Текст книги "Жизнь номер два (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Михаил Казьмин
Жизнь номер два

Глава 1. Ангел и бес

– Митя, дай мне зеркало, – от неожиданности мой младший брат аж подскочил. Ну да, думал, что прокрался ко мне в комнату незаметно, а я его – раз! – и поймал. Не поймал, конечно, но заметил хотя бы.

– Алешка, а зачем? – удивился братец. – Ты ж не девица!

Алешка, значит… Давно меня так не называли, все больше Лешкой или даже Лехой. Тут же вспомнилось, что здесь Алешкой меня зовут ну если и не с рождения, то уж с тех времен, как я себя начал помнить, точно. То есть, не меня… Нет, меня. Того Алешки больше нет, а раз я теперь вместо него, то значит меня.

– Да вот, Мить, хочу убедиться, что я и есть я, – вроде и правду сказал, а вроде и нет. Правду – потому что действительно хотел убедиться именно в этом. Нет – потому что два «я» в моем ответе были двумя разными «я»…

Ладно, пора бы и объяснить, с чего это взялись во мне два разных «я». Заодно и сам для себя окончательно все уясню.

Итак, первое мое «я» зовут Алексеем Филипповичем, фамилию называть не буду. Я ее и мысленно-то стараюсь теперь пореже произносить, а вслух вообще сам себе запретил. Дожил я до изрядных, пусть и не преклонных лет, а потом… Потом, похоже, умер. По крайней мере, никакого иного объяснения тому, что со мной произошло, я не подберу. Шел по улице и вдруг все вокруг меня пропало, а я оказался не пойми где. Поросшая низкой, как будто постриженной, густой травой равнина, и в любую сторону, куда ни посмотри, до горизонта только она. От неожиданности я чертыхнулся, и тут же сзади-слева послышался весьма неприятный голос.

– Это ты правильно обратился! – обладатель голоса вдобавок мерзко захихикал.

Обернувшись, я увидел как раз того самого, кого только что упомянул. Черт, как ему и полагалось, был черен, козлоног и покрыт нечесаной и немытой шерстью, кое-где слипшейся в колтуны. Но вот козлобородием не отличался и свиного пятака вместо носа не имел. Однако же лысый череп с острыми оттопыренными ушами и маленькими кривыми рожками, перекошенная в издевательской ухмылке рожа, да явная сутулость при немалом росте облик его никак не улучшали. Даже отсутствие хвоста не помогало.

– Да-да, он самый! – с тем же хихиканьем подтвердил черт, изобразив шутовской поклон. – Поздравляю, ты опознал меня уверенно и точно! И раз так, то давай, пойдешь со мной.

– Это почему с тобой? – никуда идти с этим персонажем, столь некстати нарисовавшимся, я не хотел.

– А потому что! – неожиданно злобно отбрил черт. – Ты что же, куда-то еще хотел после того, как именно прожил свою жизнь?! А то смотри, сейчас быстренько тебе напомню!

– Да напоминай, хрен с тобой, – мне почему-то показалось, что потянуть время было бы сейчас неплохо. Впрочем, а что еще оставалось? Если только перекреститься? А что, может, и подействует…

– Раньше! – развеселился черт, едва я приложил сложенные пальцы ко лбу. – Раньше надо было так делать! Пока живой был! Сейчас не поможет, ты уже мой! И пойдешь со мной, как миленький! Ха-ха-ха! Никуда от меня не денешься!

Вот это попал… Остро захотелось вернуться назад, к живым, но как-то сразу пришло понимание, что это уже невозможно. Черт это то ли заметил, то ли еще как почувствовал.

– Хотя… – он затянул паузу, дожидаясь, пока у меня проявится надежда. – Хотя есть и другой вариант…

– Вариант? – утопающий хватается за соломинку, и я исключением не стал – Какой?

– Значит, так, – деловито начал черт. – Ты проживешь еще одну жизнь. В другом теле, в другом мире. Сможешь прожить ее так, как велит… – и без того мерзкую рожу перекосила отвратительная гримаса, – как велит… – никак не мог он произнести, – ну ты меня понял, – наконец вывернулся он, – и больше меня не увидишь. Не сумеешь – снова приду за тобой. Соглашайся, я предлагаю только один раз!

