другой же стороны – вот какая, спрашивается, была им надобность сводить Смирнова с Тихоновым⁈ Ничего же хорошего не вышло!
– Вас он вычислил как раз когда я у него работал уже, и сказал, что вы из таких самый успешный, – вещал Тихонов. – Он, как и вы, не тушкой сюда попал, а душкой, это он сам так говорил. Но Смирнов считал, что какой-то носитель информации у вас есть, потому что слишком много всего вы тут понаделали. Я-то не понимал, как такое вообще могло получиться, чтобы перенос был сознанием, но и что-то с собой прихвачено, но тоже не нашёл другого объяснения вашим успехам. Нет, я понимаю, вы в парня из правильной семьи попали, деньги там, связи, всё такое, но в голове же столько всего держать невозможно!
Если я ничего не путал, в том мире Тихонов был младше меня лет на пятнадцать. Ну да, я-то нормальное образование получить успел, что в школе, что в институте, и читать мне всегда было интересно всякий научпоп, а вот он как раз из того поколения, которому ничего этого не досталось. Ну то есть досталось только тем, кто сам хотел что-то узнать, а в мои молодые года так было, что если ты не дебил или асоциал какой, всё равно чего-то да нахватаешься, что за рамки школьной программы и институтского курса выходит. А этому, понимаешь, уже невозможно. Эх, похоже, вовремя я оттуда сюда перебрался, пусть и не по своей воле…
– Возможно, как видите, – подытожил я вслух свои размышления. – И что дальше было?
[1] В Русской Церкви – заместитель патриарха в Московской епархии
[2] Отрицательная мотивация – побуждение человека к действию не обещанием положительных последствий, а напоминанием о последствиях отрицательных в случае невыполнения требуемого действия («доешь кашу, а то мороженого не получишь»)
Глава 30
О последствиях чрезмерного усердия
– Дальше? – Тихонов на несколько мгновений замолк, потом тяжело вздохнул и продолжил: – Дальше я и предложил Смирнову нанять вора, чтобы к вам в дом залез. Я так прикинул, что вы тут давно уже, успокоились, расслабились, гаджет, на котором у вас инфа, в кабинете держите. Какие тут у вашего сословия в домах порядки, мне Смирнов растолковал, вот я и решил, что раз жене к вам в кабинет хода нет, то и храните носитель вы не обязательно в сейфе, запросто в ящике стола можете. А нет, так занервничаете, дёргаться начнёте и всё равно себя выдадите.
– Поэтому и следили потом за мной? – захотел я уточнить.
– Ну да, – подтвердил Тихонов выводы, что сделал я ещё тогда, после Мартышкиных подвигов. – Толку, правда, оказалось ноль целых, хрен десятых… Да чего теперь, провалил я дело, надо было получше всё подготовить.
– И что вам мешало? – стало мне интересно.
– Да Смирнов и мешал, – поморщился Тихонов. – Всё торопил меня, зараза. Он, конечно, и помог мне, я без него и так-то не смог бы. На глушители меня вывел в Питере, то есть Усть-Невском, а то с этой вашей магией я ж никогда дела не имел. На Печёного-то я сам вышел, тут дело привычное, и то Смирнов на всё денег давал. Но как Печёный меня с Мартышкой свёл, так началось всё это «давай-давай»…
– А почему он вас торопил? – свои предположения на сей счёт у меня имелись, но хотелось сравнить их с тем, что скажет Тихонов. Он-то, в отличие от меня, причину торопливости Смирнова знает.
– Боялся, что тайные пронюхают, – хм, а я думал, из-за нездоровья… – Мы же с ним всё это без них мутили, вот он и торопился, чтобы не успели помешать.
Впрочем, не так уж сильно я, похоже, и ошибся. Как раз из-за болезни и опасения её скорого обострения Смирнов и мог спешить с опережением тайных. Да, пожалуй, так оно и было.