– Вот как? А что я буду тебе за это должен? – я вовремя вспомнил, что просто так черт ничего не предложит.

– А, сущую безделицу, ерунду, можно сказать, – черт радостно потер ручонками. – В общем, так…

– Аффизенер! – раздался чистый и ясный голос за спиной беса и тот, дико взвыв, скорчился, схватившись за живот. Это позволило мне перевести внимание на новое действующее лицо.

Высокий статный юноша в длинной, ниже колен, ослепительно белой рубахе, с невозможно правильными чертами лица, рассыпанными по плечам длинными золотыми кудрями, почему-то, кстати, без крыльев, никем иным кроме как ангелом быть, ясное дело, не мог. Нет, ну в самом деле, кто еще мог бы тут появиться, раз уж приперся черт?

– Ты, Аффизенер, смотрю, за старое взялся? – насмешливо поинтересовался ангел. Черт надсадно закашлялся и прямо на глазах начал уменьшаться в размерах. Через пару мгновений он был мне уже по пояс. Согнув и без того сутулую спину, он повернулся к ангелу и закивал головой.

– Знаешь, что будет, когда я произнесу твое проклятое имя в третий раз? – Божий вестник говорил спокойно и не повышая голоса, но угрозу в этих словах почувствовал даже я, а черт просто без слов бухнулся на колени.

– Знаешь, – удовлетворенно отметил ангел. – А я произнесу. Вернись в преисподнюю и не смей смущать людские души в течение известного тебе срока, Аффизенер!

Жалеть черта я не стал. Пусть тот корчился от боли, пусть выл, орал и хрипел, становясь все меньше и меньше – я смотрел на мучения адского посланца без сожаления, хотя и особой радости тоже не испытывал. Наконец, на том месте, где только что корчился этот самый Аффизенер, осталась только кучка черного праха, которую ангел развеял небрежным пинком.

– И в ближайшие девяносто девять лет демон сей в мир не явится, – несколько вычурно заключил победитель и повернулся ко мне.

– Он предлагал тебе новую жизнь? Как у вас говорят, с чистого листа? – Ответ на этот вопрос ангелу, видимо, не требовался, потому что он сразу же задал следующий: – А что он хотел в уплату?

– Не успел сказать, – ответил я. – Ты… вы как раз появились.

– Говори просто, – велел ангел. – Я здесь один и не надо обращаться ко мне словом, которым говорят со многими.

Я молча склонил голову. После такой быстрой и безжалостной расправы с чертом (а всего-то три раза назвал его имя!) оспаривать право ангела распоряжаться как-то не хотелось. Впрочем, и угрозы от него я тоже не ощущал.

– Не успел? – мой избавитель вернулся к своему вопросу. – Что ж, если бес не называл цену и ты на нее не соглашался, можешь его предложение принять. Бесплатно.

– Принять?! – удивился я. – Вот так взять и прожить новую жизнь? И мне за это ничего не будет?

– Будет то, что сам же и заслужишь, – ангел пожал плечами совсем по-человечески. – Не больше, но и не меньше.

– А что значит в новом теле? И в новом мире?

– То и значит. Я тебе помогу, раз уж разрешил такое, – ангел даже улыбнулся.

– Поможете? То есть, прости, поможешь? Как?

– Он тебя обманул. Человеку, в тело которого он предложил тебе переселиться, осталось жить несколько минут. Так что для тебя ничего бы не изменилось, да еще был бы должен бесу. Но мне дозволено это исправить. Тот человек намного моложе тебя, и ты сможешь прожить полноценную вторую жизнь. Теперь думай и решай. Я подожду.

Вы же понимаете, согласился я еще до того, как ангел закончил говорить. Конечно, хотелось узнать, что это будут за другой мир и другое тело, но что-то подсказывало, что ответа не будет. И все же я спросил.

– Согласишься – узнаешь сам, – и правда, назвать это ответом было бы сложно.

– А если нет?

– Тогда я буду спорить за тебя с тем, кто придет вместо Аффизенера, – ответил ангел. – Но то, что я о тебе знаю, говорит, что уйдешь ты не со мной.

Естественно, я согласился. Какая бы эта новая жизнь ни была, я был уверен, что в любом случае это лучше, чем вечно находиться в обществе этого Аффизенера, о чем и сказал ангелу.

– Никогда не мог понять, почему вы, люди, так любите обманываться? – грустно усмехнулся он. – Было же вам откровение о том, что судить Бог будет и живых, и мертвых. А ты говоришь, вечно…

– Прости, я не понял, – я действительно не понимал. – А это тут при чем?

– Подумай сам, – предложил ангел. – Если Господь будет судить мертвых, это значит, что многие узники преисподней будут прощены и взяты в жизнь вечную, не так ли?

Хм, а ведь он прав! Сам-то я раньше об этом не думал, а вот сейчас на ум пришло сравнение, каковым я и решил поделиться:

– То есть отбыл срок за свои грехи и на свободу с чистой совестью?

– Нет, – с улыбкой возразил ангел. – Скорее освобождение по амнистии. Только выйдет амнистия не за то, какие у человека были грехи и сколько он пробыл в аду.

– А за что?

– Чем больше людей будут молиться за усопшего, чем искреннее и сильнее будут их молитвы, тем милосерднее будет Его приговор.

Да уж, наверное, так и правда справедливо. За совсем плохого человека никто молиться не станет. А за хорошего? Вот сам я, чего далеко ходить, хоть раз молился за своих покойных родных? Вспомнилось, что молитвы за умерших так и называются – «за упокой души». Да, прав ангел. Нам все прямым текстом объявили, а мы не то что не поняли, а попросту не услышали.

– Я для чего тебе это сказал, – продолжил ангел. – Людей я знаю, а тебя особенно. Что ты проживешь новую жизнь по заповедям, я не жду. Поэтому проживи ее так, чтобы после твоей второй смерти за тебя молились как можно больше и как можно искреннее. А теперь нам пора. Все сказано, осталось сделать. Просто шагни.

И я шагнул…

Первым моим ощущением в новой жизни стала боль. Тупая ноющая боль в груди. Пытаясь как-то ее унять, я глубоко вдохнул, и совершенно напрасно – меня как будто проткнуло насквозь. Судя по мельтешению каких-то полуразмытых силуэтов, вокруг меня засуетились. Интересно, кто? Врачи? Родственники? Еще кто-то? Ладно, потом узнаю. Я снова закрыл глаза в надежде уснуть, чтобы не чувствовать эту боль. У меня получилось – я буквально провалился в забытье…

Придя в себя снова, я обнаружил, что боль исчезла, но сил порадоваться этому я в себе не ощущал. Впрочем, отсутствие боли не сделало мое положение намного лучшим, потому что нестерпимо хотелось пить, о чем я и попытался сказать странноватого вида медсестре, больше похожей на монашку. Сказать, однако, удалось кое-как, все-таки пересохший рот к членораздельной речи приспособлен плохо. Медсестра, во всяком случае, для верности переспросила:

– Пить?

В ответ я медленно моргнул – повторять неудачу с произнесением слов не хотелось, а кивнуть просто не мог. Но меня поняли. Через несколько мгновений мне в губы ткнулось что-то похожее на носик заварного чайника и в рот пролилось немного теплой воды, совсем чуть-чуть, буквально только чтобы убрать сухость. Пожевав губами, я уже смог тихо проскрипеть что-то похожее на «еще», и носик вернулся.

Два малюсеньких глоточка, на которые только и хватило моих сил, сделали меня счастливым, и я широко (ну мне так казалось, что широко) улыбнулся.

– Спа… си… бо… – кое-как выговорил я, едва слыша сам себя.

В ответ медсестра улыбнулась. Ого, а она настоящая красавица! Большие ярко-синие глаза, изящный и правильный овал лица с тонким прямым носиком и полными губками, и все это светилось радостью и добротой.

Сестра вдруг ойкнула, вскочила со стула и кинулась к двери. Повернуть голову в ее сторону мне удалось неожиданно для самого себя быстро. И не зря. Мешковатое монашеское одеяние, конечно, скрывало фигуру, но по движениям девушки вполне можно было предположить, какое прекрасное тело столь безжалостно задрапировано.