– Но они всё равно пронюхали, – это, ясное дело, был не вопрос, просто чтобы как-то простимулировать разговорчивость Тихонова.
– Пронюхали, – не стал он спорить. – Какой втык они Смирнову сделали, не знаю, не видел и не слышал, а меня опять к себе забрали.
– То есть эта идиотская затея с моей сестрой – их дело? Или всё-таки ваше? – спросил я.
– Моё, – нехотя выдал Тихонов. – Сама идея заставить вас нервничать им понравилась, вот они и захотели, чтобы я что-то ещё в том же смысле придумал. А я с Фроськой закрутил ещё когда мы со Смирновым насчёт вас соображать начали, вот и задействовал её…
– Для этого и закрутили? – я подпустил в голос строгости.
– Нет, оно само собой вышло, когда я отслеживал, где вы бываете, – виновато улыбнулся он. – Она девчонка хорошая, хоть и не особо умная. Но для женщины это же не главное! Помогите ей, прошу вас, Алексей Филиппович, с сестрой вашей чисто моя идея была, Фросе я на мозги накапал, сама она ни при чём!
Что ж, всю подноготную истории, что для меня началась с проникновением ко мне в дом воришки, я вроде как размотал. Но пока Тихонов делился со мною подробностями, всплыли упоминания и о других интересных моментах, пусть напрямую ко мне отношения и не имеющих…
– А что там с попаданцами в других странах? – взялся было выяснять я.
– Да я так-то не в курсе, – неуверенно ответил Тихонов. – Смирнов со мной не особо об этом и говорил… Точно вроде бы один только известен, француз какой-то. Или не француз, но там, во Франции… Ну и сколько-то под подозрением, вот Смирнов тайным и помогал по ним работать. Кажется, с десяток, точнее не скажу.
М-да, прямо скажем, не густо. Это я не про попаданцев, это про полноту ответа.
– Как помогал? И где этот десяток? В каких странах? – я всё же попытался уточнить.
– Помогал как… – Тихонов ненадолго задумался. – Мне он много чего не говорил, но я так понял, что люди Смирнова по заграницам отслеживали новые изобретения и вообще всякие события, необычные для этого времени. А потом уже тайные по этим наводкам работали. Иногда и тайные говорили Смирнову, за кем присмотреть, тогда его люди выискивали все новости, что относятся к тем, за которыми присматривать надо было. Где тот десяток, не знаю, врать не буду, – умалчивать Тихонову смысла вроде бы нет, так что скорее всего и правда не знает. – Хотя, погодите… Кажется, про английские колонии в Северной Америке, тьфу, Окказии, никак не привыкну, был разговор, я случайно услышал. Там какая-то история с крупной денежной афёрой произошла, вот Смирнов афериста того и заподозрил, сказал, схема, как из нашего времени. Да, точно. Только имя афериста он не называл, и информация через Англию пришла, ещё и с большой задержкой. И дело не новое, я это год назад слышал.
– Что же, Анатолий Николаевич, на том, пожалуй, и закончим, – больше мне от Тихонова ничего нужно не было. Впрочем, по доброте своей я решил дать ему полезный совет, а как он им воспользуется, дело уже не моё. – Только вот что ещё: учитесь говорить по-здешнему. Честное слово, вам же лучше будет.
– Да, вы правы, Алексей Филиппович, – благоразумно согласился он. – Так-то я немного умею уже, но очень сложно привыкать…
– У вас будет время, – напомнил я, после чего оставалось только позвать дежурного стражника. Тихонова под надзором Шаболдина водворили обратно в камеру, и мы с приставом махнули по шкалику клюквенной настойки – раз уж Борис Григорьевич терпеливо дождался завершения нашей с Тихоновым беседы, не выпить с ним было бы с моей стороны некрасиво.
– Всё узнали, что хотели, Алексей Филиппович? – вежливо осведомился пристав.
– Не всё, – не стал я врать. – Но от него я большего не узнаю.