– Пошлите за доктором! – звонко крикнула сестра в открытую дверь. – Боярич в себя пришел!

Я еще успел подумать, что тут она ошиблась, и снова потерял сознание.

Очередное мое возвращение к реальности произошло, можно сказать, публично. Народу вокруг меня набралось столько, что я даже не мог всех посчитать. Видеть всех тоже не мог, потому что весь обзор мне закрыло всего одно лицо. Это был не старый еще мужчина, круглолицый, с упитанными румяными щеками и маленькими льдистыми глазками за смешными очками с небольшими круглыми стеклышками. Лицо, и без того не маленькое, казалось еще большим из-за обширной лысины, обрамленной огненно-рыжими слегка вьющимися волосами, на щеках переходящими в роскошные бакенбарды. «Доктор Штейнгафт», – неожиданно всплыло в памяти.

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор с характерным немецким акцентом, не особо, впрочем, сильным. – Где у вас болит?

– Спасибо, Рудольф Карлович, – о, и имя-отчество тоже вспомнил! – мне уже лучше. Вроде ничего не болит, – а вот сказать столько много слов далось мне нелегко.

Доктор Штейнгафт аккуратно отодвинул одеяло и медленно провел рукой над моей грудью, затем приложил тыльную сторону ладони к моему лбу, кончиками пальцев потрогал виски и наконец взял меня за запястье, почему-то измеряя пульс без часов. Все это он сопровождал тихим бормотанием себе под нос на смеси латыни и немецкого. Сами слова обоих языков я понимал, но в какую-то осмысленную словесную конструкцию они в моем сознании почему-то не складывались.

Результатами доктор, похоже, был озадачен. С минуту он о чем-то размышлял, морща лоб и беззвучно шевеля губами, потом тряхнул головой, должно быть, что-то для себя решив.

– Все очень хорошо! – подчеркнуто бодрым голосом возвестил он. – Необходимо поменять лечение. Сестра Лидия, помогите мне, пожалуйста.

Та самая то ли сестра, то ли монашка аккуратно приподняла мне голову и они с доктором сняли с моей шеи шнурок с висевшей на нем маленькой кожаной подушечкой, заменив его металлическим, похоже, что даже серебряным, цилиндриком с мизинец размером на витом серебряно-черном шнуре. Пристроив цилиндрик на моей груди, Лидия накрыла меня одеялом, после чего Рудольф Карлович со словами о необходимом для больного покое вытолкал всех из комнаты и ушел сам, оставив со мной только Лидию. Я тут же закрыл глаза, делая вид, что засыпаю. На самом деле я, конечно, не спал и даже не собирался. А вот попробовать переварить информацию о моем новом теле, доставшемся мне вместе с памятью его прежнего владельца. Ну или частью памяти, уж не знаю…

Звали меня, как ни странно, тоже Алексеем Филипповичем, только фамилия моя теперь была не та, которую я стараюсь не вспоминать, а Левской. Правда, родные называли меня Алешей, а чаще и вообще Алешкой, а прислуга – бояричем.

Да уж, бояричем… Со своим новым социальным статусом я пока вообще толком не разобрался, потому что прежний хозяин нового тела был редкостным балбесом даже для своих пятнадцати годков, но что это не хухры-мухры, понимал. Все те, кого удалил доктор-немец, были моей близкой родней – отец, боярин Филипп Васильевич Левской; мать, боярыня Анастасия Федоровна Левская; дядя по отцу, боярин Андрей Васильевич Левской да дядя по матери, боярин Петр Федорович Волков с женой Ксенией Николаевной. Это старшее поколение. Младшее – старший брат Васька, которому уже восемнадцать, скоро на людях придется Василием Филипповичем звать; младший Митька, двенадцати лет; сестренка Татьянка (именно Татьянка, назовешь Танькой больше двух раз за один разговор, обидится или вообще разревется), мелкая соплюшка семи лет от роду, которую и боярышней-то назвать смешно; да шестнадцатилетняя двоюродная сестра боярышня Ирина Петровна Волкова. Всех их мне предстояло узнавать заново, потому что на память прежнего Алешки Левского полагаться явно не стоило. Я вот, честное слово, так и не понял, что в этом балбесе было такого, что он попал в тот переплет, из которого вышел уже не он, а я. В какой переплет? А разве я еще не сказал? Так вот, дело в том, что валялся я сейчас в койке после того, как три дня назад в меня стреляли из ружья.

Глава 2. Визиты, визиты…

Выздоровление мое шло, что называется, не по дням, а по часам. Доктор Штейнгафт, словно стараясь поддерживать репутацию немцев как исключительно пунктуальных людей, приходил ежедневно к одиннадцати часам утра. Его посещения всегда начинались с осмотра по уже знакомой мне схеме, после чего доктор с помощью сестры Лидии менял повязку на моей груди, не каждый день, правда. Зато очередной непонятный предмет вешал мне на шею каждый раз – иногда такой же, как и тот, что снимал и забирал с собой, иногда и другой. Впрочем, теперь-то я знал, и что это за осмотр, и что это за предметы такие, только вот знание это понятности не прибавляло, потому что в основе и осмотра, и лечения лежала… магия! Да-да, именно магия, которой, как я помнил из прошлой жизни, не существует. И тем не менее, именно лечебной магией доктор Штейнгафт зарабатывал себе на хлеб с маслом. Что вообще вгоняло меня в легкий ступор, так это какой-то невероятный, по моему, так сказать, прошложизненному опыту гибрид магии и науки. Осмотр проводился по «методе Амвросия Парета», а лечил меня немец «универсальным антинекротическим ингибитором Парацельса» и «триплексным витализатором Попова-Бурмайстера». Всеми этими звучными наименованиями Рудольф Карлович поделился со мной, когда я поинтересовался тем самым витализатором, обозвав его медальоном. Тут добрый доктор мне целую лекцию прочел о значении научных методик магического воздействия и артефакторики в лечебном деле, а стоило мне простодушно спросить, зачем же тогда нужны высокоученые доктора, как он посмотрел на меня с искренней жалостью и с ходу загнул вторую лекцию, на этот раз о работе врача-мага с соответствующими артефактами. Да, посчитал меня невеждой, так ему можно. Я, во-первых, и так балбесом считаюсь, что доктору Штейнгафту прекрасно известно, потому как с семьей нашей он уже много лет работает, а, во-вторых, в гимназии магия изучается только в теории, практическое ее постижение ожидает лишь тех, кто учится в университетах или лицеях. Хотя, конечно, в теории я это знать, кажется, должен.

В остальное же время мною занималась сестра Лидия. Следить за выполнением лечебных процедур ей необходимости не было, потому как витализатор работал без ее участия, так что фактически она была при мне сиделкой. Честно скажу, было жутко стыдно, когда она возилась с уткой и судном, причем стыдно мне и как юному парнишке, да и как взрослому мужику тоже, зато кормежка в ее исполнении с лихвой это неудобство компенсировала. Первые дня два Лидия поила меня бульоном, потом кормила с ложечки кашами и протертым отварным мясом, уже на шестой день я ел сам, а Лидия лишь помогала мне сесть в кровати и устанавливала специальный низенький столик, на котором размещала еду. Питаться мне, по настоянию доктора Штейнгафта, приходилось исключительно диетической пищей, но ни минимальное количество соли, ни полное отсутствие специй меня не удручали, настолько вкусна была еда сама по себе.

Разговорить Лидию мне тоже удалось. Она оказалась моей ровесницей и состояла в общине сестер милосердия при Свято-Софийском женском монастыре, что считала своей жизненной удачей, несмотря на небольшой, прямо скажем, заработок и необходимость часть его отдавать монастырю. Для нее, девушки из крайне бедной семьи, получаемые в монастыре кормежка и одежда были спасением, она даже родным помогала из своего заработка, а монастырское образование и воспитание делали таких как она, даже несмотря на бедность и скромное приданое, дававшееся монастырем, невестами, очень даже востребованными среди вполне зажиточных простолюдинов. Ну а что? Девочек в общине учили чтению, письму и счету, приучали быстро и аккуратно выполнять любую работу, прививали им привычку к соблюдению санитарии и гигиены, и все эти навыки, в сочетании с умением грамотно ухаживать за больными, помогали им в ведении домашнего хозяйства и уходе за детьми. И когда Лидия восхищенно рассказывала про какую-то Алену с их улицы, после четырех лет работы в той же общине вышедшую замуж «аж за машиниста с железной дороги!», я уж и не знал, кому тут повезло больше – Алене этой, выбравшейся из нищеты, или тому машинисту, у которого дом чист, дети ухожены и здоровы, а сам он уминает за обе щеки вкусную домашнюю еду. А если та Алена еще и внешне похожа на Лидию, то сексуальной жизни машиниста тоже можно позавидовать.