– Знаете, Алексей Филиппович, – пристав налил по второй, – какое-то не шибко приятное чувство у меня со всем этим делом…
– И дело вроде закрыто, и всё равно как-то неправильно? – понимающе отозвался я.
– Именно так, именно так, – согласился Шаболдин. – Ну да и ладно. Дело закрыто, а что неправильно… На вас, Алексей Филиппович, надеюсь. Хорошо было бы, чтобы вы за неправильность эту тайным отплатили.
А молодец пристав! Прямо бальзам на душу… Да, устроить тайным какую-нибудь неприятность было уж точно нелишним после всех их выкрутасов. Кстати…
– Борис Григорьевич, но дело-то у вас закрыто только по убийству Плюснина, – напомнил я приставу. – А как же дело по розыску Фроси Крюковой, простите, уже Тихоновой? По форме ежели, то и его закрывать надо.
– Надо, – подтвердил пристав. – Но она же у князя Свирского на даче живёт.
– Так обратитесь к нему официальным порядком, – подсказал я. – Она же должна дать показания, что с Тихоновым по доброй воле ушла, что замуж за него вышла без принуждения, и показания дать именно вам, раз уж вы розыском её занимались. И не думаю, чтобы его светлость стал здесь чинить вам препоны. А вы ей на допросе и напомните, что она, ежели князю и тайным никаких обязательств не давала, вольна жить далее, как сама пожелает, пока муж в тюрьме будет. Не знаю, примет её отец обратно или как, но с её умением по кухонной части службу она себе найдёт, так что и домой вернуться в полном праве.
– Думаете, не давала? – усомнился Шаболдин.
– А кто она такая, чтобы тайные с неё что-то требовали? – спросил я и сам себе ответил: – Да никто!
– Хорошо, Алексей Филиппович, – оживился пристав. – Пожалуй, вы правы. Ну, давайте по последней, да и по домам пора, мне-то завтра опять на службу…
Замечание я посчитал вполне резонным и поступил в полном с ним соответствии – махнул с Борисом Григорьевичем ещё по шкалику, попрощался и отправился домой. Размышления о том, чего я от Тихонова услышал, как и о том, чего я не услышал, я оставил на утро, которое, как известно, вечера мудренее.
В судебное заседание являться мне надобности не было – Шаболдину я оставил письменные показания, а Мякиш заверил меня, что уточнять их живым допросом суд не будет. Ну и ладно, мне же проще, а на судьбу Тихонова оно вообще никак не повлияет. Так что предаться размышлениям после завтрака и решения нескольких текущих вопросов по содержанию дома, коих как-то незаметно накопилось не так уж и мало, мне ничто не мешало.
Итак, с тем, что затеял всю эту возню именно Смирнов, я вроде как разобрался. Как, кстати, и с тем, зачем оно ему понадобилось. Захотел, значит, Иван Фёдорович перед тайными отличиться, меня им преподнести на блюдечке. А они, стало быть, такие-сякие-нехорошие, не оценили… Смотрелось такое предположение вполне себе убедительно, причём как относительно Смирнова, так и относительно тайных. Смирнов, выходит, захотел поднять в глазах своих тайных союзников собственную ценность и получить от них через то какие-то дополнительные блага. Какие именно? Да какие угодно, кроме разве что денежных – уж деньги-то Иван Фёдорович и сам умел зарабатывать. А вот с передачей дела внебрачному сыну тайные могли бы Смирнову и помочь изрядно, и столь же изрядно помешать. Да, по закону Родимцев имеет все права на наследство, раз уж отец его признал. Но это по закону, а по жизни прижать и запугать простого мещанина, да ещё молодого и не сильно искушённого в коммерческих делах, заставить его отказаться от наследства в обмен на небольшие для всего состояния Смирнова, но более чем неплохие для Родимцева отступные тайным было бы вполне по силам. Полный контроль над агентской сетью Смирнова за границей для тайных уж точно стал бы таким лакомым куском, ради которого они бы и через закон переступили, тем более, насколько я видел по истории с тем же Тихоновым, а до того и с Поляновой-Луговой, [1] не так много закон для них и значит. Думаю, понимал это и Смирнов, а потому решил задобрить тайных, а заодно и внимание их переключить, подсунув им попаданца для них куда более удобного. Я же не в какой-нибудь Франции или Окказии, тут я, в Царстве Русском и вообще в Москве. Опять же, фигура я в Москве тоже не из последних, тайным тут важности на себя напустить самый что ни на есть повод.