Не надо, однако, думать, что круг моего общения ограничивался лишь доктором и сестрой милосердия. Позавчера был у меня губной пристав Шаболдин. Как я понял, это полицейский, причем в немаленьком чине. Что ж, визит его я считал вполне оправданным, учитывая, каким образом я попал в умелые и добрые руки Лидии. И мне беседовать с губным приставом понравилось. Приятно видеть профессиональное мастерство – вопросы свои Шаболдин строил так, что я невольно вспоминал самые незначительные, казалось бы, детали того злосчастного для бывшего Алешки Левского и знаменательного для меня дня, когда я сменил его в этом теле. А мне вопросы пристава позволили хотя бы в общих чертах понять, в каком направлении идет следствие – все-таки я, в отличие от прежнего хозяина своего тела, балбесом никогда не был. Честно говоря, никаких положительных эмоций мне это понимание не прибавило. Ну да ничего, я об этом попозже с отцом поговорю… Но говорить с отцом пришлось о другом.

– Ты понимаешь, сын, что с тобой произошло? – спросил отец, выдержав долгую паузу после моего бодрого ответа на дежурный вопрос о самочувствии.

Вопрос отца я посчитал удобным и своевременным. Мне тут теперь жить, и надо потихоньку избавляться от репутации балбеса. Вот прямо сейчас и начну.

– Ну-у-у… – начал я подчеркнуто неуверенно, чтобы контраст со следующими моими словами получился резче, – судя по применению антинекротического ингибитора, я умирал.

– Умирал?! – эх, не заметил отец мои резко возросшие умственные способности, не заметил… Ладно, потом будет разговор обдумывать, заодно и обратит внимание. – Умирал… – повторил он. – Нет, сын, не умирал. Ты умер. Умер почти сразу же, как тебя принесли в дом. А потом ожил.

Ничего нового он мне этим не сказал. Вот уж я-то прекрасно знал, что и умер я, и что ожил, тоже. А что умер я в одном теле, а ожил в другом… Не надо отцу это знать. Да и никому другому тоже. В общем, историю о своем втором рождении я поведал боярину Левскому в несколько отредактированном виде.

– Вот как, – я не понял, то ли отец умеет владеть собой, то ли и правда не удивился. – Я за отцом Маркелом пошлю, ему тоже расскажешь.

Так, значит. Папаша решил привлечь церковь… Ну, учитывая, какое место церковь в этом мире занимает, оно и понятно, но… Тут ведь палка о двух концах. Рассказ мой основам учения церкви не противоречит, тут вроде бы бояться нечего, а вот то, что я попаду к церковникам на заметку, может быть в моей жизни как полезным, так и не очень. Значит, надо постараться, чтобы отец Маркел остался доволен, потому что он, подавая наверх доклад или как там это у них называется, будет сочинять его, руководствуясь личными впечатлениями. И чем более благоприятными окажутся эти его впечатления, тем для меня и лучше.

– Лидия, можешь сходить отдохнуть. Я с бояричем посижу, – ого, сегодня у меня насыщенный общением день! Меня явилась проведать двоюродная сестрица…

Вообще-то боярышня Волкова раньше особым вниманием меня не баловала. В нашем возрасте год разницы – это и само по себе немало, а уж насколько в действительности шестнадцатилетняя девушка взрослее пятнадцатилетнего пацана, даже говорить не стоит. И вдруг такое внимание…

– Как ты, Алеша? – голосок сестрицы слегка подрагивал. Уж не знаю, правда ли она за меня волновалась или старалась это убедительно изобразить, но в любом случае было приятно. А уж в сочетании с ее внешностью… Пока Ирина подходила к моей кровати, я успел полюбоваться, как колышется на круглых бедрах блестящий шелк платья, пошитого по последней венской моде – на три ладони ниже колен и с лифом, фигурно обрезанным, чтобы подчеркнуть форму груди, а уж что подчеркнуть, у Ирины имелось… А когда боярышня, придвинув стул, села возле меня и то самое, форму чего подчеркивал фасон платья, оказалось вблизи моего лица, некий важный фрагмент моего организма предательски поднялся, образовав отчетливо заметный холм на тонком одеяле.

Сестрица стрельнула большими карими глазами в его сторону и понимающе подмигнула. Щеки мои, конечно, горели и светились, и пятнадцатилетний Алеша Левской, по идее, должен был сейчас мечтать о том, чтобы сквозь землю провалиться, но на его месте был взрослый, много чего повидавший (и не только повидавший, хе-хе) мужчина, так что я ответил сестре понимающей ухмылкой. На мгновение в глазах Ирины мелькнула растерянность, но девушка тут же широко улыбнулась.

– Смотрю, выздоравливаешь, – слегка насмешливым тоном прокомментировала она мое состояние.

– А куда ж мне деваться-то? – я подарил Ирине еще одну ухмылочку, жадно проведя взглядом по ее груди. – Вот посидела бы со мной вместо Лидии, я бы, глядишь, уже и на ноги встал.

– Ну нет, братец, – Ирина покачала головушкой и слегка потянулась, выпятив крупноватый для ее лет бюст в мою сторону. Подумала, снова скосила взгляд на торчащее одеяло и переложила на грудь черные как смоль косы – сначала левую, потом правую. Хитрая… Вроде и прикрыла торчащие прелести, а на самом деле лишь подчеркнула их. Где ж она, заразка, такому научилась… – Но заходить к тебе я буду почаще. Как погляжу, тебе такое помогает.

– Мы все до сих пор места себе не находим, – посерьезнела она. – Что творится! В самой стольной Москве прямо в собственном дворе чуть не застрелили! И кого! Боярича из сильного рода! Что хоть губные о том говорят, смотрю, пристав к тебе приходил?

– Да ничего он не говорит, – признался я. – Спрашивал все, не увидел ли я кого или чего, не запомнил ли…

– А ты? – заинтересовалась Ирина.

– А что я? Ничего я и не видел, а запомнил только как выстрел огнем полыхнул, – кажется, сестрицу я разочаровал. Мы еще немного поболтали о моей кормежке, о том, что зима уже подходит к концу, и Ирина поднялась со стула.

– Ты бы хоть ноги согнул, – она опять показала глазами на знак оказанного ей моим организмом внимания. – А то еще Лидия на свой счет подумает…

Вернувшуюся Лидию я встретил с согнутыми ногами. Вот интересно – это что сейчас такое было? С чего бы вдруг боярышня Волкова устроила мне этакое шоу? Попытался вспомнить, есть ли в этом мире детективная литература, и не смог. Уж не знаю, не было ее тут или Алешка не интересовался… А вот Ирине это явно интересно.

Мне, кстати, тоже. Правда, меня интересовала одна-единственная детективная история, зато и интерес был куда более сильный, нежели у читателя таких книжек или взбалмошной девицы. Итак, что же такого я вытащил из своей памяти благодаря губному приставу Шаболдину?

В тот день у нас были гости, семья дворян Хомичей, живших неподалеку, в нашем околотке. Соседи, да и дела какие-то у отца с ними, так что, пусть они нам, боярам и не ровня, семьи наши дружили. Старший сын Хомичей, Федька, вообще моим одноклассником в гимназии был и мы с ним приятельствовали. А Волковы у нас с Рождества гостят. Сами они владимирские, а в Москву приехали хлопотать насчет Ирины – то ли замужество хорошее ей устроить, то ли пристроить ее к царице в свиту, уж точно не знаю.