Другое дело, важность тут обоюдоострая, и раздуть дело о какой-то угрозе, которую я могу представлять для царства, не так-то просто, а вот зубы об меня обломать тайные очень даже могут. Сами они прекрасно это понимали, потому и пытались заставить меня выдать источник моих знаний или хотя бы подтвердить своим поведением, что таковой источник существует. С этим они и к царю могли бы пойти – дескать, вот, государь, скрывает от тебя Левской вместилище чужой премудрости, а с чего бы? Может, недоброе что замышляет? Ты, государь, только прикажи, а уж мы быстренько выясним, что там к чему, и ежели тот Левской и впрямь восхотел свои интересы выше государевых поставить, мы его…
Вот только и Смирнову хотелось не просто наводку на меня тайным кинуть, а передать им хитрого попаданца в товарном, так сказать, виде – с доказательствами и с материальным источником послезнания. Ну да, он же, как и я, прекрасно понимает, что готовый товар стоит много дороже сырья, из которого его выделывают. Понимают это и тайные, раз решили отобрать у Смирнова товар, полностью не выделанный, и довести его до ума самим.
Ладно, с интересом что Смирнова, что тайных к моей особе и путями, коими они пытались свой интерес обеспечить, всё ясно. Осталось прояснить, в чём суть устроенного Смирновым побега его сына с секретными записями.
С самим ответом особых сложностей тут тоже не возникло – раз уж добром у Ивана Фёдоровича с тайными вокруг меня не вышло, озаботился он гарантиями безопасности наследника, чтобы у него на руках нечто такое имелось, что представляло бы Палату тайных дел в невыгодном для неё свете. Кстати, вовсе не обязательно, что это компромат в чистом его виде – например, заверенная тремя свидетелями запись о том, что тайный исправник Мякиш съел за завтраком младенца. Как я понимал, достаточно было начальству того же Мякиша сравнить сведения, переданные оному Мякишу Смирновым, с тем, в каком виде доложил о них сам тайный исправник, или же сопоставить, что передавал Смирнов тайным, и о чём они посчитали необходимым доложить царю. С такими бумагами Родимцеву было бы куда как легче не делить с тайными отцовское наследство, если бы удар, хвативший Смирнова, оказался роковым, да и если доктор Шиманский сумеет обеспечить благополучный исход, дома эти бумаги держать Смирнову будет уже небезопасно.
Однако кто такой Родимцев, чтобы пугать тайных отцовскими бумагами? На данный момент почти что никто – мещанин, состоящий в услужении, внебрачный сын, не вступивший в наследство, да ещё и вынужденный от тех же тайных, а теперь ещё и от губных, скрываться. Значит, что? Правильно, значит, Родимцев должен с теми бумагами прийти в такое место, где бумаги смогут правильно оценить, где уж точно не отдадут их тайным, и где ему, Родимцеву, помогут с умом ими воспользоваться. Так и этак прикинув, я подобных мест насчитал целых три. Правда, само существование одного из них я мог только предполагать, хотя и с очень большой долей вероятности, зато два других знал точно. Что-то мне подсказывало, что и сам Смирнов тоже догадывался о наличии одного из тех мест, как раз того же, что и я, и знал о двух других, опять-таки тех же самых, о коих я подумал. Тут, впрочем, особого ума просчитать это не требовалось, потому как никаких иных мест, отвечающих заданным условиям, попросту не было в природе.