Старшие Хомичи к тому времени уже час как ушли домой, а Федька оставался еще, мы с ним к проверочной работе по немецкому языку готовились. Через час и он домой пошел, а я отправился проводить его до калитки. Почему не к воротам? Так калитка с задней части двора выходит в переулок, по которому к дому Хомичей напрямую выйти можно быстрее, чем по улицам. Федьку я проводил, калитку за ним запер и пошел обратно в дом. Тут меня и подстрелили.

Не знаю уж, какое тут отношение к тайне следствия, но я же не просто потерпевший, а представитель одного из наиболее влиятельных боярских родов. Дядя мой, Андрей Васильевич Левской, вообще в Боярской Думе товарищ думского старосты, например. Поэтому губной пристав Шаболдин поделился со мной всем, что к данному моменту было ему известно.

Значит, пока мы с Федькой шли через двор к калитке, убийца меня уже поджидал. Каким-то пока невыясненным образом ему удалось снять с ограды нашей усадьбы магическую защиту, проникнуть во двор и там затаиться. Выстрелив из охотничьего ружья, он ружье там же, во дворе, и бросил, а потом ушел, причем, похоже, что через ту же самую калитку. Никаких следов, кроме брошенного ружья, неудачливый убийца не оставил, в чем пристав Шаболдин также усматривал магию.

На дурака Шаболдин никак не походил, но вот изложенную им версию назвать иначе как дурацкой я не мог. Нет, ну в самом же деле, выглядит по-идиотски! Если кто-то настолько искусен в магии, что смог преодолеть защиту усадьбы (а мне что-то подсказывало, что защита эта совсем не проста), и не оставить следов, так зачем ему ружье? Шарахнул бы той же магией, и пришлось бы черту Аффизенеру искать для меня другую тушку. Можно, конечно, было бы предположить, что преступники действовали вдвоем – один обеспечивал магическое прикрытие, второй стрелял, но и такой вариант представлялся мне маловероятным. Хотя… Хотя в одном случае это сработало бы. Только вот случай этот мне совсем не нравился. Я уже хотел было передать отцу через Лидию просьбу зайти ко мне, чтобы поделиться с ним своей неприятной догадкой, но тут как раз пришел отец Маркел.

Да, в этот мир стоило попасть хотя бы для того лишь, чтобы повидать такого священника. Нет, в памяти, унаследованной мной от Алеши Левкова, он, понятно, отложился, но одно дело вспомнить, и совсем другое – увидеть воочию. Ну что тут скажешь… Терминатор в исполнении Арнольда Шварценеггера смотрелся бы рядом с отцом Маркелом несчастным задохликом. Двухметровый гигант, гора мышц, упакованная в черную рясу, да еще и лицо, отмеченное множественными глубокими шрамами, частью спрятанными в густой окладистой бороде, черной с проседью. Внушительный товарищ. О-о-очень внушительный. А когда он заговорил… Хорошо, что я в кровати лежал. Стоял бы – так и присел. А так лишь непроизвольно попытался в кровать вжаться, и все. Не помню что-то, чтобы тут был изобретен мегафон, но если бы и был, отец Маркел на нем бы сэкономил.

Рассказ мой, все в той же редакции, в какой был подан боярину Левскому, отец Маркел выслушал очень внимательно, и после недолгой паузы начал задавать вопросы. Вот кому бы следствие вести вместо Шаболдина, а лучше вместе с Шаболдиным! Особенно отца Маркела заинтересовали упоминание имени беса («Аффизенер, значит? Тьфу ты, погань какая, прости, Господи!»), и примененный ангелом метод заклинания черта его же именем. Священник даже пару раз удовлетворенно кивнул, а художественно изложенная мной сценка развеивания бесовского праха унизительно-небрежным пинком вызвала у отца Маркела довольную усмешку. Затем священник потребовал от меня подробно описать внешность ангела, и тут я, как и до того отцу, включил редактуру. Дескать, был посланец Господа настолько осиян светом неземным, что и смотреть на него было больно, так что только синяние это и запомнил. Почему я соврал? Ну, ангелов-то обычно крылатыми изображают, вот я и решил, что расскажи я о том, что никаких крыльев у него не видел, тут этого не поймут. Или поймут, но не так.